Ничего прекраснее

Одному дома было неимоверно скучно, особенно с утра, когда в окно весело светило холодное белое солнце, отражаясь разноцветными лучами от раскиданных на столе CD-дисков. По телевизору, как обычно, ничего путного, интернет надоел до чёртиков, а брать в руки блокнот или гитару совсем не хотелось. Выходить на улицу — тем более: за три года, проведённых в Лос-Анджелесе, Даниэль успел забыть, как осенью бывает холодно. Также он забыл, что к концу октября листва опадает, и унылые пейзажи с голыми деревьями навевают чёрную тоску. И тосковал он не только по теплу. Вернувшись домой, Перси вдруг осознал, что всё это время жил только музыкой, выступлениями, съёмками и прочими приятными муками творчества. Встреча с Йовом стала для него началом новой жизни, а сейчас, пребывая в вынужденном отпуске, Дан чувствовал себя блёклой тенью, бесполезной и почти мёртвой. Первую неделю он провёл валяясь на диване, распивая дешёвый коньяк и переслушивая музыку — ту, что писал сам, с Йовом и Джеффом, ту, что продюсеры делали до его прихода в проект, ту, которая в своё время вдохновляла Горена... На шестой день, увидев в зеркале заросшее щетиной, опухшее лицо с красными, абсолютно пустыми глазами, он решительно сказал себе «Хватит!» — ещё спиться с горя не хватало. Вот только помывшись, побрившись и отоспавшись, Даниэль не почувствовал себя лучше — внутри было всё также пусто. И всё же выйти из дома было надо: без сигарет жизнь казалась вовсе отвратительной штукой. Тепло одевшись, замотавшись в длинный шарф и засунув руки в карманы, Дан вышел в прозрачный свежий холод монохромной улицы. Где-то наверху было чистое голубое небо, впереди — цветастые рекламные вывески, но Перси смотрел только под ноги, на серый заиндевелый асфальт. И озадаченно остановился, когда под ногой треснула промёрзшая насквозь лужица. Под тонкой коркой льда был воздух, и звук получился громкий и такой... Как в детстве — Даниэль сразу вспомнил, как радовался первым холодам, идя в школу и специально наступая на замёрзшие лужи. Он как зачарованный переступил с пятки на носок, снова слушая характерный хруст, а потом наклонился и поднял тонкую льдинку, похожую на неровный осколок стекла. Подняв руку вверх, Перси посмотрел на солнце сквозь причудливо застывший кусочек льда — он казался прекраснейшим бриллиантом, переливающимся в ярких лучах. «Всё же есть на свете вещи, прекраснее музыки», — отстранённо подумал Даниэль. Залюбовавшись, он не обратил внимания, что лёд истончился между тёплыми пальцами. Льдинка быстро подтаяла сбоку и упала вниз, разбиваясь об асфальт. Дан заметил, что звук этот был похож на звучание последней, самой правой клавиши фортепиано Йова... «Или нет...» А перезвон фортепианных струн звучал всё громче и громче, и до Перси не сразу дошло, что это звонит его собственный мобильник — он уже отвык получать входящие звонки. — Да? — не глядя на дисплей, спросил Даниэль. Эта мелодия — импровизация Йова, которую Дан втихаря записал на диктофон, — стояла только на вызовы самого исполнителя. — Ну что, успел соскучиться по работе? — весело спросил Горен, а Даниэль поразился тому, насколько тепло может стать от одного только голоса, пусть и искажённого динамиком телефона. — Ты даже не представляешь, как сильно... Закончив разговор, Перси развернулся и пошёл домой, совсем забыв, зачем вообще высунулся на улицу. Лишь бы быстрее собрать чемодан, гитару, поймать такси, приехать в аэропорт, подтвердить заказанный на его имя билет до Лос-Анджелеса... И сбежать из этого промерзшего и безжизненного городка назад, в настоящую жизнь.