* * *
Крики чаек разносятся над морем. Белые птицы кружат над западным берегом Благословенной Земли, качаются на волнах. Иные из чаек удаляются далеко от моря, даже садятся на крышу дворца всегда печальной Ниэнны, но все они облетают стороной Чертоги Мандоса — обитель развоплощённых эльфийских фэар(1), ждущих суда или же добровольно обрёкших себя на такое безрадостное существование за совершенные в былой жизни прегрешения. И раз в год — а может быть, раз в век, а может, раз в тысячелетие: время здесь течет неприметно, по своим странным законам — возле Чертогов Мандоса появляется женщина — каждый раз в новом обличье: то прекрасная юная девушка, то исполненная зрелой красоты величественная королева, то светящаяся добротой и мудростью старая волшебница, — а потом вновь юная красавица... Задумчивая, с той грустной улыбкой на устах, какая бывает, когда вспоминают о чем-то светлом, радостном, но навсегда утраченном, женщина долго неподвижно стоит возле одной и той же высокой арки Чертогов. Случайно оказавшиеся поблизости эльфы, завидев женщину, давно не удивляются её странному виду и непривычным одеждам, однако же всякий раз меняют свой маршрут, обходя её стороной, — и часто печально смотрят потом издалека на её темный силуэт, отчётливо видимый на фоне белых стен и голубого неба Валинора.* * *
— Расскажи о них! Какие они? — сразу и вопрос, и мольба. Но ни слова не прозвучало под сводами Чертогов: язык, на котором шёл разговор, — безмолвное осанвэ, мысли, проникающие прямо в разум собеседника. Иной язык недоступен развоплощённым фэар — да и зачем он им? — Хорошие. Замечательные, — улыбнулась женщина в ответ — тоже не произнося ни звука. — Знаешь, их старший, Майкл, — он всегда чем-то напоминал мне одного короля синдар — в его лучшие времена, конечно. Надеюсь, он всё-таки будет сдержаннее своего предка — и не таким упрямым... — Странные имена теперь у людей, — перебил безмолвный голос. — Должно быть, я никогда к ним не привыкну. И никогда не смогу смириться с тем, что кто-то из них — потомки нашей с тобой Лютиэн. — Но почему? — вновь улыбнулась женщина. — Они же замечательные — просто не похожи на нас. С того времени, как я впервые навестила их, они научились таким невероятным вещам! Представляешь: теперь они умеют ездить быстрее ветра с помощью пара, переговариваться друг с другом через всю Арду, даже летать по воздуху — сами, безо всякой нашей помощи. И, знаешь, я так многому научилась у них за эти века!.. А детишки у людей по-прежнему такие же славные и любопытные — только их поначалу нужно немножечко направлять, чтобы они не сбились с правильного пути. Скажи, Элу, ну неужели ты не хотел бы на них посмотреть? — Послушать о них — хотел бы. Посмотреть — нет!.. — голос в голове у женщины на некоторое время замолк. А потом, после долгой паузы, совсем тихо произнёс: — Ну, может быть, когда-нибудь потом, Мелиан...* * *
Он, Элу Тингол, так до конца и не смог принять тот странный и чудовищный выбор своей дочери — стать женой смертного и разделить с ним его участь. Был внешне ласков и предупредителен в общении с зятем и с внуком — но всей своей фэа страдал от их чуждой и не до конца понятной ему природы. А потом, когда бесплотным духом предстал перед Владыкой Судеб, сам выбрал себе такое наказание. А она, майа Мелиан, тогда сумела себя пересилить — ибо помнила, что и сама когда-то делала нелёгкий выбор, связывая навсегда свою судьбу с Тинголом и избирая для себя участь эльфов. И, взглянув на Младших детей Илуватара по-новому, искренне их полюбила. Уже которую тысячу лет она является к ним, к смертным потомкам своей навеки потерянной Лютиэн, — в разном обличье, под разными именами. Филира, Сарасвати, Бригит, Нимуэ, фея-крестная... Является — и растит их, направляя на верный путь, — иногда долгие годы, а иногда считанные месяцы по земному счёту. И как только чувствует, что исполнила свою миссию, возвращается к Чертогом Мандоса, к своему Тинголу, — чтобы опять устремиться на Арду, когда в помощи будут нуждаться дети. Её дети. Её воспитанниками и учениками были греческие герои Ахилл и Язон, отважный и благородный бриттский рыцарь Ланселот и искусный русский камнерез Данила-мастер. А ещё — много-много просто хороших людей, может быть, ничем особенным и не прославившихся, но зато оставивших добрый след в памяти тех, кто их знал. Прежде, когда люди почитали множество разных богов, случалось, и майа Мелиан тоже записывали в богини. Тогда про неё придумывали невероятные истории. Люди создавали ей диковинные родословные, приписывали ей фантастических мужей, рассказывали про рождённых ею детей-чудовищ, иногда даже объявляли её покровительницей войн или принимались приносить ей кровавые жертвоприношения — и тогда она, огорчённая и обиженная, надолго уходила с Арды. Уходила — но всякий раз вновь возвращалась. Теперь же, когда люди совсем перестали верить в древних богов, в эльфов, в фей и в волшебство, она стала предпочитать обычный человеческий облик и совсем простые, неприметные имена. Например, в последний раз она назвалась Мэри...* * *
Быстрый вихрь принёсся издалека, с востока, с далекой Арды. Не останавливаясь, он пролетел над Тол-Эрессеа, устремляясь прямо к Аману. Достигнув берега Валинора, он, распугивая чаек и вздымая высоко в небо прибрежный песок и водяные брызги, помчался прямо к Чертогам Мандоса и потом долго кружил вокруг них, словно кого-то разыскивая. Наконец, будто заметив возле одной из арок неподвижно стоящую фигуру, он вдруг устремился к ней — и тут же обернулся тёплым ласковым ветром, принялся игривым щенком ластиться к по-прежнему печальной Мелиан... Восточный ветер, славный весёлый посыльный её доброго и могучего друга, повелителя ветров Манвэ Сулимо! Того, кто сжалился когда-то над несчастной Мелиан и вымолил у Эру Илуватара для неё это право: являться на земли Арды в человеческом обличье — как Истари прошлых времен, но по своей собственной воле. А ещё дал ей двух верных помощников — ветер восточный и ветер западный. Вихрь долго кружил вокруг Мелиан, рассказывал ей об увиденном на Земле, пытался развлечь, развеселить. И, как всегда, лишь перед тем, как унестись прочь, рассказал самое главное. — Мальчик одиннадцати лет... — задумчиво повторила Мелиан. — Один в маленьком городке, в стране, ещё не оправившейся после большой войны... Знаешь, Элу, я непременно должна оказаться там, рядом с ним... Не печалься, Элу, так надо! Потерпи, на этот раз я совсем ненадолго, только на самое трудное для него время! И, уже подхваченная западным ветром, уже улетая на далёкий восток, задумчиво прошептала: «Что ж, в этот раз я стану, пожалуй, учительницей французского... А имя... Назовусь-ка я... ну, скажем, Лидией Михайловной...»