desastre

Максин Мэйфилд; Максин; Макс; Робин перекатывает её имя во рту, как леденец. Пытается раскусить, но чуть не ломает зуб. Кисло — язык сводит. Она прячется от родителей в торговом центре; громко ругается с Лукасом по телефону, так, будто ищет новый повод, чтобы расстаться — никакого стыда или кротости, ничего, что ей так нравилось в Томми Томпсон. Макс — огонёк, искра, девочка-вспышка. У Макс яркие рыжие волосы и глаза голубые-голубые, как июльское небо. У Макс звонкий смех и кислотные принты на одежде. Она идёт — и все оборачиваются. Робин надеется, что это какая-то шутка. Макс — это два шарика фисташкового по четвергам и присыпка сверху; Макс — это орава друзей, среди которых она: как полоса света. Макс — «мы никому не расскажем», и в кинотеатр без билетов. Она улыбается весело и игриво; Робин вздрагивает. Это всего лишь чёртова подработка на летних каникулах, ей не нужны друзья из малолеток. Ей вообще ничего не нужно: и влюбляться, как бы она этого не отрицала — тоже. Но Макс, Макс — равнодушная линия губ, сверкающий взгляд; Макс — сладость, как взрывная волна на языке. Макс — блеск для губ с привкусом вишни. (Не то, чтобы Робин пробовала) — Как обычно, — подмигивает одним глазом. Робин кивает и держит лицо. Она забирает стаканчик, словно специально касаясь пальцев — холодные. Робин надеется, что не краснеет. Макс — половина мороженного одним взмахом ложки, даже голова начинает болеть; Макс — косой взгляд из-под ресниц; Макс улыбается и совсем не смотрит на своего парня, она смотрит на Робин. Мажет взглядом — как языком пламени. Стив присвистывает, он вообще единственный, кто сейчас понимает, что происходит. — Да между вами искрит. — Робин закатывает глаза. Макс — лимонная шипучка, прямиком из восьмидесятых. — Ты любишь меня? — тихий шорох простыней и дыхание — огненное, в затылок. — Любишь? — Конечно, люблю. — на выдохе. Мокрый лоб и улыбка в губы. Макс — аномалия, лесной пожар, шторм. Макс — беда, стихийное бедствие, последний всполох перед концом света. Неудержима, Неуправляема. Макс идёт, немного шатаясь. У неё дрожат руки. — Билли мёртв, — звучит как точка. Робин обнимает её за плечи, так, будто она хрустальная. И прижимается губами к виску. — Всё хорошо, — голос ломается. — Всё хорошо. Макс — молчаливые слёзы; Макс — объятья, будто остался всего один день до катастрофы. Макс — быстрые поцелуи в тёмных местах; Макс — мягкие стоны и расцарапанные предплечья. Макс — опьянение в одном взгляде. Она бросает короткий взгляд и уходит на середине разговора припудрить носик. Робин вздыхает: вся подростковая горячность в ней завяла, так и не успев разгореться. А ещё она ненавидит секс в общественном туалете, но ради Макс. Ради Макс — можно и потерпеть.