Клеймо на моей душе

Этот новенький, Хидан, невероятно раздражал его. Какузу в бесшумной ярости сжимал в руках ни в чем не повинную ручку, поглядывая на юношу поверх монитора. Чёрт бы проклял эти открытые офисы, в которых «царит дружеская, почти семейная атмосфера». Если этот офис и был похож на семью, то Какузу в ней определённо занимал место ворчливого деда, вечно всем недовольного. К которому, тем не менее, приходили дети-остолопы с просьбами наладить то, что не работает, починить то, что сломалось, и подсказать с тем, как делать что-то, что никак не попадало в спектр обязанностей Джионгу. Мужчина отложил несчастную ручку и устало потёр переносицу, со всей ненавистью наблюдая за Хиданом на другой стороне помещения. Окружённый почти всеми работающими здесь женщинами, смотрящими на него с плохо скрываемым вожделением и желанием, и некоторыми мужчинами, неясно как оказавшимися в том кругу, Хидан излучал жизнерадостность и позитив. Низко, раскатисто смеясь, он вызывал в Какузу какие-то глубинные порывы открутить его шумную голову и затолкать её в его же задницу. Хидан периодически размахивал руками, рассказывая очередную несомненно весёлую историю, поглядывая на каждого из собеседников, наблюдая за их реакцией. Женщины дружно смеялись, как бы невзначай хлопая мужчину по груди и плечам. Мацураси проводил ладонями по зализанным назад волосам, отводя голову назад, незаметно выскальзывал из-под чужих прикосновений скользким ужом и поглядывал на всех слегка сверху вниз хитрым, прищуренным взглядом, улыбаясь при этом чему-то своему. Улыбался он паршиво, надо заметить. Какузу, привычный к натянутым и фальшивым улыбкам, которые каждый день видел в зеркале и на работе, легко отличал напускную вежливость и весёлость. Хидан лыбился во все тридцать два зуба, не забывая тепло поглядывать на окружающих его женщин, обнадёживая каждую хотя бы на одно свидание. Но это выражение лица хотелось не запечатлеть на фото как самое любвеобильное и притягательное, а срезать вместе с кожей и выкинуть в окно. Желательно с его хозяином. Мужчина повёл плечами, похрустывая спиной и выпрямляясь на неудобном стуле. Работа не шла, от слова «совсем». Разносившиеся по всему офису звуки мешали сосредоточиться и изрядно отвлекали от букв на экране. Очень хотелось спать и сдохнуть, а сильнее этого было разве что желание придушить Мацураси собственными руками и прокатиться по нему катком. Несколько раз. Для надёжности. Какузу представил в голове спокойный офис несколькими месяцами ранее и стиснул зубы. Натянув на себя мину спокойствия и медленно поднявшись из-за стола, мужчина тяжело вздохнул, прогибаясь в спине и закатывая глаза. Ответив на вопросительные взгляды соседей по столам полным равнодушием, Какузу дошёл до двери — благо, располагалась она не далеко — и вышел в коридор. Было почти тихо. Только откуда-то доносился шелест ксерокса. Почти идеально. Дойдя до аппарата с кофе, Какузу ткнул в кнопку с латте и засунул деньги. Чёртова машина выплюнула их обратно. У мужчины дёрнулась бровь. Прогладив банкноту несколько раз, Какузу попытал счастье ещё раза три, не преуспев. Уперевшись лбом в холодный пластик аппарата, Какузу закрыл глаза и произнёс в пустоту что-то похожее на ругательство. Внутри черепной коробки разрывался фонтан искр, отдаваясь в висках пульсирующей болью. — За что мне всё это? — вопрос улетел в пустоту коридора, отражаясь от белых стен и мигающих потолочных ламп. В груди клокотало какое-то неясное чувство всепоглощающей усталости, немного утолить которое мог разве что кофе или хороший сон. Ни то, ни другое получить в данный момент оказалось невозможно. Из потока мыслей Какузу выдернул отвратительно знакомый голос. — Ох, не знаю, Какузу, может, потому что ты ворчишь всё время, как старый дед, — до ужаса довольные интонации резанули по слуху не хуже ножа, и Какузу повернул голову, лениво приоткрывая глаза. Прекрасно. Шумная задница собственной персоной. Хидан улыбался: брови подняты, в глазах черти отплясывают на костре быстро проскальзывающих вариаций неминуемого, не менее ехидного ответа. Фальшиво, как и всегда. Успев проклясть неудачный день и свою судьбу несколько раз, Какузу сдвинул брови на переносицу, окатив собеседника волной холодного презрения, и неловко разгладил между пальцами банкноту. Голову прострелило нотой боли, и мужчина поморщился, вставляя деньги в аппарат и просто надеясь, что чёртова машина заработает. Видимо, вселенная решила добить его окончательно, ибо деньги кофе-аппарат съел и потух, мигнув на прощанье синим экраном. Какузу злобно пнул ногой по стене, не желая окончательно убивать казённое имущество. Пальцы под лакированными туфлями лизнуло болью. Замечательно. Развернувшись на пятках и одарив Хидана, наблюдавшего за мужчиной с нескрываемым ехидством, молчаливым хмурым взглядом, Джионгу резко отодвинул его в сторону и направился в сторону офиса. На недовольное фырканье позади он решил не обращать внимания. *** Квартира встретила хозяина гудящей тишиной, спёртым воздухом и запахом чего-то протухшего. Очевидно, неубранной с утра курицы. Скинув ботинки, Какузу потёр ноющие ступни и облокотился на входную дверь, с щелчком закрывая её. В голове надёжно поселились мысли о душе, ужине и кофе, потеснившие даже не унимающуюся головную боль. Мужчина медленно стянул с себя пальто и шарф, хрустя спиной и локтями. «Действительно, как дед» — пронеслось у него в голове недавнее сравнение, но Какузу не рискнул трясти головой, сбрасывая непрошенное воспоминание о коротком дневном разговоре. Скорее, привычном хмуром перебросе взглядами, но это не имеет значения. Сейчас важен сначала холодный душ, а потом кофе. Какузу скользнул ногами в домашние тапочки, переступая порог, и прошаркал в сторону ванной, делая крюк вокруг дивана и открывая окно в единственной комнате, дабы хоть как-то разогнать застоявшийся неприятный запах. Вода полилась сначала рыжеватая, со стойким ароматом ржавчины, и Какузу поблагодарил себя за предусмотрительность не заходить сразу под душ. Стоя голыми ступнями на холодном кафеле, мужчина несколько мучительно долгих минут наблюдал за лениво, потонно изменяющей цвет водой, и шагнул под холодные струи только когда она стала почти прозрачной. Спину словно пронзили тысячи иголок, растекаясь по всему телу приятной дрожью, волосы намокли только сверху, при этом неприятно прилипая к скулам. Какузу прошёлся по ним ладонью, убирая назад и подставляя лицо под такой долгожданный поток воды. Голову почти отпустило, даже мысли заворочались, лениво укладываясь по полочкам, остывая, уступая место какой-то непривычной пустоте. Мужчина простоял под душем минут пятнадцать, неторопливо смывая пыль, пот, усталость и людские взгляды. Вымыв голову шампунем с усиленным экстрактом хвои, обещавшим сверхбыстрое избавление от перхоти и незабываемое ощущение прохлады, он только ухмыльнулся, признавая, что прохладу он все же дарил. Сомнительно, на самом деле, что дело было в шампуне, а не в ледяном душе, но кто придирается. Из ванной Какузу вышел помолодевшим лет на пять, если не больше, прошлёпал мокрыми ступнями по паркету в сторону кухни и поставил полупустой чайник на огонь. Принюхавшись к не сильно лицеприятного вида курице, он всё же решил, что травиться ей будет себе дороже и лучше заказать что-то на дом. Чайник закипел минут через семь, одарив комнату пронзительным визгом. Доставка приехала через сорок. Проводив слишком счастливого для дождливой погоды и позднего заказа курьера хмурым взглядом, Какузу разложился на диване перед телевизором. Ноги приятно грел воздух из шумящего ноутбука, на фоне неизвестная ведущая неизвестного шоу о чём-то разгорячённо втирала своему не сильно впечатлённому гостю, в одной руке дымилась кружка ароматно пахнущего горького кофе, а другая быстро скользила по клавиатуре, набирая текст. Отпив большой глоток, Какузу поставил кружку на круглый кофейный столик и потёр переносицу. Работать ещё и дома — сомнительное веселье. Но работа хотя бы отвлекала от ненужных мыслей, фоновый шум в комнате и за окном топил ещё не сформировавшиеся поползновения чувств, стремящиеся волной нахлынуть каждый одинокий вечер. Читай, каждый вечер. Какузу устало застонал, откидывая голову на спинку и выпуская в потолок комочек отчаяния вместе с воздухом. Вечер выдался на удивление хорошим, без всяких неожиданных визитов соседей или их же ругани и топота над головой или за стенами. За окном по выступающему железному подоконнику барабанил колючий ноябрьский дождь, ещё не переросший в снег, упрямо сигналили машины, подвывали бездомные собаки. В комнате было тепло, сухо и ненавязчиво шумно. Так, что со временем все звуки сливались в единую зализанную волну, словно переплетаясь между собой, становясь чем-то похожим на расслабляющую тишину, не давящую на сознание, а своего рода уютную. Идеально выстроенная какофония: гудящий свою вечную ноту телевизор, старый ноутбук, стоически выдыхающий горячий воздух, повидавший многое, не менее старый, мерно гудящий холодильник в закуточке кухни, тиканье часов на прикроватной тумбе. Идиллия, одним словом. Залпом допив уже почти остывший кофе, Какузу захлопнул ноутбук, положив его рядом с собой, и тягуче потянулся, разминая уставшие мышцы и стекая по дивану на спину. Прикрыв зудящие глаза и переместив очки почти на макушку, мужчина прислушался к окружающим его звукам, пытаясь выцепить из них голос из телевизора. Какая-то дамочка всё ещё о чём-то остервенело рассказывала своему неудачливому собеседнику, от которого иногда доносилось только обречённое угуканье. Какузу потёр ладонями лицо, отгоняя сон, и выполз из-под почти принявшего его под своё покровительство журнального столика, поднимаясь с дивана. По телу словно проехались катком: в пояснице нещадно стреляло, по ногам пробегали искорки холода, тянущего от паркета, шея хрустела громче обычного. Хоть голова так и не начала снова болеть. Мужчина заткнул неугомонную девицу, выключив телевизор, и погрузил комнату в непривычную раздражающую тишину. В ней тиканье часов словно скакнуло на порядок в громкости, стрелами втыкаясь в уши. Какузу переоделся в пижамные штаны и вытащил из кармана пальто пачку сигарет. Зажигалка нашлась в правом ботинке. Закурив и выдохнув тяжёлый белый дым в темноту и тишину комнаты, мужчина дошаркал до окна около кровати и уставился сквозь залитое дождём стекло на мигающую фонарями улицу. Никотин ещё не успел ударить в голову, поэтому в неё вползли непрошенные мысли, дождь только добивал каким-то ощущением нереальности. Воздух вырвался из груди слишком рвано и неестественно, словно внезапно перекрыли кислород, перерезали горло или разорвали на части лёгкие. Дым опускался по стеклу плавно, скользя, словно по льду, болезненно, словно нож в сердце. Где-то под рёбрами кололо то, что уже, казалось, давно должно было перестать, отдаваясь в ушах тиканьем часов и стуком дождя по металлу. Какузу затянулся, пропуская дым в лёгкие, топя своё уже закостеневшее горе в никотиновом колодце. Сигарета, затушенная в ладони, не принесла ни облегчения, ни боли, только какое-то иррациональное желание выброситься из окна. Но второй этаж не располагал к такому действию даже больше, чем закрытое окно – Какузу знал, он уже слишком привык к этим мыслям, чтобы задерживаться на них дольше, чем несколько мгновений. Почти истерично хмыкнув в пустоту, мужчина облизал губы с привкусом табака и ещё какой-то гадости, выбросил бычок в пепельницу на прикроватном столике и забрался под холодное одеяло. По коже пробежался табун мурашек, заставляя Какузу недовольно поворочаться, устраиваясь поудобнее в кровати, слишком большой для одного человека. Единственное, о чём он мечтал в этот момент — это чтобы усталость взяла своё, и сознание отрубилось побыстрее. Единственное, что закончившийся день сделал правильно — исполнил эту крохотную мечту. *** Какузу не имел ни малейшего понятия, почему на протяжение вот уже десяти минут отведённого ему обеденного перерыва он наитупейшим образом сидел, подперев щёку кулаком, и смотрел в одну точку перед собой. То, что на пути его взгляда находился Мацураси, с остервенением обгладывающий уже порядком кривую и искусанную ручку — чистой воды совпадение, вызванное, в первую очередь, расположением офисных столов, а во вторую, очевидно, несправедливостью вселенной. Мужчина уже несколько раз случайно фокусировал взгляд на Хидане, задерживая его на юноше на несколько секунд, и пялился, тщательно отрицая в голове этот факт. Внутри лениво плескалась какая-то непривычно холодная, усталая ярость. Ну, со стороны это стопроцентно выглядело пугающе, особенно если учитывать его вечно хмурое лицо. Однако, на полноценную ненависть Джионгу в данный момент способен не был: он вроде бы выспался сегодня, а Хидан сидел тише воды, ниже травы с самого утра и почти что излучал какие-то волны нервозности. Ненавидеть его, такого жалкого, отчего-то не выходило. За окном лил непрекращающийся со вчерашнего дня дождь, вынуждая голову раскалываться, словно гром стучал не в небесах, а прямо внутри черепной коробки. Проклиная свою метеозависимость, Какузу выпил с утра таблетку обезболивающего, но запасы его действия стремительно истощались, и в висках уже неприятно стреляло. Хидан раскусил ручку с громким хрустом и, кажется, поранил губу острым краем. Какузу вовсе не проследил за движением языка, на мгновение бликнувшего в офисном свете, собравшего капельку крови и размазавшего вытекшие на губу чернила. Хидан застыл в одном положении, прикрыв глаза и тяжело вздохнув. Когда к парню подбежала какая-то неугомонная сотрудница и предложила ему влажную салфетку, — предложила бы себя, если бы осмелилась — Какузу заставил себя отвести взор чуть выше и направить его на едва ли мотивационный постер на стене. Какузу всё ещё отказывался признаваться, что почти в течение минуты неотрывно пялился. Чёрт бы побрал эту треклятую погоду и простреливающие от боли — к сожалению, не пистолетом — виски. Хотелось есть. Хотя, даже не так — хотелось жрать. Обеденный перерыв на то и назывался обеденным, что во время него нужно было обедать. Подниматься с насиженного тёплого места, тем не менее, отчаянно не хотелось, а идти в переполненную галдящими людьми столовую — тем более. Секунду. Какузу нехотя опустил взгляд обратно на Хидана, уже выкинувшего сломанную ручку и теперь с не меньшим остервенением жующего свою пораненную губу. Отчего этот всеобщий любимец не на обеде, а сидит в почти пустом офисе и источает эти свои нервозные волны? Начальник его отчитал, что ли? Отчего его это внезапно начало волновать, Джионгу решил не задумываться. Какузу стряхнул затёкшую руку и опёрся на другую щёку, положив подбородок на ладонь. Так отчего-то в голову стреляло не так сильно, хотя глаза слипались. Всё погода, определённо. Мужчина потёр переносицу с одной стороны, продолжая наблюдать за Хиданом. Это… почти расслабляло. Какузу никогда не замечал за собой какой-то нездоровой любви к чужим страданиям, но то, что нервозность этого индивида успокаивала, не казалось странным и даже не пугало. Ну и чёрт бы с ним, голова болит чуть меньше — и ладно. За окном ярко сверкнула молния, отразившаяся в мониторе, а затем громыхнуло особенно сильно, словно прямо под потолком. Какузу уловил едва заметное движение плеч Мацураси, прокусившего-таки губу, и вопросительно поднял бровь, даже не заметив этого. Сейчас, в эту секунду, он показался Какузу таким напуганным и таким несчастным, что Джионгу невольно вспомнил, что Хидану всего двадцать два, и он ещё почти что ребёнок. Дождь по окну забарабанил с какой-то утроенной силой. Хидан поднял голову. Глаза — в глаза. Внезапно Какузу захотелось оказаться ближе, чтобы различить то, что плескалось в винных глазах, понять, это гром оглушил его, или сердце в груди остановилось на мгновение. Джионгу отчего-то чувствовал себя школьником, пойманным родителями за курением. Долгие несколько секунд Хидан смотрел в холодные глаза напротив, выглядя при этом, как зверь, загнанный в угол и приготовившийся к последнему, отчаянному прыжку. И от этого сравнения привычная, плескающаяся в глубине ярость внутри мужчины словно застыла, заледенев и покрывшись коркой. Какузу нервно сглотнул. Хидан отмер, искривил кровоточащие губы в ядовитой ухмылке, слегка наклоняя голову. Едва ли ухмылка — звериный оскал с заметными клыками. Будь они острее, разорвал бы глотку. Не разрывая контакт, юноша провёл языком по нижней губе, слизывая кровь. Зеркально поднял бровь, вложив в этот жест столько едкого презрения, что можно было подавиться. Какузу передёрнуло, внутренности словно перетрясли, а тело окатило ледяным душем. Он опустил взгляд к монитору, словно обжёгшись, и постарался заглушить клокотавшую в грудине ярость, за секунду пробившую ледяную корку и вспыхнувшую, подобно вымоченной в керосине спичке. Сердце отдавалось в голове враз вернувшейся болью, подобно молнии сверкая в затылке и висках. Джионгу опустил пальцы на клавиатуру и продолжил работать, отчаянно пытаясь потушить пожар внутри. Сквозь шум за окном и в ушах он услышал, как хмыкнул Хидан на другой стороне офиса, как скрипнула собственная челюсть, сжавшаяся особо сильно, как с рыком вырвался воздух из глотки. Хотелось постучать себе по больной голове, чтобы больше никогда не смотреть на это отродье за столом напротив, проклясть себя за вспыхнувшую, пусть и на мгновение, жалость. Пусть и мальчишка, но яда в нём было, казалось, больше, чем в чёрной мамбе. Хотелось скрутить Хидана в жгут и услышать, как хрустят его кости. Посмотреть, как нахальная улыбка стекает с его самодовольного лица. Никогда не было тяги к чужим страданиям, да? Получи и распишись, Какузу. Мужчина хрустнул шеей и продолжил работать, мысленно перемалывая Мацураси в огромной мясорубке. Дождь за окном стучал по нервам, Какузу стучал по клавишам, желая, чтобы этот день побыстрее закончился. Взгляд он больше не поднимал. *** Дождь даже и не думал прекращаться, вознамерившись, видимо, затопить город со всеми его жителями и многоэтажками. Небо висело над головой плотным полотном, едва ли не цепляясь за антенны, переливаясь всевозможными оттенками серого и изредка сверкая кислотно-белыми венами молний. Какузу чувствовал себя даже не уставшим, а в край заебавшимся. В голове трещало подобно старому вентилятору, в животе клокотала смешавшаяся с голодом ненависть ко всему живому и не живому, а особенно к одному конкретному человеку. Лишь где-то на задворках сознания теплилась скупая благодарность себе же за предусмотрительно взятый с утра запасной зонтик. Ситуация казалась до неприличия абсурдной. Какой-то придурок (или придурошная) спёр его зонтик прямо с вешалки в коридоре. Из-под его пальто. Такая наглость одновременно и невероятно бесила и при этом немного восхищала — украсть зонтик из-под чужого пальто в конце рабочего дня на глазах у кучи народу не представлялось возможным. Однако в итоге ситуация на лицо. Мужчина нервно пнул лежащий около бордюра камень. В луже, растёкшейся по всему пешеходному переходу, отражался красный дрожащий человечек и обратный отсчёт. На душе, как и на улице, было паршиво. Какузу посмотрел на свои изрядно промокшие кожаные ботинки и грязные штанины и медленно прикрыл глаза. Вдохнул, распрямляя уставшие за день плечи и хрустя позвоночником. Какая-то девушка рядом пугливо отошла подальше. На едва ли гнущихся ногах и с по истине нестерпимым желанием сдохнуть Какузу дошёл до супермаркета, удобно располагавшегося на пути к его дому, и зашёл в теплое помещение, предварительно стряхнув зонт под козырьком. Желание утопиться в ближайшем люке немного поутихло. Взяв железную корзинку и кивнув знакомой кассирше, имени которой Какузу, разумеется, не помнил, мужчина пустился в увлекательное путешествие по рядам с товарами. Где-то на третьем повороте и с несколькими пакетами овощей в корзине Какузу застыл, не веря своим глазам. Нахальная макушка, отсвечивающая среди рядов подобно молнии, располагалась напротив стойки с шоколадом по акции и задумчиво (как чья-то макушка могла быть задумчивой или нахальной, Какузу не знал) раскачивалась из стороны в сторону. Мужчина настолько не ожидал увидеть здесь Мацураси и настолько надолго залип на его затылке, неустанно моргая, что чуть не проглядел свой зонтик, висевший на чужой корзинке. Корзинке, полной чёрт побери чего — от кучи быстро приготавливаемой лапши вперемешку с наггетсами до нескольких пачек чипсов, которые явно должны были убить Хидана годам к сорока. Если Джионгу не сделает этого раньше. Мужчина стиснул кулаки и скрипнул зубами. Это мог быть вовсе не его зонтик, а просто такой же. С такой же красной ленточкой на ручке. Просто ещё одно чёртово совпадение. Какузу чувствовал, как закипал, хотя внешне, должно быть, выглядел спокойно, пусть и пугающе. Когда Хидан выпрямился, закидывая в корзину штук десять (он точно собирался умереть к сорока, если не от язвы желудка, то от диабета) шоколадок, мужчина отмер, сбросив секундное наваждение в виде светло-лиловых глаз, удивлённо уставившихся прямо на него. На пару мгновений округлившихся в ужасе, а затем приобретших своё привычное нагловатое выражение. Мацураси улыбнулся, фальшиво, как и всегда, однако в этот раз даже и не пытаясь скрыть эту фальшь. Мальчишка издевался, прекрасно понимая, что ни один взрослый человек в здравом уме не будет устраивать разборки в магазине. К счастью Хидана, Какузу был именно взрослым здравомыслящим человеком. Ну, или почти. Мокрые ботинки скрипнули по плитке, когда Джионгу дёрнулся с места, в несколько шагов сокращая расстояние между ним и новоиспечённым коллегой. — Какого дьявола ты берёшь чужие вещи? Мамочка не учила, что нормальные люди так не делают? — поразительно спокойно спросил Какузу, внутренне закипая от ярости, скрутившей желудок, и рывком снимая свой зонт с чужой корзинки. Он подавил в себе желание прибить парня на месте этим самым зонтиком, лишь гневно уставившись в глаза напротив. Их разделяли какие-то десятки сантиметров, и Джионгу мог бы при большом желании почувствовать чужое дыхание на своей шее. Такого желания он, разумеется, не испытывал. — Ох, Какузу, ну что ты, — Хидан ядовито улыбнулся, наклонив голову и махнув свободной рукой, при этом не испытывая никакого дискомфорта от столь близкого контакта и заметной разницы в росте, — я просто решил, что раз уж у тебя два зонта, то ты не будешь против одолжить мне один. Я не прав? — Мацураси состроил самую невинную мордочку, на которую был способен. И будь на месте Джионгу кто угодно другой, то этот кто-то уже бы поплыл от уничтожающего очарования. Какузу отошёл на шаг, вешая свой зонт на свою корзинку и попутно заглядывая в чужую. Помимо того, что он заметил там раньше, в ней ещё лежал хлеб, дешёвый коньяк и одна-единственная кривая морковь. Абсурдно. Весь этот день казался в данный момент до ужаса сюрреалистичным и идиотским. Особенно это разговор. — Больше не прикасайся к моим вещам, придурок, ясно тебе? — Какузу посмотрел на Мацураси сверху вниз, даже и не надеясь на хоть сколько-нибудь нормальный ответ. Ожидать от этого мальчишки можно было всего, чего угодно. — Или что? — Хидан по-звериному оскалился. Не так, как ранее в офисе, но всё ещё как-то неестественно, и облизнул потрескавшиеся губы. Какузу явственно видел, как в глазах напротив дьявол танцевал чечётку на его догорающих нервных клетках. Хидан, в свою очередь, наслаждался всей этой ситуацией настолько, что почти светился, как ядерный гриб. — Я оторву твои слишком длинные руки и затолкаю их тебе в задницу, — спокойно ответил Джионгу, не желая продолжать этот утомительный разговор, не ведущий ни к чему. Ярость внутри прогорела, как спичка, и уступила место усталости и боли в мышцах. – И если продолжишь так питаться, то сдохнешь к сорока. Не дожидаясь ответа на свою зачем-то озвученную мысль, Какузу обошёл Мацураси по дуге и направился в сторону замороженных продуктов. Донёсшееся сзади «Как скажешь, мамуль» настолько едко резануло по ушам, что щёлочь в сравнении представлялась водичкой. Расхаживая между рядами и косясь по сторонам, дабы ещё раз не нарваться на Мацураси, Какузу на автомате закидывал продукты в корзину, при этом прокручивая в голове события текущего дня. Нескончаемый дождь, его странное дневное залипание, появившаяся и стремительно исчезнувшая жалость ко всем известному придурку, да ещё и этот до безумия нелепый диалог. Самый длинный диалог из всех, что у них случались, надо заметить. Мужчина в который раз за последние несколько недель мысленно постучался головой о стену. Нужно уже было раз и навсегда запомнить, что разговоры с Мацураси ничем нормальным не начинались и ничем толковым не заканчивались. При этом доводя одного из собеседников практически до точки кипения, а второго до дьявольски щенячьего восторга. Какузу нахмурился ещё сильнее, чем обычно, отвращаясь собственных мыслей. С этой нездоровой ненавистью нужно было что-то делать, ибо нервные клетки, как известно, восстанавливаются медленно, а у Джионгу, кажется, не восстанавливаются вообще. С Хиданом мужчина пересёкся только на кассе, и то, когда он уже складывал покупки в пакет. От пристально взгляда Какузу не ускользнули ни добавленные ко всеобщему хаосу консервы, ни упаковка из десяти пачек сигарет. Мужчина поймал себя на том, что удивился — он никогда не видел, чтобы Мацураси выходил на перекур, да и вообще, в принципе, курил. Зажатая между зубов сигарета только добавила очков в копилку абсурдности происходящего. Хидан подмигнул покрасневшей кассирше и спешно удалился на улицу. Какузу каким-то задним местом подумал о том, что мальчишке придётся идти под дождём без зонта и что он, несомненно, промокнет насквозь. Мужчина внутренне рыкнул на снова возникшую из ниоткуда жалость, поднимающуюся по лёгким, и рвано выдохнул. Расплатившись за покупки, Какузу выполз под холодный ливень, испытав какую-то иррациональную потребность пройтись до дома без зонта. Со стороны мужчина с двумя зонтами, мокнущий под дождём, смотрелся, должно быть, нелепо. Какузу махнул рукой на очередную странность, списывая всё происходящее на погоду, головную боль и, вообще, кажется, стоило брать отпуск. В квартиру мужчина ввалился спустя каких-то пятнадцать минут, абсолютно промокший и уставший. Голова, на удивление, ощущалась ясной и совершенно не болела. Работать, однако, не хотелось. Смотреть телевизор или читать что-то — тоже. Усталость новой волной опустилась на плечи, словно камень, стараясь придавить Какузу к полу. Ноги ломило от холода, руки ощущались какими-то чужими и непривычно тяжёлыми, растрепавшиеся мокрые волосы облепили лицо и неприятно холодили шею. Мужчина быстро принял тёплый душ, чтобы согреть заледеневшие от дождя конечности, и заглушил вновь вспыхнувший голод, последовавший за громким урчанием посреди почти тихого помещения, помидором и бутербродом, — готовить хоть что-то отчаянно не хотелось. Какузу развесил мокрые вещи по батарее и забрался под холодное одеяло, быстро нагревшееся и укутавшее мужчину в своё тепло. На тумбочке истерично тикали часы, показывая едва ли половину десятого. Какузу лежал, вспоминая о сигаретах, оставленных на комоде в прихожей и отчего-то не хотел курить. Мысли о курении всколыхнули образы с Мацураси, плавно перетекающие в воспоминания о непродолжительном диалоге. Какузу тряхнул головой, отбрасывая нежеланные образы, и повернулся к окну, разметав волосы по подушке и выплёвывая одну из прядей. На улице привычно гудели машины, гулко стучал по подоконнику дождь. Людей, как и собак, в такую погоду ожидать не приходилось. Соседи вот уже второй день сидели тихо, не затевая внезапный ремонт, перестановку или ссору, заканчивающуюся обычно не менее шумным примирительным сексом. Какузу снова тряхнул головой, нахмурившись и отбрасывая какие-то дикие и беспорядочные картинки. Усталость брала своё, и мужчина лениво закрыл глаза, отдаваясь её власти. Уже засыпая, Какузу отметил, что за окном, как и в голове, было непривычно тихо. *** Должно было быть холодно. Какузу видел, как от мерзотно-жёлтой чашки со сколотой ручкой поднимался витками пар. Он слышал странный скрип будто отовсюду, а картинка по бокам расплывалась, словно в тумане. Его трясло, перед глазами то и дело вспыхивали какие-то блики от железных поверхностей. Над головой трещали электрические лампы, мигая каким-то загробным, режущим светом. Какузу больше почувствовал, чем услышал, как из его рта вырвался смешок. Мужчина, стоящий перед ним, повернул голову и нечитаемо уставился на Джионгу. Какузу постарался улыбнуться, но мышцы свело, и губы лишь дрогнули. Холод. Всё можно списать на холод. Но этого чёртового холода он не чувствовал. Только дыра, разрастающаяся где-то в области грудины, казалось, откусывала по сантиметру плоти, с каждой секундой грозясь расплыться в окружающее пространство. Какузу услышал чужой голос словно через толщу воды и шагнул вперёд. Всё казалось таким неестественно резким, и при этом настолько же неестественно мутным по краям, и слишком, слишком выбеленным — халаты, лампы, простыни, чужие взгляды. Он видел это. Эту жалость, сочувствие, сквозившее так ярко, что хотелось закрыть глаза и утонуть в черноте под веками. Какузу смотрел вперёд и ничего не чувствовал: ни своего тела, ни холода, ни горести. Словно марионетка, он висел на тонких нитях, а в стеклянных глазах отражались мигающие лампы. Должно было быть больно. Хоть где-то, хоть сколько-нибудь. Взор упал на такие знакомые черты лица, растянувшиеся в безжизненном оскале, обрамлённом рядом фиолетовых точек. Какузу ощущал лишь то, как холод кусает за влажные щеки, и то, как его голова кивает. Безжизненная кукла, марионетка. Мужчина с расплывающимся нечётким лицом взял его за запястье и повёл за собой вглубь помещения, заставляя обойти один металлический стол, подводя к другому. Какузу видел жёлтую чашку с нелепой надписью «Живу сегодняшним днём» на боку и с неровно отколотой ручкой, видел блики лампы прямо над головой в блестящем краю стола, видел чужие руки с длинными пальцами, облачённые в тёмно-зелёные перчатки, движущиеся будто в замедленной съемке. Какузу закрыл глаза, проиграв в борьбе со своим телом и оказавшись не в силах отвернуться. Глупо. Он слышал треск лампы, завывание сирены за крохотным окном, слышал нервное постукивание ботинка по полу, шорох белой простыни. Какузу не хотел открывать глаза, стараясь украсть хоть ещё одно мгновение у этого проклятого тёмного мира. Какузу тряхнуло и выбросило из сна, как ядро из катапульты. Мужчина резко сел на кровати, всем телом ощущая пробирающий до костей холод. Он пару раз моргнул, отгоняя остаточные образы, и сильно потёр лицо. Руки тряслись, как в припадке, шея отдавалась острой болью прямо в плечи. Часы на тумбочке тикали, не заботясь ни о чём, и мерно отсчитывали половину четвёртого утра. В ванной капал кран, эхом отражаясь от стен крохотной квартирки. Какузу пустил слюну по пересохшему горлу и зашёлся в приступе кашля. Почти выплюнув свои лёгкие в ладонь, мужчина спустил ноги с кровати и сунул ступни в ледяные тапки. Пошатываясь и опираясь на стены, прошаркал до ванной. Включил свет и умылся под ледяной водой, пытаясь смыть недавний сон. Какузу закрыл кран и поднял голову. Лицо в зеркале было привычно уставшее, с красными прожилками в белках глаз, только тёмные круги приобрели земельный оттенок, да волосы намокли и растрепались, свисая вдоль покрасневших щёк. Хотелось сдохнуть ещё больше, чем обычно. Руки всё ещё тряслись, и Какузу взглядом попытался заставить их перестать. Безрезультатно, разумеется. Мужчина выключил свет и прошёл на кухню, ставя чайник и открывая подвесной шкаф в поисках чего-то жаропонижающего. Выпив таблетку и не позаботившись даже о том, чтобы чем-то её запить, Какузу уселся на табуретку и опёрся локтями на стол. Было почти тихо, только шумела закипающая вода и тикали часы. Желание разбить чёртово приспособление росло в геометрической прогрессии. Какузу вспомнил про сигареты в коридоре и, нехотя поднявшись, добрёл до комода. Закурил. Дым едва заметной струйкой устремился к потолку. На кухне истерически завопил чайник. Сделав себе кофе и выкинув пустую упаковку из-под молока, Какузу сел всё на ту же табуретку и затушил докуренную сигарету в специально для этого оставленную тарелку, от частого использования покрывшуюся чёрным налётом. Закурил вторую. Кофе приятно грел горло, теплом стекая в желудок. Легче не становилось. Постепенно спадающая температура в счёт не шла, ибо хреново было не телу, хотя и ему тоже, а где-то внутри. И даже иглы, царапающие лёгкие изнутри, были тут ни при чём. Дыра, разрастающаяся под рёбрами, казалось, проросла сквозь кожу и захватила чернотой окружающее пространство. Квартира ощущалась безжизненной, чужой и холодной. Такой она, собственно, и являлась, подстраиваясь под хозяина. Дым нелепо прорезал полосу в черноте, затуманивая разум и заглушая чувства. Какузу закрыл глаза, и на внутренней стороне век сразу предстали чужие — маслянисто карие, лучащиеся теплом, со смешинками в уголках. Затем они же, только широко распахнутые и стеклянные. Как у куклы. А потом мелькнули надменные лиловые, освещённые желтоватым светом ламп, и Какузу дёрнулся, поднимая веки. Это было уже за гранью разумного. Прошлое прошлым, но это было слишком. Джионгу затянулся, почти давясь дымом, задержал дыхание. Закашлялся. Достал очередную сигарету из пачки. Оставалось всего три штуки, но верить в их помощь не казалось возможным. В голове расплывался туман, затеняя образы из прошлого, принуждая смотреть в черноту пустой квартиры. Руки больше не дрожали, и Какузу задумчиво уставился на свои пальцы. Вспомнил зелёные перчатки, стаскивающие белую простыню. Зажмурился, стискивая зубы. Нет, нет, нет. Нет. Мужчина сдавил дымящую сигарету в пальцах и ткнул горящим концом в ладонь. Запах палёной кожи выдернул его из мыслей, боль эхом прокатилась по нервам, вынуждая отдёрнуть руку. Какузу смотрел на красное тёмное пятно на ладони и чувствовал, как внутри что-то рассыпается. Пепел сожжённого прошлого, так не желающего отпускать его из своих объятий. Часы нервно пропищали четыре утра. За окном завыла собака. Какузу залпом допил кофе, обжигая нёбо, и полез в шкафчик за перекисью и бинтом. Несколько долгих, наполненных шипением минут спустя мужчина опустил чашку в мойку и прошаркал до дивана, включая телевизор. Спать не хотелось, хотя тело ощущалось неповоротливым и тяжёлым. Болело практически всё от шеи до ступней, но Какузу смиренно вытянулся на диване, включая первый попавшийся канал. Какой-то комедийный фильм. Прекрасно. Притянув к себе ноутбук, мужчина погрузился в работу, дабы разогнать затуманенный никотином разум и не уснуть. Всё ещё хотелось курить, кофе и сдохнуть. Хотя последнего чуть меньше, чем полчаса назад. Это ощущалось, как прогресс, и Какузу сосредоточился на словах и цифрах, чернеющих на экране ноутбука. Через несколько часов нужно было идти на работу и снова видеть эти проклятые лиловые глаза. *** Он ненавидел его, определённо. И нахмуренные брови, и прищуренный взгляд, периодически мелькающий над монитором, подтверждали эту теорию. Какузу казалось, что его окатывает ушатом ледяной воды каждый раз, когда поднимал голову. Не то чтобы он делал это часто или делал это специально. Просто иногда кто-то его звал, и приходилось поднимать взгляд, на секунду сталкиваясь с ответным полным ненависти взглядом напротив, в другом конце помещения. Пару раз у него затекла шея, и Какузу просто разминал уставшие мышцы. Хидан смотрел пристально и даже не скрывал пламени, горящего у него внутри. Почти в буквальном смысле. Какузу случайно услышал в начале смены, как всеобщий любимец пожаловался кому-то, что простыл. «А нечего пиздить чужие зонтики. Мог бы и свой взять. Ну, или хоть спросить разрешения, в кой то веки, как поступают все нормальные люди» — зло подумал Джионгу, жмурясь от отражающегося от экрана солнца. Вероятность того, что Какузу дал бы Хидану свой зонт, стратегически и неуклонно стремилась к нулю, но всё же. Однако, заболевший Мацураси, явно излишне перегревший свои недалёкие мозги, специально подвинул монитор так, чтобы скрыть за ним себя и своё презрение и чтобы надменно взирать на Джионгу поверх него. Изумительно. Просто детский сад какой-то. Какузу размял холодные пальцы и приложил их к своему лбу. В ладони кольнуло болью. Выпитое ранним утром жаропонижающее (счастье, если с не истёкшим сроком годности) сошло на нет, и температура постепенно возвращалась, с какой-то садисткой любовью накладываясь поверх недостатка сна. В голове словно засел кто-то, с истерическим рвением долбящий в гонг. И у этого «кого-то» было очень даже определённое ухмыляющееся лицо. Болеющий Хидан оказался на удивление вдвое тише обычного, но при этом каким-то невероятным образом ещё и в несколько раз более раздражающим. Какузу готов был дать голову на отсечение, причём, с превеликой радостью, что к концу дня не сможет сдержаться и либо зашвырнёт в парня чем потяжелее, либо заедет по морде. Возможно, несколько раз. Хотя, если быть честным, Джионгу не мог понять, чем Мацураси в этот день так сильно колебал его и без того шаткое душевное спокойствие. Он не делал ничего особенного, лишь зыркал на него поверх своего компьютера. Какузу казалось, что дай кто Хидану свободное время, он всё его убьёт на то, чтобы своим взглядом чертовски оскорблённого человека довести мужчину до нервного срыва. Опасения Джионгу почти подтвердились. Во время обеденного перерыва, быстро выскользнув в коридор, Какузу обречённо протопал до кофе-аппарата в надежде на то, что проклятую машину починили. Слава инженерам, или кто там сотворил такое чудо, но всё работало. Уже несколько минут спустя, наслаждаясь терпким ароматом напитка с убойной дозой кофеина и с самым минимальным количеством сахара, Какузу грел ледяные руки о пластиковый стаканчик, прикрыв от непривычного спокойствия глаза. Мужчина успел было насладиться такой желанной минутой тишины, но услышал глухой скрип открытой и закрытой двери. «Пожалуйста, мать твою, ну пожалуйста» — Какузу был готов молиться несуществующему богу, лишь бы тем, кто вышел из офиса и целенаправленно приближался к нему, оказался не Мацураси. Хотя он уже каким-то шестым чувством ощутил несправедливость вселенной и напряжённые волны сбоку. В носу защекотало от какого-то смутно знакомого запаха, и мужчина открыл глаза, уже зная, что увидит перед собой. Хидан опирался спиной на стену, держа руки скрещенными на груди, и прожигал Какузу ненавидящим взглядом. Джионгу тяжело вздохнул, закатывая глаза. Ну за что? Он отпил кофе, чувствуя, как приподнимаются уголки его губ в подобии улыбки, стараясь не обращать внимания на человека, стоящего напротив. Какузу бросил косой взгляд в сторону Хидана и задержался на его сдвинутых бровях, переместился вверх на лоб, покрытый испариной. Затем скользнул ещё выше, путаясь в таких непривычно растрёпанных серебристых волосах, в свете электрических ламп отливающих голубым. На мгновение Какузу кольнула мысль о том, что парень чувствовал себя не лучше, чем он сам, раз даже не удосужился с утра привычно зачесать волосы. — Я простыл, — хриплый голос Хидана выдернул мужчину из плена мыслей, заставляя опустить взгляд. Прищуренные глаза были насыщенного лилового оттенка, так неудачно оттеняющего полопавшиеся красные капилляры на белках. — Поздравляю, — скупо бросил Какузу, отпивая кофе. Горячая горькая жидкость скользнула вниз, приятно согревая внезапно запершившее горло. Он продолжал смотреть в глаза напротив, словно проверяя себя на прочность. Внутри отчего-то было слишком тихо, а Хидан не вызывал ни толики раздражения. Возможно, Джионгу просто перешагнул какой-то предел и попал в зону полного безразличия. — Это твоя вина, — Хидан вскинул голову и хмыкнул. В его хриплом голосе сквозила обида и неприкрытое обвинение. — Ты отобрал мой зонт, и я промок до нитки, пока шёл домой. — Твой зонт? — Какузу осталось только удивляться наглости этого пацана, лишь вопросительно вскидывая густые брови. Злости всё ещё не было. — Тебе температура в голову ударила слишком сильно или ты с рождения такой? — мужчина краем взгляда уловил, как у Мацураси нервно дёрнулась нижняя губа. — Это, вообще-то, был мой зонт, который ты так бессовестно украл. Хидан медленно опустил голову, ещё больше прищуривая глаза, крылья его носа слегка подрагивали, а на щеках выступили красные пятна. И Какузу вовсе не проскользил взглядом по всему его лицу, подмечая эти детали, возвращаясь к прищуренным глазам. — Ты придурок, — как-то чересчур хрипло и надрывно бросил парень, сгибаясь в приступе кашля. Как Хидан умудрился всего за меньше, чем сутки болезни заиметь такой кашель, оставалось загадкой. Какузу уловил за собой какой-то уж слишком быстро сформировавшийся порыв дёрнуться вперёд. Кофе в полупустом стакане предупреждающе качнулся, заставляя мужчину замереть на середине движения. Сердце как-то очень громко бухнуло в груди, отдаваясь набатом в уши. Это всё кофе. Ускорило сердцебиение, запуская экстренный режим. Какузу готов был поклясться, что не ошибался. — Это всё, что ты хотел мне сказать? — Какузу залпом допил кофе, выбрасывая опустевший стаканчик в мусорку и вопросительно изгибая бровь, желая лишь поскорее самоустраниться из этой ни капли не непринуждённой беседы. — Только для этого попёрся за мной в коридор? Мацураси стрельнул в Джионгу презрительным взглядом из-под белых ресниц, выпрямляясь. Его грудина ходила ходуном, в уголках глаз блестели слёзы, а красные пятна расползлись на лоб и шею. Какузу невольно проследил за каплей пота, скользнувшей под воротник белой рубашки, застёгнутой на все пуговицы, кроме верхней. Нервно сглотнул внезапно вставший в горле ком. Хидан молчал, создавая между ними вязкую напряжённую тишину. Какузу смотрел в глаза напротив, отчего-то ощущая себя охотником, загнавшим зверя в тупик, но совершенно безоружным. Молчание затягивалось. Хидан продолжал пялиться, почти не моргая, медленно восстанавливая дыхание. Мужчина почти видел, как крутились шестерёнки у него в мозгах, придумывая достойный саркастический ответ. Какузу же не мог понять, почему всё ещё оставался стоять на месте, ясно ощущая скованность мышц и нежелание отворачиваться. Внутри разгоралось привычное пламя злости. Не так он хотел провести свой обеденный перерыв. Уж точно не в компании этого человека. — Иди ты, придурок, — как-то непривычно устало бросил Хидан после долгих минут тишины, первым разрывая зрительный контакт и спешным шагом удаляясь в сторону офиса. Комочек злости в груди разорвался с оглушительным хлопком, вырываясь наружу нервным хмыканьем. — Ну что за идиот, — на выдохе сказал мужчина в пустоту коридора, на мгновение ощущая себя отцом непослушного и по-бараньи упрямого подростка, и тоже вернулся в офис, в котором уже что-то успело произойти за время его отсутствия. Какузу сел на своё место, заинтересованно наблюдая за активно обсуждающими что-то коллегами и деловито кашлянул, привлекая внимание. Три головы одновременно повернулись, одаряя мужчину озадаченными взглядами. Джионгу вопросительно поднял брови, словно это должно было указать коллегам на то, чего он хочет. Два молодых парня и девушка всё, к счастью, поняли. — Нагато заходил и сказал, что устраивает выходной в честь своего дня рождения в следующую субботу и очевидно дал понять, что мы все должны явится на праздник, — быстро произнёс парень с длинными светлыми волосами и глянул на своих бывших собеседников, ища поддержки. — Да-да, а ещё начальник сказал, что мы все приглашены и что вечеринка будет в «Бездне». И для нас всё бесплатно! Представляете?! — оттараторила девушка, в конце своей короткой речи переходя на особо высокие ноты, и воодушевлённо захлопала в ладоши, словно ребёнок. Его окружали сплошные дети и идиоты, за исключением, пожалуй, пары кадров. Черноволосый парень слева от девушки лишь угрюмо кивнул, по-видимому, не разделяя её ликования. Какузу закатил глаза и сцепил руки в замок. Привычное раздражение вернулось на своё законное место за какие-то несколько секунд. Мужчина обвёл всех троих суровым взглядом, приглушая чересчур бурную радость и растирая большим пальцем складку между бровей. — Вы же понимаете, что суббота и так выходной, а Нагато просто заставляет вас видеться с ним в ваш законный свободный день, — «И то, лишь потому, что у начальника, очевидно, нет друзей» — мысленно добавил Какузу и продолжил. — Более того, я не разделяю вашего восторга касательно этого неоправданно дорогого и очевидно безвкусного бара. И мне не нужны ваши комментарии по этому поводу. Но спасибо за информацию, — Джионгу махнул рукой, словно отгоняя надоедливую муху и закрыл глаза. — А теперь не могли бы вы отойти от моего стола и дать мне возможность поработать? Когда Какузу открыл глаза, троицы и след простыл, а за спиной отчётливо скрипнула дверь, ведущая в коридор и заглушающая восхищённое бормотание девушки. Зато прямо перед своим взором мужчина заметил настороженные лиловые глаза в обрамлении белых ресниц, быстро опустившиеся в монитор. Мацураси, очевидно, слушал разговор, а теперь что? Избегал его взгляда? Нелепо и ещё более по-детски, чем пялиться. Какузу не понимал, что творилось в голове у этого взбалмошного идиота, и точно не хотел понимать. Достав из ящика стола аптечку на экстренный случай и закинув в рот таблетку от температуры, Какузу продолжил работать, стараясь не отвлекаться на заметный на периферии зрения настойчивый взгляд определённо проклятых лиловых глаз. *** Хидан болел неприятной длительной простудой, которая вытягивала из него все жизненные силы. Он вяло растекался по столу, периодически отсвечивая своей рожей цвета мела и хмурыми взглядами, брошенными вскользь. Спустя пару дней надоедливой слежки, которую, Какузу подозревал, Мацураси пытался делать незаметной — что, очевидно, ему не удавалось — мужчина начал даже привыкать. Хидан тихо сидел за своим столом, изредка прерываясь на долгий глухой кашель, от которого должны были в итоге вывалиться лёгкие, не меньше, а также на любезные воркования юных сотрудниц, всеми силами таскающих для парня какие-то всевозможные лекарства, не приносящие видимой пользы, и даже домашнюю еду. Мацураси улыбался, фальшивейше растягивая губы в приветствии и с каждым разом зарабатывая на них новые трещины. Эту ситуацию с губами ухудшало только два пункта. То, что Хидан их ещё и жевал, раздирая ранки по краям ещё сильнее, и то, что Какузу (на кого жаловаться в этот раз? разве что на самого себя) с каким-то жадным удовольствием наблюдал за этим. Сам Джионгу вернулся в более или менее здоровое состояние уже через два дня, закидав организм умопомрачительной дозой таблеток, вынуждая простуду в страхе капитулировать. Это было, пожалуй, маленькой победой. Но смотреть на такого жалкого Мацураси, растекающегося щекой по столу и со свистом дышащего через рот, было всё равно как-то тоскливо. Какузу даже казалось, что он соскучился по привычному надоедающему шуму и острым подколкам. Слишком странно, чтобы быть правдой. Какузу тряхнул головой, которая, слава хорошей погоде, не болела, отбрасывая с лица выбившуюся из хвоста прядь волос. Мужчина нахмурился, косо глядя вбок и немного вверх, стараясь то ли разглядеть щекочущие щёку волосы, то ли пытаясь силой взгляда вернуть их обратно в хвост. О том, что можно было просто взять и заправить прядь обратно, у мужчины не возникло и мысли. Хотя бы потому, что с другого конца офиса за его действиями прищурено наблюдали два лиловых глаза, выделяющихся на фоне белизны лица, словно озёра посреди пустыни. Какузу остервенело дул на прядь, лишь ухудшая ситуацию и недовольно вздыхал, тем не менее боковым зрением следя за движениями Хидана. Его это… веселило? Игра в гляделки за несколько дней превратилась из раздражающей в слегка забавную, и Какузу действительно получал какое-то садистское удовольствие, делая вид, что не замечает слежки, а затем резко поднимая голову со сдвинутыми на переносице бровями, всем видом излучая негодование. Хидан в такие моменты либо угрюмо отворачивался, возвращаясь к работе и недовольно фыркая, либо ответно хмурил брови, не прекращая гипнотизировать Какузу взглядом. Второй вариант, как ни странно, был предпочтительнее. Наконец устав от бесцельной войны с волосами, Какузу заправил прядь за ухо и собирался было вернуться к работе, как услышал очередной тяжёлый кашель со стороны Хидана. Мужчина лениво поднял голову и выгнул бровь. Мацураси согнулся в три погибели, едва ли не откашливая свои внутренние органы на пол. Его спина дрожала, словно у парня был приступ эпилепсии, а волосы растрепались, переливаясь в свете офисных ламп. К Хидану подбежала одна из его восхищённых фанаток и взволнованно спросила, всё ли у него в порядке. Какузу был готов поклясться, что никогда не видел у парня настолько презрительного взгляда, которым он бросил в девушку, резко поднимая голову. Видимо, спохватившись, Хидан смягчил выражение лица и растянул кровоточащие и дрожащие губы в обаятельной улыбке. Качество её фальшивости настолько проседало, что улыбка не была даже близко настолько же ослепительно отвратительной, как обычно. В ней резко сквозило усталостью, а весь вид Хидана буквально кричал: «Отвалите от меня». На долю секунды Джионгу ощутил с Мацураси нечто вроде эмоциональной связи, ясно почувствовав какой-то нелепый укол в районе груди. Парень ответил на вопрос коллеги, который Какузу пропустил мимо ушей, затерявшись в своих мыслях, чем-то очень неразборчиво-хриплым, но очевидно любезным. Девушка ушла, и Хидан проводил её колючим взглядом, вытирая взмокший лоб рукавом белой рубашки. Провёл влажной ладонью по растрёпанным волосам, пропуская через них пальцы и невидяще смотря куда-то в сторону. Какузу ощутил едва заметное покалывание на кончиках пальцев и стойкое желание узнать, какие эти волосы на ощупь. Не успев испугаться своим неадекватным мыслям, Джионгу перехватил настороженный взгляд вернувшегося в реальность Мацураси. Парень несколько секунд морозил мужчину холодом своих как-то резко посветлевших на тон глаз, застыв с ладонью в волосах. Какузу сжал кулаки, подавляя желание отвернуться. Эту битву он не проигрывал ещё ни разу, вынуждая Хидана отворачиваться первым, не проиграет и в этот раз. Юноша отмер, вздрагивая всем телом, его плечи заметно тряхнуло, и он закашлялся в кулак, с каким-то настырным рвением продолжая зрительный контакт. Откашлявшись, Хидан вытер рот тыльной стороной ладони, оставляя на ней красный след и морщась. В уголках глаз стояли слёзы, но он всё равно умудрился ухмыльнуться, приподнимая один уголок губ и щурясь. Сквозило усталостью и болью, стекающими куда-то в район рёбер и отдающими изнутри чем-то колючим и холодным. Какузу опустил взгляд в монитор, стараясь вглядеться в цифры и буквы, расплывающиеся перед глазами, отчаянно желая погасить ледяную искру жалости, комом осевшую в горле. Мужчина кашлянул и посмотрел на часы в углу экрана. До конца смены оставалось около двадцати минут. Какузу подумал, что Нагато не станет отчитывать его за ранний уход, ссылаясь на долгую хорошую службу без единой оплошности и многочасовые переработки в течение пяти лет. Джионгу наклонился и порылся в своей аптечке, проклиная себя на чём свет стоит, а Хидана с его грёбаной простудой и того пуще. Выудив наконец заветную продолговатую коробочку, мужчина чиркнул смс боссу о том, что уходит, и встал со стула. Пошевелил плечами, разминая затёкшие мышцы, бегло оглядел офис. Коллеги работали или занимались какими-то своими делами, не обращая на него никакого внимания. Какузу невесело хмыкнул, стараясь не встречаться с единственным направленным на него взглядом и, подумав что-то вроде «нахера ты это делаешь», спокойно прошёл на другой конец помещения. Встал рядом со столом Мацураси и медленно повернул голову в его сторону. В воздухе вокруг витало напряжение и едва уловимый запах дождя. На лице Хидана застыло какое-то не поддающееся описанию выражение из смеси недоверия, ужаса и удивления. Как у парня получился такой коктейль, Какузу не знал и знать не хотел. Мужчина лишь протянул сжатую в кулаке коробку и опустил её на чужой стол, постепенно задыхаясь от перехватившего горло липкого волнения (волнения, Какузу?!) и набатом отдающегося в висках вопроса «что ты делаешь?». Лицо Мацураси вопросительно вытянулось, брови скользнули вверх, в светло-лиловых глазах читалось искреннее непонимание. «Хотел бы я сам понять» — подумал Джионгу и легко кивнул в сторону коробочки. — Выпей — перестанешь кашлять, — хрипло произнёс он, и, уловив в глазах напротив ещё большее недоумение, добавил. — Ты заебал кашлять, мешаешь работать. Либо сдохни уже, либо лечись нормально. Развернувшись на каблуках и пройдя обратно к своему рабочему месту, Какузу вышел из офиса, напоследок нервно хлопнув дверью. Перед глазами всё ещё стояла лёгкая улыбка Хидана, и его на миг просиявшие в понимании глаза в обрамлении серебряных ресниц. *** Атмосфера в баре стояла крайне весёлая и шумная. Какузу сидел на высоком стуле на самом краю барной стойки и лениво потягивал безалкогольный мохито через приторно-розовую трубочку. Над головой мягким оранжевым светились стилизованные лампы, вокруг пахло алкоголем и сигаретами, а воздух казался тёплым и вязким, как парное молоко. Мужчину немного вело лишь от всей этой атмосферы, и он старался слишком сильно не отсвечивать, чтобы никто не дай бог к нему не подошёл с умопомрачительно интересной историей. К его великому счастью, от участи быть растерзанным вусмерть пьяными и оттого чрезмерно словоохотливыми коллегами Какузу спас Хидан, перетянув своим либидо всё внимание. Каким-то неведомым (или очень даже ведомым) чудом парень излечился от своей простуды за жалкие двое суток и теперь гордо стоял посреди толпы, ловя на себе обожающие взгляды захмелевшей части коллектива. Что странно, в числе восхищающихся помимо женщин, тянущих какие-то броского цвета коктейли из треугольных фужеров, Какузу заметил приличное количество мужчин, отчаянно опрокидывающих в себя шоты непритязательного вида. Хидан смеялся, гортанно, громко и иногда даже не фальшиво. Ублюдку было весело и спокойно. Он очевидно хмелел от одного только внимания, перемешанного с убойной долей алкоголя. Рядом с Какузу кто-то выдохнул дым прямо ему в лицо. Сморщившись, мужчина повернулся и глянул на молодого парня с ярко-малиновыми волосами, жующего тлеющую сигарету. Чего только люди не творят с собой ради внимания. Джионгу нахмурился и уставился в мутные глаза напротив. Юноша, определённо находившийся в состоянии нестояния, опирался о барную стойку и настырно пытался забраться на высокий стул. Получалось плохо. Какузу наблюдал за коллегой с какой-то долей скепсиса и любопытства, потягивая холодную кисловатую жидкость из своего стакана. Паренёк нетрезво булькнул и, промахнувшись рукой мимо опоры, чуть не ухнул в пол, перехваченный рукой Какузу на полпути к расквашенному носу. Поднял замутнённый алкоголем и никотином взгляд, ласково улыбнулся, бормоча благодарности и неуклюже выравниваясь. Мужчина посмотрел на него так, как обычно родители смотрят на провинившихся детей — с львиной долей укора и лёгким презрением. Паренёк неуклюже отсалютовал и ушёл в сторону туалетов. От такого настойчивого запаха дыма, щекочущего ноздри, предательски захотелось курить. Поставив свой мохито на стойку, Какузу бросил пустой взгляд в сторону толпы, безошибочно выцепляя из неё белобрысую макушку, отсвечивающую в полусвете помещения бледно-жёлтым. Достал из кармана брюк пачку сигарет, из неё — зажигалку и закурил, втягивая обволакивающий горло дым в лёгкие. Хотелось нажраться до беспамятства и проснуться где-то в другом месте. Желательно даже не дома. В месте с чужим запахом, чужим диваном и чужими обоями. В чужой жизни. Никотин толкнулся в голову вместе с вытекающим в воздух дымом. Под рёбрами что-то тоскливо сжалось. Какузу смотрел на веселящихся коллег и чувствовал себя старым, уставшим и невозможно лишним. Толпа шевельнулась, подобно волне, смещаясь в сторону бильярдных столов. Какузу проследил взглядом за серебристой макушкой, не ощущая ни гнева, ни жалости. В голове поселилась какая-то вязкая пустота, сжирающая все мысли. Джионгу прислушался к играющей в баре музыке и поплыл на её неторопливых волнах, прикрыв глаза и периодически затягиваясь. Мир вокруг ощущался крайне смутным и вязким, как патока. И это ещё учитывая то, что мужчина не выпил за вечер ни капли алкоголя. Спокойный и плавный женский голос убаюкивал, укутывая в звук, как в тёплое одеяло, и Какузу в очередной раз задался вопросом, зачем он вообще вышел сегодня из дома. В квартире был телевизор, холодный душ и слишком большая кровать. В «Бездне» был шум, приятная музыка, толпа пьяных людей и желание исчезнуть. Мужчина так глубоко нырнул в собственные размышления, разморённый вязкостью воздуха и мелодичными напевами, что, когда рядом с грохотом отодвинулся стул, он вздрогнул и резко распахнул глаза. Взгляд поплыл, фокусируясь на источнике шума, и Какузу взглянул на знакомую светлую чёлку, свисающую перед одним глазом, как занавеска. Джионгу хмыкнул и нехотя повернулся, туша сигарету в кем-то заботливо оставленной рядом пепельнице. Парень рядом пошатнулся, хватаясь за стойку и перевёл пьяный взгляд на Какузу. Приветливо улыбнулся. Джионгу тяжело вздохнул и сдвинул брови к переносице, заранее зная, что никакой гневный взгляд не спасёт его от болтовни коллеги. Дейдара, если Джионгу правильно помнил имя, в прошлом году порядком надоел мужчине, основательно сев ему на уши на весь вечер и выложив на него столько бесполезной информации, что в ней при желании можно было утопиться. Утопиться хотелось очень сильно. Дейдара качнул головой, откидывая длинную чёлку в сторону и наклонился к Какузу, скользнув рукой по барной стойке. Джионгу отодвинул стакан с мохито подальше и бросил в парня предостерегающий взгляд. От него тянуло пивом, виски и немного лавандой. Дейдара обаятельно улыбнулся и заговорчески сощурил выразительные глаза. Какузу напрягся, готовясь к чему угодно. — Какзу, — на выходе шепнул Дейдара и подпёр голову согнутой в локте рукой. – Вот скажи мне, все девушки такие сложные? Или только те, что у нас в офисе работают, м? Джионгу закатил глаза и присосался к трубочке, желая испариться из этого разговора. Было очевидно, что любимец женщин, Дейдара, в миг потерял всю свою популярность с приходом в офис Хидана и теперь сокрушался, запивая своё вселенское горе виски. Бывают же у людей проблемы. — Ну, Какзу, ну скажи мне. Ты должен знать, ты же у нас самый взрослый и самый опытный, — парень протянул свободную руку к мужчине и схватил его за плечо, настойчиво тряся. — Руку убрал, — рыкнул Какузу, стряхивая чужую ладонь. Дейдара посмотрел на него обиженно и выжидающе. Какузу глубоко вздохнул, смиряясь со своей незавидной участью всеобщего советчика и, по совместительству, удобной жилетки. Открыл пачку сигарет и прискорбно заглянул внутрь. Оставалось всего три, а новая пачка осталась дома, благополучно забытая на комоде в коридоре. Какузу устало потёр переносицу, морщась и тяжело выдыхая. Закурил и убрал сигареты подальше. Выжидающе посмотрел на Дейдару, слегка колыхающегося перед ним, как тростник на ветру. — Так вот, Какзу, эти девчонки ничего не понимают в мужиках. Ну, а ты-то понимаешь, да? — парень показал равнодушному ко всему происходящему бармену какой-то знак рукой и опустил голову на сгиб локтя. Какузу вопросительно поднял бровь, не зная, как трактовать то, что только что услышал. Разговаривать не хотелось, слушать что-то — тоже, но пьяную болтовню Дейдары можно пережить, а вот спорить с ним было чревато, ибо в конечном итоге любой разговор сводился к пиротехнике. Абсолютно любой. Какузу затянулся посильнее, впуская горький дым в лёгкие. Перед глазами немного плыло, в висках начинало неприятно стучать. — Мне вот кажется, что в нём нет ничего такого, — Какузу проследил за взглядом Дейдары и наткнулся на белобрысую макушку, изящно склонившуюся над бильярдным столом, — Он какой-то пресный. Как рыбёшка, не находишь? — не унимался парень, в пьяном голосе проскользнули нотки пренебрежения. Джионгу подумал, что пресным Хидана назвал бы разве что слепой. Той долей яда, что плескалась в его глазах и вытекала с сарказмом, можно было отравить весь офис. Это если не брать в расчёт все его неугомонные взгляды и непонятные хмыкания. Какузу выпустил дым с едва слышным стоном и распустил хвост на затылке, расчёсывая волосы пальцами. Стало заметно легче. — Какзуу, — заныл Дейдара, наклоняясь и хватая мужчину за запястье, и едва не сбросил на себя тлеющую сигарету. Пальцы были мокрые и неприятно тёплые. Какузу оторвал взгляд от пошатывающегося тела Хидана и зло посмотрел на блондина перед собой. Дейдара залпом выпил поставленный рядом с ним шот небесно-голубого цвета, даже не скривившись, и махнул бармену. Лампа над головой нервно мигнула. Хотелось докурить сигарету, одеться и сбежать домой. «Куда угодно, но не домой» — запоздало подумал Какузу, высвобождая свою руку из цепких пальцев и надеясь, что сигарета не успела потухнуть. Затянулся и стряхнул пепел прямо на пол. Вездесущий бармен посмотрел на него осуждающе, на что мужчина лишь пожал плечами и вскинул брови. Дейдара под боком щебетал что-то неразборчивое, успев уйти в свои пиротехнические дебри с головой. Какузу задумчиво рассматривал свои аккуратные ногти, фаланги и сигарету между ними, когда со спины кто-то привалился и жарко выдохнул в шею. Джионгу передёрнуло, когда в нос ударило стойким запахом алкоголя со знакомой ноткой, от которой похолодело в груди. Какузу бросил нервный и растерянный взгляд в сторону бильярдных столов и задержал дыхание. Повернулся на неудобном высоком стуле и чуть не столкнулся подбородком с Хиданом, находившимся слишком близко. В носу защекотало, охватывая едва уловимым ароматом. Какузу никогда не взялся бы его описать. Запах был как воздух во время дождя. Мокрый асфальт, озон, сырость. Дождевые капли, скользящие по лицу и телу. Словно ощущение, ассоциация, от которой по коже поползли неприятные холодные мурашки. Какузу с отчаянием понял, что больше никогда не сможет ходить под дождём, не вспоминая об этом парне. В глазах напротив, неясных из-за освещения, плескалась львиная доля алкоголя. Мужчина ощущал чужое дыхание на своём подбородке. И, кажется, не ощущал своего. Парень отклонился назад, неверующе скользя взглядом по какузовой одежде, схватил его за руку и неуклюже опёрся о барную стойку. Джионгу почувствовал, как перехватило дыхание. Сигарета лениво дымилась между пальцами, сжигая сама себя. Какузу чувствовал себя этой сигаретой, дыша рвано и хватаясь за какие-то ускользающие мысли. Он не мог понять, что его так выбило из колеи: банальная внезапность, этот запах или пьяные глаза, скользящие по его лицу. Обжигающе острые. — Эй, Джионгу, — голос сбоку вырвал Какузу из оцепенения, заставляя отшатнуться и повернуть голову в сторону звука. Нагато собственной персоной стоял прямо и смотрел на своего сотрудника равнодушно. Хотя, у Узумаки всегда было такое выражение. Болезненно светлое лицо со впалыми щеками казалось в полумраке серым, и Какузу не в первый раз задумался о том, что их начальник чем-то серьёзно болен. Мозг, наконец добравшийся до смысла сказанной фразы, лихорадочно заработал. Откуда-то сзади фоном раздавался голос Дейдары, что-то втирающего невезучему бармену. Какузу кивнул в приветствии и вопросительно изогнул бровь. — Можешь позаботиться об этом парне? — Нагато махнул рукой в сторону Хидана, и Какузу подумал, что это был вовсе не вопрос. — Почему я? — хрипло выдавил мужчина, резко ощутив, как сигарета жжёт пальцы, и быстро затушил её в пепельнице. В это же мгновение он ясно почувствовал холод чужих пальцев, всё ещё обхватывающих его запястье. Отчего-то неприятно не было. Должно быть, на его лице отразилось что-то сродни вселенскому страданию, ибо Узумаки вяло улыбнулся и посмотрел на мужчину, как на последнюю надежду человечества. — Ты тут самый трезвый, а если его не посадить в такси, я боюсь, с ним что-нибудь случится, — Нагато покосился на Хидана и, ободряюще хлопнув Джионгу по плечу, удалился в сторону веселившейся толпы, изящно лавируя между людьми. Какузу испытывающе посмотрел на припарковавшегося около него Хидана и тяжело вздохнул. — За что мне это? — Я же уже говорил. Это всё потому, что ты ворчишь, как дед, — нахально улыбнулся Хидан, пьяно выплёвывая слова, и сильнее сжал руку на его запястье, стараясь удержать ускользающее от него равновесие. Мазнул взглядом по лицу мужчины, опуская его на свою руку. Недоумённо вскинул брови, будто не веря своим глазам, и медленно расцепил холодные пальцы. Какузу оценивающе осмотрел юношу с ног до головы, отмечая, что ещё ни разу не видел того в неофициальной одежде. На Хидане были тёмные кроссовки, чёрные джинсы, сидящие непозволительно низко и ярко-красный вязанный свитер с настолько длинными рукавами, что они закрывали его кисти наполовину. Какузу на секунду успел удивиться, как не заметил этот броский свитер на нём раньше. В воздухе вокруг витал тот неповторимый запах дождя, от которого щекотало ноздри, и примешанные к нему колкие запахи алкоголя и дыма. В голове стоял туман, заморозивший, кажется, большую часть мозга, отчего Какузу реагировал на всё как-то заторможено. Мацураси опасно накренился, беспомощно размахивая в воздухе руками. Его глаза испуганно округлились, когда его шатнуло и потянуло к полу. Какузу перехватил парня поперёк груди одной рукой и хватая за локоть другой, выравнивая незадачливого коллегу. Свитер под пальцами был мягкий и немного пушистый, а грудь под рукой ходила ходуном. Мужчина поставил Хидана ровно, отпуская и напоследок нервно скользя ладонью по чужой руке, закутанной в мягкий кашемир. Жест непонятный и явно требующий рассуждений. Упасть в раскапывание мотивов своих поступков Какузу не дал Хидан, резко вздрогнувший от его прикосновений и испуганно дёрнувший свою руку на себя. Мацураси посмотрел как-то затравленно, и Джионгу недоумённо замер. «Что это с ним сегодня? Неужто так сильно нажрался?» — скользнуло в мыслях прежде, чем он вспомнил о поручении Нагато. Точно, этого придурка нужно было посадить в такси. — Пойдём, я должен позаботиться о твоей неугомонной заднице, — раздражённо бросил Какузу, на секунду задумавшись, и толкнул Хидана под локоть, предостерегающе косясь на него. Мацураси ничего не ответил, лишь послушно направился за мужчиной в сторону выхода. Пока они пробирались к гардеробу, Хидан не издал ни единого звука, очевидно, концентрируя всё своё внимание на том, чтобы ни обо что не споткнуться и не упасть. Какузу натянул на себя тяжёлое пальто, краем глаза наблюдая за Хиданом, высоко подбрасывающим руки в попытках запихнуть их в рукава своей синтепоновой ядовито-жёлтой куртки. В голове настойчиво всплыло сравнение с дорожным рабочим, отсвечивающим в темноте, чтобы его не сбили. Вывалившись на улицу, Какузу оставил Мацураси стоять в пределах досягаемости и, вызвав такси через приложение на телефоне, закурил предпоследнюю сигарету. Над головой трещал фонарь, отбрасывая тёплые жёлтые блики на тротуар. Какузу скосил недовольный (больше для приличия, чем взаправду) взгляд на Хидана. Тот стоял, прислонившись к стене и запрокинув голову, глубоко вдыхал холодный ноябрьский воздух и смотрел на небо. Руки он убрал в карманы и выглядел до неприличия беззащитно. Какузу бросил взгляд вверх. Звёзды мерцали тускло и беспокойно. Где-то завыла полицейская сирена. Мужчина опустил глаза и столкнулся с мутным взглядом Хидана. Щёки настойчиво колол северный ветер, отдающий наступающей на пятки зимой, а липкий туман в голове будто рассеялся, уступая место холодной пустоте. Перед глазами всё было ясно и даже, пожалуй, слишком. Яркая куртка Хидана светилась в темноте как-то потусторонне, и, будь Какузу мотыльком, он бы полетел на этот свет не задумываясь. Хидан стоял на расстоянии протянутой руки и смотрел настойчиво и холодно. В тёмно-лиловых глазах снова плясали знакомые черти, лишь слегка прибитые алкоголем. Не до конца осознавая свои действия, Какузу протянул ему последнюю сигарету, почти касаясь его куртки кончиками пальцев. Мацураси посмотрел на него недоверчиво и удивлённо. Мужчина тряхнул рукой в нетерпеливом приглашающем жесте. — Я не курю, — хрипло подал голос Хидан после продолжительного молчания, звуча на удивление трезво. Видимо, уличный воздух немного разогнал алкоголь в его крови. — Ты куришь, — отрезал Какузу. Рука начинала понемногу болеть от неудобного положения. Хидан попытался прищуриться и сдвинуть брови в каком-то только ему понятном жесте. Получилось плохо, но выглядело забавно. В глазах стояло замешательство и растерянность. — Тебя никто не увидит. Здесь только я. Какузу понятия не имел, откуда взялись эти два предложения, но, видимо, это сработало. Лицо Хидана закаменело, он посмотрел на Джионгу скептически и немного… печально? Парень достал руку из кармана и, вытащив сигарету, всунул её между зубов. Посмотрел настороженно и выжидающе. Недавнее сравнение с диким зверем мазнуло по мыслях так ярко, что Какузу чуть не подавился дымом. Джионгу отдал ему зажигалку, и Мацураси торопливо закурил, прикрывая сигарету от ветра ладонью. Выдохнул белёсый дым в мутную желтоватую ночь. Было удивительно тихо и спокойно. Даже зашедшаяся в лае собака в паре кварталов от них замолчала. Над головой трещал фонарь, и мигали вдалеке неприступные звёзды. Хидан смотрел на небо, затягиваясь нервно и быстро. Какузу смотрел на него. Скользил по серебристым растрёпанным волосам, стекающим на лоб подобно ртути, по подёрнутым плёнкой алкоголя глазам, неясным в полутьме и стеклянным, будто у мертвеца, по высоким бледным скулам, острому носу, искусанным губам, заломленным в мягкой, надтреснутой улыбке. Секунды текли вяло и растягивались в минуты. Какузу думал о том, куда делись привычные злость и презрение, и не мог найти в себе ответа. Внезапно стало тоскливо и ужасно холодно. Какузу поплотнее завернулся в пальто. Жёлтая машина такси появилась перед Какузу настолько внезапно, что он не успел отдёрнуть изучающий взгляд от Хидана, прежде чем парень перехватил его. Он посмотрел равнодушно и как-то болезненно. От спокойствия, царившего в воздухе буквально минуту назад, не осталось и следа. Хидан снова выглядел загнанным в угол зверем, дышал прерывисто, смотрел колко. О чём-то сосредоточенно думал. Не давая себе опомниться и подумать о чём-то, о чём думать было не надо, Какузу запихнул его на заднее сидение такси, вручив водителю деньги через приоткрытое окно, и захлопнул дверь. Уже развернувшись и намереваясь уходить, он услышал, как чёртова дверь сзади скрипнула, а затем его слуха коснулось жёсткое и ни капли не пьяное «Какузу». Джионгу недовольно повернулся, всем своим естеством жалея, что не остался дома, и желая поскорее отправить Мацураси восвояси. Подумать о своих действиях и мотивах поступков. Покопаться в себе, прогуливаясь до дома по тёмным безлюдным улицам. Возможно, сдохнуть в подворотне от случайного грабителя. Перед глазами мелькнула серебристая смазанная волна, а затем мужчина почувствовал, как его губ коснулось сначала чужое, пахнущее дымом и алкоголем дыхание, а затем чужие губы. Искусанные и шершавые из-за многочисленных трещин. Отчего-то солёные на вкус. Два почти чёрных в тени уличного фонаря омута напротив смотрели трезво и изумительно жёстко, белые ресницы дрожали. В носу стало щекотно от такого яркого запаха дождя, тянущего от серебристых волос, спутавшихся в районе тонких бровей. Спустя считанные секунды, что Какузу задерживал дыхание и стоял, словно громом поражённый, чужое почти невесомое прикосновение исчезло. Хидан тенью скользнул в машину и захлопнул дверь. Такси отъехало почти сразу. Какузу стоял и боялся дышать и шевелиться. Нереальность происходящего накрывала волнами, прокатываясь мурашками по спине и рукам. Пальцы подрагивали. Над головой настойчиво трещал фонарь. В воздухе витал резкий запах дыма с лёгкой примесью влаги и мокрого асфальта. Какузу растерянно поднял руку и коснулся своих губ кончиками пальцев. Осоловело моргнул. Облизнул сухие губы и моргнул ещё раз. Во рту очутился горький вкус алкоголя и железный — крови. Какузу невидяще посмотрел в сторону пустой дороги, освещённой периодически мигающими фонарями. В голове царила звенящая пустота, тело будто обратилось в камень. — Что, блять? — отчаянно выдохнул Какузу, окончательно запутавшись в происходящем. Вопрос улетел в никуда, вытянув из мужчины остаток сил, как физических, так и моральных. Хотелось догнать такси и добиться таких необходимых ответов. Хотелось сброситься с моста или закутаться в одеяло. Хотелось холодного душа и того, чтобы этого дня не было в памяти. Хотелось… чего-то. Впереди ждало долгое воскресенье, и мужчина не знал, как его пережить. *** Какузу брёл по пустым освещённым улицам, еле волоча ноги и кутаясь в пальто. Ветер задувал под воротник, неприятно щекоча шею и добираясь даже до ключиц. По дороге изредка проезжали полуночные машины, разбавляющие монотонный ночной пейзаж. Джионгу хотел добраться до дома побыстрее и одновременно не хотел там даже появляться. Вообще, все его желания смешались в одну неопределённого вида кучу, в которой невозможно было ничего разобрать. Отойдя от первичного шока и поставив мозги на место, Какузу понял, что ничего не понял. Единственное, что мужчина знал точно — это то, что этой ночью ему больше не хочется видеть такси, и стоит пойти домой пешком. Путь предстоял, надо сказать, не близкий. Бар находился почти в самом центре города, а до спального квартала, в котором обосновался Какузу, пришлось бы добираться пешком около часа. Мужественно приняв этот удар судьбы, мужчина выбросил пустую пачку из-под сигарет и проклял свою неосмотрительность. Курить хотелось очень сильно. И, пожалуй, это желание было единственным чётким, плавающим на поверхности его разворошенного сознания, словно красный поплавок. Ещё, разумеется, присутствовал премерзкий ноябрьский ветер и завывания собак в подворотнях. Мужчина пнул ногой брошенный кем-то посреди тротуара комок бумаги и сосредоточенно проследил за его полётом по кривой траектории. Мысли то роились, как мошки вокруг фонаря, цепляясь за что-то конкретное, то расползались в стороны, подобно змеям, и выхватывая из памяти какие-то не особо приятные обрывки. Какузу сознался себе в том, что окончательно потерял нить их взаимоотношений с Хиданом, при этом будучи не до конца уверенным в том, что хочет снова её найти. Всё было слишком странным и, более того, даже абсурдным. За последние пару недель его жизнь постепенно превращалась в сплошную нелепость и, кажется, достигла своего апогея. Мужчина обошёл странного вида лужу по бордюру, едва удерживая равновесие. Вспомнился неуклюжий Мацураси, пьяно пытающийся выпрямиться и выглядеть трезвым. Какузу чертыхнулся, спотыкаясь и выпуская руки из карманов. Никотин в голове явно бы не помешал. Пусть он бы и не остановил поток мыслей, несущийся подобно скоростному поезду и сбивающий всё на своём пути, но хотя бы замедлил его ненадолго. Хотя бы до дома. А там — снотворное и холодная кровать. Какузу шагал нарочито быстро, делая повороты и переходя дорогу чисто по наитию. Он хорошо знал этот город, поэтому без труда мог уйти в свои мысли, так как был уверен, что память и какая-никакая самонавигация притащат его измождённую тушку к дому. Джионгу следил взглядом за трещинами на асфальте, цепляясь за них, как за последний якорь. Пытаясь отвлечься и думать о чём угодно, но не об одном надоедливом коллеге. Получалось просто отвратительно. Какузу недовольно фыркнул, отмечая, что за свою внешнюю невозмутимость должен уже был получить Оскар. Внутри всё тряслось и дёргалось, пытаясь дотянуться до правды. Почему, зачем, какого, нахрен, чёрта? В подворотне слева истерично завыла собака, и Какузу слишком уж сильно захотелось завыть вместе с ней. Всё шло через жопу. И причиной всего являлся один конкретный человек. Со своими глазами-омутами и невъебическим самомнением. Какузу остановился. Глубоко вдохнул через стиснутые зубы и нервно выдохнул. Посмотрел вокруг, оценивая местность и определяя, где находится. Идти оставалось кварталов десять, а это около получаса. Мужчина даже и не заметил, как прошёл половину пути, утонув в самокопании. Подрожав на холодном ветру и немного остудив пыл, Какузу вернулся к ходьбе и рассуждениям. У всего должно было быть разумное объяснение. Пацан был пьян почти что в стельку. А что делают люди, когда они пьяны? Верно, творят всякую несусветную хрень. Теория, имеющая все права на существование. В мыслях промелькнули какие-то расплывчатые воспоминания из колледжа, когда всё было просто, и не приходилось думать о чьих-то поступках. Хорошее, крайне эгоистичное время. Какузу хмыкнул. Он давно не общался ни с кем из своих старых знакомых, да и не особо хотел. С тех самых пор, как уехал, не сказав ни слова. У него тогда будто упал многотонный груз с плеч, и мужчина вздохнул спокойно. Метафорически выпрямил спину и посмотрел не себе под ноги, а вперёд. Начал жизнь с чистого листа. Всё, оказывается, становится удивительно простым, когда нечего терять. Именно поэтому несколько лет назад мужчина, устав от всеобщего пристального внимания и чересчур настойчивого, слишком уж продолжительного (ненужного) сочувствия, бросил всё и перебрался в этот отдалённый город. Город, в котором начать новую жизнь было восхитительно просто. Он продал старый дом, находиться в котором было больше тоскливо, чем болезненно, продал, не задумываясь, машину. Да, он тогда немного подвис, держа в руках мотающийся на зеркале заднего вида розовый пушистый кубик, но быстро взял себя в руки. Какузу избавился от всего, что держало его на привычном месте. Сжёг фотографии, долго рассматривая каждую и ощущая тупую боль в груди, взял с собой только самую необходимую одежду. Новый город встретил его маленькой пустой квартирой в уютном спальном районе, шумными соседями и унылой работой, загружающей мысли и не дающей отвлечься на всякое… ушедшее. Какузу тряхнул головой, отгоняя так внезапно нахлынувшие воспоминания. Они скреблись под черепом, как тараканы, расползаясь с такой же скоростью. Мужчина впервые за много месяцев потерял контроль и потянул за ниточку, распутывая весь клубок. Какузу бестолково стукнул себя по лбу, словно это могло помочь. Прошлое остаётся в прошлом, в настоящем полно своих проблем. Джионгу решительно задумался о Хидане, потому что это, как ни странно, доставляло меньше неудобства, чем незавидное прошлое. Но, если честно, он просто перескочил из одной лужи в другую, чуть менее глубокую. И внезапно осознал то, что Хидан всё еще подросток. В свои двадцать два Какузу успел жениться и ощущал себя в то время абсолютно к этому не готовым. В груди неприятно ёкнуло, и мужчина недовольно поморщился — всё ещё было больно, хотя прошло столько лет. Боль была глухая, словно от старой, давно затянувшейся раны, почти фантомная, но она была, и с ней ничего нельзя было поделать. Какузу подумал, что как бы он ни старался начать всё с начала, прошлое никогда не отпустит его до конца, мотаясь на тонких ниточках-лесках. Ни разорвать их, ни забыть. Над головой надменно погас фонарь, погрузив кусочек улицы в темноту. Какузу недоверчиво посмотрел наверх. Нахмурился. Снова отчаянно захотелось курить. Мужчина вспомнил, что его зажигалка осталась у Хидана, а запасную нужно было искать где-то дома в груде мусора в ящиках. Чёртов Мацураси оккупировал в последнее время слишком большую часть его мыслей и совершенно не собирался из них сваливать. Его умиротворённое лицо с болезненной улыбкой мелькало за последние полчаса перед внутренним взором с завидной частотой, вытеснив даже все самодовольные и презренные усмешки. У парня несомненно были свои тараканы (даже слишком много для одного человека) и свои проблемы. Тот факт, что Мацураси не светился с сигаретами перед коллегами, даже имел какой-то смысл. Хидан был для всех прекрасным, идеальным мальчиком со своей великолепной фальшивой улыбкой и низким громким смехом. Он был центром компании и всегда отзывался положительно на любой поход в бар. Он создал себе прекрасный имидж и не собирался его разрушать. Как курение могло что-то разрушить, Какузу не понимал, но какие-то хрупкие мотивы немного вырисовывались. Мужчина вспомнил все замеченные вскользь моменты, когда Хидан стоял посреди толпы. Все его секундные взгляды, оценивающие, насколько его поняли, насколько всем не всё равно. Хидан словно боялся стать незаметным и никому не нужным. Какузу понимал это. Когда-то очень давно он был таким же. Почти что в прошлой жизни, в которой не было всей этой боли и всего этого равнодушия. В которой не было смирения и не было никаких разочарований. Когда хотелось всем нравиться и со всеми дружить. Когда он был таким же невинным двадцатилетним и переживал все проблемы особенно остро. Какузу невесело усмехнулся и пнул носком ботинка пустой пластиковый стаканчик. Выдохнул облачко пара и невинно представил, будто это дым. Воздух колол щёки и щипал за нос, даже глаза словно замёрзли. До дома оставалось не так далеко, и Какузу замедлил шаг. Он отчего-то почувствовал себя особенным. Тем, с кем Мацураси не хотел притворяться. Или у него просто не выходило. Он ведь пытался быть вежливым и дружелюбным в свой первый месяц работы даже с Какузу. Ходил и светил своей блистательной фальшивой улыбкой, заводил какие-то разговоры. А получал в ответ только холодное негодование и короткие недружелюбные просьбы быть более собранным и тихим. А потом он стал вести себя так, как вёл. Язвительно и нагло. Начал шутить остро и смотреть косо. Фальшивые улыбки превратились в настоящие оскалы, в издевательские кривые усмешки. Хидан словно был другим человеком рядом с ним. Он был колючим и ещё более раздражающим. Он был таким только для него. Джионгу остановился и постучал себя по лбу. Всё скатилось куда-то не туда. Да ещё и этот вечер. Какузу едва успел привыкнуть к терпимой постоянной слежке и нахмуренным бровям, приправленным едкими улыбками, как случилось это. Мужчина устало потёр лицо и посмотрел на небо. Звёзды сияли тускло как никогда. По иссиня-чёрному небосводу плыли ленивые тёмно-серые облака, загораживая луну и цепляясь за крыши высоток. Воздух вокруг пах горелой проводкой, бензином и гнилыми листьями. Мысли отзывались тоской и болью в районе живота. Кишечник словно скрутило в жгут, ноги пульсировали от продолжительной ходьбы. Какузу осознал, что одновременно понимает Хидана и не понимает его. А всё произошедшее можно обсудить спокойно, как взрослые люди, хотя назвать Мацураси взрослым Джионгу осмелился бы с натяжкой. Но смысла обдумывать что-то сейчас не было, а впереди ждало целое одинокое воскресенье. Какузу понял, что ничего не понимает. Знакомый и привычный уклад жизни пошатнулся под действием одного взбалмашного и надоедливого придурка. А так хотелось тишины и покоя. Никаких драм и никаких ненужных привязанностей. Ведь их странные взаимоотношения были, пожалуй, самым тесным контактом, какой у Какузу был за последние несколько лет. Он чувствовал себя старым отшельником и прекрасно с этим жил. А теперь какой-то юнец пришёл доставать его на его законном одиноком постаменте и всё никак не мог угомониться. Возможно, Хидан проверял его на прочность. Дом виднелся на расстоянии каких-то несчастных сотен метров, но двигаться с места совершенно не хотелось. Холод колол и остужал голову, тишина спального района окутывала мягко и ненавязчиво, а звёзды мерцали почти ободряюще. Какузу вспомнил чужие искусанные губы и свободно выдохнул. Спокойствие обволакивало, а подобные мысли скользили гладко и равнодушно. Где-то вдалеке над головой едва улавливался шум чьего-то включенного телевизора. Какузу подумал о том, что за всю свои жизнь целовался только с двумя людьми, и одним из них оказался Хидан. Скажи кто-то ему такое день назад, Джионгу бы ужаснулся и посмотрел осуждающе. Сейчас всё казалось странным и нелепым, как и все их взаимоотношения. Взаимонеприязнь. А неприязнь ли? Какая-то болезненная нездоровая привязанность. Её нужно было обрубить, пока всё не пошло ещё дальше по наклонной. А оно ведь могло. Какузу задержал дыхание, втягивая холодный воздух через стиснутые зубы. Задумчиво потёр лицо. Всё завтра. А сейчас — дом, поиск зажигалки, никотин и кровать. Какузу схлопнул свои рассуждения, заставляя себя думать о том, где может быть зажигалка, и твёрдо шагнул в сторону дома. *** Проснулся Какузу с трещащей по швам головой и затёкшими конечностями. Ощущая себя старым, как никогда. Лениво потянувшись, он тщательно поставил на место все свои позвонки и спустил ноги на холодный пол. Солнце висело высоко, что означало лишь то, что мужчина проспал добрых полдня. Сонно потерев слипающиеся глаза, Какузу в первую очередь попытался прокрутить в голове предыдущий вечер. Казалось, что он вчера напился, до того было хреново, и до того смутными были воспоминания. О том, как он зашёл в квартиру и лёг спать, мужчина вообще ничего не помнил. Но во рту был отвратительнейший кофейный привкус вперемешку с сигаретным, и это что-то, да значило. Какузу добрёл до ванной и плеснул в лицо холодной водой. Волосы торчали в разные стороны, глаза покраснели, спальные штаны были надеты наизнанку. Чудесно. Таким побитым мужчина себя чувствовал только после двухнедельного запоя давным-давно. Лениво почистив зубы и приняв быстрый ледяной душ, Какузу прямо в полотенце дошёл до кухни и поставил полный чайник. Вымыл кружку в кофейных разводах, краем глаза отмечая неаккуратно лежащую на столе открытую пачку сигарет. Зажигалка валялась на полу. Какузу налил себе крепкий кофе и закурил, выдыхая дым вверх. По потолку что-то неистово стучало, словно соседи танцевали своеобразный народный танец или призывали Сатану. В квартире было холодно, и капли на голой коже жгли особенно сильно. От кофе поднимался тонкой струйкой полупрозрачный пар, дым клубился под потолком серым маревом. Какузу думал о вчерашнем вечере и хотел сдохнуть чуть сильнее обычного. Проклятый мальчишка и его нелепые выходки. Он определённо пытался вывести Какузу из себя даже будучи вусмерть пьяным. Какой-то уж слишком изощрённый способ привлечь внимание он выбрал. Этот способ действовал, но всё же. Мужчина нервно потёр переносицу, чуть не подпалив себе волосы, и похрустел пальцами. То недавнее полумёртвое состояние отпустило, и в голове было тихо, за исключением, разве что, периодически всплывающих образов. Образов Мацураси, что б ему пусто было. Вот Хидан сидит за своим рабочим местом и бросает в Какузу фирменные надменные взгляды из-под опущенных бровей; вот он смеётся над какой-то нелепой шуткой коллеги и настойчиво уворачивается от чьих-то рук, пытающихся схватить его за запястье; вот он стеклянно смотрит в потолок, прокручивая между зубов ручку и теребя белыми пальцами воротник почти настолько же белой рубашки; вот он наклоняется над бильярдным столом, прогибаясь в пояснице. Какузу поперхнулся кофе, пролив его себе ещё и на ногу. Растерянно посмотрел на расплывающуюся по кафелю коричневую жидкость, так некстати ошпарившую его пальцы. Мысли крутились, как заведённые. Хидан, смотрящий косо и настойчиво, Хидан, опирающийся на свой стол и смеющийся над чем-то громко и глухо. Какузу почувствовал, как из его горла вырвалось что-то наподобие рычания. Хидан, неуклюже натягивающий свою неоновую куртку, Хидан, смотрящий в небо с сигаретой между пальцами. Беззащитный, одинокий. Его шершавые и тёплые губы. Какузу пошатнулся, нащупал позади себя кухонную тумбу и сполз по ней на пол. Холод кафеля тут же скользнул под мокрое полотенце и пробежал мурашками по позвоночнику. Какузу поставил чашку около себя и пощёлкал пальцами. Сигарета в руке дымилась и ссыпалась пеплом прямо в мутную лужу. Какузу затушил её об пол, закинул в полупустую кружку и запустил пальцы во влажные волосы, оттягивая голову назад и стукаясь затылком о дверку тумбы. Закрыл глаза и стукнулся об неё посильнее. Это было не нормально. Все эти мысли — слишком много. Образы и сопутствующие им лёгкие скачки пульса. Чёрт побери. Какузу захотелось выброситься из окна или лечь в ванну с феном. Второй этаж и душевая кабина. Мужчина открыл глаза и посмотрел в потолок, проклиная свою жизнь. Верить в эту чушь не хотелось, но он умудрился каким-то магическим образом наступить на эти грабли снова. Они стучали по лбу, отдаваясь в висках головной болью. Какузу попытался понять, когда же произошёл этот момент, который он феерически проворонил. Джионгу даже не пытался сопротивляться этому осознанию — не имело смысла. Образ, как искра, мелькнувший перед глазами. Хидан стоит под янтарно-жёлтым фонарём, волосы серебрятся под его тёплым светом, глаза отливают лиловым, а в них отражаются звёзды. Или не отражаются, а светят изнутри. Губы едва растянуты в болезненной улыбке. У Какузу защемило сердце. Он был так похож на неё и так сильно от неё отличался. Грубый, настойчивый, шумный и такой поразительно живой, что становилось тошно. Эта юношеская энергия бурлила в нём, как магма в жерле вулкана, не находя себе выхода, постепенно застывая и превращаясь в камень. Какузу почувствовал себя поразительным идиотом. Отречься от прошлой жизни, вести себя со всеми как равнодушный мудак, тщательно оберегая свою неприкосновенность — и для чего? Чтобы привязаться к двадцатидвухлетнему придурку с жаждой внимания. Феерический идиотизм. Какузу прошёлся ладонью по волосам, расчёсывая спутавшиеся пряди и тяжело дыша. Издав какой-то полустон-полурык, мужчина поднялся с пола и уставился на кофе, успевший растечься по соединениям плиток. Как бы сильно ни хотелось забыть обо всём и заставить себя не чувствовать всех этих чувств, Какузу прекрасно понимал, что не сможет сбежать от этого. Больше не сможет не обращать внимания на все эти взгляды, за которые хочется разорвать Мацураси на кусочки, а потом собрать обратно. Больше не сможет так просто игнорировать грустные улыбки, изредка скользящие по бледному лицу. — Да чёрт побери! — смиренно пробасил Какузу всё ещё хриплым ото сна и сигарет голосом и пошёл в коридор за шваброй. Попытался запихнуть все свои мысли в какой-то отдалённый чулан и перестать чувствовать саднящую боль в груди. «Привязанность, Какузу? Правда что ли? — нахально шепнул голосок в его голове, и Какузу резко выдернул швабру из-за вешалки. Что-то отчаянно звякнуло. — Может стоит научиться называть вещи своими именами, м?» — голос всё не унимался, следуя за Какузу по пятам и давя на эмоции. Мужчина начал рассержено оттирать пол от уже начинающего высыхать кофе. Пластиковый черенок переломился с оглушительным хрустом. Часть швабры уныло рухнула на пол, отпружинив от кафеля и издав какой-то нелепый звук. Какузу замер с половиной черенка в руках и слепо смотрел на побелевшие от напряжения пальцы. Внутри всё остановилось. Звуки топота над головой и вой сирен за окном доносились будто из-под толщи воды. Мужчина поднял голову к потолку, прикрыл глаза и утомлённо выдохнул. Всё определённо шло через жопу. И Какузу понятия не имел, что со всем этим делать. Бездвижно постояв в оцепенении несколько минут и прокручивая в слегка остудившейся голове различные варианты поведения, Джионгу пришёл к выводу, что лучше всего будет просто оставить всё как есть и запихнуть все свои эмоции куда подальше. Так проще и эмоционально безопасней. Спустя три минуты обречённого моргания Какузу почувствовал, как у него немеет рука. Он медленно разжал пальцы, роняя остаток швабры на пол и чувствуя колючие импульсы, скользящие по всей руке. Необходимо было отвлечься, успокоиться и, возможно, обдумать всё более тщательно. Какузу прошаркал до шкафа, оделся в потрёпанные временем треники и линялую футболку и, потирая лицо, уселся на диван. Достал из-под жопы ноутбук и открыл его. Несомненно, разрядился. Пришлось искать на полу конец зарядки, протянутой к розеткам около телевизора. Экран загорелся, оживая. Какузу поёрзал, устраиваясь поудобнее и стараясь думать о чём угодно, кроме Хидана. Получалось неплохо. Мужчина бегло просмотрел почту, обнаружив в ней несколько писем со вложенными документами, и развернул какой-то незаконченный отчёт. Полностью погрузившись в работу, Какузу на время забыл о Хидане, своей «привязанности» и о всё норовившем вылезти прошлом. Он уткнулся в монитор, согнувшись над клавиатурой и периодически выпрямляясь, чтобы похрустеть затёкшими плечами и шеей. В квартире висела насторожившаяся тишина, около кровати тикали часы, соседи сверху всё продолжали отплясывать свои ритуальные танцы, за окном лаяли собаки. Воздух ощущался спёртым и пропитанным дымом и кофе. Тучи за окном висели низко, угрожая очередным дождём. Какузу пообещал себе ни за что на свете не открывать окно, даже если задохнётся от нехватки кислорода. Так, каким-то необъяснимым образом день перетёк в вечер, а документы и отчёты постепенно заканчивались. Какузу поёрзал на диване, спихивая ноутбук и растирая затёкшие ноги. Спина болела, отдаваясь искрами в затылок. За окном стучал дождь, пеленой укрывая вечерние сумерки от назойливых собак и пьяниц. Ноутбук шумел надрывно и устало, выплёвывая горячий воздух. Какузу повернул голову в сторону кухни и виновато посмотрел на валяющуюся на полу сломанную швабру и стоящую около тумбы кружку. Убирать это безобразие ужасно не хотелось, но было катастрофически необходимо, иначе всё перерастёт в бардак по всей квартире. Лениво восстав с дивана, Какузу добрёл до кухни и угрюмо просканировал пол. Пятен от кофе видно не было — и на том спасибо. Мужчина поднял кружку с плавающей в холодном кофе сигаретой и поставил её в раковину. Пнул ногой швабру и отнёс ко входной двери, чтобы не забыть выкинуть утром. В конце концов убрав хаос на кухне, Какузу понял, что ничего не ел. Он открыл тихо урчащий холодильник и заглянул внутрь. Всё, что нужно было готовить, отметалось сразу же, и поэтому остались только колбаса и хлеб. Джионгу сделал себе два бутерброда, налил воды из чайника в прозрачный стакан и, прихватив сигареты и зажигалку свободными пальцами, направился в сторону кровати, активно запихивая в себя еду. Кровать была разобранной и холодной. Какузу уселся на край, вжав ступни в ледяной паркет и рассматривая дождевые капли, стекающие по стеклу. Прожевал бутерброды, выпил в два больших глотка воду и закурил. Никотин плавно затуманивал мозг, уже начавший думать не об отчётах, а о Хидане. Всё было таким привычным и таким при этом странным. Дождь словно стал ещё громче и настойчивей, соседи наверху в кой-то веки успокоились и затихли, зато соседи справа о чём-то остервенело спорили под мелодичный грохот музыки. Часы тикали прямо под боком. Какузу схватил показывающий половину девятого прибор и швырнул его в перегородку, отделяющую псевдо-спальню от кухни. Часы разлетелись с истерическим дребезжанием и зазвенели по полу мелкими детальками. Какузу запустил пальцы в растрёпанные волосы и застонал в пустоту квартиры. Было холодно, одиноко и нечем дышать. Окончательно сдавшись, Джионгу поднялся и распахнул настежь окно. В грудь ударил холодный ветер и колючие дождевые капли. Какузу глубоко вдохнул, впуская в лёгкие запах мокрого асфальта и пожухлой травы, озона и сырой пыли. Запах дождя. Запах Хидана. Хотелось кричать до хрипа, до сорванного голоса. Хотелось перестать ощущать всепоглощающий холод и одиночество. Хотелось жить с кем-то и для кого-то. Не возвращаться в пустую квартиру и не ломать от отчаяния вещи. Сердце гремело в ушах ровно и гулко, ветер хлестал по груди и дрожащим от холода рукам. Вода стекала с волос по лбу и щекам, ощущаясь солёной на вкус. Какузу дышал и задыхался от мыслей, перемешавших в голове прошлое и настоящее. *** Утром Какузу обнаружил себя в мокрой, прилипшей к телу домашней одежде, завёрнутым в одеяло по самую макушку и скрутившимся на краю кровати в позе младенца. Болела спина, и отвратительно звенело в ушах. Мужчина выпутался из одеяла, вытягивая ноги и руки в разные стороны, и глянул в сторону часов. На прикроватной тумбочке было пусто. Какузу скользнул взглядом по стене и полу, находя останки часов разбросанными по паркету. Перевернулся на другой бок и бросил прищуренный взгляд в окно. Было темно и непривычно тихо, начавшийся ночью дождь прекратился. Какузу выбрался из постели и переместился к раковине, попутно стягивая с себя мокрые, не очень приятно пахнущие вещи. Кинул их в бачок и залез в душ. Вода полилась желтоватая и холодная. Мужчина с минуту помялся, прижимаясь к стенке, а затем шагнул под прохладную воду. Выкрутил температуру до середины и удовлетворённо застонал. Прислонившись лбом к холодному кафелю, Какузу промыл волосы под тёплыми струями, вылив на голову неясное количество шампуня с ядрёным мятным запахом. Сбросил неприятно тянущее утреннее напряжение, проклиная вспыхивающее перед закрытыми веками ухмыляющееся лицо Хидана. Голову сразу же отпустило, а тело расслабилось. Вылезать в удушливую атмосферу квартиры отчаянно не хотелось. Мужчина трижды постучался лбом об кафель, ненавидя себя до кругов перед глазами. Ноги слегка подрагивали, поэтому Какузу выключил воду и вышел из душа, предварительно стряхнув ноги и отжав волосы. В помещении было непривычно жарко, из-за пара воздух казался мутным и белёсым, окутывающим предметы лёгкой дымкой. Мужчина потянулся за полотенцем, но мазнул рукой по пустоте. Недоумённо уставился на пустое кольцо и вспомнил о том, что бросил полотенце валяться около шкафа. Какузу вопросительно вскинул брови, удивляясь своему вчерашнему состоянию, и прошёл на кухню, оставляя за собой мокрые следы. Чашка так и стояла в раковине, являя собой вершину отчаяния. Какузу посмотрел на неё скептически и решил обойтись без кофе. Вместо этого он забрал стакан с прикроватной тумбы, тщательно обходя разбросанные по полу детали часов, и налил себе воды из чайника. Проглотив полстакана и едва не подавившись, Какузу вспомнил о том, что он голый, когда по телу пробежали холодные мурашки. Джионгу достал чистое полотенце из шкафа, а старое бросил всё в тот же бачок для грязного белья. Лениво вытерся, вдыхая цитрусовый запах, натянул трусы и чёрные строгие брюки. Тело подчинялось с трудом, буксируя при резких движениях, в мышцы словно залили свинца, а ступни неловко скользили по паркету. Без часов было труднее определять время, поэтому Какузу пришлось снять с зарядки редко используемый телефон и посмотреть на нём. Экран показывал восемь, а за окном в подтверждение этому лениво разгорался рассвет. Надрывались проснувшиеся собаки, прогуливающиеся по улице вслед за своими непроснувшимися хозяевами. Какузу подумал о том, что с животным в квартире будет не так одиноко, но потом представил, сколько от него лишней мороки, и недовольно сморщился. Какузу натянул неизменно белую рубашку и пиджак, затем носки и красный галстук. Поставил на плиту полкастрюли воды и подождал пока она закипит, бессмысленно пялясь на вытяжку и чувствуя умиротворяющую пустоту в голове. Он сварил себе три яйца и медленно съел их без соли, размышляя о том, чем обернётся сегодняшний день. Идти на работу не хотелось, как и видеться с Хиданом. Какузу не мог себе представить эту встречу. Как она должна выглядеть? Что-то вроде: «О, привет, Хидан, как себя чувствуешь? Чудесно? Не объяснишь мне, что это было?» Слишком наиграно и чересчур нелепо. К тому же, они никогда так просто не здоровались друг с другом. Следующим на ум приходило нечто более тривиальное — скупое игнорирование и продолжительные надменные взгляды с обеих сторон. Какузу прожевал белок вместе с кусочком скорлупы и задумчиво почесал колючую от щетины щёку. Мужчина выкинул скорлупу, тягуче потянулся, стараясь при этом не сильно отклоняться назад, и, прихватив телефон и сигареты, вышел в коридор. Расчесал пальцами влажные волосы, оделся, прихватив на всякий случай длинный шарф, и скользнул в прохладное сырое утро. На полпути до работы и со второй почти докуренной сигаретой во рту, Какузу вспомнил про оставшуюся около двери сломанную швабру. Чертыхнулся и нахмурился. Мысли роились вокруг предстоящей встречи с Хиданом, и Какузу явственно чувствовал себя подростком перед свиданием. Безумно нелепо и ему не свойственно. Разбираться во всём этом катастрофически не хотелось, поэтому Джионгу просто лениво плыл по течению, наблюдая за клубами выпускаемого дыма, бликами выползающего из-за крыш солнца в придорожных лужах, и скользил мутноватым взглядом по трещинам на асфальте. Прохожих на улице можно было пересчитать по пальцам, и все они сонно хмурились и недовольно косились на слишком яркое утреннее солнце. Какузу пришёл на работу одним из первых, вежливо поздоровался с начальником и уселся на своё место. Пока он сосредоточенно рассматривал рабочий стол, дёргая ногой и сцепив пальцы, в офис постепенно начали подтягиваться остальные служащие. Кто-то весело обсуждал недавний корпоратив, вспоминая смешные казусы и заливисто смеясь. Какузу бросил настороженный взгляд поверх монитора и заметил светлую макушку на своём месте. Хидан сидел вполоборота и беседовал с Дейдарой, нервно постукивая указательным пальцем по столу. На его лице плясала привычно фальшивая улыбка, выраженная лишь губами, под равнодушными глазами залегли синеватые круги, в купе с его природно бледной кожей смотревшиеся откровенно жутко. Белая рубашка была застёгнута на все пуговицы, и Хидан задумчиво почёсывал шею под воротником. Выглядел он болезненно не выспавшимся. Какузу проглотил неприятный комок в горле и прокашлялся. Попытался прислушаться к разговору, отметая посторонние звуки. Дейдара жаловался на свою очередную подружку, кажется, Хелен, Хидан кривовато растягивал в ответ губы в подобии сочувствия. Весь его вид показывал, как сильно ему хочется сбежать из разговора и, желательно, с работы в принципе. Дейдара медленно перетёк на обсуждение вечеринки, недовольно улыбаясь. Очевидно, воспоминания были не из самых приятных. Хидан лишь задумчиво хмыкал на какие-то особо восклицательные фразы. — Хей, а я не помню, чтобы видел, как ты ушёл. Ты, вроде, играл в бильярд, но когда я решил обсудить с тобой кое-что очень важное, тебя не было. Куда и с кем слинял? — кокетливо спросил Дейдара и вопросительно изогнул бровь, наклоняясь ближе к Хидану. Парень машинально отклонил корпус назад, растерянно хмурясь. Какузу прислушался сильнее, практически ложась на стол — ему было интересно, что скажет Мацураси по этому поводу. — Не знаю, Дей, честно тебе скажу, — Хидан задумчиво потёр висок, переводя взгляд на стену. — Не помню ничего после седьмой или восьмой стопки той голубой жижи. Я вообще удивлён, что проснулся дома, а не в какой-нибудь подворотне. — А мог проснуться у какой-нибудь цыпочки, — лукаво подмигнул Дейдара, опираясь на стол и придвигаясь ещё ближе. — Прям совсем ничего не помнишь? Хидан тяжело вздохнул и бросил в парня настороженный долгий взгляд, наклоняя голову и изящно выгибая брови. Старательно изображал вселенского мученика. Лицо Дейдары находилось от его лица в нескольких сантиметрах, но отклоняться ещё дальше Мацураси не мог, так как рисковал рухнуть со стула. — Ладно-ладно. Вижу, ты не в духе сегодня, — махнул рукой Тсукури, выпрямляясь и бросая заинтересованный взгляд на прошедшую мимо парней коллегу. Девушка в ответ приветливо помахала рукой и лучезарно улыбнулась. Дейдара мгновенно распрощался со своим незадачливым собеседником и двинул за девушкой. Хидан расслабленно выдохнул и развернулся к своему монитору. Встретился взглядом с Какузу, пластом растянувшемся на столе и выглядывающим из-под монитора. Издевательски усмехнулся на увиденную картину, слегка поведя плечами. Джионгу почувствовал себя идиотом и резко выпрямился, стряхивая с рубашки несуществующие пылинки. Изобразил на лице глубочайшее страдание и презрение. Хидан веско хмыкнул и опустил взгляд в свой монитор. Какузу поступил так же. День начинался отвратительно. До обеденного перерыва оставалось несколько минут, когда Джионгу отвлёкся от особо «увлекательной» таблицы и посмотрел на Хидана. Мацураси стал выглядеть ещё хуже. Он зевал, прикрывая рот рукой и быстро моргал, не отводя взгляда от компьютера. Мужчина понял, что за эти полдня ещё ни разу не заметил никаких взглядов с его стороны. От этого почему-то было тоскливо. Какузу нервно облизал губы и бегло посмотрел на время. Две минуты до перерыва — и его ждёт такой желанный кофе. Мужчина рассеянно постучал кулаком по столу и оглядел офис. Кто-то стоял в проходе и о чём-то шептался, бросая настороженные взгляды в сторону кабинета начальника. Джионгу хмыкнул, поднялся со стула и вышел в коридор. Он в тишине выпил свой кофе, как никогда ощущая его горечь на языке. Настроение медленно катилось по наклонной. Остаток рабочего дня Какузу провёл в растерянности и нервном дёрганье ногой, периодически бросая выжидающие взгляды в сторону Мацураси, задерживаясь на его персоне дольше положенного. Работа немного отвлекла от всевозможных неприятных мыслей о Хидане, но не смотреть на него он почему-то не мог. Какузу разглядывал его бледное уставшее лицо, наблюдая за тем, как юноша нервно кусает губы и иногда что-то бормочет, вглядываясь в монитор. Ловил задумчивые движения пальцев, разглаживающих идеально уложенные волосы и теребящих воротник рубашки. Хидан периодически кусал ноготь на большом пальце, отказавшись, видимо, от жевания ручек. Синяки под лиловыми глазами как-то очень уж выгодно оттеняли их цвет, резко контрастируя с кожей, постепенно приобретающей сероватый оттенок. Какузу подумывал о том, что, либо Мацураси снова заболел, либо не спал как минимум предыдущую ночь. Мужчина задумчиво стучал пальцами по колючему подбородку, подпирая его ладонью и рассуждая о том, до чего же он докатился. Какузу откровенно надеялся урвать хоть один презрительный взгляд, и это было, ну, откровенно ненормально. Абсолютно пиздецово. Но ещё больше его начинало бесить лишь то, что Хидан ни разу на него не взглянул. Ни одного грёбаного взгляда, даже случайного. Словно ублюдок специально и очень старательно его игнорировал, удостоив единственным исчерпывающим взглядом ранним утром. Чёрт побери, он смотрел на него весь день, как влюблённая фанатка, корёжась лишь от одного этого сравнения, а в ответ получал холодное игнорирование. Такого не случалось ни разу с тех пор, как Хидан начал тут работать. Это было странно и неестественно. Какузу рассерженно вздохнул, переводя взгляд на часы в углу экрана, и удивился тому, что рабочая смена закончилась несколько минут назад. Снова косо посмотрел на Хидана, поражаясь тому, что парень ещё не убежал домой. Однако, оставаться на рабочем месте дольше положенного Какузу совершенно не хотелось, поэтому он встал, потянулся, громко хрустя позвоночником и с наслаждением замечая, как Мацураси вздрогнул от этого звука. Ну хоть какая-то реакция. Бросил осторожный прощальный взгляд и, ожидаемо не получив никакого отклика, быстро оделся и вышел из офиса. На улице было холодно. Даже по меркам второй половины ноября. Небо оставалось чистым и уже потемневшим, сумерки криво лежали над городом, укутанные влажностью и различными звуками. Какузу медленно шагал по тротуару, втягивая в лёгкие привычный горький дым и рассматривая витрины магазинов. Вывески переливались всевозможными цветами, отбрасывая яркие блики на асфальт. Несмотря на время, народ на улице лениво перетекал с места на место, голося сотнями различных историй. Какузу задумчиво скользил взглядом по встречным прохожим, периодически ловя недовольные, скошенные в сторону дымящей сигареты лица. Было откровенно плевать на всех. Мысли ворочались неспешно, закручивая вокруг Хидана и его сегодняшнего поведения. Что-то было не так, но Какузу никак не мог понять, что. Да, игнорирование — это странно, но ему должна быть причина, но она ускользала от мужчины с тараканьим изяществом. Только тот пьяный поцелуй. Но пацан сам сказал, что ничего не помнит, а вариантов больше не было. Разве что Мацураси сам надумал себе какую-то очередную проблему и завернулся в неё, как в кокон. Бабочка получилась бы не красивая. Какузу не заметил, как свернул с привычного маршрута и теперь шагал по незнакомой узкой улочке, на которой в основном располагались невысокие жилые дома. Окна светились неприветливым жёлтым светом, асфальт под ногами ещё даже не начал сохнуть после дождя. Какузу насупился, укутавшись в пальто и поплотнее завернув на шее шарф. Ветер дул холодный и колючий. Улочка закончилась внезапно, развернувшись в широкую набережную, утыканную нелепыми фонарями. Какузу и забыл о том, что в этом городе была набережная, побывав на ней только раз несколько лет назад. Задумчиво потоптавшись на одном месте, мужчина смело шагнул в сторону реки, огибая припаркованные вдоль дороги машины. Набережная казалась поразительно пустынной, подёрнутой почти мистическим туманом, стелющимся вдоль крупной каменной кладки. Какузу прошёл вдоль невысокого парапета, скользя ладонью по шершавой поверхности и борясь с поднимающимся по позвоночнику беспокойством. Парапет был холодным на ощупь, за ним плескалась чёрная, как смоль, речка. Мужчина остановился и нервно ущипнул себя за кожу на запястье. Боль была острая, и Какузу встряхнул рукой. Устало выдохнул и сел на ближайшую лавочку, предварительно проверив её на чистоту и сухость. Было удивительно тихо и комфортно. Мужчина закрыл уставшие за день глаза и откинулся на спинку, растекаясь по скамейке и раскидывая руки по обе стороны от плеч. Вслушался в непривычные вечерние звуки. Плеск воды за бортиком, трещание недалёкого фонаря, похожее на стрёкот насекомых, отдалённый шум людного города. От реки веяло прохладой, но не холодом, на закрытых веках плясали причудливые тени, отбрасываемые фонарём, где-то в отдалении скрипели от ветра ставни. В голове было удивительно пусто, и Какузу посчитал, что ему слишком хорошо, чтобы не думать о плохом. В мыслях тут же всплыли слегка мутные образы Хидана, и мужчина досадливо хмыкнул в пустоту. За этими невинными картинками вспыхнули более далёкие и ранние. Остывшие, отдающие тоской. Какузу вспомнил другой город, другую набережную, другое время. Вспомнил шумный летний день, наполненный весельем и тёплыми родными улыбками. Сердце стучало непривычно ровно, не отдаваясь болью. Джионгу стиснул зубы, незаметно погружаясь глубже. Счастливые лица, громкий отчётливый смех. Когда всё было так просто и так спокойно. В груди что-то неприветливо ёкнуло, и Какузу подавился вставшим поперёк горла клубком чужеродных эмоций. Эмоций из другой жизни, из незабытого, но нежеланного прошлого. Мужчина приоткрыл глаза, выпрямляясь и смахивая выступившие в уголках глаз непрошенные слёзы. Краем зрения уловил какой-то силуэт и развернул корпус влево. На его скамейке сидел, склонившись над своими коленями, Хидан и задумчиво перебирал пальцами волосы. Какузу проморгался, стараясь отогнать наваждение. Мацураси никуда не делся и как ни в чём не бывало отсвечивал своей кислотной курткой. Нервно дёргал коленкой, обтянутой чёрными джинсами. Какузу несколько секунд завороженно и растерянно наблюдал за движениями бледных тонких пальцев в серебристых волосах, удивлённо распахнув рот. В голове словно громыхал колокол, так громко в ней отдавался стук сердца. Хидан сидел почти неподвижно, словно статуя, двигались лишь пальцы и колено. Какузу нервно прокашлялся, привлекая внимание. Мацураси развернул к нему бледное лицо и посмотрел крайне равнодушно. Вопросительно изогнул тонкую бровь. Глаза казались тёмными и безжизненными в падающей на лицо тени, и Какузу передёрнуло. Мужчина не знал, что сказать. Хидан невесело хмыкнул и, выпустив из рук свои волосы, выпрямился, отворачиваясь. Показательно расслабленно облокотился на спинку и запрокинул голову к небу, сцепляя на затылке руки. Какузу бросил нетерпеливый взгляд вверх, ощущая подступающее чувство дежавю. Вопросы в голове зарождались слишком быстро, не успевая формироваться в цельные предложения. Хотелось спросить слишком многое, но сохранить хрупкую тишину хотелось больше. Какузу опустил взгляд, не встречая на пути чужого, и скользнул им по бледному лицу. Хидан выглядел мертвенно бледно. Потрескавшиеся губы, растянутые в подобии улыбки, завершали жутковатый образ. Улыбка не была такой, как в прошлый раз, в ней сквозило не только болью, но какой-то затаённой злобой. Какузу нерешительно замер, вглядываясь в чужое лицо, не зная, как поступить. Ситуация привычно отдавала сюрреализмом, в этот раз ещё и приправленным какой-то мистической тишиной. Какузу внезапно обратил внимание, что плечи у Хидана дрожат, а взгляд жёсткий и задумчивый. Хотелось что-то сделать, что-то сказать, что-то спросить. Какузу не знал, что. Он лишь увидел, как его рука, словно в замедленной съёмке, потянулась к чужому плечу. Хидан бросил резкий настороженный взгляд на его зависшую в воздухе руку и замер. Заметно напрягся, словно сжимаясь в тугую пружину. Он выглядел, как начинённая взрывчаткой кукла, готовая взорваться в любой момент, осталось лишь поджечь фитиль. У Какузу в голове вновь мелькнуло сравнение с диким зверем, посаженным на короткую цепь и озлобленным на весь людской род. Только подойди — оторвёт руку. Весь его вид кричал о том, что лучше этого не делать. Но Какузу слепо поддался настойчивому желанию в голове, ощущая себя так, словно прыгает с обрыва, не зная, что ждёт внизу. Вода или острые камни? Дрожащие пальцы коснулись холодной кожи на чужой шее, и Какузу почувствовал, как из груди Хидана вырвался сдавленный вздох. Он будто отпустил что-то, расслабляясь всем телом от плеч до ступней, кинул в Какузу осторожный болезненный взгляд. Джионгу улыбнулся одними уголками губ и почувствовал растекающееся в груди тепло, ловя кончиками пальцев удивлённый выдох. Воздух вокруг словно рябил от повисшего между ними напряжения, уши заложило, как при спуске с горы. Какузу нерешительно скользнул пальцами вдоль шеи вверх, касаясь большим пальцем подбородка. Хидан сидел, замерев, как статичное изображение, почти не дыша и быстро моргая. Мужчина слышал лишь ускоренный стук сердца в ушах. Он, словно в трансе, повёл рукой выше, едва касаясь холодной бледной кожи, следя за своей рукой будто со стороны. Ладонь остановилась на щеке, и Какузу медленно коснулся большим пальцем чужих шершавых губ. Кожа под пальцами была гладкой и холодной, и он почувствовал, как под ней соединились зубы. Хидан рвано выдохнул, прикрывая глаза и прислоняясь щекой к чужой руке. Внутри у Какузу будто взорвался фейерверк. Он снова ощущал себя влюблённым подростком, которому только что, боже упаси, ответили взаимностью? Мужчина не хотел разбираться в этом и думать, боясь разбить этот хрупкий момент. Перед глазами на чужом красивом лице плясали неровные тени, белые ресницы дрожали, мерно поднималась грудь под слоем броского синтепона. Спустя несколько долгих минут, часов или дней (Какузу не мог сказать точно), когда его рука уже начала неметь от неудобного положения, Хидан открыл глаза и, легко подавшись вперёд, прижал губы к большому пальцу. Медленно отстранился, вжимаясь спиной в лавочку. Какузу притянул руку к себе, всё ещё ощущая на ней прикосновение к чужой коже, и вопросительно посмотрел на Мацураси. Тот внезапно стушевался и, опустив руки к поясу и сжимая их в замок, отвернулся. Даже в полумраке Какузу заметил, как его щёки окрасились в розовый. Насмешливо хмыкнул, тут же получая в ответ резкий нахмуренный взгляд из-под бровей. Он чувствовал себя восхитительным идиотом, поэтому потёр лицо, начиная нервно и глухо смеяться. Хидан застыл в изумлении, сжав пальцы до синевы. Мужчина смеялся долго и надрывно, сотрясаясь всем телом. Напряжение выходило вместе с этим нездоровым смехом, уступая место какому-то отчаянному спокойствию. Где-то во дворах протяжно завыла собака, и звук окружения накрыл слишком резко. Шелест воды, треск фонарей, далёкий шум машин, чужое сорванное дыхание в нескольких сантиметрах рядом. Отсмеявшись, Какузу стёр большими пальцами потёкшие по щекам слёзы и посмотрел на Хидана с львиной дозой скептицизма. Парень сидел изваянием, боясь пошевелиться, смотрел как-то очень затравленно и испуганно. Не давая себе подумать, Какузу схватил его за плечи и притянул к себе, обнимая поперёк спины. Мацураси что-то испуганно ойкнул ему в плечо, вздрагивая. Мужчина провёл ладонью по напряжённой спине, ощущая, как нервно дёргается Хидан. Сжал его чуть сильнее, зарываясь носом в его шелковистые волосы и вдыхая такой знакомый запах. Мокрый асфальт, озон, сырость. Позже обязательно нужно будет спросить, чем таким парень пользуется, чтобы так пахнуть, а сейчас Какузу ощущал лишь как обмякает тело в его руках, как чужие руки скользят за спину. Нерешительно, тепло, нереально. До пресловутых звёздочек на обратной стороне век. Какузу закрыл глаза, отдаваясь этому моменту целиком и полностью, отпуская себя и не желая думать ни о чём. Только чужое тёплое тело, нервно хватающиеся за пальто пальцы, волосы и дыхание, щекочущие шею поверх шарфа, запах, окутывающий полностью, от которого кружилась голова. Какузу впервые за четырнадцать лет почувствовал себя по-настоящему живым. Может быть, даже немного счастливым. Но, как и всё хорошее, момент закончился, Хидан выпутался из объятий, отстраняясь и нервно теребя рукава своей куртки. Нужно было что-то сказать, как-то разбавить обстановку, в миг ставшую неловкой. Первым нарушил молчание Мацураси. — Я, — хрипло выдохнул Хидан, вздрагивая от звука собственного голоса и откашливаясь, — Я не видел тебя здесь раньше. Какая нелепость. Какузу подавил нервный смешок. Что ж, если парень хочет начать издалека, он ему подыграет. Выяснять отношения мужчине тоже не особо хотелось. — Да, я забрёл сюда случайно. Хидан изогнул бровь крайне скептически. — Пошёл за белым кроликом, — Какузу вызывающе облокотился на спинку лавочки, проводя ладонью по растрёпанным ветром волосам. Хидан язвительно хмыкнул, — А ты тут как очутился, Безумный Шляпник? — А я, дорогая моя Алиса, — включился в игру Хидан, растягивая губы в мягкой улыбке, — живу здесь, — И, поймав вопросительный взгляд Какузу, продолжил. — Ну, не на улице, разумеется. Ты что, идиот? Моя квартира рядом. — Кто ещё тут идиот, — беззлобно бросил Какузу, получая рассерженный тычок в живот. Вот это да, это уже какой-то новый уровень наглости. Ему нравится. — А теперь перейдём к более важным вопросам. Хидан заметно напрягся, закусывая губу и скашивая взгляд в сторону реки. — Ты зачем соврал Дейдаре насчёт того вечера? — Я не… — начал Хидан, а потом бросил в Какузу рассерженным взглядом и снова тыкнул его в живот. Язвительно продолжил. — Тебе не говорили, что подслушивать невежливо, а? — Ответишь на вопрос, придурок? — Какузу пропустил шпильку мимо ушей и поймал руку Хидана, пытающегося снова его тыкнуть. Сжал в своей руке чужую ладонь. Она оказалась меньше и гораздо холоднее. Пальцы слегка дрожали. Мацураси перевёл настороженный взгляд с глаз Какузу на свою и его руки, нервно повёл плечами, тем не менее придвигаясь ближе и касаясь своим бедром бедра Какузу. — Он ещё больший кретин, чем ты, так что могу врать, сколько хочу, — насупился Хидан и провёл большим пальцем по чужому запястью. Какузу почувствовал, как от этого прикосновения импульсы скользнули по всей руке, словно искры, взрываясь в районе груди. Что же с тобой творится, Джионгу? — Не хочешь объясниться? — задал волнующий его вопрос Какузу, не успев прикусить язык. Настороженно замер, неосознанно сжимая руку Мацураси, боясь, что он сейчас встанет и убежит. — Не хочу, — отрезал Хидан и показал Какузу язык. Мужчина оторопел от такого ребячества и хмыкнул внутрь себя, давясь подступившим смехом. Ну действительно, идиот. Пожав плечами, смиряясь с этим ответом, Какузу развернулся в сторону реки и посмотрел на плещущуюся за парапетом чёрную воду. Никто не произнёс больше ни слова. Хидан сидел непривычно тихо, медленно водя большим пальцем по чужой руке и смотря вперёд. Какузу смотрел туда же. Было как-то магически тихо и спокойно. Уже в который раз за этот безумный вечер мужчина ощутил нереальность и абсурдность происходящего, погружаясь в обволакивающую сознание пустоту и не желая думать ни о чём. Проблемы он будет решать завтра, думать обо всех своих действиях и их последствиях — тоже. Хотелось остановить время и никогда больше не двигаться с места. Хидан сбоку зашуршал синтепоном и положил голову на плечо Какузу, замирая в нерешительности. Мужчина лишь весело хмыкнул, чувствуя, как Мацураси прижимается к его руке всем телом, словно ища тепла. И правда, у него ведь удивительно холодная кожа. Какузу опустил взгляд, протянул свободную руку и взял чужую, укутывая обе ледяных ладони своими, медленно растирая их между пальцами. Хидан как-то сдавленно всхлипнул, шумно втягивая воздух через нос. Вот теперь действительно двигаться не хотелось. Какузу чувствовал поднимающееся в груди тепло и хотел остаться в этом моменте навсегда. Не хотелось знать о своём прошлом, не хотелось знать о неясном будущем. Только этот миг. Они сидели долго и абсолютно молча. Воздух окрашивался в мутно белый от тёплого дыхания. Какузу уже начинал чувствовать, как сильно замерзает его пятая точка, но всё ещё не хотел шевелиться, завороженно вглядываясь в речную гладь. Хидан опять сделал первый шаг. Он выпрямился, вытаскивая свои руки из чужих, и лениво потянулся. Бросил в Какузу нечитаемым взглядом. — Завтра на работу, — спустя несколько секунд повисшего неловкого молчания прохрипел он, вытягивая из кармана телефон и махая их перед Какузу. Выключенным телефоном. — Уже поздно, я пойду. Мацураси неуклюже поднялся, пошатываясь, и, неловко помявшись на месте, быстро наклонился к Какузу, поцеловав его в колючую щёку. Затем также быстро отстранился, заливаясь чудесным румянцем, и натурально побежал в сторону домов, отсвечивая своей неоновой курткой. Какузу мягко рассмеялся, потирая в недоумении и восхищении лицо. Самый настоящий идиот. *** За всё их не то, чтобы продолжительное общение Какузу уже должен был привыкнуть к тому, что Хидан странный. И все его действия лишены какой бы то ни было логики. Абсолютно. Разумеется, после той встречи на набережной Мацураси снова начал чудить. Если бы Хидан просто начал опять его игнорировать, Джионгу бы всё понял. Он не был бы сильно доволен, но мог хотя бы как-то оправдать такое поведение. Но парню удалось его удивить. Снова. Чёрт побери, Какузу, пора уже привыкнуть, что с Хиданом ничего не бывает нормальным. Мацураси заполз в офис холодным утром вторника, придя раньше на добрых пятнадцать минут, чего с ним не случалось ещё ни разу. Какузу недоверчиво скосил глаза в сторону белобрысой макушки, мелькающей около двери в коридор, и встретился с ответным настойчивым взглядом. Хидан выглядел ужасно. Помятый и растрёпанный. С болтающимся на шее не завязанным галстуком. Под блестящими в свете электрических ламп глазами залегли глубокие синеватые тени, скулы словно вытянулись ещё сильнее, и Мацураси как никогда напоминал восставшего из гроба вампира. Со всеми вытекающими, под которыми, естественно, подразумевались красота и изящество. Как бы Какузу ни пытался задавить в себе эту мысль, но она со скоростью экспресса «Пекин-Шанхай» задавила его раньше. Даже такой безбожно потрёпанный, Хидан был красивым и, как бы нелепо это не звучало, своего рода даже грациозным. Неуклюжим, но грациозным. И как ему удавалось совмещать в себе эти две грани, Джионгу не мог понять. Мужчина внезапно осознал, что такого нашли в Хидане все его восторженные фанатки из офиса. Какузу, уже мечтающий о том, чтобы земля разверзлась под его ногами и поглотила его бренное уставшее тело, почувствовал себя одной из них. Отвлёкшись на свои мысли, мужчина пропустил момент, когда Хидан перевёл взгляд с его глаз на свои ботинки и сдвинулся с места. Какузу отвернулся к монитору, словно ничего странного не происходило. Бегло оглядел офис, в котором где-то в углу кто-то храпел, настойчиво пытаясь воспроизвести что-то из классики. Непонятно даже для самого себя хмыкнул. Хидан скользнул вдоль стены, издавая минимум звуков, его шаги стучали в ушах подобно гонгу. Какузу показалось, что он покрылся холодным потом. До чего же нелепо. Мужчина сжал кулаки, нервно стараясь изображать безразличие. Но ему было слишком до ужаса интересно, что же выкинет Хидан на этот раз. Какузу всматривался в цифры на мониторе настолько яростно, что едва ли не подпрыгнул, когда ощутил на спине холодную руку, на долю секунды скользнувшую вдоль плеч. Джионгу дёрганно повернул голову, цепляясь взглядом за удаляющийся от него силуэт, расплывающийся перед глазами. Прямая спина, длинные стройные ноги, нелепые красно-жёлтые кроссовки. Никакого стиля, но плавный шаг. Хидан прошёл между столами, словно корабль, умудрившись ни разу не повернуть голову в сторону Какузу, уселся на своё место. И только тогда поднял голову. Стрельнул в Джионгу настороженно смеющимся взглядом. Нервно запустил пальцы в волосы, стараясь расчесать их хоть как-то. Предостерегающе выгнул бровь. Какузу шумно выдохнул, осознавая, что на протяжении нескольких мучительно долгих секунд перебивался рваными полувздохами. Во рту вязко скопилась слюна, оседающая на языке и горле, как паутина. Какузу сглотнул и склонил голову на бок, отзеркаливая жест Хидана на той стороне офиса и запуская пальцы в неубранные в хвост волосы. Едва заметно растянул губы в подобии улыбки. Улыбаться было невероятно сложно, но ради того, чтобы снова увидеть ту вскипевшую на лице Хидана неповторимую смесь эмоций, Какузу готов был попытаться. Он медленно моргнул, втягивая прожжённый отопительной системой воздух в лёгкие, и опустил взгляд в монитор. Остаток дня Какузу провёл за тем, что работал, прагматично посадив свои вспыхивающие эмоции в клетку где-то внутри головы, и периодически выпуская их на прогулку, позволяя себе встретиться взглядами с Хиданом. Парень выглядел отвратительно уставшим, но отчего-то более живым, чем утром. Он мягко улыбался в ответ, словно загораясь каждой клеточкой, в глазах черти плясали всё так же дико, но Какузу они нервировать перестали. Мужчина чувствовал, как с каждым таким взглядом внутри расплывалось что-то тёплое и пушистое, как кот. Он загорался от каждой улыбки так же, как и Хидан, и чувствовал, что ему лучше сгореть уже к чёртовой матери, потому что его старое истерзанное сердце не выдержит такого. Вечером после работы Мацураси убежал как-то очень естественно и скоротечно, чему Джионгу даже не удивился. Так похоже на него. Не успев испугаться тому, что он может судит о том, что похоже на Хидана, а что — нет, Какузу быстро оделся и вышел в прохладный ноябрь. Следующие три дня не принесли никаких особых изменений. Лишь Хидан стал выглядеть чуть хуже, вводя Какузу этим в какой-то ступор. Мужчина не мог понять причины такого его состояния. Мацураси бледнел день за днём, пытаясь, видимо, слиться со своей рабочей рубашкой, тени под глазами стали глубже и насыщенней на пару тонов. Коллеги обеспокоенно спрашивали парня, всё ли у него в порядке, и не нужно ли ему уйти на больничный. Хидан улыбался криво и отвратительно фальшиво, успешно заверяя всех в том, что с ним всё в порядке, просто погода, да и зима скоро, и, вообще, есть много других тем для разговора, например, футбол или вон та крутая передача. Все с удивительной быстротой переключались на новую тему, оставляя самочувствие Хидана в покое. Какузу бросал в него мягкие настороженные взгляды, пытаясь вложить в них свои переживания, но ловил в ответ успокаивающие тёплые улыбки и заверения одними губами, что всё хорошо. Улыбки фальшивыми не были, но слова — определённо, да. Какузу удалось поймать Хидана только в вечер пятницы в коридоре. И то ему пришлось нервно караулить его последние двадцать минут до конца рабочего дня, а потом резко срываться с места, чтобы успеть за неудержимым пацаном. Откуда у него только силы брались на все эти стремительные побеги? Хидан не хотел говорить — это было понятно. Но когда это Какузу делал что-то против своих слишком громких желаний? А желание было одно — понять, какого чёрта творится с Мацураси. Джионгу поймал его за запястье на полпути к выходу и резко толкнул в сторону, вжимая собой в стену. Отчаянно надеясь, что у них есть в запасе хоть несколько минут, и никто так сильно не рвётся домой. Шансы были не велики, надо сказать. Хидан испуганно дёргался, как птица в клетке, стараясь вывинтить свою руку из крепкой хватки Джионгу, и злобно блестел распахнутыми тёмно-лиловыми глазами. Парню потребовалось два десятка секунд, чтобы понять, что он никуда не денется и как-то реагировать придётся. Он всё же умудрился выдернуть своё запястье и теперь растирал его пальцами и судорожно прожигал Какузу взглядом, не обещающим ничего хорошего. Хидан протяжно выдохнул, и его дыханье мурашками осело на шее мужчины. Джионгу дёрнулся и отшатнулся, неожиданное озарение о том, насколько близко они стояли, стрельнуло в голову подобно пуле. В ушах зазвенело. Какузу напряжённо завёл свисающие на лицо пряди за уши и скользнул ладонью по лицу. — Ну? — хрипло выдохнул Хидан. Голос пеплом осыпался на израненное какузово сердце и стёк куда-то в район живота. Джионгу опустил руки, заключая, что Мацураси пока что не собирается ретироваться, и бросил в парня предостерегающим взглядом. В голове вертелась чёртова сотня вопросов, и Какузу никак не мог зацепиться хотя бы за один. Перед глазами бледное лицо расплывалось в болезненно белое полотно с лихорадочно блестящими глазами и красноватыми искусанными до крови губами. Хидан, казалось, не дышал, прожигая в ответ своим застывшим стеклянным взглядом, не выражающим в данную секунду почти ничего. — Ты бледный, — спустя почти минуту молчания выдал Какузу и тут же захотел побиться головой об стену. Хидан иронично изогнул бровь и поднял уголки губ в ухмылке. Это даже не было вопросом. И, разумеется, он бледный, кретин. Это потому что, тупая твоя башка, он альбинос, и у него кожа такого оттенка. — Ты спишь? — наконец задал один из волнующих его вопросов Какузу и приготовился ловить Хидана при попытке к бегству. Уже то, что он смог оформить мысли в слова, казалось неимоверным достижением. — Сплю, — вяло отозвался Мацураси, закусывая нижнюю губу, и нервно подёргал зубами засохшую кровь. Какузу захотелось стукнуть его головой об стенку, чтобы он отвечал не односложными предложениями. И чуть-чуть более конкретнее. — Сколько ты спишь? — ласково проскрипел Джионгу, растягивая гласные и стараясь подавить в себе желание схватить пацана и утащить к себе домой, чтобы он наконец-то выспался. И наконец-то выспаться самому, чёрт бы побрал бессонницу. Хидан стушевался и сложил руки на груди, вжимаясь в стену и настороженно оглядываясь на коридор. Было тихо. И никто, судя по всему, домой пока что не собирался, хотя был вечер пятницы. Удивительное везение. Однако, учитывая, сколько информации удавалось вытянуть из Мацураси, и сколько вопросов удавалось произнести Джионгу, им не хватило бы и часа. — Сколько ты спишь? — медленно повторил Какузу, расставляя паузы между словами и вкручивая их в бестолковую голову напротив. Хидан стрельнул в него злобным взглядом, однако ответил, неоднозначно взмахивая кистью. — Часов восемь-девять, — парень пожал плечами, словно не веря в свои собственные слова, и застыл в вызывающем протесте. Мол, чего ты хочешь от меня? Какузу понял, что эти цифры для него ничего не значат. Ибо на какой период эти часы растягивались, знал один лишь Хидан — это спокойно мог быть как один день, так и пять. Судя по его виду, скорее, пять. Какузу понял, что он ничего от него не добьётся, а только натянет их и без того непонятные натянутые отношения. Взаимоотношения. Мужчина устало выдохнул и шагнул назад, давая Хидану пространство, чтобы сбежать. Мацураси не особо торопился. Он посмотрел на Какузу рвано и болезненно, зеркально устало выдохнул и грустно улыбнулся. Шагнул вперёд и положил свою холодную ладонь на чужую щёку. Какузу показалось, что его контузило. Слишком громко отозвалось в голове сердце, и слишком мягкими были чужие пальцы на лице. Он так отвык от этого, что теперь ощущал себя африканским ребёнком, впервые прикоснувшимся к снегу. Хидан улыбался устало и тепло, заглядывая в глаза Какузу снизу-вверх и выводя на чужой коже маленькие круги указательным пальцем. От него тянуло болью и нестерпимым желанием ей поделиться, но также тянуло какой-то запредельной нежностью, от которой у Какузу тянуло внутри очень остро. Хидан делился таким дорогим для него теплом через холодные пальцы и улыбался так искренне, что хотелось защитить его от всех напастей. Хотелось просто обнять это чем-то или кем-то раздробленное существо и собрать его обратно. Лишь бы такие прекрасные глаза не были такими потухшими, лишь бы в них не было столько нестерпимого отчаяния. Какузу знал об отчаянии слишком много, но ему впервые показалось, что кто-то знает о нём гораздо больше. Хидан опустил руку, засунул её в карман истерически-яркой куртки, бросил в застывшего на месте Какузу мягким взглядом. Искорёженно улыбнулся. — Увидимся, Какузу, — тихо прошептал он, делая ещё один маленький шаг назад, почти врезаясь в стену. Развернулся и быстро скользнул по коридору к выходу. Джионгу остался стоять памятником самому себе, пытаясь понять, как всё может быть таким ужасно правильным и тёплым и при этом таким катастрофически не правильным и ледяным. Какузу ощутил, как где-то в глубине поднимается знакомое предчувствие неотвратимого пиздеца. На сердце было горько и солёно, как в мёртвом море. Тёплый пушистый кот когтями впивался в лёгкие и сердце, оставляя кровоточащие борозды, стучался головой в рёбра. В ушах гудел мчащийся на полной скорости экспресс «Шанхай-Пекин». Какузу чувствовал себя невыносимым идиотом. *** Разумеется, всё провалилось в тартарары. В тот самый момент, когда Какузу открыл эту чёртову дверь, Земля будто остановила своё рутинное вращение. Замерла Луна, висящая посредине неба безразличным холодным диском. Затих вездесущий ледяной дождь, так рьяно пытающийся перекинуться в снег. Какузу показалось, что даже его сердце застыло в предсмертном крике. Потому что мир плыл перед глазами слишком большими белыми пятнами, чтобы они оказались иллюзией. Потому что на его пороге стоял Хидан в белой офисной рубашке и строгих чёрных брюках. Мокрый до нитки. Потому что Мацураси трясло, как в эпилептическом припадке, он тщетно старался стоять ровно, опираясь плечом на гладкий бетонный косяк и оставляя на нём тёмное серое пятно. Парень цеплялся трясущимися пальцами за свою рубашку и смотрел так остро, что не нужно было даже прикасаться, чтобы уколоться. Потому что Хидан выглядел уже даже не ужасно. Он выглядел просто катастрофически — мертвецки бледным и таким неживым, словно привидение, готовое раствориться прямо на глазах или превратиться в сгусток эктоплазмы. Какузу проклял весь этот чёртов мир за тот миг, когда он открыл дверь и увидел Хидана на своём пороге. А потом послал на все четыре стороны ещё и ту секунду, когда Мацураси посмотрел на него так, что в груди защемило, словно сердце сжалось внутрь, перепрыгнув в другое измерение. Взгляд, слишком выцветший, слишком остекленевший и пустой, как пачка из-под сигарет у Какузу в мусорке. — Впустишь? — скрипящий надрывный шёпот на грани слуха мазнул по ушам Какузу подобно плети, отзываясь в голове болезненным свистом. Джионгу деревянно дёрнулся, развернул корпус, пропуская Хидана внутрь. В голове пустота звенела просто оглушительно, мысли роились где-то в районе затылка, подобные стекшей в лужу воде у порога. Хидан оторвался от косяка, пошатнулся и шагнул внутрь мимо Какузу. За ним тянулся ледяной шлейф ноябрьского дождя и вселенской скорби, воздух вокруг закручивался в спирали, колыхаясь от перепада температур, на полу остались мокрые следы. Хидан скинул кроссовки трясущимися руками, не оборачиваясь на застывшего в дверях Какузу, и прошёл в комнату, освещённую лишь работающим телевизором и экраном ноутбука на диване. Беспомощно огляделся и мрачно дёрнулся, когда Какузу наконец смог закрыть проклятущую дверь с громким хлопком. Воздух в помещении за миг натянулся, как расстроенная гитарная струна, звуча фальшиво до скрипа в подкорке. В гудящей тишине на пол упало несколько капель с хидановой рубашки, затем раздалось приглушённое клацанье зубов, и Какузу словно кто-то дал пинок под зад. Он дёрнулся с места неестественно быстро и вихрем пронёсся в сторону шкафа. Выгреб из него все имеющиеся чистые полотенца, коих было не так уж и много, и метнулся к замершему посреди комнаты, как дикий зверь в свете фар, Хидану. Какузу накинул одно большое полотенце ему на голову, а с другим застыл в нерешительности. Чтобы вытереть и разогреть тело парня, нужно было снять с него мокрую одежду. Джионгу потянулся к пуговицам на рубашке, но чиркнул по воздуху, потому что Хидан отпрянул как-то слишком резко и слишком злобно. Какузу удивлённо уставился на Мацураси, собравшего свои руки у себя на груди в защитном жесте. Вопросительно изогнул бровь. У них не было времени на выкрутасы. Какузу настойчиво двинулся в сторону Хидана, пятящегося к кухне, и замер, когда парень наткнулся на стол, лихорадочно озираясь. — Хидан, — слишком хрипло даже для себя пробасил Какузу, нелепо зависнув с огромным полотенцем в одной руке и с выброшенной вперёд второй. Хидан смотрел затравленно и испуганно. Какузу мягко продолжил, стараясь вложить в свой голос столько тепла и беспокойства, сколько у него, пожалуй, никогда и не было. — Тебя нужно немедленно согреть. А я не могу тебя вытереть, пока ты в рубашке. Я прошу тебя, — «я умоляю тебя», — если ты не хочешь, чтобы… Хорошо, я оставлю полотенце тут, — Какузу повесил махровую тряпку на диванный подлокотник и продолжил, — и пойду найду тебе одежду. Можешь, пожалуйста, раздеться и завернуться в полотенце, — Джионгу чувствовал, что разговаривает с Хиданом настолько медленно и бережно, словно боясь ранить его словами, но ничего не мог с этим поделать. Внутри него всё словно вопило, сосредоточившись на одной единственной цели — согреть, позаботиться, помочь. Эти буквы сияли неоновыми всполохами на лице Хидана, бликами от работающего телевизора. — Потом, пока ты будешь греться под горячей водой, я оставлю одежду около входа в ванную. И сделаю нам кофе. Ты слышишь меня? — ответный нерешительный кивок. — Ты будешь кофе? — ещё один кивок. Какузу тяжело выдохнул и отвернулся, нацелено шагая в сторону шкафа. За спиной послышалось влажное падение одежды, шорох ступней по полу, а затем тихий скрип двери в ванную комнату. Мужчина наконец расслабил закаменевшие от напряжения плечи и тяжело упал на пол, хватаясь руками за волосы. Всё, мать его, было очень плохо. Какузу не мог понять так много: как Хидан узнал его адрес; почему он, чёрт побери, пришёл к нему в час ночи без верхней одежды и мокрый до нитки; что у него, в конце концов, случилось такое, что он пришёл к нему? И последний вопрос так явно затмевал остальные два, что Какузу смог только устало выдохнуть и вслушаться в шум воды из ванной, сжимая в пальцах майку на груди. Сердце стучало как после марафона, стараясь выпрыгнуть из рёбер, очевидно, перетерев их по пути в мелкое крошево. Мужчина чувствовал себя выжатым, как половая тряпка, таким же подранным и старым, а ещё безумно уставшим. От всего того необъяснимого дерьма, что вплыло в его жизнь подобно ледоколу. Хидан протаранил весь его застоявшийся многовековой лёд, нацелено двигаясь в каком-то только ему известном направлении, а теперь просто взял и сел на мель, так и не добравшись до желанной цели. До чёртиков нелепо. Какузу на миг ощутил себя айсбергом, потопившим легендарный «Титаник». Мужчина выпрямил сгорбившиеся плечи, сжал подрагивающие пальцы в кулак и встал с холодного пола. Решительно распахнул дверцы шкафа. Ряды белоснежных рубашек смотрели на него из темноты с укоризненным холодом. Какузу вопросительно вскинул брови, словно удивляясь своей любви к разнообразию. Ну, должно же у него быть что-то кроме офисных рубашек. Должно же быть? Мужчина быстро пролистал в голове все вещи, которые недавно закинул в стирку, и пришёл к неутешительному выводу, что последняя чистая футболка сейчас была на нём. И не такая уж и чистая, если признаться. Какузу в надежде протянул руку в глубину полки, скользя рукой по чистому дереву и натыкаясь на одну-единственную вещь. Вытянув нечто из шкафа и повернувшись в сторону какого-никакого света, Джионгу лишь иронично хмыкнул. Он держал в руках тёмно-синие, купленные пару лет назад мягкие спортивные штаны. С пояса свисал ценник, надменно покачиваясь в разноцветных бликах телевизора. Какузу нахмурился, сорвал с вешалки первую попавшуюся рубашку, белую, разумеется, и направился в сторону ванной. Вода шумела, из-под двери по полу скользил горячий воздух. Джионгу оставил аккуратно сложенные вещи около ванной комнаты, и, следуя своему плану, направился на кухню. Внутри всё тянуло от напряжения, мышцы едва подчинялись, в районе живота скрутилась тугая жёсткая пружина волнения. В голове обречённо плясали различные невесёлые мысли, отскакивая от черепной коробки и отдаваясь в ушах мерным шелестом воды. Какузу двигался практически на рефлексах: наливал в чайник воду, доставал чистые кружки, насыпал кофе из большой стеклянной банки. Если бы мужчина смог сейчас реагировать чуть более ярко, он бы успел удивиться тому, что у него откуда-то взялось две кружки, а не одна. И он, разумеется, вспомнил бы, что одну из них он купил сам, а вторую ему подарили наигранно заботливые коллеги на один из дней рождения. Но Какузу не мог. Поэтому он просто на какое-то время завис, слепо уставившись в чашку и рассуждая о том, нужно ли насыпать Хидану сахар. А нужно ли ему молоко? Потому что молока у Какузу не было. В принципе почти никогда. Джионгу закрыл глаза, вдыхая терпкий кофейный запах и хрустя напряжёнными плечами. Провёл рукой по лицу, останавливая ладонь на нижней его части и закрывая рот, и широко распахнул глаза. Было тихо. Неестественно тихо. Из-за нарастающего гула в ушах, Какузу едва слышал, как скрипнула дверь из ванной и как она снова закрылась, едва различал вибрирующий рокот старенького холодильника справа и перестук капель за окном. Мужчина вцепился руками в столешницу, до боли сжимая пальцы и мысленно приказывая себе собраться. Он просто не мог сейчас взять и рассыпаться под давлением огромного количества вопросов и внезапно накативших переживаний. Ему было страшно от всего того напряжения, стянувшего его мышцы, липкого противного холода, скользившего от пола вверх по ногам и пробирающегося в лёгкие. Хотелось курить, но не получалось даже нормально дышать. Какузу услышал, как закипел чайник, и с силой стиснул зубы. Что бы за чертовщина ни происходила с Хиданом, нужно было сначала ему помочь, а потом уже лезть с расспросами. Или даже лучше не лезть. Джионгу повёл плечами, пытаясь сбросить навалившуюся вместе с усталостью тяжесть, и залил в кружки кипяток. Растворимый кофе недовольно зашипел. За спиной снова скрипнула дверь, по полу зашуршало эхо чужих шагов. Какузу чувствовал, как от каждого этого шага по его позвоночнику волнами поднимаются мурашки. В одно мгновение всё стихло. Джионгу стоял каменным изваянием, вцепившись одной рукой в столешницу, стойко терпящую такое обращение, а другой — в пластиковую ручку чайника. Он буквально мог чувствовать чужой колючий взгляд на своей спине, мог даже ощущать незримые волны холодного напряжения, перемешавшиеся с горячими, более реальными волнами, исходившими от только что вышедшего из душа Хидана. Какузу на миг стало дурно, перед глазами в темноте распустились яркие разноцветные всполохи, но мужчина нервно дёрнул губами, отпуская злосчастную столешницу, и, подключив всю свою решимость, медленно повернулся. С чайником в руке. Хидан выглядел странно и как-то потусторонне. Он стоял посреди проёма, отделяющего импровизированную кухню от остальной квартиры, освещённый мигающими всполохами телевизора по бокам, как какой-то дух. Белая рубашка, застёгнутая на все пуговицы, кроме верхней, висела на нём ужасно нелепо и едва светилась в темноте приглушённым голубоватым светом, спортивные штаны были подвёрнуты на щиколотках. Какузу быстро просканировал Хидана от босых ступней до открытой бледной шеи и столкнулся с жёстким настороженным взглядом. Мацураси быстро скосил глаза на руку мужчины, а потом вернул их к чужим глазам. Какузу отчаянно пытался вдохнуть. Он видел мокрые блестящие волосы, касающиеся бровей и почти закрывающие обзор; сжатые в тонкую полосу бледные даже в темноте губы; острые, напряжённые плечи; руки, утопающие в белой рубашке, стекающей до кончиков чужих едва дрожащих пальцев; широкие тёмные штаны и тонкие белые щиколотки. Внутри всё закручивалось ещё сильнее, давя снизу на лёгкие, мешая дышать. Какузу поставил несчастный чайник на не менее несчастную столешницу за спиной и нервно выдохнул. Глубоко вдохнул, собирая разбежавшиеся кусочки себя в кучу. Вокруг едва уловимо пахло заваренным кофе, хвоей и немного дождём, холодильник сбоку размеренно трещал что-то своё. Воздух на кухне трещал по швам от повисшего напряжения. — Мог бы хоть этикетку оторвать, — мягко прошелестел Хидан, разрывая молчание и вымученно улыбаясь. — Не было нужды. Кофе? — Да, не откажусь. Какузу протянул Мацураси одну из кружек, слепо надеясь, что рука не будет трястись. Проследил взглядом за шагнувшим вперёд Хиданом и ответно потянувшейся вперёд рукой, хватающей кружку за направленную в его сторону ручку. Какузу успел почувствовать жжение в ладони уже после того, как кофе плавно выскользнул из его рук, а Мацураси недоверчиво принюхался. В голове царил хаос. Кто-то истерично бегал туда-сюда, выдирая волосы и вопя что-то неразборчивое о нелепости диалога и ситуации в целом. Хотя, когда с Хиданом было по-другому? Проклятая столешница, на которую Джионгу опирался бёдрами, казалась единственной реальной вещью в помещении. Она была твёрдой, холодной и привычной. Всё остальное отдавало искрящей ноткой безумия. Хидан отпил небольшой глоток, скривился и опустился на стул. Осмотрелся, цепляясь взглядом за выключатель, располагающийся около гудящего холодильника. Какузу медленно повернул голову в ту же сторону. Прокашлялся и спросил: — Включить свет? — Твой дом, включай, если хочешь, — холодно бросил Хидан, вцепляясь в край стола пальцами и с равнодушием выдыхая в чашку. Его голос эхом прокатился по комнате, оседая в лёгких Какузу неприятной тяжестью, как после нескольких выкуренных подряд сигарет. — Мне всё равно. Джионгу пожал плечами, отрывая своё тело от спасительной кухонной тумбы, и, прося кого-угодно о том, чтобы не шататься, дошёл до холодильника и чиркнул выключателем, как зажигалкой. Лампа позади мигнула и робко загорелась. В воздухе повис мягкий жёлтый свет. Какузу вернулся к столу и сел напротив Мацураси. Мыслей в голове не осталось, лишь вязкая туманная жижа скользила по нервам, отзываясь болью в конечностях. Хидан сдавливал ладонями кружку, обхватив её пальцами, горбился и смотрел крайне агрессивно. Какузу не хотелось начинать этот разговор. Ему, если честно, не хотелось начинать никакой разговор, и, вообще, не хотелось что-либо начинать. Он хотел вернуться в спокойное удушливое лето без Хидана и сопутствующих ему проблем. Он хотел понять, что происходит, но очень сильно не хотел это узнавать. В стёкла застучал шумный осенний ветер, колко вбиваясь в них дождевыми каплями. Какузу закрыл глаза и помассировал переносицу. Зацепился пальцами за кружку, стараясь найти хоть какой-то якорь, и обречённо отхлебнул кофе, обжигая язык. Жидкость была горькой, ужасно горячей и нестерпимо отвратительной. Мужчина посмаковал на языке неприятный вкус и, поставив кружку и сцепив руки перед глазами, посмотрел из-за них на Хидана, притаившегося на втором стуле. Мацураси сидел, оперевшись на край стены, пил горячий кофе, морщась после каждого глотка, и старался выглядеть обманчиво расслабленным. Его пальцы, обхватившие кружку, были чуть ли не зелёные от того, насколько сильно он их сжимал, а взгляд метался между различными предметами интерьера, нацелено не пересекаясь с Какузу. Джионгу рвано кашлянул, стараясь привлечь внимание. Когда Хидан резко повернул голову и уставился на него острым недовольным взглядом, у Какузу внутри всё похолодело. Дрожь пробежала от груди до ступней, разгораясь внутри пожаром. Какого, в конце концов, чёрта? Этот наглый самодовольный пацан припёрся в его дом посреди ночи, мокрый и бледный, как труп, потратил его горячую воду, оделся в его одежду, пил его кофе и, сидя за его кухонным столом, умудрялся ещё и так злобно смотреть, словно обвиняя во всех мировых катастрофах. Немыслимо. Какузу уже готов был взбелениться от вспыхнувшей в районе живота злости, но успел вовремя залить ещё не разгоревшийся пожар очередным глотком отчего-то противного кофе. Прижался губами к сцепленным пальцам и прерывисто вдохнул. Спокойствие. Хидану, очевидно, не очень хорошо, раз он припёрся в его дом посреди ночи, мокрый и бледный, как труп, и теперь умудрялся так злобно смотреть. Вернее, ему очень и очень хреново. А если Какузу сейчас на него сорвётся и, не хватало ещё, накричит, их шаткие, непонятные взаимоотношения рассыпятся, как карточный домик. Джионгу заставил себя поднять взгляд и посмотреть на Хидана по-другому. Как на несчастного, испуганного мальчишку, которым он, по сути, и являлся. Мужчина глотнул ещё кофе и отставил кружку подальше, откашливаясь и проводя языком по зубам, морально подготавливая себя к предстоящему разговору. — Не нравится кофе? — в итоге выдал Какузу, мысленно давая себе подзатыльник. Слова вырвались сами по себе. — Он горький, — Хидан скривил лицо и сделал ещё глоток, ставя на стол уже пустую кружку. — Тогда зачем ты его весь выпил? — вопрос был резонный и более чем логичный. Мацураси смутился, а затем взъершился, как готовый к драке кот. Какузу вопросительно вскинул бровь, словно повторяя свой вопрос. — Он был горячий, а мне холодно. Это единственная причина, — парень сморщил нос и бросил в Какузу кривой полуулыбкой, отворачиваясь. Джионгу стало до жути смешно, и он едва успел подавить почти вырвавшийся изо рта смешок, прикусывая губу и жмурясь. До чего же забавное у парня было лицо — как у обиженного пятилетнего ребёнка. В голове вспыхнули яркие картинки, скалясь из глубин памяти острыми шипами. Какузу нервно мотнул головой и зацепился взглядом за покусывающего нижнюю губу Хидана. Этот пацан… — Ну ладно, предположим, — продолжил мужчина, всё-таки выдавливая из себя смешок и неровную мягкую улыбку. Хидан посмотрел на него настороженно. — А откуда, скажи мне, ты узнал мой адрес? Я его никому не говорил. Звучало, как обвинение в преследовании. Мацураси весь словно превратился в тугую пружину, поскрипел сильно сжатой челюстью, провёл языком по сухим искусанным губам. Глаза заметались по комнате, словно ища спасения. Какузу захотелось побиться головой об стол. Если Хидан сейчас вскочит и убежит — будет очень хреново. Но парень не убежал. Он только нервно поёрзал, поскрипел зубами, о чём-то размышляя, и стрельнул в мужчину откуда-то всплывшим хитрым взглядом. — Не скажу, — Мацураси показал язык, всё больше напоминая Какузу пятилетку, и ехидно ухмыльнулся. В этот раз сдержать смешок не удалось, и Джионгу под пристальным недовольным взглядом рвано рассмеялся. Почему-то от этого висевшее между ними напряжение исчезло, вытекая вместе с нездоровым смехом. Воздух вокруг словно осел, успокаиваясь и переставая давить на лёгкие. В комнате мягко шуршал чужими голосами телевизор, бросая на бок Хидана тусклые разноцветные блики. Какузу внезапно стало очень спокойно. Видимо, предел абсурда был достигнут, и всё происходящее перестало вызывать у него удивление. Мацураси в его квартире перестал смотреться холодным, замкнутым изваянием. Парень опустил плечи, прикусил нижнюю губу и смотрел как-то непонятно, цепляясь пальцами друг за друга. В этом взгляде не было ни злости, ни веселья, ни одной из его многочисленных неприятных эмоций. Только что-то вроде покоя. Какузу отсмеялся и мягко глянул в сторону Хидана. Чёрт побери, два идиота. И ситуация нелепая до ужаса. — Какой же ты идиот, — озвучил свои мысли Какузу и с наигранной злостью посмотрел на парня. — Кто бы говорил, — не удержался от шпильки Хидан и ухмыльнулся. Ухмылка отчего-то получилась непривычно мягкой и ни капли не противной. Джионгу растерял весь свой запал поговорить о случившемся. О происходящем? Ему не хотелось рушить такое необходимое им обоим спокойствие, неровно колыхающееся в комнате. Новой волной накатила позабытая на время усталость, надавила на плечи и глаза, отозвалась тугой болью в спине и ногах. Словно почувствовав это, Хидан зевнул и тягуче потянулся, вытягивая руки над головой. От натяжения вторая пуговица на его рубашке расстегнулась. Какузу заметил это слишком быстро даже для себя, отчего-то цепляясь за неё взглядом. Мацураси вернулся в исходное положение и почесал ключицу, отгибая край рубашки и всматриваясь в застывшего Какузу с вопросительно поднятой бровью. Прежде чем рубашка вернулась на своё место, мужчина заметил на чужой груди что-то тёмное, выделяющееся на бледной коже слишком ярко. Внутри черепной коробки что-то вспыхнуло, подобно сигнальному факелу, но он не обратил на это внимания, уже перегибаясь через стол и протягивая руку к чужому телу. Контролировал себя Какузу в данный момент едва ли. Хидан дёрнулся назад, пытаясь увернуться от чужой руки, но врезался лопатками в спинку стула и, выдохнув, замер, когда Джионгу отогнул край рубашки. — Подожди, что это у тебя?.. — договорить Какузу не смог. Всё вокруг словно застыло в этот миг, внешний шум ушёл на второй план. Разум отключился, будто кто-то нажал на кнопку «выкл», лишь выхватывая из памяти старые, давно закопанные воспоминания, выбрасывая их на поверхность, подобно извергающему лаву вулкану. Внутри всё закипело, в ту же секунду покрываясь коркой льда. Какузу не понимал, что он чувствует — ярость, отчаяние, боль, удивление, ужас или ненависть. Всё сразу. Эмоции наслаивались друг на друга, вспыхивая как квазары, мгновенно тухли, погребённые под новыми. Кислород в лёгких кончился, но мужчина никак не мог заставить себя вдохнуть. Ему не хотелось дышать, не хотелось вспоминать всё то, что он с таким трудом смог забыть. Хидан замер, словно статуя, на его ничего не выражающем лице широко распахнутые фиолетовые глаза отливали ужасом. Он так же боялся дышать, но в груди щемило, кружилась голова, и парень надрывно вдохнул, вырывая себя и Какузу из оцепенения. Джионгу оторвал взгляд от его груди и посмотрел в глаза. В них плескался ужас вперемешку с удивлением. — Что ты… — скрипуче начал Хидан, но не смог закончить, давясь вдохом, так как Какузу резко толкнул его в грудь, отпуская зажатую между пальцами рубашку. Мацураси пошатнулся на стуле, но удержал равновесие, — Эй, я мог упасть, какого чёрта? — в голосе сквозило зарождающейся истерикой, громкость плясала, как и тембр. Парень поднялся со стула. — Убирайся, — прошипел Какузу, отворачиваясь от Хидана, и попытался выровнять дыхание, цепляясь руками за край столешницы. — Что? — прозвучал сзади тихий голос, и Джионгу развернулся. Внутри всё кипело от злости, перемешавшейся с дикой болью. Лёгкие горели от нехватки кислорода, тело не слушалось. Какузу едва держал себя на ногах. Перед глазами Хидан стоял посреди его кухни, абсолютно растерянный и сбитый с толку. Он не мог ненавидеть его. Но при этом ненавидел. Всё его естество трещало по швам от сдерживаемой ярости, пальцы до скрипа сжали несчастную столешницу. — Я сказал, убирайся из моего дома, — прорычал Какузу, сам не узнавая своего голоса, — Вон отсюда, — он бы уже кричал, если бы хватало на это сил. Гнев, усталость, бессонница, боль навалились одним скопом, мечтая погрести его тело под своим неподъёмным весом. Хидан секунду стоял, как вкопанный, широко распахнув глаза и раскинув руки в разные стороны. Его кадык нервно дёрнулся, во взгляде полное непонимание сменилось сначала обидой, потом злостью, потом отчаянием. Эмоции расцветали на его лице с удивительной скоростью, сменяя одна другую, как застывшие картинки. Единственное, на что Какузу оказался способен — угрожающе нахмуриться и мотнуть головой в сторону входной двери. До Мацураси наконец дошло. Парень вздрогнул, резко развернулся на пятках и быстро прошагал в сторону выхода. Послышался шорох надеваемых кроссовок, а за ним — громкий хлопок закрываемой двери. Какузу обессиленно опустился на пол, скользнув спиной по тумбе, закрыл руками лицо и надрывно закричал. *** Джионгу не мог понять, как и почему всё случилось именно так. Мужчина сидел на полу кухни, слепо уставившись на кружку с недопитым кофе, и думал о том, где же он свернул не туда. Положив запястья на колени и откинув голову на дверку тумбы, он дышал тяжёлым воздухом и всё никак не мог надышаться. Кислород нехотя проскальзывал в его лёгкие, оседая в них, как сигаретный дым, и выходил с рваным шелестом. Сбоку привычно трещал холодильник, в зале какой-то новостной канал вещал о чём-то непременно важном. Дождь за окном усилился и стучал с по истине варварским остервенением. Какузу смотрел на недопитый кофе и пытался собрать свой разум воедино. Чтобы он стал таким же целым, как эта чёртова кружка. Не получалось. Разрозненные мысли цеплялись за острые края сознания и срывались в пропасть, каплями падая в бушующее море. Воспоминания роились, выползая наружу, расталкивая своими скользкими телами всё остальное. Какузу уже не мог им сопротивляться. Перед глазами всё ещё стояла оголённая хиданова грудь с впаянным в его кожу проклятым знаком. Мужчина зажмурился, отгоняя подступающие злые слёзы, и сжал кулаки. Словно получив беззвучный сигнал, воспоминания хлынули, накрывая Какузу подобно цунами. Яркие, слепящие, выжигающие. Бесчисленные дни, проведённые в мыслях о смерти и ненависти ко всему вокруг. Изуродованные тела, встающие перед глазами изумительно чётко даже спустя столько лет. Газетные статьи и бесконечные новостные сводки, прямые репортажи и заходящие в тупик расследования. А потом — очередные новости и огромные шокирующие цифры. Газетные вырезки и всплывающие окна новостей почти на всех сайтах. Та лёгкость, которая когда-то саваном легла на какузово сердце, оказалась нагло сорвана какой-то случайностью. Потому что если весь этот ужас мог начаться снова — Джионгу не хотел здесь оставаться. Больше не хотел быть свидетелем всего того ужаса, следующего за этим знаком подобно тени. Мужчина стукнул кулаком по полу, а головой по тумбе, проклиная услужливую память, не желающую подчиняться. Хотелось курить, напиться и сдохнуть. Именно в таком порядке. Какузу напряг всю свою волю и медленно открыл глаза. Из-за того, что он слишком старался зажмуриться, и из-за тускловатого жёлтого света комната заплясала разноцветными бликами, отражаясь в висках головной болью. Перед взором всё ещё стояла кофейная кружка, отодвинутая к стене. Рядом с ней стояла другая с приторно милой надписью «лучшему сотруднику». Какузу фыркнул, вздыхая и отталкиваясь от пола. В ладони стреляло, поясница отдавалась тягучей болью. Всё тело словно скрутили, как тряпку, а потом вывернули и порвали на кусочки. Мужчина неуклюже поднялся на ноги, опираясь о кухонную тумбу, и, пошатываясь и цепляясь за стены, дошёл до коридора. Закрыл на ключ входную дверь, развернулся и столкнулся с очередным приступом воспоминания. В нём красивая хрупкая женщина улыбалась, вытирая мокрые руки полотенцем, и радовалась его возвращению. В нём было другое время суток, другая комната, другой дом и другая жизнь. Реальность обрушилась, как обычно, резко и болезненно. Громкой руганью за стеной и звоном чужой бьющейся посуды. Какузу слышал в этом звуке перезвон своей разбивающейся жизни. Снова. Он схватил с тумбочки сигареты, быстро и размеренно прошаркал в спальню. По ушам проехался шёпот телевизора, на несколько секунд блики скользнули по лицу. Какузу дошёл до окна, закурил и уставился сквозь мутное стекло на стену холодного ливня. Тело казалось чужим, дым клубился белым туманом, растекаясь по оконной раме, дождь шумел подобно телевизионным помехам, за стеной кто-то оглушительно кричал на два голоса и настойчиво разбивал что-то стеклянное. В комнате было так же пусто и холодно, как у Какузу на душе. Мужчина опустился на край кровати и спрятал лицо в ладонях, зажимая сигарету между пальцами. «Джионгу, чёрт тебя дери, прекрати мне звонить посреди ночи! Что? Репортаж? Да, я… Да, видел. Что? Нет, я не могу сейчас с тобой встретиться. Не могу, твою мать, сейчас три часа ночи, у меня все спят! Да, прости, я… Да, я понимаю. Извини, не подумал. Хорошо. Хорошо, я одеваюсь и выхожу. Встретимся у бара. Теперь всё наладится. Да, давай». «Ты что? Ты рад, что они?.. Да как ты можешь, они ведь тоже люди! Немного не такие, как мы, но люди всё же… Нет, Какузу, подожди…» «Сегодня вечером полиция и специальная служба безопасности смогли обнаружить место проведения известных серийных преступлений. Как сообщают следователи, когда опергруппа прибыла на место, все преступники уже были мертвы. Среди них, по приблизительным данным, около трети — женщины, и около двадцати человек — дети до восемнадцати лет. Все они, по первичным заключениям, совершили массовое самоубийство. Ведётся более тщательное расследование произошедшего». «Какузу, ты видел новости? Всё закончилось. Спустя столько лет всё… Ты пьян? Сколько ты выпил? Чёрт побери, с кем ты там вообще? Не говори мне только, что пошёл напиваться в одиночку! А? А, хорошо. Да, я приеду за вами через полчаса, никуда не уходите». Какузу открыл глаза. Перед взором всё плыло, щёки были мокрыми и солёными, за окном сверкала молния. Мужчина глубоко затянулся и задержал дыхание. Лёгкие и горло нестерпимо жгло. Джионгу выдохнул белёсый дым в потолок и потушил сигарету о край прикроватной тумбы. Дерево недовольно зашипело. Бычок отправился в пепельницу, прочертив в воздухе кривую дугу. За стеной всё затихло. Какузу открыл тумбочку и достал с нижней её полки пыльную бутылку виски. Жидкость отливала золотом и осуждением. Джионгу разом вспомнил все те дни, проведённые в обнимку с бутылкой крепкого алкоголя, на время заглушающего нескончаемое отчаяние и топящего в себе злость, отчаяние и мысли о смерти. Вспомнил все те утра, встречаемые в похмельном бреду, когда жить хотелось ещё меньше, а не просыпаться — ещё сильнее. Потом он вспомнил чужие сочувствующие и понимающие взгляды, потом их же — осуждающие, разочарованные, смирившиеся. Джионгу поставил бутылку на место и закрыл тумбочку. Он пообещал себе. Новая жизнь — новые правила. И даже не смотря на то, что старая травма так резко ворвалась в его привычные унылые будни, она не сможет заставить его вернуться к прежнему. Какузу потёр ладонями лицо и опустился спиной поперёк кровати. Закрыл глаза, вспоминая всё то, что так хотел забыть. Родные лица, улыбки, весёлый детский смех. Редкие ссоры и хмурые взгляды. Походы в парк и по магазинам, покупку нового (старого) дома, спор о выборе обоев, подборе мебели. Какузу вспомнил всё так ярко, словно это случилось вчера. Словно не было огромного расстояния, измеряемого не только километрами, но и невесомым временем; не было всей той боли, горечи и пожирающего изнутри отчаяния; не было похорон, чёрных одежд и холодной земли; не было осточертевших сочувствующих взглядов и всеобщей жалости. Воспоминания текли нескончаемым потоком, отзываясь в груди колючей болью. Она была тупая, поэтому резала медленно и с натяжкой, разрывала ткани вдоль и поперёк, цепляя лишнее и вырывая мешающие куски. Рёбра ломило, саднило от никотина и нехватки воздуха лёгкие. Мужчина пытался дышать, урывая кислород с остервенением утопающего, стирал запястьями текущие на простынь слёзы и до боли стискивал зубы, стараясь не издавать лишнего шума. За окном грохотал гром, то и дело сверкала молния. Дождь лил всё той же безразличной угрюмой стеной, задуваемый ветром в чужие окна, звенящий по стеклу с привычным равнодушием. Соседи за стеной, кажется, легли спать, отклонившись от своего обычного маршрута. Гудел на кухне старый несчастный холодильник, в зале шипел новостями телевизор. Ночь плавно перетекала в промозглое неприятное утро. *** Разбудило его солнце, настойчиво пробивающееся через окно и врезающееся в глаза. Во рту кофе смешался с табаком, создавая невыносимо мерзкий вкус, поясница болела, ноги затекли от неудобного положения. Какузу обнаружил себя скрученным на полу около кровати, цепляющимся рукой за ножку тумбочки. Очень хотелось есть. Замечательно. Мужчина полусонно оглядел комнату в поисках телефона, но наткнулся лишь на работающий телевизор и открытый ноутбук. Едва разгибая затёкшие конечности, Какузу поднялся, хватаясь за мебель, и пару раз похрустел позвоночником и плечами. Стало лучше. Телефон обнаружился на кофейном столике, услужливо указав послеобеденное время. Джионгу проспал почти десять часов. В воздухе стоял запах дыма и, отчего-то, его хвойного шампуня. Какузу почесал живот, зевнул и направился в ванную. Было холодно. Шампунь стоял на раковине, а на крючке висели два лишних полотенца. Воспоминания о прошлой ночи вспыхнули в памяти, рассекая своими острыми боками разум. Хидан был здесь. В его квартире. Он был мокрый, разбитый и несчастный. Он вымылся в его душе и надел его одежду. Пил его кофе и улыбался. А потом… Какузу открыл кран и, зачерпнув холодной воды, умылся, потёр ладонями колючие щеки и зажмуренные глаза. Поставил руки на раковину и посмотрел на себя в зеркало. Волосы растрепались, торча в разные стороны и спускаясь к плечам неровными волнами; под глазами залегли синеватые тени; мятая футболка съехала набок. Видок так себе. Внутри, как и снаружи, было погано. А потом… потом Какузу увидел то, что мечтал не видеть больше никогда в своей жизни. Вписанный в круг треугольник, выжженный на чужой коже, мог значить только одно. Ещё ничего не кончилось. Ничего, мать его, не кончилось. Джионгу с размаху стукнул сжатым кулаком по раковине. Удар прокатился по руке болезненными всполохами, эхом отзываясь в плече. Послышался треск и грохот отколовшегося куска раковины. Кафель окрасился в багрово-красный. Какузу посмотрел на стекающую по руке на пол кровь и весь сжался. Боль была ужасная, но она не приносила ни удовлетворения, ни облегчения, ни спокойствия. Не глушила ту, другую, поселившуюся в районе рёбер и раздирающую органы на маленькие кусочки. Боль была острой, иголочками пронизывающей руку и вытекающей наружу вместе с кровью. Джионгу сглотнув вставший в горле комок и подставил руку под холодную воду, смывая кровь и остужая кожу. Порез оказался небольшой, но болело так, словно сломались кости. Какузу осторожно покрутил запястьем, подвигал пальцами, но больнее не стало. Одной проблемой меньше. Мужчина замотал руку в небольшое полотенце, вытер им же лицо и вышел из ванной. На кухне всё ещё горел свет, едва различимый из-за скользящего по комнате послеобеденного уходящего солнца. Какузу поджёг сигарету и налил в пустую чашку кипячёную воду из чайника. Отхлебнув безвкусной жидкости и посмотрев на надпись на кружке, Джионгу почувствовал себя ещё хуже, чем было. Хотя, казалось бы, куда уж хуже. Лампочка над головой трещала, холодильник тихонько гудел в углу, по не устающему телевизору снова крутили какие-то новости, возможно даже, что вчерашние. В голове у Какузу что-то щёлкнуло, но мысль не задержалась, улетая куда-то на заднюю сторону сознания, подавляемая вспыхивающими картинками прошлого. Джионгу нахмурился и замер. Посмотрел на кружку, кое-как зажатую в замотанной в полотенце руке. Не то. Повернулся и уставился на телевизор. Мысль загорелась снова, как лампочка накаливания, нагреваясь и становясь ярче. Какузу поставил чашку на стол и нервно прошёл в зал. Новости. Ну, разумеется. По спине прокатился холодок, в ушах зазвенело. Мужчина бросился к ноутбуку, валяющемуся на диване, неуклюже сел, стукнувшись ногой о журнальный столик. Компьютер был горячий и шумел почти как турбина, выплёвывая воздух и обжигая бедро. Какузу сохранил все недоделанные документы и, свернув их, вышел в интернет. Размотал полотенце и, бросив косой взгляд на немного застывшую на ране кровь, занёс пальцы над клавиатурой. Замер. Готов ли он снова окунуться в тот ужас, не отпускавший годами? Ради чего? Лампочка в голове настырно горела, освещая мысли и заставляя шестерёнки работать. Что-то во всём этом не складывалось. Мужчина начал поиск с новостных сайтов, пытаясь найти там нужные года. Перед глазами мелькали бесчисленные статьи об изуродованных жертвах, найденных на кладбищах, и о безуспешных витках расследований. По этим статьям было заметно, как все отчаялись найти виновника. Сухие выжатые факты и ни капли чего-то ещё. Какузу долистал до первого нужного упоминания. В статье говорилось о найденных на городском кладбище трупах трёх человек. Изуродованные тела, непонятные кровавые символы на земле. Тогда это приняли за чокнутого маньяка. Пока история не начала повторяться. Джионгу сглотнул подступающую к горлу тошноту и прокашлялся. Он прекрасно знал, через сколько статей он найдёт то, что искал, и ему не хотелось смотреть на это снова. Пересилив себя и задержав дыхание, Какузу пролистал немного вверх и уставился на нужную статью. Стараясь не вчитываться в написанное, мужчина посмотрел вниз на дату публикации. Статья была выложена пятнадцать лет назад, что не стало для Джионгу открытием. Но шестерёнки в мозгу заработали, ставя мужчину перед незыблемым фактом — пятнадцать лет назад Хидану было семь лет. Семь чёртовых лет. Он никак не мог принимать во всём этом участия. Какузу устало выдохнул и потёр переносицу. Голова раскалывалась от боли и кружащих в ней невесёлых мыслей и догадок. Значит, тогда, когда всё закончилось, ему было семнадцать. Спустя чуть больше десяти лет после первого случая. Какузу начал листать вверх, ища статьи нужного года, одни из последних по данным ключевым словам. Нужная выделялась среди всех остальных непривычно огромным заголовком, здоровенными чёрными буквами разрезающим страницу на «до» и «после». Джионгу открыл статью и начал вчитываться. «Долгие годы неизвестности подошли к концу», «прекрасная работа следователей», «огромное количество жертв», «никто и не мог предположить, что преступная организация настолько многочисленна», «треть — женщины, около двадцати — дети до восемнадцати лет», «полиция застала на месте лишь поле трупов, утопающих в их собственной крови», «единственный выживший отправлен в реанимацию в тяжёлом состоянии». Какузу застыл. «Единственный выживший». Никакой конкретики, никаких уточняющих данных. Но если… Мужчина закрыл статью и просмотрел следующие несколько, пока не дошёл до последней. О выжившем больше ничего не сообщалось. Ни единого факта или упоминания. Только соболезнования, соболезнования и немного радости от того, что преступники наконец пойманы. Ну, как, пойманы? Скорее, мертвы. Так возможно ли такое, что?.. Нет, нет, нет, что за бред. Все события произошли в другом городе за много километров отсюда. Тогда как бы он смог оказаться здесь? Это казалось если не ошибкой, то какой-то магической случайностью. Но это был единственный возможный вариант. По крайней мере, наиболее безобидный. Потому что в то, что эта дрянь расползалась так далеко, что затронула настолько отдалённые города, верить категорически не хотелось. К тому же, судя по новостям, все происшествия ограничивались одним городом. А это значит, что других вариантов не было. Но, если всё так, то… Какузу отложил ноутбук в сторону и, вцепившись руками в волосы, сполз по дивану вниз. Посмотрел в окно. Солнце почти зашло, окрашивая комнату в неяркие жёлтые тона, отражаясь от блестящих поверхностей. Какой удивительно солнечный день среди беспроглядной осенней мороси. Ведь если всё так, то… Он выгнал его посреди ночи. В ливень. Без верхней одежды. Какузу отчаянно застонал, проклиная себя за всё на свете. Чёрт побери. Мацураси ведь не просто так пришёл к нему. Ему было хреново. Очень, очень хреново. И он пришёл к нему. Потому что, видимо, идти ему было больше некуда. И если он действительно тот «выживший», то у него действительно больше никого нет. И он его выгнал. Какузу побился головой о мягкую диванную обивку и зашипел, зацепившись краями раны за спутанные волосы. Нужно было что-то делать. И, чем скорее, тем лучше. Но что? Джионгу поднялся, прошёл в сторону спальни и расчесал сбитые колтунами волосы. Открыл шкаф и вытянул из него чёрные рабочие штаны. Наскоро переодевшись, схватил с журнального столика телефон и сигареты, вышел в коридор и замер. А куда он, собственно, должен идти? Какузу знал лишь крайне приблизительный адрес, а стучаться в каждую дверь, беспокоя весь район, не очень продуктивно. — Твою мать, — выдохнул Джионгу, опускаясь прямо на пол и прислоняясь спиной к стене. Глубоко подышал, размышляя. Мозг работал, как старые заводные часы. Идея возникла безумная, но единственная. Какузу достал убранный в карман штанов телефон и открыл контакты. Набрал один из немногих сохранённых номеров и поднёс трубку к уху. Послышались длинные равномерные гудки. Спустя почти две ужасно долгих минуты гудки прервались, и в телефоне послышался чужой хрипловатый голос. — Джионгу, — прохрипел в трубку Узумаки и замолчал, ожидая реакции. — Нагато, извини за столь внезапный звонок, но у меня вопрос не по работе. Очень срочный. И очень… странный. — Ну? — Нагато вздохнул, явно ни капли не удивлённый звонком. Словно люди звонили ему без причины каждый божий день в любое время суток. Хотя, всё возможно. На фоне послышался приглушённый женский голос и звон посуды. Узумаки зашуршал дыханием и крикнул в сторону что-то неразборчивое. Какузу прокашлялся, собираясь с мыслями, и облизал пересохшие губы. — Просьба странная, как я уже сказал. Но мне срочно нужен адрес одного человека. Я знаю, что такую информацию обычно не… — Только не говори мне, что этот человек — Мацураси, — Нагато выдохнул устало и как-то обречённо. — Да, а как ты узнал? — Какузу удивился. Опустил напряжённый плечи. Неужели всё так просто? В телефоне послышался очередной усталый вздох и надрывный кашель. Потом — шаги и какое-то шуршание. Нагато вернулся в разговор с кашляющим смешком. — Я скину адрес по смс. И не удивляйся, что я так просто его тебе дам. Просто кое-кто мне уже звонил вчера примерно в то же время. Разберитесь, пожалуйста, с тем, что у вас там происходит. И побыстрее. А то я устал смотреть на ваши кислые рожи. Больше ничего не нужно? Какузу помотал головой, на секунду забыв, что мужчина его не видит. Нагато бросил трубку. Через несколько секунд Какузу пришла обещанная смс. Джионгу уставился на неё, как на святой Грааль. Поражающий своей абсурдностью разговор с Узумаки мгновенно затерялся среди других беспорядочных мыслей. Какузу вскочил с пола, не обращая внимания на прострелившую болью поясницу, стряхнул ноги, обулся, накинул привычное осенней пальто и выскочил из квартиры, по пути вызывая такси. Машина приехала почти сразу, видимо, находилась где-то неподалёку. Какузу назвал адрес и уставился невидящим взглядом в окно. Мимо проносились загорающиеся к вечеру вывески магазинов и многочисленные прохожие, радующиеся одному из немногих тёплых солнечных деньков. Город жил своей привычной многоликой жизнью, копошась гуляющими людьми, шумя сигналами машин и руганью, дыша выхлопными газами и подступающим холодом. Город ёжился по углам бездомными животными и бездомными людьми, танцевал уходящим солнцем на крышах и щетинился облезлыми чёрными, будто обугленными, деревьями. Какузу думал обо всём том, что пережил за последние пятнадцать лет, и не чувствовал почти ничего. Словно внутри всё прогорело, оставив после себя только мигающие красным угольки. Воспоминания отзывались в мутных, скользящих мыслях равномерным повторяющимся эхом. Счастливые моменты перемешались с грустными, время «до» мерно слоилось между временем «после». Чудеса человеческого разума. Даже вездесущая тупая боль куда-то отступила, устав подпиливать истончившиеся какузовы нервы. Джионгу думал обо всём том, что за последние пятнадцать лет пережил Хидан, и боялся даже представить. Он вспоминал выжженный на его груди символ и больше не испытывал ненависти. В голове возникали лишь мысли о том, насколько это должно было быть больно. Больнее, чем когда-либо было телу Какузу. Больнее, чем было его душе? Можно ли сравнивать боль душевную и боль физическую? Может быть да, а может быть и нет. У Какузу получалось не очень. Он знал, как справляться с болью душевной, но как с телесной — не особо. От ран внутри спасал алкоголь, наркотики и работа. От ран снаружи — только время. Джионгу думал о том, что ему сказать, когда Хидан откроет дверь. Если он откроет. По спине пробежался неприятный холодок, и мужчина посильнее закутался в плащ, словно это могло помочь. Таксист посмотрел на него скептически. Включил посильнее печку и прибавил громкости радио. Заедающей пластинкой крутился какой-то старенький блюз. Какузу натянуто улыбнулся. Ужасно хотелось есть, живот скручивался от голода, но останавливаться не хотелось ни на секунду. Пока Какузу управляло что-то, ему неподвластное, видимо, отчаяние или чувство вины, необходимо было двигаться дальше. Такси остановилось около невысокого дома с разместившимся на первом этаже маленьким продуктовым магазином. Под небольшим навесом лежал, ощетинившись боевыми шрамами, ухоженный рыжий кот. Взирал с любопытствующим равнодушием. — Приехали, — пробасил таксист, кивнув в сторону здания, и развернулся на сидении. Какузу положил в протянутую руку нужную сумму и неуклюже вылез из машины. На улице было промозгло из-за прошедшего ночью дождя, но не холодно. Воздух стоял сырой и тяжёлый, заполненный выхлопными газами и давящей на плечи атмосферой. Какузу сверился с адресом по навигатору и попытался понять, где вход в жилую часть дома. Заметив неширокий проём между зданиями, Джионгу смело направился в ту сторону. Кот проводил его ленивым подбитым взглядом. Проход оказался выложенным крупным кирпичом и увитым никак не желающим сдаваться на волю холодам плющом. По стенам шли произвольной сеткой его тёмные жёсткие лозы. Проулок закончился небольшим уютным двориком, обустроенным и ухоженным. На скрипучих качелях сидел чей-то одинокий ребёнок и глядел на Какузу с опаской. Джионгу прошёлся вдоль дома, ища вход во второй подъезд. Домофона не было, только простая железная дверь без каких-либо замков. Не веря в свою удачу, Джионгу коснулся холодной ржавой ручки и дёрнул её на себя. Дверь недовольно скрипнула, но открылась, и Какузу зашёл внутрь. Оставалось подняться на второй этаж и постучать в нужную квартиру. У мужчины всё внутри осело, приковывая к полу. В горле разом пересохло. Отчаянно захотелось курить. В подъезде мерно светил тускловатый белый свет, исходивший от запылённой спиралеобразной энергосберегающей лампочки, прикрученной между дверьми. Стены были выкрашены в приятный голубоватый цвет, краска даже нигде не облупилась. Ступеньки уводили вверх ровной каменной дорогой. Какузу внезапно стало не по себе. Он так и не смог придумать, что же сказать, чтобы его тут же не послали. А в импровизации мужчина никогда силён не был. Очень не вовремя о себе напомнил пустой желудок. Джионгу сделал неуверенный шаг на ступеньку и не смог остановить своё тело прежде, чем добрался до второго этажа. Здесь было темнее, желтоватая лампочка одиноко свисала с потолка, несильно покачиваясь из стороны в сторону, и изредка мигала. Дверь с нужным номером отливала холодным тёмно-коричневым железом. Какузу переступил с ноги на ногу, потёр ноющую ладонь и выдохнул в воздух облачко пара. Вытянул руку и нажал на неприметный чёрный звонок. За дверью послышалась громкая трель. Что-то упало и со звоном разбилось. Какузу успел мысленно спросить себя о том, почему за последние пару дней вокруг него столько всего разбивалось, прежде чем дверь открылась. Хидан стоял на пороге в мятых серых штанах и уже знакомом ярко-красном вязанном свитере, спускающемся по рукам до самых пальцев. Абсолютно разбитый и сломанный, как фарфоровая кукла. Учитывая бледную, отливающую болезненной серостью кожу, сравнение оказалось удивительно точным. Под выделяющимися в полутьме фиолетовыми глазами темнели не менее фиолетовые тени, отливающие по краям жёлтым, как синяки. Хидан пробежался равнодушным взором от ступней Какузу до его лица и уставился в глаза. Взгляд был пустой и холодный, как арктическая пустыня, обрамлённый белыми дрожащими ресницами. Серебристые волосы торчали в разные стороны. Мацураси держался одной рукой за косяк, а другой — за дверную ручку и стоял, слегка пошатываясь из стороны в сторону, как лампочка над головой. В воздухе повисло напряжённое молчание. Сверху надрывно трещала всё та же лампочка. Какузу нервно дёргал ногтем недавно засохшую корочку крови на руке и медленно дышал, пытаясь убедить свои внутренние угольки хоть немного разгореться. В голове крутились мысли, отчаянно пытаясь собраться в предложения, в ушах гудело. Хидан не двигался с места и почти не моргал. Ничего не выражающий взгляд всё также смотрел в глаза напротив. Джионгу понимал, что нужно что-то сказать или сделать, но никак не мог понять, что. Единственная цельная мысль вспыхнула в голове картинкой-дежавю из прошлой ночи. Только в этот раз всё было немного иначе. Теперь Какузу стоял снаружи, а Хидан — внутри. Мужчина решил попытаться, бросившись в этот омут с головой. — Впустишь? — хрипло произнёс он. Голос эхом отскочил от стен и вернулся, отразившись в ушах нервным вздохом. Рассчитывать было не на что. После всего того, что случилось… Хидан отпустил косяк и отодвинулся в сторону, пропуская Какузу внутрь. Сердце мужчины сделало какой-то невероятный кульбит, грохотнув в ушах всеми разбитыми за день стеклянными предметами, и вернулось на своё законное место. Джионгу прошёл в квартиру, разуваясь на ходу и едва не падая, бегло осмотрелся. Из неприлично узкого коридора вело две двери. Дальняя была закрыта, а из второй скользил по полу мерный жёлтый свет. В помещении пахло старостью и дымом. Обои слегка отклеились у самого потолка, изгибаясь волнами. Из глубины квартиры тянулся стойкий навязчивый шум улицы. Дверь за спиной захлопнулась, дважды щёлкнул замок. Видимо, просто так Хидан отпускать его не собирался. Мацураси тенью скользнул между застывшим в коридоре Какузу и трёхногой нелепой вешалкой и, опираясь на стену, прошёл к открытой двери, замирая в проходе. Посмотрел выжидающе. Если бы не яркий красный свитер, Какузу мог решить, что перед ним привидение. Джионгу отмер, повесил пальто на вешалку и шагнул за Хиданом следом. За простой деревянной дверью оказалась скромно обставленная спальня с узкой односпальной кроватью, тумбочкой и шкафом. Единственное окно, занавешенное однотонной синей шторой, выходило на улицу, со стороны которой доносились звуки проезжающих машин и людские разговоры. Какузу только что понял, что они с Хиданом жили на одинаковых этажах и страдали от уличных звуков одинаково. Со спины послышалось раздражённое покашливание, и Джионгу развернулся, встречаясь взглядом со стоящим на входе в кухню Хиданом. Его лицо всё так же ничего не выражало, только мелко тряслись руки и было явственно видно, как Мацураси тяжело сохранять самообладание. — Кофе? — едко бросил Хидан, фальшиво улыбаясь и поднимая вверх серебристые брови. Какузу мог бы удивиться тому, что даже в таком плачевном состоянии парень умудрялся держать свою фирменную фальшивую улыбку и отпускать колкости. Мог бы, но не удивился. Мужчина на секунду прикрыл глаза, вздыхая и собираясь с мыслями. — Хидан, я прошу тебя, — «я умоляю тебя», — давай поговорим. Пожалуйста, — Какузу посмотрел на парня умоляюще, всё продолжая тереть пальцами мелко пощипывающую рану. С лица Мацураси очень медленно стекла с трудом натянутая улыбка. Какузу готов был поклясться, что услышал, как шипят по деревянному полу капли раскалённого пластика. Хидан неловко попятился, усаживаясь на табуретку около маленького обеденного стола, и приглашающе махнул рукой в сторону второй. Мужчина на негнущихся ногах пересёк разделяющее их расстояние и упал неподъёмным грузом на табурет. В воздухе вновь натянулась гнетущая тишина, изредка разрезаемая проносящимися под окнами машинами. В воздухе пахло спиртом и отчего-то лавандой. Терпкий привкус не заданных вопросов осел на языке неприятной горечью. Дышать с каждой секундой становилось всё тяжелее и тяжелее. Хидан положил локти на стол и сомкнул ладони в замок. Посмотрел наигранно равнодушно. Вблизи Какузу отчётливо видел фальшивость этого выражения. Она не дотягивала до привычного идеала. Парень дышал прерывисто, сжимая пальцы до белизны, чтобы они не тряслись, едва заметно дёргалась губа, словно Хидан очень хотел её прикусить. Какузу нервно сглотнул и почесал ногтями бровь. Сцепил между собой ноги. Такой близкий — протяни руку и коснёшься пальцами гладкой белой шеи — и такой несправедливо несчастный, Хидан выглядел всё также прекрасно, как и раньше. Более уставшим и похожим на высеченную из мрамора статую, испещрённую узорами-переплетениями голубоватых вен, но всё ещё красивым. Какузу замутило от картины перед глазами и стойкого запаха спирта в воздухе. Пустота в голове звенела и трещала по швам. Бесчисленные вопросы скользили из этих трещин, как насекомые, изгибаясь настойчивыми закорючками. Начинать нужно было не с вопросов. — Прости меня, — начинать нужно было с извинений. Хотя их тут было явно мало. Какузу поёрзал на неудобном табурете и бросил в Хидана осторожным взглядом. Мацураси дёрнулся от его слов, как от пощёчины. На лицо неуклюже выползла очередная кривая улыбка. — За что? Какузу растерялся. Опустил напряжённые плечи и посмотрел на парня, как на идиота. Серьёзно? Видимо, маскироваться непробиваемым нахальством у него в крови. — Послушай меня. Хидан, — Какузу немного наклонил корпус вперёд, приближаясь к лицу напротив, на котором на мгновение отразились испытываемые мальчишкой страх и злость. Глаза на секунду метнулись в сторону, разрывая контакт. Всё так же быстро исчезло, как и появилось. Снова холодные лиловые омуты напротив. Хидан не двинулся с места. — Хидан, я расскажу тебе всё, чтобы ты попытался меня понять. Если ты готов меня выслушать, — Какузу вопросительно поднял бровь и посмотрел на Мацураси с затаённой надеждой. Если сейчас Хидан откажется, всё будет напрасно. И как жить дальше без него, но с таким грузом на плечах — Какузу не знал. Видимо, никак. Если Хидан сейчас откажет, у Джионгу больше ничего не останется. А переживать такое снова он не станет. Мацураси сидел мраморным изваянием и настойчиво всматривался в чужое лицо. Улыбка на губах дрогнула, растворяясь, как утренний туман, Хидан глубоко вдохнул и, нахмурившись, медленно произнёс: — А если я не захочу попытаться? Или не смогу понять? Слова резали, рассекая в груди широкие прямые полосы. Какузу знал, что в какой-то мере заслужил это. Но боль была непривычно острой, настоящей, живой. Кровь стекала по внутренностям и шипела на распаляющихся углях. Он мог попытаться. — Тогда я просто уйду, и ты больше меня не увидишь. Всё просто. Всё действительно было просто. Если Хидан не захочет понять, если Какузу уйдёт, то уже не сможет никуда вернуться. Ни в пустую холодную квартиру, ни в пустую размеренную жизнь. Даже смешно, что всё случилось так быстро. Что потухший костёр смог развести какой-то неопытный мальчишка, случайно заметивший посреди огромного леса его скромное пепелище. Что-то в глазах Хидана мелькнуло, как падающая звезда. Понял ли он то, что скрывалось за этими простыми словами? Мацураси нахмурился, прикусил губу и выпрямил спину. Откинул корпус на стену позади себя. Теперь он сидел вполоборота, стена за его спиной оказалась плотно занавешенным окном, взгляд сквозил растерянностью и настороженностью. Хидан переплёл руки на груди, пожевал нижнюю губу, опустил в пол глаза. — Хорошо. Я выслушаю тебя. Если потом ты выслушаешь меня. — Если после того, что ты услышишь, ты всё ещё захочешь говорить, — Какузу отвёл глаза в сторону, глотая потяжелевший воздух и впиваясь в монотонно святящую лампу над раковиной, — тогда я приму всё, что ты скажешь. Со стороны Мацураси послышался тяжёлый хриплый выдох, который Джионгу принял за согласие. Сейчас, когда он уже сидел посреди чужой кухни и отводил взгляд; когда остались только два пути — выложить всю правду или всё закончить, сбежав как последний трус; когда человек напротив не был равнодушным сострадальцем, умеющим лишь приносить бессмысленные сожаления и заковывать в рамки бесполезных советов и рекомендаций; когда появился кто-то, готовый выслушать и разделить с ним всё то, что так долго копилось внутри; говорить оказалось удивительно легко. И слова, не успевая складываться в голове в нормальные предложения, сами полились наружу. — Пятнадцать лет назад были убиты моя жена и пятилетняя дочь, — тяжёлые слова, цепями сковывающие какузово сердце, легли в напряжённой тишине мягко, словно шёлк. Белым саваном накрыли мебель, приглушили яркий искусственный свет. После этого признания всё то, что было так глубоко закопано, вытекло наружу пробивающимися через грубую землю ростками. — Их тела нашли посреди городского кладбища, изуродованные, лежащие в центре своеобразного символа. Треугольник, вписанный в круг, — Джионгу поднял глаза к потолку, проглатывая злой, болезненный смешок и не видя реакции Хидана. Он не хотел её видеть, не сейчас. — Организация, совершившая это, как оказалось, не первое и не последнее преступление, после существовала в том городе ещё долгие десять лет. Но, если честно, я плохо помню, сколько было случаев и сколько было найдено жертв. Сколько чужих незнакомых судеб было изуродовано и выброшено ради никому не известной идиотской цели. Между недельными запоями и безуспешными попытками взять себя в руки я старался не читать новости. Не видеть одной и той же, заученной до скрипа зубов чепухи, что «полицейские службы делают всё возможное для поиска преступников». Всё было тщетно, сколько бы они не пытались. Одни и те же слова, всё новые и новые жертвы. Взрослые, дети, семьи. Долгие десять лет в беспросветном кошмаре. А потом, ты представляешь, — Какузу засмеялся, пугая этим самого себя. Нервный, кашляющий смех разрезал кухню неприятным шершавым грохотом, отражаясь от стен, бликуя на гладкой поверхности раковины. Мужчина опустил глаза и посмотрел на всё ту же небольшую лампу, цепляясь за неё, как за единственный маяк посреди бушующего внутри океана, — А потом они нашли их «базу». Какое нелепое слово-то, чёрт побери. Ворвались туда с пушками и со спецназом, готовые отражать любое вооружённое сопротивление. Да всё зря. Никакого сопротивления не было. Все, кто был в здании, уже были мертвы. Ну, почти все, — Какузу подавил в себе желание посмотреть в сторону, где сидел Хидан. По его лицу расползлась вялая тоскливая улыбка, — единственного выжившего увезли в реанимацию, но мне тогда, веришь, нет, было всё равно. Ведь тогда всё закончилось. Весь тот ужас, что мучал и иссушал город годами, прекратился. За одну единственную ночь. Какузу расцепил задеревеневшие ноги и, положив локти на колени, склонил голову к полу. Скользнул пальцами между длинных распущенных волос, снова цепляясь за них краями не зажившей раны. Пол был красивый, покрытый сделанным под паркет линолеумом. Прямо около ножки табурета чернело небольшое обугленное пятно. Очень сильно захотелось курить. Какузу вдохнул пропитанный спиртом вечерний воздух и выдохнул с усталым смешком. — Когда всё закончилось, этот груз, давящий на плечи, немного ослаб. Он никуда не делся, но я мог позволить себе чуть-чуть приподнять голову, осмотреться по сторонам. Смог понять, что мир вокруг не стоит на месте, а я упустил из жизни целые десять лет. Выкинул в никуда, в ненависть, злобу и отчаяние. Ну, а потом всё в одночасье стало проще. Это был отчаянный шаг в неизвестность, глоток свежего воздуха. Я продал всё имущество, сбежал от повсеместно заботливых друзей и знакомых в город у чёрта на куличиках, нашёл новую работу. Начал новую жизнь, сбросив с плеч весь тот оставшийся непосильный вес. Закрылся в свой холодный кокон, как в броню, отрезав себя от прошлого. И всё стало таким спокойным и серым. Унылые равномерные будни. Что ещё нужно для успокоения разорванной души? — Какузу облизал пересохшие от разговора губы, закрыл глаза и выдавил надрывный смешок. Заведя волосы назад, поднял голову и посмотрел на замершего около окна Хидана, — А потом появился ты. Последнее предложение вылетело с глухим, смеющимся шёпотом, резонируя с колеблющимся в судорогах дыханием. Мацураси даже не дёрнулся. Только с губ сорвался тихий надтреснутый выдох. Хидан впился огромными распахнутыми глазами в лицо Какузу и едва заметно дрожал. Пальцы, вцепившиеся в локти, непроизвольно сжались. Парень нервно сглотнул, моргая своими невозможными белыми ресницами. — И ты так меня бесил, слов не подобрать. Ужас просто, — Какузу усмехнулся, заставляя Хидана болезненно сжаться, — Но, знаешь, это было что-то такое живое и яркое среди всей этой беспросветной безнадёги, что не получилось не зацепиться. Не получилось просто ненавидеть. В горле запершило, и Какузу замолчал. Слова кончились, оборвав длинную речь незавершённой. Но мысли опустели, а в душе воцарилась полнейшая тишина. Только где-то на задворках теплились старые чёрные угольки. Джионгу смотрел вперёд, высматривая в Хидане эмоции, ожидая какой-то реакции. Что будет дальше? Его выгонят за дверь или… Мацураси моргнул. Потом моргнул ещё раз. Вдохнул тяжёлый холодный воздух, пропитанный запахом спирта и далёким шелестом проезжающих машин, вжался в оконную раму. Посмотрел затравленно и… виновато. Хидан расцепил свои скованные вместе руки и поднёс дрожащие ладони к лицу. Джионгу растерялся, не до конца понимая, что происходит. А потом в молчании раздался тихий всхлип, отразившийся эхом от бетонных кухонных стен, прокатился рокотом по какузовому израненному сердцу. Хидан плакал, закрывшись в чужой печали от чужого взгляда. Звуки этих слёз отбивались перезвоном от поверхностей и тонули в своей же колючей искренности. Какузу дышал, не двигаясь с места, понимая, что помочь он не сможет — он давно выплакал всё своё горе, а теперь кто-то делал это вместо него. Было странно и непривычно, но на душе становилось легче и теплее, при этом где-то сбоку кололо что-то вроде вины за свою разделённую боль. За окном слышался скрип старых детских качелей. Где-то сзади доносился шорох автомобильных шин и рокот вечерней городской суматохи. В комнате воздух искрил недавно пролитой болью, виной и одиночеством, разделённым на двоих. Мягкий сумрак сворачивался по углам и кутался в складках одежды чёрными плавными тенями. Лампа мигнула и загорелась чуть ярче. Мацураси убрал ладони от лица и посмотрел на Джионгу красными заплаканными глазами. Так ясно отливающими фиолетовым. — Как их звали? — голос был хриплый и надрывный, едва различимый за далёким уличным шумом. Какузу услышал. На секунду погрузился в тёплые старые воспоминания. Так легко скользнувшие в его разуме. Мягко улыбнулся. — Рика и Тайо, — Джионгу приподнял уголок губ, позволяя лёгкой улыбке затронуть только самый их краешек. Тупая привычная боль, сточенная временем, как океаном, сыпалась песком по горлу, комкаясь и оседая мягким прибрежным шелестом груди. Внутри не было холодно или пустынно. Заброшенное кострище не горело, но сияло красным у основания, позволяя себе превратиться в огонь при первой же брошенной веточке. Какузу чувствовал себя спокойно. Возможно, оттого, что больше не боялся, что Хидан его оттолкнёт. Потому что юноша смотрел остро и колко, как смотрят люди, выплакавшие горькие солёные слёзы. Он сидел на табурете, весь открыто беззащитный и разбитый, как фарфоровая тарелка из редкого дорогого сервиза, отложенного в самый дальний ящик для подходящего случая. Какузу ощущал себя мальчиком, полезшим в дальний шкаф и случайно уронившим это бесценное сокровище. Он чувствовал на языке солёный вкус вины и подступающую к горлу искру жалости. Ведь жалеть нужно было не его, а того мальчика, что сейчас сидел перед ним. Для Какузу горе уже давно улеглось и остыло, затвердело и покрылось шершавой матовой коркой. Оно давно превратилось в шрам, отзывающийся только тупой фантомной болью, не более. Мацураси смотрел неотрывно, моргая белоснежными ресницами и пытаясь восстановить сбитое от слёз дыхание. Какузу чувствовал спокойствие ещё и оттого, что он отчасти знал, чего ожидать. Не ведая всей истории, он мог предположить, что услышит в ответ на свою откровенность. Если Хидан закроется — он примет этот его выбор. Но что-то изнутри скреблось по рёбрам, подсказывая, что, открывшись как сейчас, Мацураси не сможет захлопнуть своё сердце так просто. Хидан поднялся со стула, вытирая глаза тыльной стороной ладони и слегка покачиваясь, подошёл к раковине и включил воду. Умылся и шумно высморкался, опираясь на столешницу одной рукой. Глотнул немного воды прямо из-под крана. Какузу смотрел на него просто от того, что уже зацепился за его фигуру в этой пустой квартире. Внутри всё также было тихо, вспыхнувшие было эмоции притухли, оставляя после себя равномерное тепло. Мацураси выключил воду и посмотрел из-за плеча немного сердито. Вытерся небольшим кухонным полотенцем и вернулся на свой табурет, скользнув по Какузу нерешительным взглядом. Его волосы спереди намокли и с них капала вода, пропитывая собой красный вязанный свитер. Джионгу напрягся, ожидая того, что будет дальше. Минуты текли медленно, перекатываясь на склонах проносящегося мимо вечера нехотя и лениво. В воздухе висел приглушённый запах спирта, подёрнутый трепетной тишиной. Хидан кусал кровящие губы и мял в ладонях длинные рукава свитера. Скользил уставшим красноватым взглядом по обстановке комнаты, будто видя её в первые, с превышенным любопытством изучал рисунок на линолеуме. Время шуршало шинами и скрипело старыми качелями. Какузу следил за всеми хидановыми движениями и преданно ждал. Он хорошо научился ждать, тем более того, что он сможет услышать, подождать стоило. — Тот город, — внезапно начал Хидан, продираясь густыми хриплыми словами через тишину, — о котором ты говорил. Я тоже жил там. Но ты, скорее всего, уже догадался о многом, — он улыбнулся вяло и скосил глаза на чёрное пятно около ножки какузовой табуретки. — Отец ушёл от нас с мамой, когда мне было пять. Я его почти не помню, да и не особо то хочу. Мы держались, как могли. Мама работала на хорошей работе, так что проблем с деньгами у нас не было. Когда мне было семь, в городе случилось что-то ужасное, отчего мама очень сильно нервничала и запретила мне покидать дом. Она стала брать ночные смены и возвращалась домой, когда уже было светло, а уходила, когда темнело. Дома было скучно и одиноко, я тихо играл в компьютерные игры и старался не разбудить маму, — Хидан вздохнул и зарылся пальцами во влажные волосы, откидывая голову к оконной раме. Повернулся и, найдя небольшую щёлочку, направил взгляд в окно. — Однажды она пришла домой и сказала, что мы переезжаем туда, где мы оба будем в безопасности. Я тогда совсем не понял, что мама имела в виду, ведь я всё время сидел дома. А где безопасней, чем дома, верно? — нервный смешок. — Мы взяли с собой только самые необходимые вещи, вроде одежды и обуви, и ушли из дома так, будто сбегали сами от себя. Мы шли по улице, и мама держала меня за руку так, что было больно, постоянно озиралась по сторонам и почти бежала. Я тогда очень испугался, если честно. А потом мы пришли в какое-то странное место, в котором было очень-очень много людей. Там было темно и пахло железом. Все здоровались с моей мамой, улыбались ей и говорили, что теперь всё будет хорошо. Смотрели на меня и тоже улыбались. Мне не нравились эти улыбки. Мне было десять и мне было очень-очень страшно. Я просил маму побыстрее уйти оттуда, вернуться домой, но какие-то люди увели её, в чем-то горячо убеждая, а потом вернулись за мной уже без неё. Там были серые бетонные стены, исписанные непонятными красными буквами. Длинные коридоры с множеством дверей и маленькие комнатки, в которых ютилось по нескольку человек. Мне сказали, что я буду жить с тремя моими ровесниками и, не обращая внимания на мои вопли, закинули меня в какую-то комнату. Когда дверь захлопнулась передо мной, я ещё долго кричал и стучал по ней, дёргал за ручку и плакал, не в силах её открыть. Потом за моей спиной раздались негромкие голоса, и я развернулся. До сих пор помню этот момент так ярко, словно застывшую картинку. Две двухъярусные кровати, голые серые стены, преломляющие свет красные дырявые занавески, делающие воздух в помещении неестественно жутким. И трое пацанов, смотрящих на меня с осторожностью и любопытством. Хидан слизал с губ выступившие капельки крови, прикрыл глаза. Его плечи судорожно дёрнулись, и он быстро вернул свой взгляд в окно. Какузу сидел неподвижно, чувствуя, как холод и осознание всего рассказываемого Хиданом сковывает мышцы. Информация преобразовывалась в голове из обычных произнесённых слов в смысловые конструкции очень медленно и как-то кусками. Она текла раскалённой магмой по венам и отзывалась покалыванием в кончиках пальцев. Джионгу думал, что знает, чего ожидать. Он не знал. Но Хидан говорил холодно, почти равнодушно и настолько подробно, что у мужчины возникал вопрос, как ему удавалось сохранять себя за всеми этими словами. Когда внезапная пауза в рассказе попыталась сформироваться в вязкую, тянущую тишину, Мацураси сделал глубокий вдох и продолжил, колыхнув своим дыханием занавеску. — Кори было десять, как и мне. Он был шумным и добрым, первым подбежал ко мне и быстро успокоил мягкими словами и тёплым взглядом. Теру был старше на три года, у него был жёсткий задумчивый взгляд, кривая улыбка и руки, обмотанные бинтами до самых плеч. Рафу тогда исполнилось одиннадцать, но он не мог говорить, а только хмыкал и бросал на меня изучающие взгляды. Они приняли меня в свою небольшую компанию и рассказали о том, где я оказался. Кори ответил на все мои испуганные вопросы и постарался убедить, что всё будет хорошо. Место все называли «кланом», очень его любили и говорили, что их бог — самый честный и принимает всех. Хидан отвёл взгляд от окна и посмотрел на Какузу, оперевшегося руками на стол. В фиолетовых глазах стояла боль старых воспоминаний, между бровями залегла небольшая складка. Хидан задумался и растерянно сжал губы. Смял меж пальцев растрёпанные края свитера. Поймал осторожный просящий взгляд и немного расслабился. — Я немного заговорился, прости. Те парни были… отличными ребятами, вообще-то. Без них я бы, наверно, не выдержал, — Мацураси прикусил нижнюю губу, болезненно улыбаясь и снова отворачиваясь, — Там было сложно и сначала безумно страшно. А то, что там происходило… Не думаю, что когда-либо смогу забыть, — юноша провёл ладонями по предплечьям и сомкнул их на локтях, сразу становясь меньше и ещё беззащитней. — Но знаешь, ко всему можно привыкнуть. Можно научиться засыпать под постоянные крики и свыкнуться с противным железным запахом; можно привыкнуть к вечному полумраку и повсеместным одинаковым символам, которые ты видишь каждый божий день; можно научиться слушаться и терпеть боль, не теряя сознания; можно привыкнуть к неудобным кроватям, бинтам и постоянно чешущейся в разных местах коже; можно научиться вести себя так, словно всё происходящее тебе тоже нравится и доставляет какое-то странное удовольствие; можно сменить гневные взгляды на равнодушные и привыкнуть к чужим прикосновениям; можно понять, что ты ничего не можешь и научиться ждать; можно засыпать с мыслями, чтобы следующий день не настал; можно… — голос у Хидана сорвался, и он тяжело выдохнул, закрывая ладонью лицо. Облизал пересохшие губы и вытер рукавом влажные глаза и щёки. Помолчал, восстанавливая сорванное дыхание. Хрипло продолжил, раздирая лицо вымученной улыбкой, — можно многое, на самом деле. Только в какой-то момент сил не остаётся. Терпеть, смиряться и ждать помощи. В какой-то момент всё тобой перенесённое становится бессмысленным. Все эти люди вокруг тебя коробят своими мерзкими улыбками, а ты не можешь больше им не улыбаться, потому что эта маска так крепко приклеилась, что не отодрать ничем. И тогда ты просто соглашаешься, улыбаясь. Потому что выбора нет, и даже не нужно притворяться, чтобы изобразить облегчение от чужих слов. Просто в какой-то момент не находится желания бороться, — Мацураси поднял воспалённые глаза на Какузу, посмотрел отчаянно. Выдавил слабый истерический смешок и поднял взгляд к потолку, поджимая губы. Со свистом втянул холодный воздух. — Ты ведь всё понял, не так ли? Поэтому пришёл? Если ты всё ещё сомневаешься, я никого не убивал. Ну, кроме себя, разумеется. Должно быть, я вчера тебя очень напугал, — Хидан закрыл глаза, выдохнул усталое и вязкое. — Извини. — Не надо. — Я не должен был… Что? — Мацураси опустил голову и посмотрел на Какузу так, словно не был уверен в том, что услышал. — Не извиняйся. Ты напугал меня, да, всколыхнул старые раны. Но в этом нет твоей вины. И то, что было, то, что ты рассказал… Я не могу себе представить, как ты жил с этим все эти годы. Как ты всё ещё находишь в себе силы просыпаться по утрам, — Какузу сжал ладонь в кулак и на секунду прикрыл глаза, душа в себе приступ жалости и вины. Жалость — последнее, что ждал от него Мацураси, вина — последняя капля, способная потопить шаткую лодку равновесия Какузу. Воздух вокруг истончился, стёрся до искрящей тишиной пустоты. Спустя мучительно звенящие секунды мужчина посмотрел на Хидана, выглядящего в свете кухонной лампы бледным до синевы и испуганным, как загнанный в угол кролик. Осмелился спросить единственно важное и волнующее сейчас. — Почему ты пришёл вчера? Какузу пропустил через себя весь хиданов рассказ и не хотел бередить чужие старые раны. Тем более, по нему было видно, что Мацураси никак не позволял им затянуться, расчёсывал тянущие края и всё не мог забыть всего того, что давно осталось в прошлом. Джионгу не хотел давить вопросами ни по чужой больной душе, ни по своей. Но вчерашние воспоминания всё ещё ярко сияли перед глазами, ослепляли новизной и остротой. В груди своя боль сливалась с чужой и не давала нормально дышать, натягивая нервы, как гитарные струны. Они звенели и выгибались, резали пальцы неровными краями и никак не желали звучать верно. Хидан, видимо, понял, что его рассказ приняли, поняли и оставили в себе тяжёлым якорем. Едва заметно благодарно кивнул. Опустил напряжённые дрожащие плечи, разомкнул пальцы и сдавленно улыбнулся. — Вчера было пять лет с того дня, когда я чуть не умер. Находиться в этой квартире в холодном одиночестве было немного…тяжело. Какузу посмотрел на него скептически. — Хорошо, не смотри на меня так, не немного. Было очень тяжело. Хотя знаешь, второй этаж всё же не… — Не располагает к суициду, да, я знаю, — Джионгу позволил себе улыбнуться уголками губ. Ирония на тему самоубийства, до чего же ты докатился, Какузу? Мацураси понятливо хмыкнул. Замолчал, нервно покусывая губу и о чём-то размышляя. Провёл рукой по и без того взъерошенным пепельным волосам и метнул глазами на кухонную лампу. Какузу следил за этими дёрганьями с настороженным интересом, не понимая, о чём думает Хидан. Мужчина, если честно, едва ли понимал, о чём в данный момент думает он сам. Этот долгий разговор вымотал его, иссушив все его эмоциональные ресурсы. Хотелось есть, спать и курить. Желательно всё сразу, желательно не в одиночестве. Поэтому Какузу просто наблюдал, ожидая. Хидан стиснул зубы, посмотрел решительно и кивнул чему-то своему. Поднялся с табуретки так резко, что Какузу дёрнулся и вопросительно распахнул глаза. — Я покажу тебе, — Мацураси двинулся в сторону спальни, быстро проскочив мимо ничего не понимающего Какузу, успевшего каким-то образом повернуться за ним, и звякнул выключателем. По кухне расползся мягкий желтоватый свет, вытесняя чернушные тени и оставляя на их месте только сероватые полосы. — Покажешь что? — задал резонный вопрос Какузу и подавился вдохом, закашлявшись. Потому что… Потому что Хидан потянулся и стянул через голову свой огромный вязаный свитер, откинув его на пол. Время застыло. Какузу моргал и пытался дышать, боясь дёрнуться. Мир перед глазами замкнулся на стоящем перед ним Мацураси и его бледном оголённом торсе, испещрённым грубыми шрамами разного вида и разной длины. На левой половине груди выделялся тёмным пятном вписанный в круг треугольник. Реальность накренилась, затрещала, расползаясь в разные стороны, и поплыла разноцветными кругами. Джионгу всё ещё пытался дышать, ощущая поднимающийся по венам холод и приглушённый звон в ушах. Он полз взглядом по худому подтянутому торсу, цепляясь за рубцы, как скалолаз — за выступы на скале. Скрип качелей и шум машин за окном слился в голове с грохотанием собственного сердца. Не до конца осознавая происходящее, Какузу дёрнулся, когда почувствовал под своими пальцами тепло чужого вздрогнувшего тела. Тряхнул головой, опуская взгляд на свою протянутую руку, на свои смуглые пальцы, едва касающиеся неровной кожи широкого рубца на чужом боку. От контраста тонов рябило в глазах и корябало в районе рёбер, тепло скользнуло от кончиков пальцев вверх по руке, пробежалось мурашками до грудины. Какузу поднял затуманенный взгляд и встретился с распахнутыми глазами напротив. Скользнул кончиками пальцев по длине шрама и прикоснулся мизинцем к мягкой нетронутой коже. Хидан рвано выдохнул и попытался расслабить напряжённые мышцы. Сделал крохотный, но решительный шаг вперёд. Красные искусанные губы тронула мягкая, едва заметная улыбка. Джионгу показалось, что лодка его внутреннего состояния наткнулась на водопад и сорвалась в пропасть, окружённая рокотом бурлящей воды. Какузу сжал пальцы на чужом боку и резко дёрнул Мацураси на себя, вжимаясь лицом в его вмиг закаменевший торс. Обхватил руками поперёк поясницы и вдохнул знакомый запах дождя, исходящий от чужой тёплой кожи. Закрыл зудящие глаза. Какузу позволил себе этот необдуманный импульс, выдернувший его из равновесия. Джионгу трясло. Он почувствовал, как его подбросило на табурете, а в горле встал ком, окончательно перекрывающий доступ кислороду. Мир вокруг схлопнулся до ощущений, оборвав мозговую активность и оставив мысли о последствиях не сформировавшимися. Какузу показалось, что между его рваными вдохами прошёл не один час, а миг, когда он ощутил на макушке горячее дыхание и почувствовал, как расслабляется под ладонями чужое тело, ударил по нему не хуже, чем молоток по наковальне. Хидан коснулся дрожащими ладонями его головы и скользнул пальцами между длинных распущенных волос. Джионгу ощущал себя в свободном падении, но при этом словно засунутым в стиральную машину. В ушах шумело, пустота в голове скалилась мягкой хидановой улыбкой, а кожа под пальцами была мягкой и местами неровной. Выжигающей изнутри. Какузу скользнул ладонью чуть вбок и нащупал чёткую выпуклость. Провёл пальцами вверх, пытаясь найти край очередного шрама. На лопатке мужчина остановился, не дотягиваясь дальше. Кожа под кончиками пальцев всё ещё была неровной. Какузу позволил себе вдохнуть, ощущая разгорающуюся в груди давнишнюю злость на всех тех помешанных убийц, перемешанную с щемящим чувством спокойствия и желанием сберечь что-то по-настоящему ценное. Джионгу расцепил хватку на чужой спине, перемещая широкие ладони на талию, отклоняясь назад и давая себе и Хидану пространство для взгляда. Мацураси смотрел непривычно тепло, слегка прищурившись и улыбаясь, в уголках глаз показались едва заметные морщинки. Он всё ещё водил пальцами между прядями какузовых волос, ровно дышал и ничего не говорил. В помещении царила внезапно наступившая тишина, прерываемая только звуками двух дыханий. — Что дальше? — первым нарушил молчание Какузу, сам удивившись своему мягкому низкому голосу. Рука Хидана застыла, взгляд посерьёзнел, на лице эмоции сменились от испуга до задумчивости и обратно. Джионгу провёл большим пальцем по выпирающей тазовой косточке, вопросительно изогнул бровь и слегка наклонил голову. — Я не хочу, чтобы ты уходил, — отчаянно выдохнул Хидан, неосознанно сжимая пальцы в чужих волосах. — У тебя нет телевизора, я уверен, что нет еды, и одна узкая кровать. А спать на полу я не буду, ибо потом я с него не встану. Ты на полу спать не будешь тоже. — Я не говорил, что хочу остаться, — Мацураси иронично изогнул бровь, медленно возвращая себе привычное нахальство и обаяние. В лиловых глазах заплясали озорные черти, губы тронула косая полуулыбка. Какузу хмыкнул и отодвинул парня от себя. Перехватил ладонями чужие запястья и провёл большим пальцем по одному из длинных ровных шрамов, тянущихся до локтя. Ужасно захотелось коснуться этих полос губами, словно убеждая, что всё в порядке. Какузу сдержал этот порыв, не решаясь. Отпустил чужие руки, поднимая задеревеневший зад с табуретки. Внезапно вернулись все нормальные чувства, накатившие вместе с головной болью, ужасающим голодом и желанием покурить. — Одевайся. Я вызову такси и закажу на дом еду. Хидан метнул в него испуганным взглядом и вцепился в плечо. — Я подожду тебя в коридоре, — Какузу мягко разжал пальцы на своём плече и посмотрел на Хидана максимально успокаивающе, насколько мог. — Я никуда без тебя не уйду, — он всё же поддался очередному иррациональному желанию, поднеся зажатую в ладони чужую ладонь к лицу и коснулся холодных пальцев сухими губами. — Ладно, — Мацураси резко выдернул свою руку, развернулся на пятках, поднимая с пола свой свитер, и унёсся в комнату, бросая нервное, — Я быстро, иди жди в коридоре. И я хочу лапшу с курицей. Какузу успел заметить глупую улыбку, скользнувшую по чужому лицу, и весело хмыкнул, проходя мимо Хидана в сторону коридора. Достал из кармана пальто телефон и привычными движениями вызвал такси. Приложение оповестило о том, что машина приедет через шесть минут, и Джионгу со спокойной душой залез на сайт с доставкой еды, прислонившись к стене. Хидану потребовалось не больше минуты, чтобы одеться и выйти в коридор. На нём остался всё тот же тёплый свитер, только спортивные штаны поменяли цвет на чёрные, и добавились красные носки. — Ты как бутерброд, — заметил Какузу неуверенно подобравшемуся к нему Мацураси и кивнул на его одежду. — А ты как старик, — состроил ехидную рожу Хидан, бросая в ответ привычную колкость. Какузу устало закатил глаза, нажимая в телефоне на иконку «сделать заказ» и вводя данные своей карты. От вида еды в животе уже начинало требовательно крутить, а склонившийся к своим стопам Хидан напомнил о том, что надо бы обуваться тоже. Мужчина быстро дооформил доставку, закинул телефон в карман и влез в ботинки. Набросил пальто и, хмыкая, обернулся на Мацураси, успевшего упаковаться в свою истерически-яркую куртку. Приложение оповестило о том, что такси подъедет через две минуты. Какузу уступил Хидану место около двери, позволяя её открыть, и вышел вслед за ним в подъезд. Над головой трещала неуклюжая лампочка, по стенам ползли кривые тёмные тени, очерчивая силуэты. Пока парень закрывал входную дверь, Какузу успел понять, что момент, когда он стоял здесь, взвинченный до предела, а перед ним Хидан рассыпался на глазах, произошёл словно очень давно. Будто время, проведённое в чужой квартире растянулось, выгнулось кривоватой дугой, подгребая под себя часы, дни или даже месяцы, расплылось таящим воском по холодному полу, застывая. На лестничной клетке пахло дымом, побелкой и сырой кожей. Захотелось отгородиться от этого запаха и поскорее выйти на улицу. Хидан слегка коснулся какузового плеча, бросая на застывшего мужчину обеспокоенный взгляд, и потянул за рукав пальто за собой вниз по лестнице. Джионгу захотелось взять этого мальчишку за руку. Коснуться длинных холодных пальцев. Он перехватил сжатую на его предплечье ладонь и переплёл свои пальцы с чужими, не находя сил сопротивляться этому порыву. Мацураси споткнулся на ровном месте и едва не рухнул вниз с последних трёх ступенек. Покосился на соединённые руки и нервно сжал ладонь. У Какузу внутри, кажется, что-то отказало. Возможно, это был улетевший в астрал мозг или сердце, так нелепо упавшее в пятки. Улица встретила их вечерней суетой и холодным ветром. На лавочке в отдалении сидела компания подростков, шумно переговаривающихся и выпускающих в воздух клубы белёсого в свете фонарей дыма. Какузу достал из кармана сигареты, открыл пачку и вытянул губами одну. Протянул пачку с последней оставшейся Хидану и выгнул бровь. Всё почти как в тот раз перед баром: вечер, фонарь, людской шум в отдалении. Мацураси как-то непонятно хмыкнул, тушуясь, ковырнул носком кроссовка асфальт и забрал оставшуюся сигарету. Прихватил губами фильтр и посмотрел выжидающе. Какузу достал из пустой пачки зажигалку, чиркнул и чертыхнулся на ветер, мгновенно задувший невысокое пламя. Поднял взгляд на Хидана. Расцеплять руки ради такой мелочи не хотелось, и Джионгу слегка тревожно сдавил ладонь. Мацураси понимающе улыбнулся, встал перед ним, закрывая от ветра, и прикрыл ладонью чужую сигарету. Какузу зажёг сначала свою, потом Мацураси, вдохнул тяжёлый колючий табак, пропуская его в лёгкие. Выпустил облачко мутноватого серого дыма, отворачиваясь, и потянул Хидана за собой к проулку между домами. Разговоры за спиной проскользили мимо, сменяясь шумом проезжающих машин и пронзительными автомобильными гудками. Где-то вдалеке завыла собака. Выйдя на хорошо освещённую городскую улицу, Какузу сразу заметил жёлтую машину такси, припарковавшуюся около магазинчика, нехотя расцепил руки и вытянул изо рта Хидана сигарету. На недовольное «эй» мужчина лишь кивнул в сторону такси, а сам пошёл выкидывать бычки в мусорку, глубоко затягиваясь напоследок. Обернувшись, он заметил Мацураси, замершего около открытой двери машины и недоверчиво косящегося в его сторону. Только когда Какузу шагнул ему навстречу, парень залез внутрь, проползая по сиденью к другой двери. Джионгу закрыл за собой дверь и сверил с водителем адрес. Устало откинулся на сиденье и посмотрел в окно. Никотин разбежался по истощённому недостатком здорового сна и еды организму со скоростью поезда и ударил в голову лёгким маревом. Почувствовав пальцами чужое касание, Какузу незаметно улыбнулся своему расплывчатому отражению и сжал прохладную дрожащую ладонь. Услышал расслабленный глубокий выдох сбоку и поймал ухмыляющийся взгляд водителя в зеркале заднего вида. Какузу решил не обращать на это внимания, у него не хватало сил на какие-то лишние размышления. Последние два дня вымотали его сильнее, чем могли отчётные недели, и это что-то да значило. Тело ломило везде, где были хоть какие-то мышцы, в голове поселился никотиновый туман, а живот крутило от голода. Лишь чужие прохладные пальцы, мягко ведущие по его ладони, удерживали Какузу от того, чтобы заснуть на месте. Город шумел привычными звуками и светился магазинными вывесками, задувал в стёкла резкими порывами ветра и разноголосой бранью. Реальность немного сменила плоскость и выпрямилась в только ей понятное равновесие. На душе было тихо и спокойно. Какузу на миг показалось, что всё было не зря, и что он всё сделал правильно. Хотя, что во всей этой абсурдной ситуации являлось правильным, разобрать было трудновато. Да и не особо хотелось. Дорога закончилась быстро. Какузу заплатил за такси, и они вышли в холодный вечер, перерастающий в шумную ночь. Хотелось закутаться в одеяло и больше из него не вылезать. Но сначала еда, потом душ, и только потом — сон. Висевшая между ними тишина не давила, пока Какузу и Хидан поднимались по лестнице на второй этаж, пока Джионгу открывал дверь и затягивал Мацураси в пустующую холодную квартиру, пока они, расцепив руки, разувались и снимали верхнюю одежду. Тишина кружила между ними в странноватом танце, подобно сигаретному дыму, заворачиваясь в причудливые формы, когда они стояли в коридоре и под неловким искусственным светом смотрели друг другу в глаза. Всё было таким нелепым и одновременно каким-то необходимым, что у Какузу успела заломить поясница, когда в домофон позвонили. Вырвавшись из когтей оцепенения, Джионгу впустил курьера в подъезд и забрал доставку в дверях квартиры. Обернулся. Хидан стоял около тумбы в коридоре, смотрел нерешительно и не знал, куда себя деть. Его красный вязаный свитер выделялся в интерьере помещения ярким пылающим пятном, как костёр посреди чернильного леса. Какузу дёрнул парня за рукав, бросив тронувшей уголки губ улыбкой и, произнеся мягкое «пошли есть», потянул за собой на кухню. Сидеть напротив друг друга было странно. Хотя бы из-за произошедшего вчера. Надменно трещал старый, истрёпанный жизнью холодильник, за окном уныло завывала полицейская сирена. Хидан медленно ел свою еду и бросал в Какузу непонятные взгляды из-под белых ресниц. Ворох растрёпанных серебристых волос на голове и общий довольно помятый вид внезапно объяснили Джионгу странные взгляды таксиста. Мужчина поперхнулся лапшой и махнул на обеспокоенно поднятую бровь рукой. Они доели свою еду, и Какузу молча кивнул Хидану в сторону ванной. Когда Мацураси скрылся за дверью, мужчина сел на край кровати и сцепил руки на коленях. Реальность всей ситуации и её же нереальность разом надавили на плечи, сковывая мышцы. Какузу растерялся. Холодные руки нерешительности и страха скользнули по его позвоночнику и скатились холодным потом по животу. Джионгу переоделся в домашнюю одежду, чтобы хоть чем-то занять нервное сознание и конечности, но на это потребовалось не больше минуты, а вода за дверью ванны ещё шумела. Какузу несколько раз сжал и разжал кулаки, меряя комнату кругами, оглядел помещение в поисках чего-то незнакомого, за что можно было бы зацепиться хоть на время, и, естественно, ничего такого не обнаружил. Дверь скрипнула, и мужчина дёрнулся, переводя взгляд на вышедшего из душа Хидана. На нём были только чёрные спортивные штаны, влажная бледная кожа почти светилась в матовом белом свете, парень полотенцем вытирал мокрые волосы. По комнате медленно расползался едва заметный пар, отдалённый запах дождя и гнетущая тишина. Спустя несколько непозволительно долгих секунд Мацураси опустил полотенце, являя тормошащийся ворох серебристых волос, и поднял на Какузу вопросительный взгляд. Внезапно смутился и растерянно пожевал губу, комкая в руках мокрое полотенце. Спросил негромкое «ты пойдёшь, нет?», выдернувшее Какузу из холодного оцепенения. Джионгу молча кивнул и прошёл мимо парня в ванную, огибая его большим полукругом и нервно хлопая дверью. Скинул одежду и встал под холодный бодрящий душ. Перед закрытыми глазами всё ещё горела картина полуобнажённого парня, оставшегося за дверью, и его многочисленные грубые шрамы. Проклятый символ на груди, даже на взгляд кажущийся нестерпимо болезненным. Какузу побился головой об кафель, прогоняя настойчиво вспыхнувшую искорку жалости, и сглотнул горький комок остывающей вины. Сколько бы он ни извинялся, и сколько бы Хидан его не прощал, Джионгу подумал, что вряд ли сможет сам себе простить то, что выгнал его на улицу, толком не разобравшись, а поддавшись вспыхнувшей злости. От невесёлых мыслей легче не становилось, только в животе закручивался липкий комочек страха, а по позвоночнику от холодной воды начинали бежать мурашки. Какузу выключил воду и вытерся большим полотенцем, хорошо отжав волосы. Оделся и посмотрел на себя в зеркало. В отражении он был уставший и замученный, под глазами лежали тёмные тени, а с волос по лицу стекала вода. Взгляд казался чужим — столько в нём было всего мелькающего, вторящего крутящимся в голове мыслям. Джионгу вздохнул, потёр пальцами переносицу и вышел из ванной. Хидан сидел на краю кровати, уперевшись локтями в колени, и сосредоточенно смотрел в пустоту, нервно дёргая ногой. Когда он услышал звук открывшейся двери, Мацураси повернул голову и поймал неясный какузов взгляд. Напрягся, сцепив между собой пальцы. — Я могу лечь на диване, а ты… — начал было Какузу, но поймал сердитый взгляд из-под нахмуренных бровей и проглотил конец предложения. — Не надо. Если ты не против, — Хидан покосился себе за спину и перевёл нерешительный взгляд в сторону Джионгу, — я бы хотел лечь с тобой. Какузу медленно кивнул, выключил в комнате свет и на негнущихся ногах подошёл к кровати, ориентируясь в темноте по свету из приоткрытой занавески. Хидан успел за это время отползти от края и лечь поверх одеяла, нацелив на Джионгу выражающий слишком много всего непонятного взгляд. Неяркий уличный свет скользил из окна широкой бледной полосой, касаясь хидановой кожи и будто подсвечивая её изнутри. Мацураси весь, растянувшийся на его кровати, казался Какузу миражом или бредовым виденьем, взирающим на него своими невозможными фиолетовыми глазами, сияющими чем-то явно потусторонним в этом призрачном свете. Мужчина впервые поблагодарил себя за то, что купил такую широкую кровать и прилагающиеся к ней две подушки. Он сел на край спиной к окну и опёрся руками с двух сторон от бёдер. Замер в неудобной позе, запрокинув голову к потолку и тяжело втягивая воздух. Катастрофически не хватало кислорода, а сердце заходилось в каком-то припадочном ритме. Долгие минуты спустя сзади послышался негромкий скрип, Какузу почувствовал, как промялась рядом с ним кровать, а кожу шеи опалило чужое дыхание, скользнувшее между влажных волос. Хидан прислонился к его спине всем телом, обхватив дрожащими руками поперёк торса и вжавшись лицом в шею. Джионгу даже сумел не дёрнуться. Тепло чужого тела разливалось по спине мягкими колючими волнами, пробираясь под кожу и оседая в груди рваными вздохами, холодные пальцы мягко давили на пресс, прижимая сильнее. Словно боялись наткнуться на пустоту. Какузу отпустил свои беспокойные мысли и отдался во власть момента. Оторвал ладони от одеяла и, слегка отклоняясь назад и вжимаясь в чужую грудь сильнее, коснулся пальцами холодных запястий. Хидан сзади едва заметно вздрогнул, а в спине грохотом отозвалось его быстро бьющееся сердце. Какузу потерялся. Он чувствовал шеей горячее ровное дыхание, спиной — заполошно бьющееся сердце и каждый шрам на чужой коже, животом и пальцами — прохладу вечно холодных мягких рук. И всего этого было так слишком много, что Джионгу заблудился в себе, не зная, о чём думать и что делать дальше. Ответ на всё это, как ни странно, нашёл Хидан.  — Давай спать, я ужасно устал, — выдохнул он в какузову шею и оставил на ней лёгкое прикосновение губ, высвобождая свои руки и отодвигаясь. Потеряв опору, Какузу чуть не упал назад, но вовремя подставил руку. Повернувшись и закинув ноги на кровать, Джионгу поймал усталую, но привычно ехидную усмешку и недовольно сдвинул в ответ брови. Забрался под тёплое одеяло и заставил Хидана сделать так же. Сон не шёл. Какузу смотрел в потолок, вслушиваясь в ночную тишину и краем глаза следя за Мацураси, и думал о том, чем же встретит его завтрашнее утро. И чем его встретят следующие. Хидан рядом нервно возился, переворачиваясь с бока на бок, и всё никак не мог улечься. В конце концов оставшись лежать на спине, парень выдохнул устало и закрыл глаза. Джионгу последовал его примеру, расслабляясь и вытягивая посильнее ноги. — Знаешь, что было хуже всего? — раздался в молчании тихий хиданов голос. — М? — выдохнул Какузу, протягивая под одеялом руку и переплетая свои пальцы с чужими. Глаза открывать не хотелось. — Этот знак на груди, — Мацураси сжал холодные пальцы и шумно выдохнул. — Они сделали его, когда мне было одиннадцать. Выжгли на коже раскалённой железкой. Я тогда кричал так, как, кажется, не кричал больше никогда. А какая стояла вонь, чёрт побери. Если бы я поел в то утро, меня бы вывернуло наизнанку. Я потерял сознание, а очнулся уже в комнате в окружении радостных соседей и под саваном дичайшей боли во всём теле. Это было… просто ужасно. И ведь этот знак даже никак не спрятать, от него невозможно избавиться. Я мог сколько угодно терпеть то, что они делали с моим телом, то, что мне приходилось делать с ним самому. И если шрамы можно постараться хоть как-то перекрыть, то это… останется навсегда. Оно словно проникло не только под кожу, но и глубже, в самое сердце, отпечаталось на внутренностях, даже на душе, — голос Хидана стал резче и злее, зазвенел в темноте холодной сталью. — Они клеймили нас, как скот или рабов. До чего же… Какузу открыл зудящие глаза, развернулся на бок и беспомощно притянул Хидана к себе. Парень не сопротивлялся, только слепо уткнулся в его плечо и вцепился пальцами в футболку на груди. Джионгу почувствовал через ткань горячие злые слёзы и медленно коснулся чужих растрёпанных волос. Всё ещё влажных на концах. Пропустил их между пальцами и оставил на макушке невесомое касание губ. Когда Хидан немного успокоился и замер в его руках, Какузу решился на один вопрос. — А где ты был последние пять лет? Ну, после того, как… Мацураси хмыкнул ему в плечо и шмыгнул носом. Отпустил футболку и расслабился, дыша ровнее, чем прежде. — Сначала приходил в себя в больнице, непринуждённо болтал с полицией, службой безопасности и ещё кучей всяких людей в форме. Выложил им всё, что знал, отвечая на одни и те же вопросы по много раз, и в итоге от меня немного отстали. Замяли моё дело и запихнули во что-то вроде программы защиты свидетелей. Удивлён, что не в тюрьму. Потом меня знатно потаскали по всяким больницам и клиникам, проверяя моё физическое и психическое здоровье. Врачи говорили, что у меня всё в порядке, неустанно записывая что-то в своих блокнотах. Крайне неубедительно, надо признаться. Но они немного смогли помочь: чуть-чуть погасили болезненные воспоминания и вернули мне более-менее здоровый сон без кошмаров каждую ночь. Я нашёл работу, ибо надо было на что-то существовать, а через год меня перевели в этот город. Почти удалось начать новую жизнь. Но, понимаешь, — Хидан горячо и шумно выдохнул, облизывая шершавые губы, и продолжил, — очень сложно забыть обо всём, когда воспоминания отзываются в тебе каждый раз, когда ты смотришь в зеркало, когда ты касаешься себя или пытаешься подобрать одежду так, чтобы она закрывала максимально много. Какузу провёл рукой по чужой спине вдоль одного из длинных шрамов, тянущихся от поясницы до плеч, и скользнул пальцами на острые скулы. Немного отодвинулся и заставил Мацураси посмотреть себе в глаза. Даже в темноте был виден уставший болезненный взгляд и припухшие веки. У Какузу в груди что-то предательски защемило, и он провёл кончиком указательного пальца по чужой щеке. — Можешь не прятать от меня ничего. Ни того, что снаружи, ни того, что внутри. Я больше не стану тебя отталкивать. — Хорошо, я поверю тебе. Я не в силах больше справляться с этим в одиночку. Не в силах справляться с одиночеством, — у него предательски дрогнула губа, и Хидан с силой стиснул зубы. Закрыл глаза. — Тебе не придётся. Я тоже не преуспел в этом, надо сказать, — услышав неловкий смешок, Какузу коснулся губами чужого лба и выдохнул, опуская тяжёлые веки. — А теперь, я прошу тебя, спи. Мацураси уже провалился в глубокий спокойный сон. *** ЭПИЛОГ *** Солнце приветливо выглядывало из-за сероватых облаков, скользило по грубым ветвям облезлых деревьев и отражалось в длинных зеркалах луж. В воздухе стоял запах прошедшего дождя, сырости и цветения. Раскинувшиеся вдоль кривоватой дорожки изогнутые яблони отбрасывали на гравий витиеватые тени и разбавляли унылый тёмный пейзаж розоватыми цветками. Под ногами шуршали камни, а в воздухе над головой трещали своё неугомонные птицы. Дорога медленно уводила вверх, изгибаясь под небольшим уклоном в сторону старого городского кладбища. Ветер гулял между выщербленными могильными плитами свободно и устало, шуршал заросшим кустарником на брошенных участках и скрипел ржавыми покоробленными калитками. С горы открывался красивый вид на небольшой город, усеянный в основном двухэтажными домами, мерцающими под весенним солнцем своими разноцветными крышами. Звуки машин и шумной городской жизни доносились издалека, словно из-за пелены тумана, приглушённые и словно ненастоящие. Хидан стоял около косоватого невысокого заборчика с облупленной краской, смотрел на раскинувшийся внизу город и наслаждался пробирающимся под кожу долгожданным теплом. Ветер мягко отбрасывал отросшие растрёпанные волосы на лицо, щекоча ими лоб. Парень фыркал, сдувал непослушные пряди в сторону и подставлял бледные скулы под с каждым днём всё более тёплое весеннее солнце. Сзади раздался металлический звон и последовавшее за ним возмущённое «да твою ж». Хидан ухмыльнулся, сцепил руки за спиной и развернулся в сторону порядком заросшей могилы. Какузу сидел на земле, оперевшись спиной на заборчик, и глядел на Мацураси с осуждением, сжимая в руке какой-то длинный сорняк. Хидан хмыкнул, закусывая губу и пытаясь не рассмеяться. Получалось плохо — об этом чётко говорили всё сильнее сдвигающиеся к переносице брови Джионгу. — Помочь не хочешь, м? — Какузу кинул сорняк к остальным, собранным в невысокую кучу около калитки и, отряхиваясь, поднялся на ноги. Посмотрел с теплотой, тщательно скрываемой за напускным недовольством. Мацураси улыбнулся, заправил непослушные серебристые пряди за уши и натянул на руки перчатки. Уселся рядом и присоединился к выдёргиванию сорняков, ехидно пихнув чужой бок острым локтем. Джионгу на это только закатил глаза и устало выдохнул. Улыбка, едва тронувшая тонкие сухие губы, отозвалась в груди Хидана мягким расплескавшимся в стороны золотом. Утро, встретившее тёплым майским дождём, плавно перетекло в солнечный уютный полдень, заскользило по веткам жёлтыми тёплыми бликами, проникло в холодную чёрную почву, прогревая её изнутри. Неухоженный участок медленно избавлялся от яблоневой поросли, высушенных зимними холодами кустов и принесённого ветром мусора. Хидан красил тёмно-синей краской кривоватую ограду и то и дело поглядывал на высеченные на тёмном камне женские имена. Хмурился от вспыхивающей в груди горечи и переводил взгляд на Какузу, старательно очищающего могильную плиту от грязи. Всматривался в его спокойную ровную спину, расслабленные опущенные плечи и забранные в неровный хвост длинные волосы. Улыбался мягко и расслаблялся тоже. На душе было тихо и спокойно. Ветер шелестел яблоневыми цветами, невысокой порослью и новой жизнью. Над головой светило тёплое весеннее солнце. Хидан вдыхал полной грудью наполненный озоном воздух и радовался этой долгожданной весне.