Ожоги

Подай, друг, табак и садись-ка рядом, эта сказка будет очень уместной к ряду твоих вопросов: про смелость и про презрение, кто взаправду достоин благословенья, а кому из людей тонуть в зловонной и едкой жиже. Я расскажу про того, кто свой путь, в самом деле, выжег, поселил этот сказ в устах и сердцах людей, ну, а ты решишь сам, кто виновен и кто злодей. Было это, кажется, на рассвете, во времена фотографий в одном лишь цвете, и это утро встречали мы всем селом, весть разносилась бурей – пылает дом. Он стоял на холме, как в старинных сказках и, конечно же, вызывал опаску, потому никто близко не подходил, говорили потом: кого надо, того сгубил. Однако один из жильцов покинул объятья смерти, дело не столько в храбрости, а в моменте, местный лекарь как раз оказался подле, со сгустком трав от душевной и прочей боли. Пеленал и шептал, что помогут боги, мол, уродлива плоть, но остался кристальным дух. Куда я его? Своих мне хватает двух, так стало дитя шестым у одной семьи, а меня попросил: «коль придет, прошу тебя, вразуми». Прав был тот лекарь, тяжко пришлось птенцу, и сказать было некому – ни матери, ни отцу, у той семьи своих был багаж забот, потому я стал тем, кто послушает, кто поймет. Говорит, тот малец, вытягиваясь струной, о том, что нигде не дают покой, говорил от момента как научился, до того, в который переродился. Приходил ко мне, плакал и говорил, что совсем не тому я его учил, что ему нужен язык – ярости да сражения, и овладеть им стоит желательно до рожденья, иначе не вытерпеть поражения в вечной войне – меж собой и миром и жить так было невыносимо. Признаться честно – сердце рвалось от боли, но я вторил ему о том, что и есть он воин, лишь чистый духом способен истинно победить, сердце свое в жаре ярости не сгубить. Вот проходят месяцы, даже годы, навалились вдруг разом все те невзгоды, обратившись в гадкий огромный ком, тогда хлынул дождь и ударил гром. Дитя предо мной как на исповеди садится, открывает ожоги и не стыдится, говорит, что сегодня нечто произойдет, и глаза его были как теплый мёд. Я, старик, говорит, попрошу прощенья, ну, а ты подари мне благословенье, сам же учил следовать зову сердца, так вот сегодня открылась дверца, не бойся, буду счастлив как никогда, и на мертвом пожарище вновь прорастет трава. Я был взволнован, но искренне он просил, потому, конечно, благословил и, покинув мой дом, то дитя обратилось зверем, если б сам не увидел, в жизни бы не поверил. Распростер он крылья, рыкнул, страшней, чем гром, сверкнул чешуей и ринулся напролом, опаляя огнем всех тех, кто помимо плоти обжог и душу, тебе я, мой друг не вру, и слов своих не нарушу. А теперь думай сам, кто прав и кто здесь злодей, и забудь про заповедь «не убей», пред тем как ответить подумай, мой друг, сполна. Не веришь? Взгляни, сквозь угли взаправду растет трава.