Ненавидь

Кайл всегда был худым. Худым, нескладным, мелким и бесхарактерным. На его бледном лице нередко красовались синяки от «нечаянных» избиений в пылу тренировки. Его хрупкие кости часто ломались о чужие колени, железный пол или водопроводные трубы — к гипсу и бинтам он давно привык. Ему пришлось привыкнуть. Его плечи, которые он так усердно старался расправить раньше, теперь слегка приподняты — он неосознанно выводит их вперёд и горбится, стараясь стать менее заметным. Его голос стал тише, даже немного охрип — он всё больше молчит, всё меньше возражает. Стараясь избегать проблем — натыкается на сотни новых. Стараясь влиться в коллектив — становится куклой для битья Кайл туго тянет губы в кривой улыбке, когда Лонни отпускает саркастичную шутку в сторону Катры и их с Адорой догонялок, а у самого под глазами чернеют мешки от недосыпа, голода и тревоги. Кайл не помнит, когда начал ненавидеть. Из них, сирот, начали строить солдат с самого детства. Рогелио всегда был скромным и стеснительным, но в итоге стал крупным ящером, способным подбросить человека на добрые десять метров в воздух. Лонни как была характерной и инициативной, так и осталась, возымев в своём арсенале любовь к оружию и силовым тренировкам. Адора с Картой будто поменялись местами — вечно любопытная блондинка вдруг стала серьёзной и трудолюбивой, а осторожная кошка обрела наглость, сравнимую по размерам лишь с самой Ордой. А Кайл… А Кайл всегда был худым, нескладным, мелким и бесхарактерным. Кайл не изменился. Только вот устал. От криков. От избиений. От «Поставь-ка этого Кайла на место», от «Кто мне скажет, что же Кайл сделал не так?» От пренебрежения и презрения в свой адрес. От себя самого, быть может. У Кайла нет друзей, нет родственников, нет любимых. У Кайла есть орда, капитан и команда. Кайл не помнит, когда начал ненавидеть их. А затем — себя. Кайл задушенно выдыхает, трёт худой рукой шею и тихо уходит в казармы, пока Катра рычит на Лонни, а Скорпия пытается их разнять. ___ Руку холодит тонкий пласт стали, пальцы в предвкушении подрагивают, в глотке снова собирается гадкий ком. Желудок воет от вечного недоедания, но Кайл привычно затыкает его глотком ледяной проточной воды. В душевых темно, тесно и холодно — по затылку долбят капли ещё не успевшей прогреться жидкости, а он лишь тычется лбом в грязный кафель на стене и снова (в сотый раз) думает. В сотый раз ненавидит. Смотрит вниз, в едва забитый слив. Рука с лезвием медленно сжимается в кулак и теперь он видит, как по костяшкам, бедру и голени стекает тёмная кровь, тут же сбиваемая цепкими ломкими каплями. Вода красится в розовый, слив неприятно булькает и кряхтит, вторя волторнам ядовитых мыслей. Глаза потухшие. Глаза уставшие. Кулак разжимается неохотно, но пальцы лезвие крутят с ловкостью фокусника. Руку подносит ниже, к бедру, где ровными тонкими полосками красуется целая колонна. От колена, вверх. Последние три — ещё свежие, с тонкой розовой кожицей. (В последнее время, Кайл часто бывает здесь с лезвием). Яркая, отблеском в полутьме, сталь ровно и медленно входит в кожу, протыкая, вдавливая, распарывая — непрекрыта жестокость к себе (к другим); горячие капли тут же полнеют, слетают по ноге, как божьи коровки. Кайл жмурится от сочной боли, давит слёзы, тянет губы в треснутом довольствии (нога вся алая, из пореза хлещет едва ли не водопад). В этот раз порез глубже. Больше. Больнее. Пальцы немеют, разжимаются. Он будто руку одёргивает, однако виновата лишь конвульсивная дрожь, что от позвоночника волнами. Стальная пластинка звонко, громко-громко падает на пол, но из-за льющейся потеплевшей воды её не слышно. Кайл затыкает рот ледяной рукой и душит свои отчаянные крики на корню. ___  — Ты чего хромаешь опять, а? Шевелись уже, мы скоро выдвигаемся на новый опорный пункт. Тяжёлая женская рука встёгивается в худую спину. Кайл взвизгивает и снова неловко тянет улыбку. Лонни в хорошем настроении. Рогелио молчит. Ногу пришлось зашивать сегодня с утра. ___ Кайл стоит на посту, старательно закрывая курткой от формы бёдра. Катра грозится выпнуть его со стены. Лонни смеётся. Рогелио снова молчит. ___ Кайл караулит вторую смену — к нему никто так на замену и не пришёл. Рана кровоточит, на штанах уже есть небольшое пятно. Хорошо, что форма тёмная. ___ Кайл хлопнулся в обморок после суток без сна и двух — без нормальной еды. Его нашёл Рогелио. Рогелио отнёс мальчишку в лазарет, сделал должную перевязку и уволок в свою каюту. Рогелио третий час сидит и присматривает за Кайлом, постоянно проверяя, дышит ли он. Рогелио не в первый раз замечает, что Кайл режет себя. Именно ящер убирает за ним лезвия, именно ящер пополняет запасы целебных мазей и бинтов. Рогелио не знает, почему и зачем парнишка это делает. Не знает, как ему помочь. Ро лишь знает, что глаза блондина давно потухли. Знает, что в них написано: «Ненавидь.» Ро ненавидеть не может. С детства — любил. С детства — защищал. Но как защитить Кайла от него же самого — не в курсе. Рогелио мотает головой из стороны в сторону, тянется крупной лапой к хрупкому лицу и осторожно и даже нежно проводит когтем по худой щеке.  — Пожалуйста, хватит, Кайл. Прошу, не рань себя больше… Говорит, переходя на шепот к концу. Хмурится, прикрывая глаза. Большим пальцем гладит выгиб тонкой челюсти, ласково теребит отросшие сухие волосы, убирая прядки за ухо. Ящер хочет, чтобы в родных глазах было больше жизни, меньше боли и написано, вместо осточертевшего «ненавидь»: «Люби.» ... Возможно, Ро хочет слишком многого. Возможно, Кайл сейчас не спит.