Ржавчина

— Эй, смотри! Вейла, точно тебе говорю, — возбужденно прошептал вертлявый второкурсник, ежеминутно оглядывающийся на стол факультета Рейвенкло. Впрочем, он не был единственным, кто посматривал в ту сторону, хотя, стоит признать, за зелено-серым столом в силу ряда причин таких было не так уж много. Миллисент поморщилась, внимательно присматриваясь к праздничным блюдам. От этого Турнира был как минимум один плюс — суровая шотландская кухня разнообразилась тяжелой болгарской и изысканной французской. Милли переложила к себе в тарелку кусочек киша с брынзой и брокколи. Она вновь пыталась сидеть на диете, чтобы стать хоть немного похожей на маму, тонкую, звенящую, похожую на стрекозу. Рядом с ней отец смотрелся тяжелым медведем, и Миллисент, к сожалению, пошла породой в него. Никакие диеты не помогали, а потому, не видя результата, она раз за разом срывалась. Вряд ли и в этот раз диета продлится долго… Бамс! Задетый локтем всё того же надоедливого второкурсника стакан упал на скатерть, заливая пирог вишневым соком. Миллисент отодвинулась, пока струйка не доползла до края стола. Она сердито обернулась, чтобы посмотреть на виновницу переполоха. Столько шума из-за французской швабры! Милли злобно глянула на её прямую изящную спину, прикрытую нежно-голубой пелериной, и моментально вспыхнула ярким румянцем, заметив, что француженка как раз поворачивается в её сторону. Их взгляды пересеклись, и та внезапно подмигнула забывшей вдохнуть Милли. Дрожащими пальцами сжав юбку на коленях, Милли резко отвернулась. Под ложечкой противно засосало, а голова словно наполнилась сладкой ватой. С этого момента всё покатилось к чертям. Что-то начало меняться внутри неё, переворачиваясь, выползая наружу. Что-то, к чему она была не готова. И она пыталась вогнать себя в рамки нормальности, беспощадно давя распирающее её изнутри чувство инаковости. Запрещая себе смотреть в сторону Флёр. И всё равно краем глаза улавливая серебристый блеск её волос… На следующий день кубок сошел с ума. Нет, на четвёртого Чемпиона Милли было плевать. Она никогда особо не обращала на Поттера внимания. Дело было не в нём. Она не знала, радоваться ли за Флёр или бояться. Это было слишком сложное, слишком составное чувство, которым невозможно было проникнуться целиком. Неприятно-приятное, оно не помещалось в ней, Милли на физическом уровне ощущала, как его острые углы выпирают из неё. Она смотрела в зеркало, но оно ей врало — её кожа оставалась цельной, без грубых дыр с торчащими изнутри шипами. Отражение было лживым. У неё никогда не было и не могло быть таких сияющих глаз. Даже волосы и те вспыхнули ржавыми переливами. Персиковый румянец на чуть спавших щеках выглядел одновременно милым и болезненным. Во всей её фигуре сквозило напряжение и легкость, словно она парит в невесомости, но при этом весит несколько тонн. А гравитация может вернуться в любой момент, и тогда будет очень и очень больно. Сейчас же Миллисент казалась себе красивой. Такой, какой она никогда не была ранее. — Ну, сколько подбородков насчитала? На пять больше, чем в прошлом месяце? — насмешливый голос Панси покрыл зеркало рябью, а когда рябь сошла, на Миллисент смотрела прежняя она: с волосами цвета грязной ржавчины, бледная, толстая, неповоротливая, с потухшими глазами, в которых, впрочем, всё ещё были видны отсветы волшебства. Как бы то ни было, искорки скоро вновь разожглись в пожар, раздуваемые случайными взглядами, полуулыбками, направленными куда-то слегка выше её, Миллисент, плеча, но словно всё же адресованными ей. Зеркало снова начало привирать. Она казалась себе легче, как будто из тяжелого гранита превращалась в звонкую слюду. Огонь внутри неё застыл ледяными иглами страха, когда драконье пламя лизнуло ноги Флёр. Страх сжал горло: испуг за маленькую француженку и ужас, что Милли выдаст себя неосторожным вскриком. Это чувство внутри, эти искорки, обмен взглядами — всё это слишком личное. Впрочем, Панси не смотрела на неё: она хохотала. Панси нравилось, когда людям вокруг было больно, либо она только делала вид… это было неважно. Нервный смех заразил и Миллисент, когда Флёр всё же вышла из пламени живой и с золотым яйцом в руках. Лёд, пламя, нервы, волшебство и угловатая тайна внутри — всё это к вечеру сплелось в её душе в единую сущность, которая толкала Миллисент на безумства. Как Алиса за белым кроликом, Милли шла вслед за мелькающей голубой мантией. А та, исчезая за каждым поворотом, заводила её всё глубже и глубже в замок. Ей чудился тихий перезвон смеха фейри. Или это кровь прилила к голове? — П’гивет, — простое слово, слетевшее с её губ, звучало как приговор. Флёр смотрела прямо на неё и ждала ответа. Миллисент отшатнулась. Она порывалась бежать, но всё вокруг замельтешило голубым. Казалось, она забралась слишком глубоко в кроличью нору. Милли оглянулась, ища того, кого приветствовала Флёр. Но здесь были только они. Они и голубые тени по углам. — Привет, — наконец хрипло выдохнула Миллисент. До её слуха вновь донесся ехидный смешок фейри, которые играли с ней, подсовывали подмену. Не было никакой иной причины, по которой Флёр решила бы заговорить с ней сегодня. — Как ты смот’гишь на п’гогулку? Сегодня у озе’га? — подменыш смотрела на Миллисент своими прозрачными глазами. Разве она смогла бы ответить «нет»? Но как она могла решиться ответить «да»?.. Милли резко и отрывисто кивнула. Жар подступил к щекам, заставляя кожу гореть. Руки же, напротив, заледенели, а потому не сразу ощутили лёгкое прикосновение. Взгляд затравленно метнулся сначала к тонким пальцам, которые уже вспорхнули над её рукой, словно никогда и не касались, затем к лицу слегка покрасневшей Флёр. Сердце стекло в желудок, где стало отчаянно биться о стенки, вызывая тошноту и слабость в ногах. — Как стемнеет у озе’га, — шепнула француженка и растворилась утренним туманом, унося с собой смешки фейри и безумный голубой калейдоскоп. К вечеру Миллисент была полностью убеждена в том, что случившееся было просто наваждением. Ошибкой, помутнением сознания, проделками полтергейста, чем угодно, только не правдой. Она чувствовала себя распадающейся на части. Всё внутри неё спорило, кричало до хрипоты, доказывая, что нужно идти обязательно или, наоборот, идти ни в коем случае нельзя. К тому моменту, как солнце угрожающе зависло над горизонтом, Миллисент была полностью раздроблена на тысячу острых осколков. Весь ужин она сидела подчеркнуто прямо, хотя её тянуло обернуться, убедиться в том, что ничего не изменилось и Флёр все так же улыбается куда-то мимо её плеча. Милли не выдержала, и Флёр улыбнулась ей, глядя прямо в глаза, словно ожидала этого. Осколки осыпались на пол, оставив одно задыхающееся счастье. Ветер подхватил её, словно стрекозу со слюдяными крылышками, и понёс мимо картин, окон, гобеленов, мимо трещащих поленьев в камине, мимо взглядов, шепотков, голубых отблесков на стенах… Зеркало даже не врало, оно показывало что-то совсем иное. Фею в пышной ржавчине, с персиковым румянцем и искрами в глазах. Алыми мазками позаимствованной у Панси помады Милли дополнила картину. Улыбнулась. Выдохнула. Обернулась в прохладный воздух подземелья, чтобы охладить лаву, которую её сердце качало по венам вместо крови. Стыдливо, но уверенно, Миллисент достала комплект красивого белья. Подарок от мамы: почти взрослое, без косточек, которые подняли бы грудь, но зато с тонким кантиком кружева на бюстгальтере и на трусиках. Щеки загорелись сильнее. Она не планировала ничего такого, но само осознание, что под одеждой у неё не обычное скучное белье, окрыляло. Хотя и смущало так сильно, что Милли едва это выносила. На улице почти стемнело, время работало против Милли. Но она успевала, её нёс ветер, не давая ни минуты одуматься. Промелькнули стены замка, грохнула позади тяжелая дверь, отрезая путь к отступлению. Воды озера в последний раз окрасились рыжим и алым, высветив тоненькую фигуру Флёр. Застывшая в кусочке янтаря муха. Сердце сжалось. Алый отхлынул от берега, и озеро перекрашивалось в свинец. Чёрный силуэт превратился в голубой. Но тьма осталась — она заклубилась в глазах, в строгой линии сомкнутых губ, в резких чертах без намека на улыбку. В припухших отчего-то глазах. — Флёр? — едва слышно прошептала Миллисент, впервые произнеся её имя вслух. — Что-то не так? Ветер покинул её. На озере царил полный штиль. Голубые отсветы обернулись хохочущими фейри. Нет, не фейри — ученицы Шармбатона соткались из полутьмы, перебрасываясь колючими фразами. Они сужали круг, словно загоняли зверя, который и не думал бежать. — Что происходит? — Милли отшатнулась, оглядываясь по сторонам. Француженки обступили её полукругом. Их было всего шесть, они не нападали, только посмеивались, но палочки в их руках были нацелены на неё. — Ce que tu attends? (перев. «Чего ты ждешь?») — спросила одна из них у Делакур. Та дернулась, отмирая и доставая свою палочку. — Не слишком ли много ты о себе возомнила, английская ко’гова? — протянула Флёр, насмешливо сузив глаза. — Не знала, что среди учеников Хогвартса есть такие… pédale! (перев. груб. «Гомосексуалист») Миллисент не знала французского, но она всё равно чувствовала, как от этих слов тянет грязью. Грязью, которая совсем не подходила ни к этим розовым губам, ни к пустым и холодным глазам. Каждое слово ледяным копьем вгрызалось в грудь, прогоняя все светлое. — Не слишком ли мягко, Флё’г? — протянула безликая ученица откуда-то из-за спины. Флёр дернулась, сердито поджав губы. — Поп’гобуй лучше, Салли! Короткое заклинание, и юбка Миллисент задралась, открыв пухлые ноги и нарядное белье. Милли попыталась натянуть ткань обратно, но та раз за разом выскакивала из пальцев и снова ползла вверх. Щеки горели от унижения и злости, но сказать ничего не получалось. Милли словно онемела. — Ты надеялась на моё внимание? — она не хотела слушать, но голос Делакур прокрадывался в уши и свивался в голове хищной змеей.— Ну так вот оно! Кто-то одобряюще засмеялся. Милли попыталась уйти, но быстрое «Локомотор мортис» помешало ей. Француженки подошли поближе, о чём-то коротко переговариваясь на своем языке. Флёр сначала спорила, но затем словно сдалась. Та, которую она назвала Салли, наклонилась и подняла выпавшую из рук Миллисент палочку. — Мало того, что это животное высокоме’гно, оно ещё и глупо, — презрительно фыркнула она, резким движением отбрасывая палочку в траву. — Мне кажется, это стоит того, чтобы мы его немножко ’газыг’гали? Они снова замолчали, в ожидании уставившись на Делакур. Она кусала губы, явно нервничая, но постепенно её глаза становились злее. Флёр словно накручивала себя, стараясь вызвать в себе ненависть — неважно к кому. Важно только, чтобы она была, и жгла, и жгла! — Филум! — наконец злости стало достаточно. Сначала Милли не поняла, что произошло, но потом что-то заскользило у неё между ног. Трусики распадались на волокна, сползая в траву. — Что вы?.. — задергалась она, обретая наконец дар речи. — Не то, что ты хочешь, маленькая ‘гаспутная putain (перев. груб. «Шлюха»), — издевательски рассмеялся ещё какой-то голос. Миллисент не могла рассмотреть их лиц, её душили слёзы, которые пока ещё не выкатились из глаз и застыли в них, словно ледышки. — Давай! — Капиллус аугментум! Волосы под задранной юбкой стали стремительно расти. Милли зажмурила глаза, слушая, как стая школьниц вокруг неё свистит, хохочет и одобрительно аплодирует Флёр. Милли не хотела смотреть на неё. Но всё же один последний раз… в надежде заметить тень раскаяния. Миллисент открыла глаза, но увидела только удаляющуюся прямую спину, по которой стекал серебряный блеск волос. Все ушли вслед за Флёр. Стреноживающее заклинание перестало действовать, и Милли с трудом заставила себя встать. Больно не было: только грязно и противно. Было очень сложно дышать. Волосы всё росли, вызывая неприятные ощущения внизу живота. Палочка нашлась поблизости, и вскоре Фините отменило рост. Миллисент натянула юбку на колени, но из-под неё всё равно торчали завитки. Возвращаться так через весь замок было нельзя. Сжав палочку дрожащими от обиды и злости пальцами, девушка оттянула волосы и прошептала: — Секо! — отрезанная прядь упала на траву. На бедре быстро наливалась кровью длинная царапина. — Секо! Секо! Неровно отрезанные пучки волос летели вниз, а на коже расцветали новые порезы. Не глубже, чем оставляют кошачьи когти. Не смертельно. Даже почти не больно. И отчего-то с каждой царапиной становилось всё легче и легче. — Экскуро! — всё исчезло. Как будто ничего и не было. Милли показалось, что её голова набита колючей ватой и иголками. События этого часа подёрнулись пеленой, что отгородила от накатывающей где-то в глубине истерики. Она с трудом добралась до воды, чтобы умыться, а затем всё же поднялась и побрела в замок. Перед самым входом она выпрямилась, взяв под контроль все эмоции и сосредоточившись на одном — дойти до спальни, держа лицо. И всё равно шарахнулась от пробежавшей мимо стайки школьниц в хаффлпаффской форме, спешащих в факультетскую гостиную. Ей повезло. Ни одной ученицы Шармбатона не встретилось на её пути. Или повезло им, потому что сейчас Миллисент не могла бы поручиться за то, что не атаковала бы любого, кто одет в голубой. Она смогла. Дошла. Рухнула в кровать, стискивая руками подушку и беззвучно крича. Дверь скрипнула, и Милли застыла, стараясь сдержать всхлип. Сейчас она бы не смогла выдержать насмешек, которые, бывало, бросали в её сторону соседки по спальне. Это было бы чересчур. Любое слово могло нарушить пустоту, которая возникла внутри, нарушить, чтобы впустить внутрь тёмную клубящуюся тьму. Ей хотелось оставаться пустой. Шаги замерли около её кровати. Милли задержала дыхание, надеясь, что этот кто-то пройдет мимо. Что-то коснулось её головы. Кажется, это была рука… Послышался вздох. А затем снова шаги, остановившиеся у кровати Панси. Миллисент прижала руку ко рту. Пустота прорвалась, но вместе с тьмой внутрь проникло что-то ещё. Зелёное. Ржавое. Тёплое. * * * Она напевала песенку, легкими движениями палочки заставляя посуду летать по кухне. Солнце бросало на стены дрожащие блики, которые натыкались на посуду и разбивались на солнечные зайчики. В глубине дома хлопнула дверь. — Дорогая, я дома, — Билл быстрым шагом подошел к Флёр и сгреб её, зардевшуюся, в объятия. От него пахло дымом и солью. — Мы тебя ждали, — выдохнула она, расслаблено склонив голову к его плечу. Рука Билла скользнула к её животу. — Оба ждали? — улыбнулся он. — Он даже больше, — Флёр положила свою ладонь поверх его, превращая их позу в двойные объятия. Напряжение, которое преследовало её каждый раз, когда Билл уходил, понемногу отпускало. Впереди был спокойный вечер… Раздался хлопок и звон упавшего защитного купола. Входная дверь затрещала и взорвалась щепками. Внутрь медленно вполз огонь — вечный спутник налётов Пожирателей. — Беги к площадке, — зарычал Билл, доставая палочку и бросаясь вон из кухни. — Аппарируй в Нору! Флёр кивнула и, сжав палочку, выбежала через заднюю дверь. Как бы ей ни хотелось встать спиной к спине со своим мужем, защищая дом, сейчас у неё другая задача. Сохранить маленькую жизнь внутри. Позвать на помощь. Билл потянет время, пока не прибудет Орден, а если Пожирателей слишком много — сбежит. Она выпустила Патронус, и серебристая ласка с коротким сообщением скрылась из глаз. Это заняло ровно тридцать секунд, после чего Флёр продолжила бежать. Она почти добралась до аппарационной площадки, когда с ног её сбило стреноживающее заклятие. Флёр прокатило по стриженной траве, стукнув о камни, обрамляющие искусственный пруд. От удара её палочка отлетела в сторону. Она потянулась было к ней, но движение прервало заклинание: — Импедимента! За миг до этого Флёр успела прикрыть рукой живот. И теперь ей оставалось только с ужасом наблюдать, как к ней приближаются два Пожирателя смерти. — Ну здравствуй, французская шваль, — высокий голос из-под маски показался Флёр неуловимо знакомым. Пожирательница сняла маску и показала своё лицо, которое до сих пор являлось Флёр в кошмарах. В снах эта девушка обычно молча смотрела на неё, и слёзы, готовые сорваться, никогда не вытекали из её глаз, а превращались в кристаллики льда. Это воспоминание… самый стыдный момент в жизни Флёр. То, что заставило когда-то стать лучше, но так и осталось грязным пятном на совести. Из дома послышался звон разбитого стекла, сверкнуло несколько вспышек. Флёр дернулась, но новое заклинание не дало ей повернуть голову. — Молчишь? — выплюнула слова девушка звенящим от гнева голосом. — Ты меня хотя бы помнишь? Флёр кивнула, молча сглатывая слёзы. — Как меня зовут? — Пожирательница вглядывалась в её лицо, словно ожидая найти там ответ. Ответа не было. И не могло быть — она никогда не знала имени жертвы своей жестокой шутки. — Милли, — тихо позвала её вторая девушка, так и не снявшая маску. — Скоро прибудет подкрепление. Давай сейчас. Девушка вновь надела маску, закрываясь от взгляда Флёр. Со свистом втянула воздух, замерла… — Давай! — ещё раз с нажимом повторила Пожирательница. И Миллисент вновь направила палочку на француженку. — Секо! — брызнула кровь. — Секо! Секо! Секо! Заклинание резануло Флёр по груди, по защищающей живот руке, по ногам. Резко приблизившись, Милли схватила её за волосы, оттянув серебряные пряди в сторону. — Секо! — заклинание срезало локоны, черканув по виску. — Редукто! Флёр в испуге распахнула глаза, когда синяя вспышка выстрелила ей в живот. Слабая вспышка. Этого не хватило бы, чтобы раздробить камень на мелкие осколки. Не хватило бы, чтобы разнести в щепы крепкую дубовую дверь. Но человеческое тело слабое. Ещё не чувствуя боли, Флёр смотрела, как отлетает в сторону большой палец с её руки. Как проступает красное пятно на светлом платье. Она закричала. — Уходим! — Милли дёрнула за руку её напарница, уводя к площадке. Из дома выскочила ещё одна фигура в чёрном плаще, молча метнувшись к остальным. Минута — и они исчезли, оставив съежившуюся на траве Флёр, которая уже даже не кричала, а выла в траву, прижимая раздробленную кисть к животу. Она ничего не видела из-за ослепляющей боли и накатившего отчаянья. Она не видела, как сложились стены её дома. Как аппарировали, опоздав всего на несколько минут, члены Ордена Феникса. Как выполз из-под обрушившегося дома Билл, кашляя от дыма. Как закатывалось солнце, перекрашивая воды искусственного озера из алого в свинец.