Наказывай меня почаще

— Поиграем сегодня, Тодороки-кун? — Изуку мило улыбается и гладит своего омегу по нежной прохладной щеке. Со стороны кажется, будто в этом ничего примечательного нет, но Шото знает, о каких именно «играх» идёт речь. И потому шумно сглатывает вязкую слюну, стараясь успокоиться и сохранить бесстрастное лицо. Они стоят посреди коридора в академии, вскоре последний урок. — Да, — ответ, рассчитанный быть холодным, хранит в себе столько чувств и ожидания, что альфа прижимается к крепкому телу, словно в попытке поцеловать. Но нет, он лишь смотрит в гетерохромные глаза внимательно-внимательно и от этого взгляда по спине Тодороки бегут мурашки. Его альфа ниже на несколько жалких сантиметров, но в такие моменты ощущение, будто он гораздо выше – не покидает. Желание подчиниться любому приказу столь велико, что приходится прикусить внутреннюю сторону щёк. Только Шото знает, какой Мидория разный, если брать в учёт обыденность и занятия любовью. Альфа словно меняется, становится другим человеком, или вернее, самым настоящим похотливым зверем, когда дело доходит до постели. Хочется признаться самому себе, что это безумно нравится. Что от воспоминаний уже тянет жаром в области паха. И омега признаётся. Самому себе, в шуме своих мыслей. Последний урок проходит относительно спокойно, если не считать Бакуго, который прямо посреди речи Айзавы-сенсея начал ругаться с Киришимой. И если второй пытался хоть как-то унять разгоревшийся конфликт на нет, то первый наступал только с бо́льшей силой и яростью. Гетерохромный не вслушивался в их ругань, но догадывался, что они просто вновь не пришли к единому решению в более личном вопросе. Прозвучавший звонок знаменовал о завершении учебного дня. Омега поднялся из-за парты, собирая принадлежности в сумку и подходя к своему альфе, который копошился в тетрадях, аккуратно всё складывая. Бакуго на фоне снова рявкнул на бунтаря, но в ответ на это послышался лишь смех. Помирились? Как и всегда, довольно быстро. — Тодороки-кун, возвращайся в общежитие без меня, — Мидория накинул рюкзак на плечи и мягко улыбнулся, поправляя края пиджака. — Почему? — Так нужно, придёшь в мою комнату после шести, хорошо? — легонько поцеловав левую щеку омеги, он ждал ответа, поглядывая на время на дисплее телефона. — Угу. Изуку тут же помахал рукой в знак прощания и куда-то побежал с такой скоростью, словно активировал причуду. Тодороки выдохнул от лёгкой грусти, медленным шагом покидая класс, а после и академию. Одноклассники довольно быстро разбежались кто куда, и потому по дороге в общежитие он никого не встретил. Пройти мимо кухни и увидеть там Бакуго в фартуке с ягодками и Киришиму, который нарезал своей причудой овощи – было немного удивительно. Мысль, что нужно научиться готовить кацудон рассмешила. Хоть он и омега, готовить получается из рук вон плохо. Когда была его очередь по приготовлению пищи на всех, сделал обыкновенную яичницу, да только... не знал, что она не должна быть чёрная, как уголь. После этого на общей кухне заправляли либо Бакуго, либо Мидория. Хотя первый конечно же чаще, его навыки в готовке были на высоте, но он никогда не соглашался на то, чтобы кого-то обучить. А тут, даже терпит выходки Киришимы, забавно, не иначе. Закрывшись в своей комнате, Тодороки поставил сумку около стола, переодеваясь в домашнюю футболку и шорты. А после садясь за домашнее задание. Шея немного болела и пришлось сделать небольшой массаж. Вроде полегчало, но коснувшись левой стороны шеи, захотелось бросить карандаш в руке куда подальше. Мидория всё ещё не поставил ему свою метку, говоря, что ещё слишком рано. Но как может быть рано? Они уже на третьем геройском курсе, встречаются более двух лет, пережили столько, что и врагу не пожелаешь. А он говорит, что рано! Возмутительно, словно не доверяет или не хочет, чтобы их отношения были чем-то бо́льшим. Метка для омеги, это как знак того, что альфа выбрал только его, на всю жизнь. Это сильные чувства, которым нет граней и конца. Но если вспомнить, Мидория никогда не говорил, что любит его. Мидория никогда не действовал первым. Сомнения и ощущение, будто он заставляет альфу встречаться с собой, вновь накинулись стаей. Настроение снова испорчено, домашние задания посланы к чертям, бедный карандаш и вовсе заморожен. Откинувшись на спинку стула, Шото смотрел в потолок, складывая руки на груди. Слишком много думает не в правильном направлении. Мидория столько всего для него сделал за все эти три года: вернул уверенность в своих силах, помог справиться с болью, поддерживал когда это нужно было или отговаривал от необдуманных решений. Они сражались спина к спине против злодеев, оберегали друг друга, готовые отдать свои жизни. Так почему эти нежелательные сомнения разъедают его душу? Уже почти пять, Бакуго орёт, чтобы все, кто есть в общежитии, шли жрать. Как мило с его стороны даже уведомить об этом. Вздыхая, Тодороки покидает свою комнату и спускается на кухню, Каминари, который убегал от рассерженной Джиро, едва не сбивает с ног. Никаких извинений не последовало, но ничего, привык уже. За столом шумно, и оглядев всех присутствующих, он понял, что нет только Мидории. — А задрот где? — Кацуки бросает фартук на свой стул, садясь около Эйджиро, который взволнованно рассматривает приготовленные собственноручно карри. — А его нет в общежитии, он говорил, что ему куда-то нужно сбегать, вот не вернулся ещё, — Денки говорил и одновременно жевал куски курицы, и откуда только знал? Шото давит в себе вздох и садится за стол, отстранённо начиная поглощать пищу. Рис переварен, но в остальном неплохо, надо же, хотя острого перца всё равно как-то многовато. Шумно, все обсуждают то, будут ли закрывать общежития или нет. Всё-таки злодеи пропали, словно их и не было, но это напоминает затишье перед бурей. Минета вновь заикается о сладких омегах и приходится доедать поскорее, чтобы избавить себя от ненужной информации. Поблагодарив за еду и получив в ответ широкую улыбку Киришимы, он возвращается в комнату, беря из шкафа чистые вещи и уходя в душ. Мидория скоро вернётся. Стоя под струями горячей воды, невольно ласкающе проходится ладонями по груди и торсу, но прикусывает нижнюю губу, останавливаясь. Нужно просто помыться, не более и не менее. Но в воспоминаниях появляются зелёные глаза, наполненные дикой страстью, и тело реагирует на это возбуждением. Как мало ему нужно для того, чтобы плоть налилась кровью и просила ласки. Нужно дождаться Мидорию. Но желание так велико, не хочется ему противиться, Тодороки накрывает правой ладонью стоящий колом член, выдыхая облако пара. И тут же едва не кончает от испуга, замораживая воду под ногами. — Плохой Тодороки-кун, — альфа шепчет эти слова на ухо, легонько кусая мочку, прижимается к спине своей рельефной грудью и кладёт подбородок на левое плечо, с улыбкой начиная поглаживать чужую пульсирующую плоть. Шото не сдерживает стон наслаждения и сжимает веки, стыдливо краснея. Вот ведь, словно Мидория всегда знает где он и что собирается делать. Альфа останавливается и продолжать начатое явно не собирается, мягко целуя плечо, говоря тихое «жду тебя», и покидая возбуждённого омегу. Тодороки хочет побиться лбом об холодный кафель, но сдерживает этот порыв, угрюмо зарычав. Постояв ещё несколько минут под горячей водой, покидает душевую, на ходу натягивая футболку и штаны. Уже нетерпится, возбуждение никуда не делось. Аромат любимого альфы, сочетающий в себе страницы книг и запах грозы, так и мерещился. Он не получил желаемую разрядку и слегка злился, что только подстёгивало желание, хоть и понимал, что в случившемся виноват сам. Открывая без стука заветную дверь, сразу же заметил Мидорию, который сидел на стуле и что-то писал в тетради по причудам героев. Невольно вспомнилось, что в ней есть и страницы о нём, их гораздо больше, чем у кого-либо ещё, это немного льстит. Закрыв дверцу и щёлкнув замком, хотел было подойти ближе. — Ты ведь готов, да? — получив заторможенный положительный кивок, веснушчатый закрыл тетрадку и положил её на стол, поднимаясь, — Раздевайся и ложись животом на кровать, свесив ноги к полу, — прижав указательный палец к губам гетерохромного, — И никаких вопросов, просто исполняй. Шото чувствовал как жар струится по телу, собираясь в области паха и также приливая к щекам, которые против воли покрылись румянцем. Густой запах альфы заставил взглотнуть собравшуюся во рту слюну, от желания уже всё искрилось перед глазами. Потому он поспешил исполнить не просьбу, а самый настоящий, желанный, приказ. Он наконец-то ложится поперёк кровати, ощущая голой кожей холодок постели, которая под ним сразу же согревается. Мидория улыбается и достаёт из шкафа железную коробку в тёмных тонах, открывает её и достаёт четыре разных вибратора. Тодороки вопросительно приподнимает левую бровь, но не двигается с места. Игрушки отличаются размерами и цветом, от самого тонкого, как большой палец, до самого толстого, как четыре пальца вместе – его будет недостаточно, чтобы сравнить с размером сильного альфы. Но всё же увиденного хватает, чтобы Шото потёк, его запах из мёда и ванили значительно усиливается, впитываясь в шёлковую ткань. Изуку тут же подходит и садится на колени, поглаживая сочащуюся смазкой дырку, затем медленно вставляя внутрь самый первый, полупрозрачный с синим отливом, вибратор. — Хоть один звук, и я сразу же прекращу. Шото прикусывает ребро своей ладони, ощущая как игрушка проникает всё глубже, за ней сразу же следует вторая, чуть более толстая, ярко-жёлтая, она мелко вибрирует и приходится чуть сильнее укусить свою ладонь. Чтобы сдержать стоны, которые так и просятся наружу. Было приятно до белых пятен перед глазами, но всё же мало, однако просить он ни за что не будет. Мидория плавно двигает двумя игрушками в мокрой дырке, наклоняясь и проходясь горячим языком по нежной коже бедра, после доставая из коробки эрекционное кольцо и надевая его на головку члена своего омеги. Который от этого сильнее впивается маленькими клыками в кожу, лишь бы не застонать. Альфа удовлетворительно улыбается и медленно вставляет оставшихся два вибратора – красный и белый – они вибрируют значительно сильнее и Шото громко вдыхает, сразу же вгрызаясь в одеяло и зажмуривая глаза, ладонь уже начинала болеть. Он чувствует, что вот-вот кончит, и эта эйфория настигает его, но застывает на самом прекрасном моменте. Чёртово кольцо не даёт ощутить всего блаженства, тело горит, словно в огне. От вибраций пробегают мурашки вдоль позвоночника, сдерживать свой голос с каждой секундой всё сложнее. Мучительное удовольствие заставляет тихо всхлипывать, глаза уже слезятся в уголках. Хочется кончить, очень хочется. Тодороки вновь внимательно смотрит на то, как разноцветные игрушки медленно проникают до самого основания, и так же медленно почти покидают его тело. От пронизывающего наслаждения расцарапывает тонкий пододеяльник. Тёплые дорожки слёз уже покрывают его румяные щёки, из уголка губ стекает слюна. Сладостные волны текут по всему телу, руки и ноги дрожат, ещё чуть-чуть и он точно больше не сможет стоять на коленях. Изуку слегка ускоряет процесс, прикрывая глаза от хлюпающих звуков, сладкая омежья смазка стекает по внутренним сторонам бедёр, поблёскивая от включённого света, и её хочется слизать. Но он одёргивает себя и вставляет вибраторы до упора, сразу же слегка уменьшая значение вибраций и похвально поглаживая спину омеги. Собственный член ноет в тисках домашних штанов, но силы воли хватает, чтобы продолжить игру, игнорируя собственное огромное возбуждение. — Можешь не сдерживаться, — берёт покусанную ладонь в свою и приподнимает её к лицу, начиная мелко покрывать поцелуями, затем кончиком языка скользя по глубоким отметинам зубов на коже. Тодороки облегчённо мычит, тихонько начиная постанывать от того, как игрушки в анусе вибрируют и касаются простаты, от этих ощущений поджимает пальцы на ногах. И Мидория рычит, жадно оглядывая своего омегу, после вытаскивая из заветной коробочки широкую шёлковую ленточку нежно-голубого цвета. Он разглаживает её, поправляя, и приподнимается, чтобы аккуратно повязать на голове двупричудного, фактически лишая зрения. На вид тонкая лента на самом деле не пропускает и малейшего лучика света, перед глазами сплошная загадочная темнота. Альфа что-то делает, звучит плеск воды, Шото совершенно не знает, что происходит. Но преданно и доверчиво ожидает, слегка ёрзая и потираясь ноющим членом об ткань. А затем вздрагивает, когда спины касается что-то мокрое и холодное, Мидория словно рисует на его коже, выводя различные узоры. Приходит осознание того, что это кисточка, она такая нежная и мягкая. Он почти что урчит от смешанных чувств ласки и удовольствия, увлекаясь и упиваясь этими ощущениями так сильно, что причуда льда слегка выходит из-под контроля, замораживая места, по которым скользила кисть. — Красиво... — в голосе Изуку слышится восхищение и Тодороки позволяет себе снова и снова слегка замораживать малейшие мокрые касания. Альфа поражённо наблюдает за тем, как его нарисованная роза приобретает очертания, покрываясь красивыми льдинками, которые почти сразу же тают. Тихо хихикая, вновь макает кисть в прохладную воду в стакане и скользит ею ниже, от плеч, обрисовывая позвоночник, и до манящей задницы. Омега потерянно стонет от пробегающего одновременно холодка и резких вспышек наслаждения. Мидория прикусывает нижнюю губу, останавливая кисточку около ложбинки и откладывает её в сторону. Затем выключая вибраторы и наконец-то вытаскивая их, облизываясь от растянутого и покрасневшего колечка мышц. Омега на это расстроенно выдыхает, но после чувствует как его переворачивают с живота на спину и уже тянется за альфой, в надежде, что сейчас произойдёт самое желанное. Однако Изуку ускользает от тянущихся к нему рук, беря заранее подготовленную ярко-красную длинную ленту и жадно на мгновение прижимаясь к влажным от слюны губам. Только этим заставляя омегу застонать громче и прогнуться в спине. Но сразу же прекращая немудреный поцелуй и начиная создавать лентой узор на грудной клетке Тодороки. А главное, скрывая розоватые торчащие соски под нежной тканью. Шото на это стонет, они всегда у него были слишком чувствительными, и пытается мысленно уследить за движениями рук, чтобы отгадать узор на своём теле. В прошлый раз это была звезда, а сейчас... что-то слишком непонятное. Мидория по несколько раз скользит ленточкой под шеей и плечами, увлекаясь и совершенно сбиваясь с задумки. Пальцы дрожат, он не помнит, что и как дальше, потому расстроенно выдыхает и завязывает пышный бант прямо посередине ленты на сосках. — Что на этот раз? — голос хрипел, терпеть больше не было сил, но... — Не получилось, — веснушчатый виновато запускает ладонь в свои волосы, взьерошивая их сильнее, а затем тянется ладонью к левой щеке, покрытой шрамом и гладит её. Омега потирается об широкую шероховатую ладонь, от щемящей нежности слегка улыбаясь и ожидая чего-то ещё. Это «ещё» не заставляет себя ждать и Мидория развязывает ленту на глазах, сразу же после этого защёлкивая на шее розовый кожаный ошейник с небольшим сердечком по посередине. Тодороки привыкает к свету, а после хмурится. Это конечно красиво и много, что значит, но. — Я тебе пёс что ли? — Вовсе нет, лишь милый котёнок, у которого есть хозяин. От возмущения в груди всё закипает, однако он не успевает сказать что-то против из вредности, как его нагло затыкают горячим поцелуем, одновременно с этим проталкивая три пальца в разработанный проход и слегка двигая ими. Долгожданный полноценный поцелуй разносит блаженство по телу и противиться нет никаких сил. Вместо пальцев хочется чего-то бо́льшего, и не переставая жарко сминать губы альфы, Тодороки помогает ему избавиться от одежды. Сладостное ожидание становится реальностью, Мидория прижимается стояком к чужому бедру, углубляя поцелуй. Проникая языком внутрь рта, довольно резко лаская нёбо, и стараясь просунуть его глубже, только одним лишь языком желая выебать этот рот с привкусом карамели. Всё же срываясь и грубо, одним лишь движением, входя твёрдым членом в истекающий анус, прекращая поцелуй и закидывая ноги омеги себе на плечи. Медленно двигаясь в жаркой тесноте, полизывая припухшие губы. Не разрывая зрительного контакта с Тодороки, крепко хватаясь за его бёдра и начиная грубо вдалбливаться, беспощадно трахать, срываясь на дикий темп. Шото буквально сходит от этого с ума, удовольствие струилось по всему телу, принося почти что боль. Запуская пальцы в зелёные кудри, сжимает их и оттягивает. Прогибается в спине, закрывая слезящиеся разноцветные глаза и стонет, стонет. Желая наконец-то кончить, но ощущая лишь болезненное наслаждение. — Проси, — Изуку усмехается, замедляясь, губы его подрагивают от ожидания, омега никогда ничего не просил, когда они занимались любовью, и это, чёрт возьми, бесило. Тодороки глубоко вдыхает, ярко краснеет и отводит взгляд в сторону. — Сними, пожалуйста, — почти что шипит, задетая гордость это всё просто так не оставит. — Нет, не так. Хочется вспыхнуть и поджарить обнаглевшего альфу, но только эта мысль собирается принять материальный облик, как огромный член вновь и вновь начинает скользить по простате. Собственная пульсирующая плоть опять отдаёт колючей болью и сдерживаемым наслаждением. И он сдаётся. — Хозяин... — Умница, Тодороки-кун, — веснушчатый ловко снимает ненужное колечко с покрасневшей головки и оглаживает её большим пальцем. Шото хочет съязвить в ответ, но не успевает, альфа снова вколачивается в него с жуткой скоростью, и его аж выгибает почти что дугой, накрывая огромной волной оргазма. Сперма брызгает на живот, её так много, что она стекает на постель, пачкая ткань. Перед глазами словно всё взрывается, в ушах шумит. Но Изуку не останавливается, продолжает со всей страстью любить, ебать прекрасного омегу, поглаживая его ноги. Ловя безумный кайф от того, как узкие стенки сжимают член в своих тисках. Ошалело вслушиваясь в шлепки тела об тело и громкие вскрики. Омега под ним хватает ртом воздух, мечется, вновь покрывая пододеяльник дырами и местами даже подпаливая его. И это словно срывает все оковы и цепи. Слишком прекрасно, Тодороки не знает как дышать, насаживается на горячую плоть и кричит, кричит. Как же ему хорошо! Грозовой запах альфы окутывает всё вокруг, принуждая едва ли не выть от блаженства, позорно кончая раз за разом. Мысленно умоляя, чтобы это всё никогда не заканчивалось. — Ми... Мидория, гх-х... Крепко обхватывая шею омеги правой рукой, Мидория душит его, душит, пережимая сонную артерию, лишая последних капель воздуха. Восхищается выражением лица, на котором отпечатывается сплошное удовольствие. Чувствует, что конец уже близок, потому кусает свои губы, сдерживая стоны, лишь порыкивая. И когда Шото почти что теряет сознание от переизбытка всенаслаждения и нехватки сладкого воздуха, резко разжимает ладонь, входя одним жёстким толчком на всю длину и заполняя своей спермой анальный проход. Пот переливается под светом лампочки на их телах, Шото загнанно дышит, всё ещё не успев отойти от четвёртого по счёту бурного оргазма. Лишь спустя долгие две минуты понимая, что Мидория не вышел из него, кончил внутрь, и теперь завязывался узел. Неожиданная паника не успевает крепко зацепиться, альфа наклоняется и целует мягкие губы. — Я люблю тебя, Тодороки-кун. Шото чувствует, что сейчас впервые осознанно заплачет за последние несколько месяцев, потому хватает Изуку за плечи и прижимает к себе, обнимая. Упиваясь тихим смехом и ответными крепкими объятиями. Сердце наконец-то более-менее успокаивается и уже бьётся не так сильно, не грозясь разломать грудную клетку. Счастье и любовь наполняют всё естество, и Тодороки засыпает вслед за альфой, совсем не слыша громких матов Бакуго за соседней стеной.