***
— Это Федеративная Республика Германия. После этих слов как обычно надменно-скучающий США вывел из-за спины мальчишку. Всего такого прилизанного блондинчика, аккуратного, но невероятно напуганного. — И что это за... — Мой сын, который живет на бывшей территории Третьего Рейха. Все-таки эти двое были похожи. Те же отвратительные блондинистые волосы, серо-голубые глаза и загребущие пальчики. Два мальчишки сразу нашли общий язык. ГДР тут же принес новому другу книжки, ФРГ - западных сладостей. Так они и уселись прямо на землю, жуя мармелад и листая книгу. — Наши дети подружатся, — США с полуулыбкой кивнул на мальчишек. В тот момент ФРГ уже нацепил очки нового друга и с удивлением осматривал мир под новым углом. Западным развлечениям легко привлечь внимание ребенка. Конечно, ГДР с большей радостью пойдет играть с другом, чем будет изучать теорию коммунизма. — Мама, я к ФРГ! ГДР выскочил из-за стола, не дожидаясь ответа, и зачем-то начал переодеваться. Пара секунд - и вместо белой рубашки на нем футболка с яркой картинкой. — Ты не закончил уроки. И что на тебе надето? — А, это брат мне дал. Калининградская Область, сидевший рядом за уроками, тут же повернулся. Все-таки он не был таким талантливым учеником, как ГДР, а потому корпел над книгами с утра до вечера по настоянию матери. —Брат? Калининград, откуда у тебя это? Советский Союз грозно взглянула на меньшего сына. Тот лишь нервно сглотнул и затряс головой: опять получать ремнем не хотелось.— Да не Калининград, а ФРГ! Ну ладно, я пошел. Никуда ГДР не пошел: крепкая материнская рука схватила его за плечо. США наговорил моему сыну всякой чуши. Что он и ФРГ братья, что они должны жить и учиться вместе, что вместе они достигнут многого. Почему ты, ГДР, поверил этому обманщику-капиталисту, а не своей родной матери?! — Я запрещаю тебе с ним общаться! — Он мой брат! Удар по лицу. Парень тут же оказался на полу, благо ковер смягчил падение. — Твой брат - Калининградская Область. Этот же отброс капитализма, который зовут ФРГ, не имеет с тобой ничего общего. — Да уж лучше я буду жить на Западе! Там меня оценят, не то что ты! Снова удар. — Тебя там пристрелят и не заметят! Думаешь, ты им там нужен? — холодно возразила мать. Парень сидел на полу и, глотая слезы, тёр щеку. Но во взгляде у него читалась злоба. Он ненавидел все вокруг. Ненавидел свою мать. Ненавидел Советский Союз. Взгляд как у твоего отца. Как тогда, когда я его потеряла и он стал Третьим Рейхом. Ну уж нет, этого я не допущу во второй раз! Я потеряла любимого, не могу потерять и сына. — Ты меня понял? Ты. Не. Будешь. С. Ним. Общаться. — Буду. Хватит мне все подряд запрещать! ГДР вскочил с пола и задрал голову, пытаясь хоть как-то по росту приблизиться к матери. — Ты мне всегда все запрещала! Вот ФРГ все можно! Да он... Он каждый день ест американские конфеты! И в игровые автоматы играет! Его родители разрешают ему все, а я с детства ношу твои дурацкие красные галстуки и марширую! Он играет в футбол, а я сижу и черчу какую-то ерунду! Поверить не могу. Мой сын хотел жить в свое удовольствие, а не ради общества. Он хотел променять меня, родную мать, на моментальные развлечения. Этого я потерпеть не могла: все-таки его названый брат-капиталист слишком сильно проник ему в мозг. — Еще раз повторяю. Ты. Там. Никому. Не. Нужен, — холодный металлический голос матери. — Да потому что я сын Третьего Рейха, вот почему! — не выдержал ГДР. Ты был прав. На вас всегда косо смотрели, да и на меня. Такую тайну не скроешь от мира. Поэтому я и хотела вас защитить. Советский Союз отстранилась от сына. — Не смей так говорить. А теперь сядь на место. — Да все в этом доме меня воспринимают как его сына! — И там тоже. — ФРГ так не считает! Считал, конечно же. Я это по глазам США видела, это отвращение при виде моих детей. — Ты его больше не увидишь. Вечером я заперла своего сына в комнате. Конечно, тот бился и пытался сбежать то через дверь, то через окно. В очередной раз убедилась в полезности решеток. А утром эти двое поняли, что больше не увидятся: всю территорию прошила стена. Та самая, что и Берлин поделила пополам. Ветерок посвистывает в оконных щелях и треплет пламя свечи. Опять электричество пропало, но учиться-то надо. Вот ГДР и уныло выводит уравнения, а глядит в окно. Интересно, чем сейчас занят ФРГ? Хорошо, что он тогда у него в гостях книжку оставил, ему будет что почитать. ГДР повертел в руках фантик. Какая мелочь, но этими конфетами названый брат частенько его угощал. Вот так, еще днем они играли в мяч, а через день их разделили. И все благодаря его матери. — Учись, сын. Это важнее развлечений. Мать следила за процессом обучения. А что еще оставалось делать ГДР кроме книжек? Калининград целыми днями пытается учиться, да и играть с ним неинтересно, он во все проигрывает. Вот то ли дело ФРГ, у них шахматные партии по нескольку часов длились. И в футбол он был настоящий мастер играть. И вообще он все умел... Теперь я осознаю, какое это было для него усилие. Он ведь мог наброситься на меня, ударить по лицу или обжечь свечой. Но нет, мой сын сидел с книжкой и в полутьме изучал математику.***
— Так лучше, тетя Украина? Прошло больше десяти лет с тех пор, как ГДР был отрезан от западного мира. Он вырос и хоть по виду напоминал своего отца, но лицо у него было материнское. Строгое, уже в таком молодом возрасте с морщинами, а очки еще больше прибавляли ему возраст. Сейчас же он сидел на крыше деревенского домика с набором инструментов и пытался починить антенну. — Ой, спасибо, милый! Все заработало! — слова Украины подтвердились звуками ожившего телевизора. ГДР вытер пот со лба и повернул голову туда, где заходило солнце, окрашивая небо в розовый цвет будто акварелью. Запад... Когда он последний раз пытался туда попасть, по нему чуть было не открыли стрельбу. Спасло родство с Советским Союзом. Но записку передать все-таки удалось: у них с ФРГ была секретная расщелина в стене, куда можно было протолкнуть бумажку и потом вытащить ответную, подцепив проволочкой. Маленький ангелочек для моих подчиненных: его любили все. Он же в свою очередь всегда был готов помочь, руки у него росли откуда надо. — Я починил антенну у тети Украины. ГДР с рапортом об успехах вернулся домой. Но мать ничего не сказала, лишь коротко кивнула да вновь затянулась сигаретами. В последнее время она уж очень часто курила, это почему-то началось в последний День Победы. "Вспомнила отца на годовщину Победы", — сразу догадался ее смышленый сын, но промолчал. — Мама, — позвал он ее. Та нехотя поднялась с места и подошла, все еще более высокая, чем он. Но годы не пожалели даже человека-страну: лицо покрылось морщинами, а под глазами пролегли синяки. ГДР был уверен, что уже давно не видел улыбку матери. С момента появления Берлинской стены уж точно. — Не забудь сходить в аптеку, — прохрипела Советский Союз. Он всего лишь хотел, чтобы я его похвалила... Всего лишь одно слово "молодец" и он бы ни за что меня не предал... Почему я не могла понять этого тогда?! Почему я была такой отвратительной холодной женщиной, я же все-таки его мать! Поделом мне. Поделом. ГДР смотрел в окно на улицу, пестревшую от плакатов и сотен людей. Они что-то кричали, махали кулаками и целенаправленно шли на запад. Они хотят того же, что и он! Быстрее схватить сумку и к ним! — Что ты собрался делать? Ты ведь не пойдешь к тем протестующим? — Пойду. Это революция, мама. Мы разрушим стену. ГДР поднял голову и уставился на мать, которая была в ступоре. Было видно, как она закипала, а потом занесла руку. — Остановись НЕМЕДЛЕННО! — удар по лицу. Да не ладонью, а прямо кулаком. Скрипнула дужка очков. — Довольно! Genug! — рявкнул ГДР с покрасневшим от боли и злости лицом. Хлопнул дверью так, что чуть не сорвал ее с петель, и выбежал на улицу. Я собиралась вернуть сына домой. Задать ему трепку, наказать как следует... Только вот увидела каштановые кудри, торчащие из-под обломков стены и ФРГ, который звал на помощь и пытался откопать... моего сына. — Что за... Это твоих рук дело, ублюдок?! — На него упала стена! Мы... разрушали ее... и он слишком сильно толкнул! — язык у Германии заплетался а руки тряслись, и он ронял камни. Мощные руки Советского Союза справились гораздо лучше: вскоре тело ГДР было освобождено от камней. Побледневшее, с дорожками крови изо рта и носа, с лужей крови под затылком. Очки разбились, и стекла впились в кожу, а одно и под веко. Союз тут же схватила лицо сына в руки. Холодное. — ГДР, вставай! ГДР, это я! Германия же нервно топтался в сторонке, боясь сказать хоть слово. Это такая страшная картина, преследующая меня. Кровавое лицо в моих руках. Сначала Веймар, теперь ГДР... — ВЫЗОВИ ЖЕ ВРАЧА, МАТЬ ТВОЮ! — Ja-ja-jawohl... — Германия нервно сглотнул и тут же умчался прочь от обезумевшей женщины и умирающего брата. Бежать, скорее, ему же еще можно помочь! Он ничего не сказал перед смертью. Ни "мама", ни "помоги", ничего. В тот момент, когда я к нему подбежала, он уже был мертв. Но эта мысль мне вообще в голову не приходила. Союз, яростно рыча, давит на грудную клетку сына. Вдыхает воздух в окровавленные губы и снова бьет в область сердца. Давай же, оживай! Вся голова в крови, надо хоть кровь как-то остановить. Она безжалостно отрывает рукав у своего пальто и перевязывает разбитую голову, зажимая рукой. Перевязка, материнская рука, асфальт - все вокруг в крови. Где этот мелкий урод с врачом?! Нельзя что ли пошевелиться?! Еще вдох, еще удар по сердцу. Давай же! Веры и усердия недостаточно, чтобы вернуть человека с того света. Но что я еще должна была делать: смотреть, как кровоточит тело моего сына?! — Frau Sowjetunion, позвольте. Запыхавшийся Германия все-таки привел врача. Да и не одного, а целую бригаду с машиной и носилками. — Я поеду с вами! — взмахнула Союз кровавой рукой. — Nein. Мы сообщим вам обо всем позже. — НЕ НАДО МНЕ ПОЗЖЕ! ЭТО МОЙ СЫН, Я НУЖНА ЕМУ! — Вы никак ему не поможете. Наверное в этот момент ко мне вернулся разум. Неужели он прав, неужели ГДР действительно... —Что вы такое несете?! НЕМЕДЛЕННО ПУСТИТЕ! Союз пыталась прорваться в машину, куда занесли носилки с телом. Ее грубо выпихнули и захлопнули дверь прямо перед носом. Свист сирены и моргающий маячок нервно полетели по дороге, растворяясь прямо на глазах. Через пару часов я все узнала. Леденящее молчание было прорезано звоном телефона. — Тебя. РСФСР передал трубку боссу, лежащему в постели. Союз даже не смогла самостоятельно добраться до дома, и Германии пришлось вызывать уже ее подчиненных, чтобы забрать ее. — Советский Союз слушает. Голоса у нее уже не было. — Германская Демократическая Республика умер. Вам ну-... А что было дальше, я уже не помню. Все говорили разное: кто-то сказал, что я потеряла сознание. Кто-то — что я разбила трубку о подлокотник. Утром следующего дня за столом собрались все республики и даже меньшие регионы, сама же Союз не пришла. Никто не ел, но почти у каждого в руках была газета. — Бедный мальчик. Он был такой хороший! — Беларусь заливалась слезами, уткнувшись в плечо РСФСР. Тот же молча сверлил взглядом первую страницу газеты. — Смекалистый. Помню, как он все у меня в доме чинил, — проглотив слезы, улыбнулась Украина. Калининградская Область не говорил ничего. Смерть сына окончательно выбила меня из колеи. Я перестала выходить из дома, а потом и из комнаты вообще. Республики водили ко мне всяких врачей и те говорили одно и то же: депрессия. Потом к их диагнозам добавлялись все новые и новые слова: сердечная недостаточность, бронхит, рак... — Мамочка? В комнату зашел мальчонка с букетом цветов и янтарным браслетом в руках. Прости меня, сынок. Калининградская Область, ты ведь тоже мой сын, ты тоже нуждался во мне, я должна была жить хотя бы для тебя. Ты ведь потерял брата. Но я об этом даже и не вспомнила. К мальчику повернулось белое лицо, совершенно искаженное мешками под глазами, морщинами и шрамами. Когда-то оно было вполне красивым и сводило многих с ума, но не теперь. Теперь это был череп с натянутой на него белой кожей. Но для Калининградской Области это лицо не было отвратительным. Ведь это лицо его матери. — Мамочка, можно к тебе? Я принес тебе цветы и браслет, мы с Крымом янтаря на пляже набрали. Союз со свистом выдохнула и чуть подвинулась. Сын тихонько залез на кровать, сжимая в руках подарки. — Можно тебя обнять, мама? В ответ она закрыла и открыла глаза. Мальчик тут же прижался к материнской груди и заплакал. Золотистые кудри Калининграда пощекотали белое лицо. Прямо как у твоего отца... — Мамочка, только не умирай, пожалуйста! — послышалось сквозь всхлипы. Прости меня... Я умерла.***
Советский Союз умерла в декабре 1991 года. Калининградская Область был единственным, кто не плакал на ее похоронах. Стоял, укутанный в огромную шубу РСФСР, и лицо у него было светлое-светлое, хоть и покрасневшее от холода. Он утверждал, что когда ее хоронили, он видел улыбку на ее лице. А значит, она больше не мучается и скоро воссоединится с любимым и с сыном. Лишь маленький Калининград остался от этой несчастной семьи. Умер его отец Веймарская Республика, наследник очерненнего имени Германской Империи, в будущем ставший главным страхом Европы — Третьим Рейхом. Умерла его мать, загадочная и жестокая Советский Союз. Умер его брат, Германская Демократическая Республика, желавший свободы от строгой матери. Все они есть в фотоальбоме Калининграда: вот он рыбачит с братишкой на деревянном мостике. А вот они с мамой украшают янтарем горшок для цветов. А вот открытка от брата, прямо из центра Дрездена. Но самая теплая фотография - та, что самая старая. Та, что сделана еще задолго до его рождения и что уже знатно износилась временем. Та, на которой высокая женщина держит за руку мужчину с золотистыми кудрями. Сзади них самолет, а сами они в летной форме. Улыбаются и машут руками в камеру,а если присмотреться, то видно, что у них один шарф на двоих. Это его родители.