Emperor's New Clothes — is This Is Gospel

      Тук-тук-тук. Тук-тук-тук. Я слышу биение собственного сердца у себя в ушах. Это биение моего сердца.       Было такое ощущение, будто я лежу на операционном столе, после автомобильной катастрофы. Кучка врачей в синих костюмах, стерильных белых масках на лицах и в таких же перчатках ощупывали меня, проверяя всё, что только можно. Коснулись головы, груди, бёдер, зачем-то проверили ноги на рефлексы. Потом накрыли брезентом, каким накрывали трупы в морге, словно хотели списать меня в утиль. Я чувствовал какую-то тяжесть в груди, будто тяжёлый камень прикрепили к верёвке и привязали к сердцу.       Мне стало трудно дышать, глаза сами собой закрывались, а врачи всё также осматривали меня, собирая из осколков и обрывков, словно старое воспоминание.       Врачи приложили руки к моему телу, водя по нему ладонями, касаясь кончиками пальцев. Кто-то из них надавил на место, где когда-то стучало моё сердце. Это касание отдалось в голове резкой, но быстро проходящей болью, как будто по специально отмеченному месту проводили медицинским скальпелем.       Я остался безнадёжен. Думаю, родственники уже заказывают место на кладбище. Надеюсь, оно будет под тенистыми деревьями, не особо люблю солнце.       Это Евангелие для падших...       Пронеслись в моей голове довольно странные слова: «Евангелие для падших», а мой разум тут же ответил: «Но я ведь не падший».       Я впервые слышал об таком. Мог и подумать над значением, но разум медленно утекал куда-то далеко, не давая напрячь мозги. Вдруг в мышцах я почувствовал небывалую силу, которая охватила меня с ног до головы, заряжая энергией. Кажется, я вот только что умирал на операционном столе, а уже сейчас моей энергии нужен выход.       — Потому что эти слова, как ножи, часто оставляют шрамы, — закричал я так громко, как только мог, вскакивая на импровизированно-выдуманном операционном столе. Возможно, я выглядел на данный момент психом. Может поэтому несуществующие врачи схватили меня за плечи и уложили обратно так, чтобы я не вырывался. На удивление, теперь я совершенно не чувствовал прикосновений этих докторов. Почему же? Неужели это всё происходит у меня в голове? Но я ведь уверен, что всё по-настоящему.       — Если любишь меня, отпусти, — я снова вскочил на месте и уже почти вырвался из цепких пальцев выдуманно-настоящих врачей. Рот мне заткнули две пары рук в белых резиновых перчатках, не разрешают мне говорить, отбирая право на свободу слова, будто отобирали у меня возможность жить. Они не хотели, чтобы я жил. Но меня снова уложили обратно и тут же в руке сильно кольнуло, а по вене разлилось такое приятное тепло, что помогало моему организму заснуть. Или умереть?       Темнота.       Тишина.       Я стоял перед большим зеркалом, которое отображало меня в грязной белой футболке. Вдруг сзади подошли и накинули на меня чистую серовато-белую рубашку, дальше пиджак, а после криво-косо повязали галстук. Будто меня собирали на какой-то важный приём или светскую вечеринку. Даже причесали. Но то, что меня готовили для какого важного мероприятия, было странно. Ведь я же умер.       Секунда, свет, тьма, и я слышу как закалачивают плохо скреплённые между собой доски. Тук-тук-тук, тук-тук-тук. Звук молотка, который забивал гвозди в крышку гроба или снова биение моего сердца?       Это Евангелие для бродяг...       «Но я ведь не бродяга» — откликнулся мозг на такую странную мысль. А кто знает? Может я бродяга, который за всю жизнь не нашёл дома, или неудачник, который родился в понедельник, и которому ни разу не повезло было выиграть в лотерее. А может я несносная полукровка? Вдруг мой отец был из семьи демонов в Преисподней, а мать об этом даже не знает? Тогда понятно, почему в мыслях у меня Евангелие.       Даже если так, то может отец готовит нападение на этот мир со своими прислужниками-бесами? Тогда я не хочу пропустить конец света.       Тук-тук-тук, тук-тук-тук. Снова моё сердце или крышку гроба всё ещё забивают гвоздями?       Я открыл глаза и увидел деревянный потолок совсем близко ко мне. Первое, что пришло на ум, так это то, что я нахожусь в какой-то старой, ветхой избе и почему-то парю под её деревянным иссохшим потолком. Удивительно.        К моим ногам пришла вода. Неужели меня похоронили не на кладбище, а возле водонапорной башни, от которой отходили трубы ко всему городу, разнося воду? Я же просил, чтобы меня похоронили под тенистыми деревьями.       Вода быстро приближалась и вскоре я был уже по пояс мокрый, при этом находясь в гробу. Одежда взмокла, кеды и брюки подавно, а вода всё подступала, приближалась. Она была ледяная и сильно обжигала кожу на лице, когда оказалась там.       — Не пытайся похоронить меня заживо, — сказал я напоследок перед тем, как вода окончательно утопила меня. Но почему-то всё разом прекратилось. Я перестал чувствовать холод воды, я смог открыть глаза и прекрасно видел деревянную крышку гроба перед собой.       — Потому что я не сдамся без боя, — договорил я не законченную фразу прямо под водой. Изо рта поднялись пузырьки. Я был похож на дурацкую русалку, только хвоста цветного не хватало.       Может, Евангелие дало мне ещё одну жизнь? Ах да, точно, конечно дало, я ведь не собирался проспать весь конец света в этой деревянной коробке.       Тело снова охватила та непонятная жизненная сила, что была на импровизированно-выдуманном операционном столе, и я вскочил с места, встав при этом сразу на ноги, будто кто-то рывком за руки меня поднял. Гроб сломался, разлетелся на щепки, вода хлынула по сторонам, исчезая. Я снова стал чувствовать холод.       Новый поток воды смыл остатки гроба, передо мной появилась белая картонная стена. Я побежал вперёд и проломил эту псевдо-стену, затем ещё одну и ещё. Откуда-то появились воображаемо-настоящие врачи, они снова схватили меня.       Операционный стол.       Руки докторов.       Я почувствовал, как рубашку на груди расстегнули и оттуда вытащили длинный канат. Подумалось, что эта та самая верёвка, которую вместе с камнем на перевес привязали к сердцу. Дошло, что эта верёвка с камнем — страх. Страх, что окутывал когда-то бьющееся сердце. Сейчас этот страх доставали из груди, пока я лежал на этом, уже успевшем мне надоесть столе. Фактически, страх окутывал меня, ибо этим канатом обвязывали моё тело, будто не давая мне возможности двигаться и вообще что-либо делать.       Я старался разорвать верёвки, разорвать этот страх, чтобы от него ничего не осталось, но канат ещё сильнее стягивал мои мышцы.       Становилось трудно дышать, казалось, что кишки вылезут через рот.       Я вырвался. Вырвался из плена эмоций и побежал вперёд, но страх нагнал меня и потянул за собой, на морское дно, где я снова не смогу дышать, где снова остановится моё бьющееся сердце.       Попытка номер два. Сейчас канат опутывал ноги, не желая, чтобы я бежал.       Это Евангелие для падших       Но я ведь не падший       Это Евангелие для бродяг       Но я ведь не бродяга       Верёвки страха исчезли с моих ног и груди, врачи тоже растворились в воздухе, будто их и не было. Значит, всё таки воображаемые.       Я в который раз бежал вперёд, передо мной был белый яркий свет и я бежал туда, к его источнику, размахивая руками и дрыгая ногами.       Да, это замечательное чувство свободы, абсолютно никаких оков, в виде страха и гроба. Остались только эмоции и ценность человеческой жизни.       Сущность жизни: от борьбы за существование, да и способа существования.       Жизнь является необходимой для выполнения всех, не важно, реальных или воображемых, целей, задач, мечтаний, которые Человек ставит перед собой.       Я знаю, что человек осознает свою смерть, в отличие от животного. И осознает он её только тогда, когда его жизнь была наполнена смыслом. Я не осознаю свою смерть, хотя таковой её не считаю. Но ведь моё сердце останавливалось уже несколько раз, почему же я ещё жив, хотя считаю, что мёртв? Может, я животное, раз не понимаю и не осознаю свою смерть?       Смерть — этот завершающий шаг в конце цикла жизни и существования. Неотъемлемой чертой смерти является конец земной жизни и переход к вечной — бестленной, духовной.       Так кем же я тогда стану после того, как я умру? Демоном? Ангелом? Бестелесным духом или привидением, живущем на чердаке старого дома? Хотя, если мой отец демон с Преисподней, то я, скорее всего, тоже демон. А может я просто никто, который закончил свои жизненный цикл секундой ранее, кто знает.

В один прекрасный момент — я разучился верить. В один прекрасный момент — я разучился доверять. В один прекрасный момент — я просто разучусь умирать.

      Дым. Белый дым был повсюду, заполняя собой всё помещение, в котором я оказался. Я чувствовал себя гостем на каком-нибудь рок-концерте во время включения эффектов на финальной зажигательной песне.       Я поднял голову и удивлённо взглянул. Надо мной была белая, слегка позолоченная рамка. Эта рамка была прямо перед моими глазами.       Неужели...       Я уже было хотел поднять руку и дотронуться до неё, так низко она висела, как услышал скрип. Такой длинный и протяжный, будто открывали дверь. Вдруг почва исчезла из под моих ног, и я с воплями полетел вниз. Это было так неожиданно, что остановившееся сердце дёрнулось где-то около глотки и опустилось в пятки.       Я падаю в темноту. Я слышу злобный смех за моей спиной. Хотя не понятно откуда он идёт, казалось, что он был слышен со всех сторон. Смех такой низкий и громкий, что мурашки по коже пробежались.       Я всё падал в темноту спиной вниз и прекрасно знал, что если там где-то есть дно, то я ударюсь об него и сразу же умру. Хотя, как мёртвый может умереть?       Я был всё в той же серовато-белой рубашке и чёрных штанах, в которых меня хоронили. Может, я все таки умер? Умер по-настоящему. Дошёл до конца тоннеля, где виден свет, и упал в обрыв. О, да, звучит очень правдоподобно.       Я даже не заметил, как приземлился. Причём упал точно на спину, хотя до последнего был уверен, что расшибусь в лепёшку, приземлившись лицом вниз. На рубашке была чёрная сырая земля.       Было ничьё, стало моё       Было ничьё, стало моё       Что за мысли такие? Про что это вообще? Или про кого?...       Я огляделся. И тут же ужаснулся. То место, где я оказался, напоминало камеру для преступников или же камеру пыток — повсюду были черепа людей, отдельно валялись кости рук и ног, где-то лежал позвоночник, были даже целые скелеты, зарытые в синий песок и землю, полностью или на половину. Также были старые иссохшие деревья. Казалось, тронешь их, и они тут же рассыпятся. Повсюду лежали большие валуны.       Вдруг левую руку пронзила резкая боль, я упал на колени. В руке что-то громко хрустнуло два раза, при этом кисть вывернулась под непонятным углом.       Я взглянул на конечность: рука посинела, как песок вокруг, пальцы удлинились и стали немного толще, ногти тоже посинели и стали немного длиннее.       Я в ужасе рассматривал свою руку, пока новая волна боли не прошлась судорогой по телу. Это было похоже на то, как лёд расстаял, вернувшись к жизни, ибо эта сила спала во мне, а тут проснулась. В этом странном месте.       А может это была расплата за жизнь, которую даровало мне Евангелие? Я отмотал свой срок и, возможно, он никогда не наступит. Но только можно будет назвать это жизнью?       Кожу жгло, хотелось разодрать её синими острыми ногтями, но вместо этого я разорвал рубашку и откинул её куда подальше. Живот стремильно быстро синел, этот пугающий и одновременно завораживающий цвет поднимался выше, к шее. На груди появились наросты в виде замысловатых узоров, покрытых корочкой, словно кровь из свежей раны затянулась.       Я упал на колени, выгнулся в спине и почувствовал, что под моей кожей проползли большие жуки или толстые змеи. Очень противное ощущение.       Всё же мой отец был демоном, теперь я в этом уверен.       Я превращаюсь в демона после смерти, значит, я всё таки умер.       Боль была просто невыносимой. Если это продолжится дальше, то этой ночью вы просто можете увидеть призрака. Моего призрака. Но я ведь демон. Как всё запутанно.       Я почувствовал, как кожа на лбу рвётся вместе с черепом и оттуда появляются рога. Сначала небольшие и толстые, они выходили наружу дальше и становились всё длиннее и тоньше.       Лицо продолжалось меняться. Кожа стала бетонно-синего цвета, губы посинели, а языком я понял, что клыки и боковые резцы с каждой стороны стали в два раза длиннее и толще. Подбородок выдвинулся и заострился, постепенно покрываясь такими же наростами-узорами. Уши тоже поменяли форму, — они были будто смесью ушей гоблина и эльфа. Ну, знаете, широкие и большие, как у гоблина, и заостренные сверху, как у эльфа. Глаза, я был в этом уверен, приобрели ядовито-жёлтый цвет, ибо теперь всё вокруг для меня стало с желтоватым оттенком. На лбу, обвив рога, появился такой же узор, как и на груди.       Боль немного поутихла, однако совсем не прошла. Зато я чувствовал такую свободу и силу, будто был жив, а не мёртв. Так я платился за свои грехи? Или это наследство от отца? Я стал демоном, во мне просыпалась злоба и жажда крови, во мне просыпалось желание вернуть себе корону, увидеть своё и забрать это.       Мне определённо нравилось это. Хотелось применить свою силу на чём-нибудь или на ком-нибудь. И если раньше вы не знали меня, то теперь знаете. Я стал таким, каким должен был быть. Теперь мне стало понятно, почему эти выдуманно-настоящие врачи не хотели, чтобы я жил. То есть, они были ангелами, если пытались предотвратить мою жизнь? Надо было сказать этим «ангелам», что героев никогда не забывают, это верно, но легенды никогда не умирают.       Корона...       О, да...       Я забираю себе корону, я буквально чувствую её поверх моих зализанных назад волос.       Подхалимы на бархатных диванах заплатят за богатые дворцы и марочное вино. Вроде бы хочется их пытать — это плохо, а получается, что убивая их, я освобождаю мир от зла. Так плохой я или хороший?       Принято считать, что смерть действует на человека положительно, позволяет осмыслить его жизнь, даёт возможность радоваться ей. Это как с Жизнью — когда Человек умирает, то он осознает всё то, что происходило с ним, а, значит, Смерть помогает всё это осмыслить. То есть, Жизнь и Смерть — это не два противоположных значения. Они являются дополнением друг друга. Жизнь — Смерть, Смерть — Жизнь. Каждый день во всём мире в одни сутки умирает, например, пять человек, и рождается тоже пять.       Получается, эти пятеро умерших отдают свою жизнь пятеро родившимся?       Непредсказуемость, неизбежность, неожиданность — характеристика Смерти. Подчас это бывают незначительные причины или наоборот — сильные происшествия, приводящие к Смерти. Всё это Смерть, как понятие, за пределы человеческого разума. Почему-то религии превращали Смерть в божественную кару за греховное существование, либо в божественный дар, после которого человека ожидает вечная жизнь. Для меня это всего лишь становление демоном по наследству.       Я прекрасно знаю, куда должен отправится. Ад. Теперь там мой дом. Если смертные короли правят в замках, то я буду бессмертным президентом девяти кругов Ада. А каждому грешнику, что появляется в котле, я скажу:       «Добро пожаловать в мой мир веселья!»       Но пока это всего лишь представления в моей голове. Сейчас я всё ещё трансформировался в монстра — кожа стала ещё более бетонно-синей, подбородок сильнее удилинился, рога стали выше, а взгляд — безумнее. Я почувствовал, кожа на спине горела, будто меня положили на расскалённые угли, плечи с треском раздались в стороны, увеличиваясь, по спине прошлись мурашки. Тут же на плечах появились вертикальные наросты, сильно смахивавшие на рога. Затем я снова выгнулся, упав на колени. По синей коже проводили горячими цепями, рисовали узоры и писали тексты. Тут мой позвоночник треснул и мне показалось, будто он сейчас рассыпится на части. Но после этого ощущения я ощутил... Лёгкость?       За спиной появились крылья.       Два крыла торчали из спины и стояли торчком, чёрно-алые перья медленно становились больше. Вот чего мне не хватало. Появление крыльев дало мне полностью овладеть той силой, которая спала во мне столько лет. В венах разлилось что-то тёплое, как совсем тогда, когда я почувствовал укол в руке на тупом операционном столе. В кончиках пальцев приятно покалывало, тело осваивало новые силы.       Корона...       Так близка, я уже ощущаю её       Черепушки людей, разбросанные по кругу, открывали рты, словно что-то говоря, оставшиеся в целости скелеты шевелили костями рук и ног. Я был доволен.       Ворота открылись. Медленно и протяжно они открывались передо мной. Сначала я не мог поверить, что это наконец случается — я дождался. Я умер и дождался этого. Красный свет, будто он из цветных прожекторов, повалил на меня, я слышал крики мучеников и грешников, почему-то звуки кувалды и звон цепей. Эти звуки были музыкой для моих изменившихся ушей, они грели уголёк, охваченный тьмой, злобой и невероятной силой. Уголёк, который я раньше называл сердцем, что несколько раз успело остановится.       Я довольно и хищно улыбнулся, оскалив острые вампирские зубы, губы были от гоблинско-эльфийского уха до другого такого же, в глазах плескалось настоящее безумие и нетерпение, зрачки расширились, почти что полностью скрывая радость жёлтых глаз.       Корона...       Моя...       Это Царство было ничьё, а теперь стало моё, теперь я здесь бессмертный король, повелевающий этим потрясающим местом.

В один прекрасный момент — я разучился любить. В один прекрасный момент — я разучился чувствовать. В один прекрасный момент — я просто разучусь жить.