Отражение

      Глаза напротив его собственные — изумрудно-зелёные, в них легко утонуть, утонуть в море внутренней, режущей тысячей кинжалов боли и бесконечно-тёмного одиночества. Глаза напротив — его собственные, детские, способные видеть тех, кто живёт рядом с нами, но по иную сторону этого мира. Духов.       Нацумэ смотрел на самого себя — ещё мальчишку — и не решался сделать шаг навстречу, дабы обнять, успокоить, потому что отлично помнил, каким был когда-то. Закрытым, запуганным, видящим вокруг себя только густой, липкий, противный мрак и острое-острое недоверие — что резало изнутри словами людей, кромсало нещадно на куски.       Между ними стекло — тонкая-тонкая грань двух времён — стоит только чуть надавить, и оно тут же рассыпется, звеня маленькими серебряными колокольчиками.       Страх, что раньше душил, сейчас совсем-совсем ослаб, из некогда могучего и грозного монстра превратился в блеклое, невзрачное существо, способное только хрипло шипеть и скалиться. Страх давно потерял над ним власть, потерял — когда духовидец обрёл ту самую приёмную семью, что приняла его, словно родного сына, обрёл друзей, двое из которых знают о его даре, отчасти сами связаны с миром духов.       Нацумэ изменился, попал в то место, где может быть собой. Разумеется, это не относится к вечно докучающим ему духам — впрочем, и среди них тоже нашлись те, кто готов помогать и защищать.       Вдох. Выдох. Улыбка — лёгкая и приятная — и осторожный шаг.       Опустился перед самим собой на колени и надавил на стеклянную грань — тут же треснувшую и рухнувшую мелодичным звоном не стекла, но серебряных колокольчиков. Только их он и слышал, протягивая руки к самому себе — девятилетнему напуганному мальчонке — и обнимая крепко-крепко. Обнимая так, как обнимал когда-то отец, приёмные родители и друзья... тепло, мягко, создавая вокруг невидимую защиту от внешнего зла, стремящегося причинить новую боль, снова сломать.       Чувствовал, как хрупкое тело мальчика сотрясалось от рыданий, как его маленькое сердце безумно колотилось в груди. Чувствовал, что и сам на грани, вот-вот зарыдает — потому что...       ...всё ещё больно.       Воспоминания не оставляют его, преследуют во снах, отчего Нацумэ не высыпается, временами так и вовсе боится засыпать — ведь они обязательно придут снова, обязательно будут обзывать его вруном. Обязательно увидит тех ребят, для которых он — вечный выдумщик и ненормальный, увидит взрослых — смотрящих на него с ужасом и ненавистью, увидит всех тех — кто так и не смог (или не хотел) его понять.

***

      «...через много лет всё изменится — никто больше не посмеет назвать тебя лгуном и выдумщиком, никто больше не причинит боли, не будет бояться...» — в последнее время, после случая с тем духом, что обратил его вновь в мальчика в благодарность за оказанную помощь, частенько думал о том, что именно это скажет прошлому себе, если им удастся когда-нибудь пересечься.       Хотелось дать — пусть и словесную — надежду, что всё будет хорошо, мрак рассеется, солнце будет светить каждый день, приветливо улыбаясь.       Плохое рано или поздно заканчивается, верно?