Мой любимый раб

— Хорошо, герр Нойманн, вы можете этого не делать. Тогда мы селим его в хостел и стоимость проживания вычитаем из вашего дохода, — раздраженно объяснял менеджер, связавшийся с ним пятнадцать минут назад. — Чудные условия. И многим вы такое предлагаете? — Вы смотрите новости? Старое здание общежития обрушилось. Мы расселяем тех, кто был закреплен за хозяевами, за остальных платит государство. И естественно, мы сегодня обзваниваем всех. Ник мигом почувствовал себя свиньей, даром что до этого отбрыкивался от перспективы взять домой своего "раба" четверть часа. — Вы меня тоже поймите. Я бы взял его, просто опасаюсь за себя и своё здоровье. Вдруг он кинется? Ограбит меня? Устроит дома разгром? Или просто сбежит? И за все это я буду нести ответственность. — На нем электронный ошейник, он препятствует актам агрессии. И вы в любой момент можете послать сигнал и выяснить, где он. Вы не беспокойтесь. Может быть, он, наоборот, поможет вашей жене по хозяйству. — У меня нет жены, — раздраженно бросил он. Это было правдой: когда-то он покупал огромные апартаменты с тремя спальнями в надежде на большую семью, но потом девушка ушла, навалилась работа, и жилище его стояло неубранным и неотделанным уже лет шесть, не меньше. В голосе уговаривавшего появилась тоскливая усталость, и Ник, сдаваясь, протянул: — Хорошо. Он сам придет? Мне нужно предупредить охрану. — Да, конечно. Он нажал на "отбой" с неприятным ощущением того, что поддался на уговоры и теперь будет вынужден терпеть рядом другое существо — человека иных культурных традиций, веры и, скорее всего, не горящего любовью к нему. И на время своих отлучек его безопасней всего вообще будет запирать, например, в большой ванной: ломать там нечего, кроме унитаза, а уж если он его расколотит, пусть сам и наслаждается; воодушевленный этим соображением, Ник отправился в магазин и приколотил на дверь снаружи огромный засов, чтобы запирать ванную снаружи. Подумав еще немного, он кинул на пол матрас и старое постельное белье, и на этом приготовления окончились.

***

Но в означенный час не пришел никто. Раздраженный потерянным на ожидание часом, Ник перезвонил в приемную завода: там не ответили. И когда он уже перестал ждать и собрался уйти, раздалась трель звонка, и к нему вошел высокий медик в синей форме из социальной службы. — Ах, вы и место приготовили? Отлично. — Вы... Тот уже исчез, но через полминуты явился снова: подняться на второй этаж было недолго. Даже с учетом того, что он помогал идти второму, большей частью подтаскивая его за шиворот, благо тот был ниже. Ник наконец обрел дар голоса: — Что происходит вообще? — Куда его? — вопросил второй санитар, и невысокое худое существо, которое он не успел даже разглядеть толком, втолкнули в указанное помещение, ничуть не смущаясь видом голых бетонных стен. Нику поднесли тонкую папку с документами: — Вам разве не говорили? Их расселяют, и... — Нет, это я знаю, — оборвал медика он. — Но почему... Подождите, что с ним? На него посмотрели как на идиота. — Вы были на фабрике? Нет? Рабочие часто меняются. Думаете, там курорт? — При чем тут это? Он болен? Он попал в это, как его, обвал? — Нет, насколько я знаю, разрушен лишь верхний этаж. Можете даже сходить за его вещами — да вас и пригласят. Тут его карта. Тут брелок с маячком. Вы же знаете, как посылать сигнал? И мне больше некогда вести с вами разговоры. Ник уже пожалел, что расписался в поднесенной бумаге; выхватить ее назад он не успел.

***

Оставалось смириться и осторожно заглянуть в ванную. Худое существо лежало в углу, даже не на матрасе, и, судя по всему, боялось Ника не меньше, чем он — его. — Здравствуй, — сказал он, бегло оглядывая черты лица; острый запачканный подбородок, слезящиеся глаза, не то узкие от природы, не то из-за болезни, темные волосы, сальные от грязи. Но самое главное — он был белым. Почти европеец, может, с легким налетом чего-то азиатского во внешности: точно такие же мальчики у него в фирме работали в техотделе или в доставке. Это и приятно, и странно, и сильно сбивало с толку: он подсознательно рассчитывал на того, кого даже человеком считать нельзя. Еще "его" раб был совсем юным — на вид лет шестнадцати, не больше. Одет он был в серую рабочую форму не по размеру, настолько грязную, что химическим запахом пропиталось все маленькое помещение. А еще он был босым — совсем ничего на ногах. И он молчал. Может, не знал языка. Может, так сильно боялся. А может, и прошептал что-то, но так тихо, что удивленный его внешностью Ник не расслышал. — Как тебя зовут? Я — Ник, а ты? — Там есть номер, — облизав тонкие губы, еле слышно ответило существо, кивнув на бумаги в его руках. — Но тебя же как-то звали? Судя по документам в папке, имя у него действительно было — длинное и совершенно непроизносимое. — Ты можешь спать там, — указал Ник. Верней было бы направить его на приготовленное место, но прикасаться не хотелось: форма выглядела вся перепачканной чем-то маслянистым, угольно-черным. — Я грязный, господин. — Снимай это всё, — он бросил ему большой мешок для мусора, — упакуй сюда, и пусть полежит, пока ты не вернешься на фабрику. — Но... у меня же нет других вещей. Это и правда было проблемой. — Ты что, каждый день только в ней и ходишь? Раб улыбнулся. И улыбка эта была неприятная, и показалась Нику даже несколько насмешливой. Поэтому он запер его и выехал на фабрику в надежде вытребовать у них личные вещи своего подопечного. Дольше пришлось оформлять пропуск на территорию: на место обрушения, оцепленное лентой, пустили, даже не спрашивая, и проводили на второй этаж. Кто-то, видимо комендант, показал комнатку размерами меньше его кладовки, сказав, что его раб жил там. Там не было двери. И вещей личных тоже не было. Пожалуй, это была самая серая и казенная комнатушка из всех, что Ник видел за жизнь: у всех остальных висели обрывки плакатов, вырезанные лица красоток или виднелись другие признаки личных пристрастий владельца, валялись на полу газеты, мусор, — то тут было на редкость пусто. — Да, вам повезло. Видите, какой аккуратный. — Но одежда? А чем он мылся? А обувь? — Развалилась, наверное. Новую им тут не выдают: в чем приехали из центра, в том и... — Я приехал за вещами! Но у него не было вещей.

***

Вдобавок ко всему он был ниже Ника и худее раза в два: его футболка с него сваливалась, ровно как и штаны. Видимо, все недовольство Ника явственно отразилось у него на лице, поэтому раб вжал голову в плечи и предложил негромко: — Я всё понимаю, господин. Вы не обязаны меня содержать. Хотите, я уйду? — Куда? Тот пожал плечами. — Нет уж. Ты сбежишь... — У меня же ошейник. Я буду ходить на фабрику. Нас обещали пустить... — Нет уж, — Ник снова ощутил укол совести, — это лишнее.