Однажды

В гостиной пахнет чаем и дождём. Сидящий рядом со мной Ёру озадаченно хмурится и надолго задумывается перед тем, как переместить ладью на шахматной доске. По его напряжённому лицу и не скажешь, считает он свой ход целесообразным или нет. Видимо, он поймёт это только тогда, когда спокойно наблюдающий за ним Аме сделает свой. Я вздыхаю и кусаю яблоко. Если бы эти двое играли в карты, то можно было бы плюхнуться на стул рядом с кем-нибудь из них и научить их уже, наконец, выигрывать, но они упорно предпочитают шахматы. Возможно, потому, что Ёру прекрасно осведомлён о том, что его легко прочитать, а жульничество порой ловит ещё на подлёте. Я считаю, что шахматы — это скучно. Нахохлившийся на диване Шун, кутающий свои длинные ноги в одеяло и время от времени привычно чертыхающийся на сырость, кажется, думает так же. По крайней мере, мне кажется, что у него сонные глаза. Тем не менее он не остался в своей комнате и всё равно пришёл сюда. Сидит недовольный на диване, хмуро поглядывает на играющих ребят, но не уходит. И ему иногда требуется общество… Возможно, даже чаще, чем он сам это осознаёт. Яблочный сок сладостью растекается во рту. Я кусаю ещё и вдруг обращаю внимание на Хану, тихо устроившуюся на пороге. Похоже, сырость её ни капельки не пугает — она продолжает сидеть, укутавшись в одеяло, и спокойно смотрит на хлещущий за открытой дверью ливень. Выглядит она при этом так, будто ей комфортнее всех в этой комнате. И я совру, если скажу, что меня это ничуть не интригует. Шагая по ледяному полу, я на мгновение жалею, что не надел тёплые носки. Да, я мёртв уже год, но чувствовать, как отмерзают пальцы на ногах, мне совсем не нравится. Холодно и противно. — Можно? — спрашиваю я, опираясь на дверной косяк, вкусно пахнущий деревом. Хана как будто не сразу понимает, что к ней обращаются, а, помедлив немного, поворачивается в мою сторону. — Мог бы и не спрашивать, Каири, — улыбается она. На секунду её улыбка кажется мне бесконечно усталой, однако наваждение моментально рассеивается, когда Хана приподнимает край своего одеяла и делает приглашающий жест. Приглашение выглядит настолько соблазнительно, что я не раздумываю. В доме холодно, ноги заледенели так, что, кажется, сейчас отвалятся, да и рукам вовсе не тепло. Тут же предлагают уже нагретое теплом чужого тела одеяло, неплохой вид на засыпанный листьями осенний двор и чай. …ладно, чаю мне никто ещё не предлагал, но рядом с Ханой стоит кружка, издающая головокружительный аромат. Как и Ёру, она очень любит Эрл Грей, который, на мой взгляд, пахнет просто замечательно. Может, она простит мне маленькую вольность, если я попрошу отпить из её кружки? Представив, как на подобное отреагируют ребята, я не могу сдержаться и ухмыляюсь. Более чем уверен, что увижу в первых рядах Ёру, который тут же начнёт рассуждать про приличия и этикет. Аме, возможно, сердито покачает головой и, может быть, посмотрит с неодобрением, но тут я не совсем уверен. Этот парень до сих пор загадка для меня… да и вообще, сидит к нам спиной. Ну а Шун… Думаю, он умер бы от смущения, если бы ему пришлось пить с ней из одной кружки. Каким он всё же может быть старомодным. Услышав мой смешок, Хана непонимающе смотрит на меня. Я торопливо машу руками — «Ничего-ничего!» — и с готовностью заныриваю под одеяло, вытягивая замёрзшие ноги и хваля Хану за её предусмотрительность, из-за которой она обложилась тёплыми вещами с ног до головы. Я чувствую, что на полу лежит ещё одно толстое одеяло, а с тем, что сверху, даже сырость не страшна, хотя вот он, дождь, — только руку протяни. Здесь уютно. Ливень успокаивающе шумит, ступни наконец-то начинают отогреваться. Пахнет чаем, а Хана в бордовом свитере выглядит очень мило и по-домашнему. Надо будет обязательно сказать ей об этом. Краем уха я слышу ворчание Шуна и оборачиваюсь. Замёрзший несмотря на свой густой мех Юю, похоже, вознамерился отвоевать себе часть дивана, которую ему не собираются отдавать, и неизбежно начинается шум. Выражения лица Аме я не вижу, однако Ёру тут же поворачивается со строгим видом и начинает отчитывать этих двоих. Шун протестует, но как-то вяло, и, похоже, я даже знаю причину. — Спорю на что угодно, что сейчас они немного посидят вдвоём и пригреются, причём настолько, что их будет не согнать, и повод для драки пропадёт сам собой, — я широко улыбаюсь, наблюдая за сомневающимся выражением, застывшим на лице Шуна, кажется, уже начавшего понимать, в чём состоит однозначное преимущество совместных посиделок на диване. — Вместе теплее. Мне хочется, чтобы на лице Ханы появилась ответная улыбка, но она не улыбается. Скорее, выглядит очень неуверенной в чём-то, чего я пока не могу понять. — Что-то случилось? — осторожно спрашиваю я, глядя на её чуть рассеянное лицо. — Может, мне всё же стоит закрыть дверь? — с сомнением отвечает она и вздыхает. — Думаю, Аме с Ёру тоже мёрзнут, просто они пока слишком увлечены партией. За шумом дождя её голос звучит совсем тихо. В очередной раз она кажется мне безумно уставшей, и я начинаю подозревать, что, возможно, это не плод моего воображения. Может, непрерывная учёба вконец доконала её? Или ежедневные утренние поручения? Зная, как она любит поспать, я бы не очень удивился тому, что её крайне утомляют постоянные ранние подъёмы. Я уже готовлюсь сказать что-то ласковое и одобряющее, но тут Хана слегка шевелится, отчего наши ноги вдруг соприкасаются. Всё же она сегодня невероятно рассеяна — или просто в очередной раз забыла о том, как много в мире Мёртвых может сказать всего лишь одно прикосновение. В любом случае, я уверен, что, помни она об этом, то точно не захотела бы передавать эмоции в такой момент. Она не любит никого волновать и не слишком откровенна, а посему я могу назвать произошедшее только лишь случайностью. — Они бы попросили, если бы им было холодно только из-за сквозняка, — автоматически отвечаю я на её последнюю реплику, параллельно пытаясь хоть как-нибудь устроить в душе те чувства, что только что случайно получил. Хана с благодарностью мне улыбается — я и вижу, и ощущаю это, но это только капля в океане её эмоций. Я чувствую её тоску, которая кажется такой древней, как будто была с ней с рождения. Не лютую и грызущую, какая бывает от тяжёлого горя, нет. Спокойную, уверенную тоску, от которой кажется, что смотришь на мир сквозь непрозрачную серую пелену. Такую, которая всегда с тобой, куда бы ты ни пошёл, что бы ты ни делал и с кем бы ни был. Тоску, которая всегда будет стоять за твоим плечом. И дело тут, конечно, вовсе не в дожде. Скорее даже наоборот. Я ощущаю, что ей нравится смотреть на дождь. Похоже, она любит осень. И никакая погода не будет хуже того, что сейчас у неё на душе. Кажется, Хана не замечает изменившегося выражения моего лица. Наверное, и вовсе не осознаёт, что сейчас кто-то читает её эмоции, которыми она, конечно же, никогда добровольно бы не поделилась. Она смотрит на улицу, и её глаза выглядят такими же затуманенными, как небо сейчас. …если разобраться, то никто из нас не знает её историю. Мы понятия не имеем, как она жила, как умерла, что за сожаления у неё были… У некоторых хватает такта не лезть в чужие дела, кому-то, возможно, всё равно… А мне ещё рано спрашивать. Хотя я уже не уверен, стоит ли. В очередной раз я убеждаюсь, что был прав в тот момент, когда счёл её очень грустной. Она была такой стеснительной и скромной и с таким трудом к нам привыкала… И даже сейчас, когда я узнал её весёлую сторону, я всё ещё могу сказать, что она печальна. Кто знает, может, она помнит свои сожаления? Жаль, что я не могу спросить у неё об этом прямо сейчас. Я осторожно убираю ногу. Соприкасаться очень тепло и уютно, но слишком грустно. И потом, это кажется мне несправедливым, как будто я только что подглядывал за ней. Пахнет мокрыми листьями и дождём. От стоящей на полу кружки исходит ароматный горячий пар. Где-то позади нас слышится негромкий стук и сразу после него — шорох разворачиваемых конфет. Аме что-то тихо говорит, и, кажется, встаёт. То ли собирается в свою комнату погреться, то ли решил тоже насладиться горячим чаем. Я быстро понимаю, что второе — во многом благодаря Шуну, который бросает ему вслед короткое «И мне». Почему бы и не воспользоваться возможностью? — И мне, и мне! — поворачиваясь, я энергично машу рукой тяжело вздыхающему Аме, который, похоже, уже пожалел, что пошёл кипятить чай. Но его никто не заставлял, правда? Всего лишь две лишние кружки чая, не так уж много. Может быть, мне просто необходимо согреться после той морозной, хрустящей, как лёд на луже, тоски. Слишком холодно. Мне чудится, будто моё сердце начинает неметь. — А ты как, может, подлить кипятку? — спрашиваю я у Ханы, кивая на её кружку, но вдруг понимаю, что её глаза закрыты. Облокотившись затылком о косяк, она тихо сопит, и одеяло на ней вздымается так медленно, так покойно. Пожалуй, можно даже сказать, что она выглядит умиротворённо. …по крайней мере, мне очень хотелось бы, чтобы ей снились хорошие сны. Сны о счастье, которое может быть здесь, сейчас и с нами. Сны, никак не связанные с прошлым. Сны о будущем. О будущем, которое будет счастливым, уж я позабочусь об этом. Мне просто снова хочется увидеть её улыбку, вот и всё. За дверью постепенно темнеет, и за наступающими сумерками и стеной дождя с порога уже ничего не видно. Включённый свет в гостиной воспринимается как-то по-особенному уютно. Пахнет чаем и пирогами, отложенными с завтрака и отлично пригодившимися на вечерний перекус. Живот громко урчит, требуя вкусных пирогов. Делая недовольное лицо и вздыхая, я выбираюсь из-под тёплых одеял и тут же ёжусь: в комнате стало ещё холоднее. Наверное, перед поеданием гениальной выпечки Ёру всё же стоит надеть тёплые носки и свитер. Как раз наверху у меня ещё одно дело, улыбаюсь я, сгребая в охапку кучу одеял, в которые зарылась Хана. — Спать следует в своей кровати, а не на пороге, знаешь? — обращаюсь я к ней шутливым тоном. Вместо ответа она утыкается носом в воротник своего свитера и становится похожа на улитку в домике. Сдержать смех становится всё сложнее. — У неё просто талант дрыхнуть в любое время в самых неподходящих для этого местах, — комментирует Шун, когда я прохожу мимо дивана к лестнице. — Скажи ей, чтоб перестала так делать, а то простудится, и проблем от неё станет ещё больше. — Надо будет разбудить её к ужину, — как всегда беспокоится Ёру, рассеянно наблюдая за тем, с каким удовольствием и энтузиазмом Шун и Юю уплетают пироги. Словно читая его мысли, Аме поднимается с места и направляется за тарелкой. Я мысленно горжусь его предусмотрительностью: ещё пять минут — и выпечки в доме не останется вообще. Хана бы очень расстроилась по этому поводу. Шагая по лестнице наверх и отчаянно стараясь не задевать сопящим в моих руках кульком перила, я думаю о том, что всё у нас впереди. И веселье, и счастье, и пироги. Будущее, которому будут рады все. И на мгновение мне кажется, что Хана улыбается во сне.