Хруст костей.

      Зсасз привык убирать за собой, хоть и был из богатой семьи. Следы своих маленьких преступлений он прятал за запахом мятной жвачки, длинными рукавами фланелевых рубашек и безэмоциональным лицом, по отражению которого сам не всегда мог точно определить, закопал ли он только что котёнка в ближайшем лесу или просто сходил прогуляться. В его шкафу было не найти скелетов - там хранилась лишь пыль от костей.       У Освальда хрупкие кости.       Освальд то ещё преступление.       Зсасзу хочется перемалывать его в порошок, слышать хруст, чувствовать каждый надломленный вздох. Освальд ходит по школе один, сутулый, маленький и хилый, вечно озирающийся, как птенец, вывалившийся из гнезда. Виктор знает, как эта птичка будет трепыхаться, даже ещё не завидев клетку - стоит только руку протянуть. Виктор видел. Видел, как болезненного тощего паренька зажимали возле школы хулиганы и размазывали по стенке, сколько бы он ни пытался за неё уцепиться. Размазывали, словно тот был плохо скреплённой воющей куклой. Размазывали, как детскую погремушку из костей и мяса.       Он тоже хотел. Хотел зажать, разорвать, оттянуть. Вытащить из вороха одежды, будто не сменившегося перьями пушка, бледную худую фигуру. Детскую. Наверняка с нежной кожей. Огладить сильными мозолистыми ладонями бока, проскользить пальцами по выпирающим рёбрам, слыша глубокое, испуганное, влажное дыхание. Вызвать толпу мурашек и усмехнуться, когда они спустятся ниже к брюкам, стыдясь его жадного взгляда, прикованного к груди; почувствовать на плечах изо всех сил, но всё равно недостаточно толкающие руки; сжать. До болезненного, шокированного выражения на лице и струек крови на пальцах. До хриплого воя и идущих спазмами мышц живота. До хруста.       Виктор грезит об этом, потому что чёртово преступление Освальд Кобблпот сидит от него в трёх партах на обществознании и праве. Сидит и щёлкает пальцами, не подозревая, как сильно хочется пожать ему руку. Сидит смирно, записывая все конспекты, но всё так же боязливо помалкивая. Боится ли он мистера Стивенсона, их угрюмого пожилого учителя? Боится ли его так, как боится хулиганов за школой?       "А идти со мной возле тёмного леса побоялся бы?!" - громко думает Зсасз, словно Освальд может его услышать. Он хочет однажды его проводить. Просто узнать, как это будет. Как птичка отреагирует на странного парня в вечно застёгнутых на все пуговицы фланелевых рубашках?       Однажды птичка сам врезается в него. Не то чтобы он его не заметил - просто шёл уже чуть хромая, с безразличным и преисполненным тоской выражением на лице. Чуть влажными, как и всегда, глазами. Шёл по лестнице вдоль стены, словно всё ещё слабо надеясь слиться с ней, и остановился только на ступеньку пониже Виктора. Постоял так немного и вдруг покачнулся вперёд, упираясь лбом в чужую грудь. Зсасз никогда не видел, чтобы он плакал, но по извечно красным глазам догадывался, что это происходило часто. Вот и сейчас не увидел. Только фланелевая рубашка намокла. Виктор почувствовал, как тонкие руки смыкаются на его пояснице.       "Откуда такое доверие, птичка? Потому что я никогда тебя не трогал? Или ты замечал, как одержимо я смотрю на тебя? Тогда тебе нужно бежать, и как можно быстрее и дальше, малыш".       Он кладёт руку на чуть подрагивающее под тонким свитером плечо, поглаживая. Освальду нужно бежать от него, но Виктор никогда ему об этом не скажет. Птичке нужно бежать, потому что, поглаживая его, Зсасз для себя открывает, что не только рёбра, но и хрупкие плечи и шея, чуть ходящая сейчас под его тёплыми пальцами, обещают стать отличной пылью в его шкафу. Там ещё много места. И отныне оно всё только для него одного. ***       У Освальда появляется странный друг. Друг, которому нравится видеть его без рубашки. Нравится видеть его беззащитность. И которому нравится бить людей по его просьбе. Больше его не зажимают за школой, потому что Виктору нравится подчиняться. Он вроде как остаётся выше, защищает, покровительствует. Но при этом выполняет всё, о чём его попросят. Виктор такой же больной и израненый, как и его хромая птичка. Только ранит он себя сам. Он рисует ножами на руках, и холсты бледной кожи заключаются в рамочки выпирающих вен. Освальду тоже нравится видть его без рубашки. Потому что под рубашками они одинаковы, под рубашками оба готовы сломаться. Он хотел бы сломаться для Виктора. Хотел бы сломаться с ним вместе, и, возможно, когда-нибудь поломать и самого Зсасза тоже. Виктор же хочет однажды изрезать себя целиком. Чтобы услышать хруст костей.