Пигмалион и Галатея

— Что ж, кажется, меня опять продинамили. Вечер был прохладен, парк пуст, а Брок зол. Третье свидание за неделю пошло псу под хвост. На свидании же должны присутствовать двое, а если не присутствуют — это хрен знает что, а не свидание. Ветерок задувал совсем не нежно, и Брок уже сотню раз проклял своё не вовремя проснувшееся чувство романтики. Ну что, нельзя было позвать ту дамочку в бар? Или в киношку какую-нибудь... Нет, звёзды, луна и прочая дребедень показались ему на момент назначения встречи очень даже привлекательными. Но уже через пятнадцать минут сидения на ледяной лавке их привлекательность весьма померкла. — Знаешь, хорошо, что не пришла. Дошло бы до постели, пришлось бы извиняться и отогреваться минут сорок, чтоб он хоть наружу вылез. Прямо напротив Брока стоял памятник, с которым и вёлся сей раздраженный разговор. Мужик как мужик — по-памятниковски суровый и здоровый, бетона на него, небось, угрохали тонну. Плечи были широченными, ножищи длинными, а лицо по-гречески идеальным. Смесь сурового стиля, конструктивизма и старой классической архаики производила на неподготовленного зрителя двоякое впечатление. — Никак не пойму, ты больше натуральной величины или меньше? Поблизости даже собачников не гуляло. Даже мошки не жужжало, так что отчасти Брок говорил вслух, чтобы убедиться, что у него всё ещё есть слух. Всё равно никто его не слышал. Он встал, кряхтя, со своей скамейки, воткнул розу в мусорку цветком вниз и подошёл к памятнику. Постамент был низким, так что даже усилий не пришлось прилагать, чтобы на него залезть. Мужик оказался высоким, почти на голову выше Брока, но не настолько огромным, как казалось со стороны. — В натуральную, значит. Во дворе стоит статуя, у статуи нету... А, нет, всё у тебя есть. Брок нагло огладил памятник между ног. Скульптор щедро плюхнул туда материала, когда лепил, так что горсть оказалась полной. — Всем бы так, на таком-то ветру. Брок спрыгнул с постамента как раз в тот момент, когда погас фонарь над злополучной лавкой. Не судьба, так не судьба. *** — Нет, ну ты прикинь! Подстава какая! Мамаша с коляской шарахнулась от Брока, как от психа, а мелкая собачонка какой-то старушки облаяла его с головы до ног. Тот же парк, та же лавка, только на этот раз — солнечный день. Можно даже сказать, жгучий полдень, слепящий глаза до слёз. — Гребаное начальство! А у меня даже телефона её нет. Вдруг всё же придёт, а меня не будет? Им что, больше некому стулья перетаскать? После того дурацкого вечера, когда Брок отморозил себе всё, что только можно и нельзя, он решил назначать свидания днём. Например, в обеденный перерыв. Девушка с кое-какого сайта откликнулась очень быстро и агрессивно развела его на встречу практически сразу же. И вот теперь старший секретарь сообщает ему, что какую-то там конференцию перенесли в другой кабинет, в котором после обеда должны стоять ровно сто двадцать два стула и ни стулом меньше! И что поставить их туда должен лично Брок. То, что это вообще не его отдел, не его ведомство и не его конференция, людей "свыше" не интересовало. — Был бы ты живой, передал бы ей мои извинения. Статуя при свете дня оказалась ещё более проработанной. Солнце красиво ложилось на гладкое мужественное лицо, а искусно вылепленная ткань будто трескалась на патетично выставленной вперёд груди. — Хотя, был бы живой, ты б её у меня увёл. Ну что ж за нахрен! Ещё одна мамаша, желавшая было сесть на лавочку рядом с Броком, подскочила и удалилась, толкая перед собой коляску со скоростью японского поезда. — Ты чего, бронзовый? Фига себе тогда на тебе пыли. Светлым днём среди кучи народу залезать на постамент Брок не рискнул, но встал с лавки и приблизился максимально, вглядываясь в протертые места на особо выступающих фрагментах. В двух шагах обнаружилась табличка, сообщающая, что это "Солдат на службе Америки — собирательный образ всех мужчин, не вернувшихся с войны". — Ну, посмотри хоть, красивая или нет. Завтра расскажешь. Брок плюнул в мусорку, отпугнув от лавочки третью мамашу, и ушёл в сторону большого стеклянного бизнес-центра, видневшегося из-за деревьев. *** — Ну что, друг мой статуя, как вчера прошло? Брок плюхнулся на своё излюбленное место и откупорил бутылку пива, завернутую в бумажный пакет. На всякий случай, а то вдруг доблестной полиции приспичит поработать. — Молчишь? Значит, так себе была девочка. Ну вот скажи мне, — он потянулся вперёд, опираясь на колени и доверительно понижая голос, — Что со мной не так? Я ж не урод, не псих какой, работа есть, тачка, бабло, все дела... Чего им всем надо? Памятник многозначительно промолчал. С тихим шелестом ему на голову сел голубь, и Брок запустил в него пивной пробкой. Ещё чего доброго нагадил бы на его единственного собеседника. — Вот не надоело тебе тут стоять? Мне б надоело. Мне вон одни и те же рожи с работы каждый день надоедают, но я хоть на ночь сваливаю, а ты даже моргнуть не можешь. И бабы у тебя тоже нет. Или ты не по бабам? Ты ж собирательный образ. Кто знает, сколько там в тебе солдат собралось... Брок просидел, ведя со статуей диалог, пока бутылка пива не опустела, а на парк не опустились сумерки. Напоследок он подошёл к ни пойми из чего сделанному мужику, похлопал его по плечу и сказал, что давно не встречал такого приятного собеседника. *** — Ты знаешь, я решил последовать твоему примеру. Нет, не в смысле уйти на войну и погибнуть... Моросил мелкий дождь, но Броку было плевать. На работе случилась внеплановая проверка, так что его дёрнули в законный выходной, а потом ещё заездили до изнеможения, заставляя чинить дохнущие от перегрузки компьютеры на всех пятидесяти этажах. Так что сейчас он был просто рад находиться хоть в луже, хоть в Антарктиде, хоть где, лишь бы не в офисе. — Я имею в виду, на баб забить. Ну не клеится у меня. Как тётка моя говорила, своё само в дверь постучит. Так чего ж тут жопу рвать? Конечно, лавка была вся мокрая, но костюм после ползанья в пыли под рабочими столами всё равно придётся сдавать в химчистку, так что Брок плюнул и сел. С носа и надбровных дуг статуи капала вода, а мастерски отточенные скулы блестели от влаги. — Ты и правда бронзовый. Тяжеленный, наверное. Тебя вообще моют или как? Броку показалось, что если бы этот парень мог, он бы закатил глаза. За тихим шелестом капель, бьющих по мостовой, даже послышался вздох, полный неисчерпаемого терпения. Внезапно на Брока накатило очень странное ощущение неодиночества. Единения. Он был абсолютно точно один, во всём парке не было ни души, и даже машины за оградой ездили вдвое реже обычного. Но сидя вот так в компании памятника, он будто бы делил вечер с другом. — А ты, пожалуй, знаешь обо мне больше, чем кто-либо, — пробубнил он, уверенный, что памятник услышит, — И не осуждаешь. Дождик превратился в ливень, так что за шиворот стали стекать противные струйки, а на лице статуи больше не было капель, вместо этого оно стало полностью мокрым, будто его обладатель только вышел из воды. — Интересно, а ты задумывался как блондин или брюнет? Хрен их знает, какие они, истинные Американцы. Я вот не истинный, у меня мама итальянка... Брок редко рассказывал о своей семье, боясь, наверное, что это будут использовать против него, но вряд ли кусок бронзы станет болтать. Так что можно было не опасаться сказануть чего-нибудь лишнего. — И вот, представляешь, она ему: "Хосе, люди так не делают", а он ей: "Рита, я устал от тебя и твоей семейки". Не, ну не козёл, а? Как Броку показалось, у памятника стал достаточно осуждающий вид — каков подлец, обидел бедную девушку! Брок за свою сестру этого Хосе чуть не закопал, и, кажется, безымянный Солдат полностью разделял его негодование. — Ладно, друг, я пойду, а то совсем тут с тобой в сосульку превращусь. Не могли они тебя, что ли, под козырек поставить... С одежды неприятно текло, и Броку казалось, что статуя смотрит ему вслед, как щеночек, брошенный под дождём. Тоскливо и с надеждой, что завтра за ним вернутся. *** Брок не вернулся ни завтра, ни послезавтра. Его всё же просквозило парковыми ветрами, и он провалялся с температурой несколько дней. Всё это время он чувствовал если не вину, то некоторый дискомфорт точно, по поводу того, что не предупредил памятник о своей неявке. Звучало как бред. Но тем не менее раз за разом Брок мысленно возвращался на лавочку и созерцал бронзовые плечи и потрясающие бедра. Он то ли завидовал, желая себе такие же, то ли проснулась в нём юность безбашенная, склонная к экспериментам. — Ну привет, Хатико. Едва только спал жар, Брок сам себе прописал прогулки на свежем воздухе и первым делом отправился в парк. — Не злись, я болел. Был бы у тебя мобильник, я б тебе сообщил. Ты же не завёл тут без меня ещё какого-нибудь друга? Брок спрашивал в шутку, но на самом деле задумался, скольким же откровениям Солдат стал свидетелем. Сколько же людей не таились перед ним, ругались, встречались, может даже трахались на этой самой лавке... И вряд ли хоть один из них имел достаточно безумия заговорить с самим Солдатом. — Ты меня совсем извёл, дружище. И не смотри осуждающе. На больных не обижаются, а я по всем статьям больной. Кашель вон, а ещё болтаю тут сам с собой... Нет, с тобой, конечно, но это условности... На этот раз лавочка оказалась прогрета вечерним солнцем, а постамент памятника был усыпан первыми желтыми листьями. День был будний, так что народу было совсем мало, и никто не мог помешать Броку и дальше сходить с ума в своё удовольствие. — Как думаешь, у меня уже может быть кризис среднего возраста? Или ещё рановато? Средний — это откуда считать? Тридцатник подходит? Мне на днях тридцатник будет. Статуя, конечно, промолчала. Брок подумал — ну что такое три десятилетия для памятника? Да ничего. С войны прошло уже в два с лишним раза больше, а если сложить все жизни невернувшихся солдат, то возраст их собирательного образа перевалит за тысячи, а то и за сотни тысяч. По сравнению с ним Брок был ребёнком, крошечной песчинкой. Он когда-нибудь перестанет ходить в этот парк, когда-нибудь он вообще перестанет ходить, а этот вечно молодой парень так и будет стоять здесь, смотря в никуда. — Что-то на меня меланхолия накатила. А всё ты виноват. Мимо пролетела стая каких-то птиц. Одна из них отстала и села Солдату на плечо. Брок никогда не видел такого окраса — чёрный с зеленью, и клюв с золотым отливом. Птица клюнула статую в щеку и улетела. А Брок всё сидел и думал. *** — С днём рождения меня, с днём рождения меня... Брок пел себе под нос, слегка покачиваясь из стороны в сторону. На часах было около одиннадцати, а темно уже было совсем не по летнему. Ветер стал злее. Он посбивал на землю все листья, покрасневшие от негодования и пожелтевшие от страха. Он сводил с ними счёты по-своему, мстя за всё то время, когда он путался в них, пытаясь выбраться на волю. Броку было плевать на ветер. Всё равно изнутри ему было куда холоднее, чем снаружи. — Прикинь, у меня, кажется, кроме тебя никого и нет больше. Ты меня только не жалей. Это нормально, знаешь. У меня как бы есть Джек, а у Джека теперь есть жена. Ещё, конечно, есть Лаки, но у него собака. У Таузига есть друзья-байкеры и отличный мотоцикл. У Мэй парень есть... А у меня вот ты. Брок не любил свои дни рождения. Все вокруг внезапно становились добрыми и ласковыми, хотя на самом деле всё так же считали его тупым и недалёким подонком со скверным характером. Годы шли, и вот уже вместо торта с шариками в руках появился всё тот же бумажный пакет, только на этот раз с виски. Друзья превратились в знакомых, свободное время превратилось в дела, а радость в грусть. — Хорошо хоть, ты от меня сбежать не можешь. Вот стой и слушай, какая жалкая у меня жизнь. Брок ненавидел жаловаться. Но всё же некоторая его часть понимала, что статуя не живая, и что ни одна душа не узнает его слабостей. Почему-то перед куском бронзы обнажить душу было куда легче, чем перед психологом, перед матерью или перед любовником. Наверное, потому, что это был всё же монолог, а сам с собой Брок привык быть честным. Реальность плыла и темнела с каждым глотком из пакета. Очертания памятника стали размазываться по краям и дрожать. В отблесках фонаря Броку казалось, что Солдат даже дышит. — Чёрт, жаль ты не живой. Я бы хотел пожать тебе руку. И подраться, может быть. У Брока что-то скреблось внутри, под кожанкой, под кожей и ребрами. Какое-то неясное томление, то ли от алкоголя, то ли от погоды, то ли от того, что Солдат в темноте был похож на живого человека. *** — Ты у нас теперь звезда. На этот раз Брок принёс пластиковый контейнер с едой и стаканчик обжигающего кофе. Он впервые в этом году надел пальто, подаренное Ритой ещё весной, и потому чувствовал себя неуютно. — Я утром такой помятый пришёл, и меня все спрашивали, с кем же я так хорошо отмечал. Ну, я и ляпнул — со Стивом. Так что ты у нас теперь Стив. Джек ревнует, кстати. Памятник, полный космического терпения, безучастно наблюдал, как Брок жуёт свою пасту карбонара. — Что ты так смотришь, я люблю готовить! Не говори никому. Впрочем, даже если скажешь, тебе всё равно не поверят. Я бы поделился, но сам понимаешь... Чем была хороша осень, так это тем, что хмурым людям не было дела до чужих тараканов. Если летом от Брока шарахался каждый, кто его слышал, то теперь только косо смотрели, и то не все. Он мог вдоволь разговориться со своим молчаливым другом средь бела дня и не испытать при этом ни малейшего дискомфорта. А может быть, так было потому, что он не снял гарнитуру, и люди думали, что он говорит по телефону. — Я теперь один из тех парней, которые называют кошку женским именем и говорят: "Извините, парни, меня дома ждёт Лили, у нас с ней намечается отличный вечер на диване". А потом они приходят домой и реально засыпают на диване в обнимку с кошкой. Только у меня ты вместо кошки. Да и на один диван мы вряд ли бы влезли. Паста закончилась до обидного быстро, да и обеденный перерыв уже подходил к концу. Броку почему-то совсем не хотелось уходить. Этот парк стал для него чем-то вроде любимого бара, а памятник — вроде бармена, которому можно излить душу. — Что ж, Стив, бывай. Я, может, зайду вечером. Надо кое-что перетереть. Брок уже давно заметил, что ему намного легче живётся, если удаётся выгрузить из головы все лишние мысли, обстоятельно разложить всё по полочкам и откопать-таки истину в путанных рассуждениях. В детстве он даже вёл дневник, и самым страшным страхом для него была вероятность, что Рита его найдёт. Позднее он действительно стал ходить в бар и вываливать всё на бармена, но спустя пару лет здоровье намекнуло ему, что больше такого поведения терпеть не намерено. В особо сложные времена Брок подумывал даже заплатить психотерапевту просто за то, чтобы тот посидел и молча послушал, пока он будет анализировать и копаться в себе... Но всё сложилось как нельзя лучше. Памятник — отличный слушатель. Не думает о тебе плохо, никому не расскажет твоих секретов, не отвернется в нужный момент. А самое главное — он всегда рядом и готов внимать каждому слову. Сознание обмануть легко — притвориться, что собеседник настоящий... И вуаля. Да здравствует душевное равновесие и прощай стресс. Брок стал приходить в парк почти каждый день. Иногда даже до работы, если успевал, и в такие дни памятник встречал его лёгким налётом заморозков на носу и широких плечах. Листья засыпали практически весь постамент и, почему-то, никто не спешил их убирать, отчего казалось, что статуя стоит в огне. Солдат, которого Брок так и стал называть Стивом, несколько раз ему даже снился. Сначала в роли памятника — такого же, как в реальности, а потом в роли человека. Вполне себе тёплого, полного цвета и эмоций парня с пшеничными волосами и глазами цвета мирного неба. Броку казалось, что они знакомы всю жизнь. Мир во снах стал отдельной, совершенно прекрасной реальностью — ночные сюжеты переплетались, продолжали друг друга и дополняли. Брок возвращался в сон, как домой, а просыпаясь, мечтал только о том, чтобы поскорее заснуть снова. Образ памятника и образ Стива-из-сна слились воедино, так что иногда ему казалось, что в парке — Стив, а во сне — памятник. Во всяком случае, всё, что говорил Брок днём, ночью Стив уже знал. Работа стала совсем скучной и невыносимой, но Брок упросил поменяться с коллегой столами, так что из окна ему теперь стала видна аллея парка, и если постараться и посчитать лавки, даже можно было найти место, где за деревьями стоял Стив. Время шло, на деревьях почти не осталось листьев, так что небольшая — с высоты тридцатого этажа — фигурка из пыльной бронзы стала проглядывать из-за голых веток. Броку стало спокойнее. Нет, он и так понимал, что вряд ли кто-то стырил бы памятник, но знать и видеть — совсем разные вещи. Когда он видел, что Стив ждёт его там, внизу, что-то ворчливое внутри немного успокаивалось. Становилось легче дышать. Наверное, у него были серьёзные психологические проблемы. Наверное, он всё же спятил от постоянного недосыпа и недостатка простого человеческого тепла. Наверное, есть даже болезнь, когда человек не в состоянии понять, что ему приснилось, а что является воспоминанием... Так или иначе, бронзовая статуя по имени Стив стала важной частью жизни Брока Рамлоу, и Брок Рамлоу категорически не хотел ничего менять. Но кто же его спрашивал. *** — Да они совсем охренели! Где ж я теперь буду... Ну... Атас. Одним прекрасным понедельничным вечером лавочки на привычном месте не обнаружилось. Солдат стоял, листья лежали, машины шумели... А лавочки не было. — Вот паразиты. Что им стоило-то. Да кому она помешала... Брок сокрушался, присев прямо на постамент в ногах Стива. Камень был ледяным, но слой листьев немного смягчал неприятные ощущения. Брока будто пнули под колени. Как будто кто-то пришёл к нему домой и унёс диван. Он почувствовал, как привычный уклад пошатнулся. Но пока ещё не упал — памятник же ещё стоит... — Ты же видел, кто это сделал, да? А если они тебя демонтируют вообще? Ты об этом подумал? Блин, был бы ты как Линкольн, я б хоть на колени к тебе сел, а то уши ногами подпираю, а листья, мать их, мокрые... Солдат не проявлял негодования внешне, но Броку нравилось думать, что где-то внутри ему тоже не очень-то приятно. В конце-концов, Брок был его единственной компанией — Стив-во-сне не раз говорил ему это. — Эх, тяжела наша жизнь... Что ж я буду без тебя делать-то? Ты мне уже как друг, брат и жена любимая. Разве что долг супружеский не выполняешь. С кем я ещё буду... Вечера проводить? Брок подумал, что вполне мог бы и сам сколотить простенькую скамеечку, так, чисто для себя, прямо рядом с памятником. Он откинулся назад, упираясь лопатками Стиву в колени, и попробовал это представить. Вечно на скамейке будет ошиваться шпана и заплёвывать всё вокруг... Не дай Бог и Стиву достанется. Нет уж. — Ладно. Вдруг они новую поставят...? Брок задрал голову и посмотрел на статую. Сердце внезапно прыгнуло в горло, когда взгляд зацепился за бронзовый кадык и нижнюю часть подбородка. Да уж. Такое простым зрителям не показывают. Для зрителей — только пафосный фасад. Для них — только суровый взгляд и холодно сжатые губы. Изнанка — она для избранных. *** Ночью Брок увидел в Стиве кое-что ещё лично-изнаночное. Помимо бьющейся на шее жилки, помимо пушистых ресниц и мозолей на пальцах. Брок увидел в нём что-то, что раньше видел только в девушках. Это нечто обычно будило в нём страсть и желание, но в случае со Стивом к чувствам примешалась ещё и горькая нежность. В принципе, такая реакция Брока не удивила. Последние пару месяцев тесного общения с неодушевленным предметом он совершенно убедился в собственной невменяемости и пришёл к выводу, что если уж ему суждено съехать с катушек, делать он это будет со вкусом и получая максимальное удовольствие. Во сне вообще всё работало не так. Конечно, все эти рассуждения настигли Брока уже утром. Во время сна он просто внезапно понял, что хочет Стива. Никакого конфликта, сомнения или страха мысль не вызывала. Наоборот, весь сон наэлектрилизовался, пропитался томлением и жаром, как и любой другой сон с эротическим поддекстом. Уж в эротических снах Брок разбирался. Горячий темперамент и отсутствие объекта, к которому этот темперамент можно было бы приложить, вынуждали его подсознание постоянно придумывать себе партнёров. В этот раз даже придумывать не пришлось. К Стиву Брок вполне привык и уже успел изучить каждую его трещинку и потёртость. Внезапно вспомнился вечер их знакомства, когда Брок сразу ухватился за самое ценное. Вспомнились все пьяные летние вечера, в которые особенно остро хотелось, чтобы Стив был живым... Во сне Брок тоже смотрел снизу вверх, стоя на коленях. Он видел всё тот же кадык и подбородок, только вот бёдра Стива больше не были холодными — их твёрдость была горячей и упругой. И всё остальное тоже было упругим и горячим, гладким, бархатистым, вкусным и очень чувствительным. Проснулся Брок на мокрой простыне и в отличном расположении духа, но буквально через час настроение начало медленно и неуклонно ползти вниз. Воображаемое счастье никак не влияло на счастье реальное, и от этого Броку было не по себе. И к вечеру энтузиазма не осталось совсем. — Это ж надо. Влюбился в статую. Правильно, Брок, зачем тебе отклик... Зачем тебе нормальный человек, которого можно за руку подержать, с друзьями познакомить... Реальность для слабаков. Закадрил себе памятник. Молодец... Он ворчал себе под нос, выбирая цветы в придорожной лавке. Конечно, не букет — букет Стив бы не оценил. Роза — тоже банально. — Кактус тебе что ли купить... В итоге выбор пал на какой-то мелкий красный цветочек в горшке, а продавщица сказала, что его можно рассадить, и через год будет цвести целый кустик. Брок пришёл в парк в сумерках. Подобрал по пути какую-то палку, крепкую на вид, и расковырял землю там, где раньше стояла лавка. Благо, место, где стояли её ножки, и так было разбито и раскурочено, иначе промерзлую землю палкой было бы не проткнуть. На вид маленький цветочек смотрелся жалко, теряясь среди листвы, которой Брок его прикрыл. На землю рядом с ним приземлилась птица, та самая, черно-зелёная с жёлтым клювом, и Брок спугнул её, чтобы не портила его труд. — Ну даже если пару дней постоит, уже победа будет. Давай думать, что тебе нравится. Всё лучше, чем на грязь смотреть. Стив молчал. Брок молчал тоже. Он вдруг как никогда остро почувствовал, что крыша его еле держится, желая съехать окончательно. — Я не знаю, зачем я это сделал. Ты памятник, чёрт возьми. Но я хочу дарить цветы, значит буду... Присесть на постамент не представлялось возможным — тонкая корочка льда покрыла его вместе с листьями, которые теперь, наверное, останутся на своих местах до самой весны. Брок стоял, облокачиваясь плечом о ближайшее дерево и смотрел на Стива, отыскивая в бронзе хотя бы тень той картинки, которую он видел ночью. И самое ужасное, он её находил, эту тень. *** Следующим утром Брок проснулся от кошмара. Стив сказал, что уходит. Брок пытался узнать, это из-за того, что ему не понравился цветок или из-за того, что Брок плохо старался предыдущей ночью, но Стив упрямо молчал. На идеальном лбу появилась морщина, будто у скульптора соскользнул инструмент и испортил всю работу. Брок ясно видел, что Стив страдал. Может быть, он каким-то образом услышал, что Брок ругает себя за нездоровую привязку к неодушевленному предмету? Но добиться чего-либо от ставшего отстраненным и холодным Стива было просто невозможно. На прощание он сам поцеловал Брока, так живо и ярко, как никто и никогда не целовал его наяву. То, что это было именно прощание, было так же понятно, как и любое другое событие во сне. Страх есть страх, когда сводит поджилки, когда крик застревает в горле и конечности перестают слушаться. Возбуждение есть возбуждение, когда на детали и здравый смысл становится плевать, хочется лишь, чтобы мгновение длилось и длилось... Брок чувствовал одновременно и то, и другое, пока гладкие, антично-правильные губы Стива выпивали из него душу. Утро было хуже тысячи похмелий. Будто Брок вернулся из сна не полностью, и даже уговоры, что это был всего лишь сон, не помогали. В парк он летел со всех ног. Ему нужно было увидеть. Убедиться. Плевать, что он рисковал опоздать на работу и получить взыскание, плевать, что он не успел позавтракать. Ничего не имело значения, пока сердце не встанет на место. Но вместо того, чтобы снова забиться с облегчением, оно рухнуло в пятки. Калитка в парк была закрыта, ограда перетянута полосатой строительной лентой, а рядом на табличке красовался проект очередной стекляшки — сорок этажей, панорамные окна, бетон и парковка. Никакого парка. Никакого Стива. Брок слепо таращился на буквы, складывающиеся в название фирмы, где он работал, и пытался осмыслить происходящее. Его гребаное начальство купило соседнюю территорию, на которой чисто случайно оказался парк. Косяки офисного планктона перестали влезать в пятьдесят этажей, которые у них уже были, и поэтому они решили забрать у Брока... Всё. Только. Через. Его. Труп. Если надо, он наймет бригаду и поставит памятник Солдату посреди своей гостиной, но он не позволит просто забрать его. Перемахнуть через забор оказалось просто — на адреналине Брок был способен на подвиги. Только бы не опоздать. Только бы он ещё был там. — Эй, сэр! Сюда нельзя, парк закрыт! — Плевать мне, закрыт или открыт. Памятник где? — Ещё стоит, бригада только подъехала, — наверное, рабочий принял его за проверяющего, а потому не стал выгонять, лишь махнул рукой в сторону фургона в глубине аллеи. — Какая, нахрен, бригада, — Брок практически бежал по гравийной дорожке, а рабочий семенил рядом, практически не отставая. — Ну, как какая... Которая его демонтирует, распилит и сдаст на переплавку. — Ра...Распилит? — Брок споткнулся на ходу, и рабочий придержал его за локоть. — Ну да... Нет, мы понимаем, это память, военный монумент и всё такое... Но перед входом в здание они обещали поставить новый, современный памятник, даже проект есть! — Насрать мне на проект, не дам пилить... Брок всё же сорвался на бег. От одной мысли, что его Стива лишат головы, рук, ног и прочих частей тела, его бросало в дрожь. Он едва не влетел в дерево, тормозя и оскальзываясь на замерзшей луже. Рабочих было человек семь. Все в ярких жилетах, с инструментами и в перчатках. Изо рта каждого их них вырывался пар, и в морозном воздухе над ними висело облако, сквозь которое силуэт статуи терял свою резкость и, казалось, слегка дрожал. — Не трогайте его, эй! Я здесь, детка. Брок пихнул в бок одного из рабочих и взлетел на постамент. Он слышал возгласы недоумения за своей спиной, а так же нервные шепотки о городских сумасшедших и предложения вызвать людей в белых халатах. Слева раздался недовольный скрежещущий крик. Всё та же знакомая птица сидела на корявой сухой ветке и недовольно била крыльями, будто поторапливая рабочих. Лицо Солдата, уже ставшее Броку родным за эти месяцы, не выражало ни страха, ни радости разделить с ним свои последние минуты. Но Брок уже видел, как это лицо умеет улыбаться и хмуриться, а потому не верил глазам своим. Он знал, что Стив бы не бросил его, если б мог. — Я не дам тебя в обиду, ты моя статуя. Мой. Боже, да я бы душу продал, только б ты ожил... Крик птицы раздался снова, да так громко, что Брок обернулся. Ему показалось, что птичий глаз сверкнул пронзительно голубым, и порыв ветра буквально толкнул Брока в спину, заставляя сделать шаг и прижаться к Стиву практически вплотную. — Господи, что я делаю. Брок плюнул на остатки рассудка, за которые яростно цеплялся последние недели. Он привстал на цыпочки, молясь, чтобы не поскользнуться и не упасть с постамента, свернув себе шею, и устроил руки на обжигающе-ледяных широченных плечах. Часть его панически вопила, что он окончательно рехнулся и домой сегодня уже не вернётся, а вместо этого поедет в дурку вместе с врачами, которых вызовут рабочие, но... Другая его часть знала, что делает всё правильно. Это же последний шанс... И Брок поцеловал статую прямо в плотно сжатые губы. Мысленно он даже восхитился своей безбашенности и поразился своей же дурости — это ж надо было додуматься облизывать бронзу на морозе... Но губы его не почувствовали холода. Брок не мог пошевелиться. Он приклеился к Стиву намертво, примагнитился, как самый мощный в мире магнит, вмёрз в него целиком и полностью. Сердце, казалось, вот-вот захлебнется бешеным стуком, а перед глазами вдруг засверкали ослепительные голубые звезды, похожие на глаза дурацкой птицы. Может быть, птица была волшебной и прокляла его? Может, он тоже превращается в статую? Что ж, тогда пусть его распилят вместе со Стивом и переплавят их во что-то новое. Тогда он навсегда перемешается с ним, и будет совсем не понятно, где кончается Брок и начинается Стив... Но когда сильные, живые руки сомкнулись у Брока за спиной, он понял, что волшебство птицы состояло совсем в другом. Его повело в сторону, но он не упал, удерживаемый надёжными и такими знакомыми объятиями. — Стив? — Чёрт возьми, Брок, ты опоздаешь на работу. — А я уволюсь на хрен. Если проснусь... Где-то в груди забулькала было истерика, но быстро замолкла, раздавленная шоком. — Брок? — Да ладно. Вот и глюки пришли. Ну хоть теперь до ночи не надо будет ждать... — Ты тёплый, — Стив ткнулся ледяным носом Броку в щёку, и тот совсем неожиданно для себя хихикнул. — Конечно, тёплый, я ж живой... — А я... Живой? — Кажется, Пиноккио, ты вытащил счастливый билет. Стив фыркнул от смеха, и Брока тоже разобрало. Стив в его руках медленно теплел и начинал шевелиться, словно не мог поверить, что и вправду теперь может повелевать своим телом. — Ох, детка, весёлые же нам предстоят времена... Брок с превеликим усилием выпутался из объятий и спрыгнул с постамента, протягивая руку. Стив нерешительно поднял ногу и ступил вперёд. Откуда-то сзади послышался грохот. Один из рабочих выронил инструмент. Брок уже и забыл про свидетелей, стоящих теперь с открытыми ртами. Кто-то нервно крестился, кто-то присел прямо на ворох листьев. Но никто больше не смел обвинять Брока в сумасшествии. — Пойдём, Стив, отведу тебя домой. — Домой, — довольным эхом отозвался Стив и, внимательно наблюдая за шагами Брока, сделал свои первые шаги в новую жизнь. *** — Нет, детка, нельзя туда это класть! Только еду. Да. Микроволновка только для еды. Брок вышел из офиса на обеденный перерыв. Несмотря на то, что изменилось здание, в котором он работал, привычка кушать на свежем воздухе никуда не ушла. — Не нажимай без меня никаких кнопок. Нет. Я сам сделаю. Хорошо, я тебе покажу, только в одиночку не экспериментируй. Стив удивительно быстро всему учился, но в вопросах современных технологий всё ещё оставался то ли младенцем, то ли старичком. Периодически Броку приходилось ему напоминать, что посуду можно помыть в посудомоечной машине, а информацию найти в интернете. Полгода прошло, а жизнь всё ещё походила на сон. — Нет, столовую ещё не открыли. Ничего. Я взял с собой. Не волнуйся. Я позвоню тебе через пару часов, проверю, всё ли в порядке. Пока, детка. Стив оказался очень заботливым во всех человеческих проявлениях. Он ещё сам с трудом привыкал, что теперь ему периодически нужно есть, но вот заботиться, чтобы поел Брок, у него получалось само собой. Довольно зажмурившись, Брок подставил лицо тёплому майскому солнцу и убрал телефон в карман. — Извините, у вас не занято? К нему подошла приятная светловолосая девушка с явным намерением разделить трапезу, а не просто посидеть рядом. И Брок даже развеселился от того, как странно была устроена его жизнь. — Лавка-то свободна, милая, а я вот нет. Чего и следовало ожидать, дамочка поджала губы и удалилась в другую часть двора. А Брок усмехнулся и покачал головой. — Ну это надо ж. Стоило только обрести, как всем вдруг тоже понадобилось... Ну не странно, а, как считаешь? Здание на месте бывшего парка возвели в рекордные сроки, и застройщик выполнил своё обещание. Ещё не все этажи были правильно оборудованы, но перед входом, на маленькой площади, где сейчас и сидел Брок, красовался новый памятник — современный, технологично-странный. Он весь был сделан из какого-то прочного пластика, а одна рука была металлической. Современное искусство умело удивлять. Брок смотрел на нового Солдата и вспоминал времена, когда в его жизни ещё не было Стива. Солдат смотрел вперёд так же гордо и сурово, как и его предшественник, опираясь на высохотехнологичную винтовку, и Брок не мог не подумать о том, что он наверняка разделяет всю иронию их ситуации.