Призрак грядущего Рождества

      Однажды, казалось, не меньше века назад, где-то за пределами ее реальности и уж точно не меньше, чем в голодном сне страждущего путника, Роуз Тайлер сказала пленникам самого Ада, что жизнь ее не имела ровно никакого смысла до определенного момента — не стала, разве что, упоминать подробности, вроде оживших пластиковых манекенов и появления синей полицейской будки в самых неожиданных обстоятельствах. Разумеется, она не соврала в тот миг, но, послушай свою молодую и глупую версию Роуз сейчас, она бы непременно рассмеялась в ее тошнотворно наивное лицо. Маленькая девочка обрела суть своего существования, глядя в глаза бессмертного Бога, чьим неизменным спутником могла оставаться только бессердечная вечность, отражающаяся в его взгляде. Роуз Тайлер не была глупой, но доверчивой, упрямой мечтательницей родилась: может, поэтому она поверила Доктору безоговорочно и всепоглощающе, когда он, глотая слезы, обещал ей не бросать свою спутницу так, как прежде. Может, это даже справедливое наказание за проявленную слабость, думает Роуз Тайлер, принимая из рук бармена высокий стакан с коктейлем. Алкоголя в нем ничтожно мало, но женщина нестерпимо хочет ощутить нечто похожее на опьянение — пусть бы и отдаленно.       В последнее время действует на нее выпивка крайне негативно, Роуз мутит от одного запаха, терпкого, горького и глубокого — ровно ее концентрированные чувства в бокале, смешанные с водой, но расслабиться без вина или шампанского не может. Это не алкоголизм, конечно, убеждает она себя, допивая второй коктейль, но мысли от легкого головокружения негодующие путаются и рвут голову ненужными воспоминаниями: она и одинокий бог, которого Роуз видит во тьме зажмуренных век. Они когда-то, в самом начале путешествий, обзавелись престранной традицией: пробовать выпивку на каждой новой планете. Или в разные земные эпохи, что было, правда, немного скучнее из-за грустной предсказуемости эффекта. Роза размешивает остатки напитка на дне своего бокала и как-то судорожно вздыхает, когда ей мерещится его голос.       Принадлежит он Девятому воплощению и заставляет женщину подернуть плечами, вновь горько и крепко жмурясь: зачем же она сама терзает свою душу нервными воспоминаниями о потерянной для нее реальности? У Розы Тайлер есть муж, есть ипотека, которую они предсказуемо делят на двоих, есть стабильная человеческая жизнь, обыденность которой словно выкручивает суставы, как при средневековой пытке, и есть целая жизнь на то, чтобы сожалеть о неуловимых мелочах, которые сшивают нити судьбы в единую канву. Ей есть, о чем подумать в одиночестве, и, может, оттого она сбегает раз в пару недель на встречу с подругой, о которой нечасто Роза говорит Джону, упоминая невнятное имя Рэйчел. На деле нет никакой подруги: есть отчаянная борьба с собственной слабостью, которая стала верной ее спутницей и, видимо, собутыльницей. Женщина подносит к губам бокал, но в нос бьет царапающий легкие запах тропических фруктов и вермута, от чего к горлу вмиг подступает неприятная тошнота. Со злобой она ставит сосуд на стол и, складывая руки на отполированном дереве, роняет на них голову, пряча блеск глаз — раньше ее хотя бы не мутило так сильно, и осознание собственной ничтожности, как похмельная головная боль, вдруг острыми когтями выскребать начинает ее нутро.       — Грустишь, красавица? — Говорящий стоит прямо над ее сгорбленной под тяжестью разочарований фигурой и дышит с неприятным сипением громко, тяжело и как будто прямо над ухом Розы. Женщина неохотно ведет плечом и, выпрямляясь, отмахивается от незнакомца, даже на него не взглянув. Возможно, он смотрит на нее глазами неудачника с пивным животом и обязательствами перед еще живой женой, а может, — взглядом изголодавшегося Казановы, на которого засматриваются только совсем уж отчаявшиеся и недовольные судьбой разведенные дамы за сорок: ей, впрочем, крайне неинтересна личность того бедолаги, что посмел нарушить ее крайне спокойную цикличную меланхолию. Не оборачивается Роза Тайлер и когда неизвестный касается ее плеча, мешая женщине бросить на стол пару мятых купюр, чтобы заплатить за выпитое в старом пабе: Розе индифферентны его жалкие попытки привлечь внимание. — Куколка, куда ты так спешишь?       — Спешу лишить тебя возможности говорить, если в ближайшую минуту ты сам не заткнешься, — бросает она и не узнает собственного голоса: хриплый и дрожащий — честный, а не ложно-увереный. Она морщит нос и скидывает руку чрезмерно уверенного в себе пьянчуги, демонстрируя при этом кольцо на безымянном пальце, которое тусклым блеском золота режет глаза даже в приглушенном свете ламп в пабе. — Я замужем, так что лучше усмири свое старческое недолибидо.       — Брось, кукла, твоего мужа я здесь не наблюдаю, поэтому не будь такой катег… — Закончить он не успевает, потому что под его руку, осторожно ползущую прямо по спинке стула Розы к ее лопаткам, резвой ласточкой пролетает невысокая женщина, тут же накрывающая своей ладонью руку Розы, отчего та впервые за сегодняшний вечер в недоумении щурит глаза и с подобием любопытства смотрит на незнакомку тридцати лет, одетую так, словно она решила наверстать упущенное в своем подростковом возрасте: в мешковатые штаны на подтяжках и широкую футболку времен молодости Джеки Тайлер. Женщина коротко улыбается Розе и даже незаметно подмигивает, отчего Тайлер в растерянности моргает, пытаясь понять, не снимает ли ее скрытая камера и не устроил ли кто дурного розыгрыша. — Ты еще кто? Подожди в сторонке, красавица, и потерпи: меня на всех хватит.       — А вот я не такая выносливая, — парирует она, широко улыбаясь и показывая ровные белоснежные зубы, — и поэтому не смогу потерпеть, пока ты, придурок, лапаешь мою жену.       — А, — коротко вздыхает мужчина, чье лицо ничуть не интересует Розу, и ноздри его дергаются не от разочарования, не то от отвращения, — так бы и сказала сразу, а то… замужем в таком смысле. Ну что же, хм. Да. Это… Пока.       Засунув широкие крепкие ладони в карманы, он отворачивается и, шаркая старыми мокасинами по истертому паркету, уходит к другой женской фигуре в противоположном конце зала: женщина глядит на него пьяными блестящими глазами и хищно тянет губы в улыбке так, что, наблюдая за ними лишнюю пару секунд, Роза думает, что самоуверенный толстяк в лоснящейся рубашке из уверенного охотника на глазах превращается в жертву, сгибаясь под тяжестью нездорового напора. Тайлер прикусывает нижнюю губу белыми зубами и поднимает глаза на свою спасительницу — та ловит ее взгляд мгновенной вспышкой молнии голубых зрачков, а потом смеется так заливисто, что и Роза в это же мгновение начинает хохотать, вторя ей. Уголки глаз незнакомки оплетают лучики светлых морщинок, а пушистые ресницы трепещут как будто в радостном нетерпении: так смотрят на старых знакомых, которых целую жизнь не видели, с очарованным замиранием и осторожным трепетом. Тайлер, смеясь, скорее, по инерции, чем по собственной воле, жадно разглядывает лицо с мягкими чертами и пытается понять, не встречалась ли ей золотоволосая спасительница прежде, потому что облик ее, парадоксально незнакомый, ошеломляющим образом внушает доверие, и с каждой секундой спокойствие внутри Розы Тайлер все жарче и сильнее наполняет душу неуловим золотым свечением.       — Пожалуй, Вам и правда лучше уйти отсюда, — отсмеявшись, предлагает женщина.       Роза замечает, как дрожат уголки ее рта. Нервно и судорожно, как будто безудержный смех за собой повлек мгновенное эмоциональное выгорание. Тайлер на миг хмурит брови, оглядывая фигуру в нелепом широком плаще и едва растрепанные волосы, но убеждается, что ни разу не видела женщину, вопреки рвущему на части сознание ощущению. Она дергает головой так, что недавно остриженные пряди светлых волос падают на скулы и тут же скрывают встревоженное лицо, и идет к выходу, только с первым шагом осознавая: незнакомка все так же накрывает костяшки ее пальцев своей прохладной ладонью. Тайлер ничуть не сомневается, что женщина провожает ее взглядом добрую пару секунд, а потом словно срывается и, быстро расталкивая некрепкими руками пьяную толпу, дурно смердящую потом, дешевыми парфюмами и пивом, едва поспевает за Роуз.       А за дверями паба холодно. Не настолько, чтобы пошел снег, но все же прошитые зимними нитями северных ветров потоки воздуха колют не закрытые перчатками ладони Розы, и она жмет дрожащие руки ко рту, жалобно и безрезультатно пытаясь их отогреть. Ей кажется, что мерзнет она из-за стылого воздуха, но на деле, наверное, просто не признается, что испугалась: говорить-то она мастер, а вот идти с кулаками на амбала, что вдвое, а то и втрое был ее больше — рисковое занятие. Тайлер пишет Джону сообщение с просьбой забрать ее домой и едва тянет губы в нервной ухмылке, когда с облегчением понимает: закончилось. А потом она слышит звук открывающейся двери и тяжелое пыхтение.       — Спасибо, — кивает Роза и поднимает глаза на незнакомку. — Если бы не Вы….       — Пустяки, — отмахивается женщина и, по-прежнему улыбаясь, ведет плечом, кутаясь в не подходящий для декабрьского Лондона плащ-дождевик. — Холодный выдался денек.       — Пожалуй, — соглашается Роза и с недоумением глядит на одежду женщины. — Я удивлена, как Вы до сих пор не покрылись коркой льда.       — Я не помню, когда я последний раз действительно замерзала, — тут же отзывается она и жмет плечами, — физически.       — А душевно?       — И не сосчитать. — Улыбка на ее лице меркнет, когда, засунув руки в карманы, женщина отводит глаза и смотрит в пустоту переулка. Может, ее телу и впрямь не так холодно, как душе, думает Роза, теперь уже без стеснения разглядывая мягкие черты лица. Тайлер избегает смотреть в глаза многим людям, но отчего-то хочет поймать взгляд своей спасительницы: как будто ищет ответы в блуждающем вечном взоре, спрятанном за светлыми морщинками и пушистыми ресницами. Она не спрашивает себя, почему делает это, словно и сама знает. Только ответ все теряется в переплетении раскаленных мыслей, застревая в горле колючим комом и застилая глаза непрошеной пеленой слез. — Вы, очевидно, здесь одна? Кольцо для таких случаев, или..?       — Нет, — смеется Роза, качая головой. Бестактность в вопросе остается незамеченной, и Тайлер будто прощает фривольное любопытство по неведомой причине: в конце концов, эта женщина только что представлялась ее супругой ради бескорыстного спасения эдакой заплутавшей души. Тайлер поднимает ладонь и, по-прежнему улыбаясь, пальцем другой руки обводит золотой ободок с россыпью маленьких блестящих камешков, что звездами горят в свете уличной лампы. — Я и правда замужем.       — Но при этом Вы коротали вечер в одиночестве. — Розе на секунду слышится злоба за недоумением в голосе женщины, но она отмахивается от такой нелепой мысли. Потом поднимает глаза к небу и смотрит ввысь.       — Всем иногда оно требуется, одиночество. Мыслей слишком много, особенно если… Ну, знаете, как это бывает? Рутина заедает, ипотека давит, родители конфликтуют, дети плачут, а муж возвращается с работы за полночь.       — Вы несчастливы? — вопрос в парадоксальной запретной теме звучит утверждением, и Роза вздрагивает.       Счастлива ли она? Тайлер много раз задает себе этот вопрос перед сном, обнимая худые плечи мужа и прижимаясь губами к его ключице в жалкой попытке приглушить всхлипы от немой истерики. Розе в перерывах между чуткими фазами сна снятся звезды, какими расшито платье королевы Виктории, а еще вспышки сверхновых и шум работающей ТАРДИС, который заглушают металлические голоса далеков. Роза знает, что в жизни больше не отправится на много лет назад, во двор французского монарха, или вперед — в Новый Нью-Йорк. Ее преследует боль, фантомными золотыми каплями разливающаяся по венам и шепчущая о вечности в усталые уши, ее преследует потребность усыпленного Злого Волка быть близко к сердцу ТАРДИС, ее преследуют призраки прошлого с лицами ее отца, погибающего под колесами старой машины, и француженки Ренетт, шепчущей сказку о каминах и Докторах. Он чувствует кожей ее страх, он мгновенно просыпается, когда слышит судорожные вздохи, и сонно, но моментально и крепко притягивает Розу к себе, укачивая в руках, как ребенка. Джон — ее Доктор, он лечит ее от паники, паранойи и неопределенности. Он смотрит на Розу Тайлер глазами, в которых отражается удивительная любовь, на которую не способен ни один человек; и таким же взглядом глядят на Тайлер ее дети — теплом и любовью одаривают мать, что цепляется за их жизни, чтобы самой продолжать жить.       Счастлива ли она?       — Я…       Женщина терпеливо ждет ответ и нервно улыбается, когда Роза ловит ее встревоженный взгляд. Тайлер не понимает, отчего не уходит от разговора, отчего продолжает поддерживать беседу, но открывает рот, чтобы ответить ровно в тот миг, когда с ног ее чуть не сбивает девочка шести лет, с разбега падая в машинально раскрытые руки Розы. Тайлер словно смаргивает наваждение и тут де приседает на корточки возле ребенка, с испугом рассматривая мотающую головой из стороны в сторону кареглазую девочку. Та улыбается широко и счастливо, демонстрируя щель от выпавшего зуба.       — Боже, Эсми, — Роза оглядывает ребенка с испугом и поправляет сползшую на глаза шапку, убирая холодными пальцами каштановые волосы, — ты в порядке?       — Папа не хотел нас брать, но мы уже оделись и попрощались с бабушкой и дедушкой.       — Эсмири! Давай в машину, живо! — голос Джона спокойный и мягкий, что ничуть не удивляет Розу: даже строгости ему, как отцу, не досталось. Девочка хмурит брови и качает головой, цепляясь за руку матери, когда он выходит из автомобиля, держа в руках куклу. — Я не понимаю, зачем мне нужно присматривать за ней.       — Ну па-а-ап, — по-взрослому закатывает глаза девочка, — за мной же ты присматриваешь. И за Магом тоже, вот чем миссис Уилфред хуже?       — Ничем, солнышко, но я совсем не умею обращаться с такими замечательными куклами, — с притворной серьезностью подмечает Джон и поправляет очки, передав дочери игрушку. Та ревностно жмет ее к груди и вздыхает, глядя на смеющуюся Розу.       — Уж лучше бы Магнусу доверила, — качает она головой и, наконец, поднимает глаза на неизвестную ей женщину, котоая смотрит на ребенка с удивлением и неверием. — Драсьте, мисс, я Эсмири. А Вы мамина подруга? А как Вас зовут? А Вы из Лондона? А почему Вы тогда ни разу к нам не заходили?       — Солнышко, иди в машину, там Магнус без тебя скучает, — просит с улыбкой Джон и гладит ребенка по голове, переводя взгляд на куклу в ее руках. — К тому же, миссис Уилфред может замерзнуть, ведь так?       — Ну вот, сразу бы так, — улыбается Эсмири, кивая и выпуская руку матери. — Мы ждем в машине, и если вы вдруг забыли, что нам нужно выбрать подарок для дедушки и бабушки, то мы все помним. Так что поторопитесь, не будем же в сочельник потом бегать и искать его. С наступающим Рождеством, мисс!       — Она смышленая, — после долгой молчаливой паузы, во время которой три пары глаз следили за фигуркой маленькой девочки в полосатых колготках и синем пальто, произносит незнакомка, обращая внимание на себя. Роза кивает, искренне улыбаясь и переплетает пальцы с пальцами Джона, по привычке крепко обхватывая его руку.       — Они с братом удивительно умные для своих лет, верно.       — Удивительно? — вскидывает брови Джон, притворно возмущаясь, но притом обнимая ее за плечи. — То есть ты хочешь сказать, что им не в кого умными быть? Ты ранишь меня своими заявлениями, Роуз, в самое сердце. А Вы…?       — Так, просто знакомая. Мы с Розой разговорились пару минут назад, пока она вас ждала, — кивает незнакомка, и Тайлер вновь хмурится, замечая, как мрачнеет изучающий взгляд мужа. — Мне, пожалуй, пора.       — И все-таки кто Вы?       — Призрак грядущего Рождества? — спрашивает женщина и ведет плечом, опуская глаза. — Будет, что вспомнить за бокалом глинтвейна. Вы ведь его любите, верно?       — Я… Да, люблю, — отвечает Роза и качает головой: фатальная бессмыслица происходящего заставляет ее недоуменно переглянуться с мужем и посмотреть вслед ускользающей фигуре. В светлых волосах играет свет сияющей в небе луны и нимбом оплетает аккуратную голову незнакомки. Женщина напоследок смотрит на пару и вздергивает уголок рта в полуулыбке: ей не нужен ответ на первый свой вопрос. Глядя на то, как крепко держит Роуз за руку своего мужа, она без слов понимает, что… — Я счастлива.       Шепот растворяется в шуме кричащей толпы, высыпавшей из паба, но Джон и Роза смотрят на одинокую женщину, удаляющуюся от них все больше и больше. Они оба не говорят ни слова: донельзя странная ситуация отчего-то кажется невозможно знакомой, и оба словно боятся признать очевидное. Такова уж людская природа: страх перед истиной является неизлечимой болезнью человеческого рода, и помочь ему не в состоянии даже Доктор.       Особенно Доктор.