***
Я погрузился в полудрёму, чуткую и успокаивающую. Пустая голова медленно потеряла границы и расплылась по ночному небу, сливаясь воедино, переливаясь, сияя яркими звёздами. Разум рассеялся над степью, вбирая звуки, запахи, движения. Цокающие движения языка маленькой подкаменной ящерки...капли росы на конском седле...скольжение песка по иссохшему кустарнику... Время потеряло счёт и смысл. Я жил степью, чувствовал её, как родной очаг, проживал каждую песчинку, каждый камешек, каждую веточку, каждый порыв ветра. Тьма... Вязкость... Сон... Всполох. Ярость!.. Смерть! Зверь! Кочевники вскочили вслед за мной, испуганные, настороженные. Пытаясь оседлать коня я запутался в стремени, выругался, пришпорил животное, устремляясь прямо в горящие останки недалёкого аула. Айтуган с молодыми скакал чуть поодаль, что-то кричал и пытался нагнать меня, но объяснять времени не было. Аул был приманкой. Запах человеческого мяса, яркий огонь, всё это было приманкой для Зверя. Но он обошёл её и напал на отряд Дормана. Они стояли прямо за аулом, и я намеревался проскочить напрямик тлеющие юрты, когда увидел Его... Я нашёл тебя здесь, в этой степи, пролетело в голове. Столько лет, столько зим... На меня обрушились звуки боя, крики боли, конское ржание, бешеный рык Зверя. Среди сгоревших юрт метались юркие людские силуэты и огромная масса шерсти цвета ржавчины. Кочевники, крича от ужаса и ярости, выпускали стрелы в чудовище, бросали копья и отчаянно уклонялись от размашистых ударов. Зверь вращался средь толпы, в полтора человеческих роста, размахивал бугристыми лапами, разбрызгивая кровь с толстых коротких когтей, извергая чудовищный рёв. Клыкастая собачья морда заляпана кровью. Спина, сплошь покрытая плотной шерстью, была утыкана стрелами, копьями, но без толку. Грудь чудовища была лишена шерсти, из беззащитной кожи торчали наконечники, следы сабель перекрещивались в нескольких местах. Раны сочились кровью цвета серебра, но порезы быстро затягивались, оставляя лишь несколько капель. Серебро. Оружие кочевников не могло убить Зверя, лишь замедлить, но у Дормана был нож, выкованный им лично. Нож из особого серебра, которым можно было окончательно убить монстра. Здесь, у народа степей, Дорман переложил клинок на копьё для большего успеха своей миссии. Копьё легче найти, чем нож. Копьё у Дормана. Найти Дормана. Молнией эти мысли пролетели в моей голове, когда я на ходу спрыгнул с коня. Кувырком вернулся на ноги, выпустил две стрелы, метя в сухожилия изогнутых лап, и бегом обошёл место боя. Со всех сторон прибывали новые воины и тут же бросались в бой. Две дюжины кочевников вертелось вокруг Зверя, и не меньше лежало на земле. Стоны умирающих переплетались с криками воинов, пропадая в оглушающем рёве монстра. Несмотря на численный перевес, силы неравны, кочевой народ не сможет долго сражаться против Зверя. Я должен торопиться. Но не успел и пройти несколько шагов, как в мешанине разорванных тел и окровавленных тряпок что-то сверкнуло. Удача! Я схватил древко оружия, моё же сердце переполнилось безграничной грустью и скорбью. Миг назад я ликовал, сейчас же смотрел на заляпанные кровью разорванные одежды друга. Дорман, мой друг... Сколько лет, тяжб, сколько духа и силы... Ярость испепелила все чувства, кроме жажды боя, и я бросился в гущу сражения. Кочевники наседали, не давая прорваться Зверю через ощерившийся оружием строй, но их становилось всё меньше. Я ворвался в бой, махнул копьём и стремительно отскочил в сторону. Оружие оставило на боку Зверя длинную рану и кровь свободно потекла сквозь когтистые пальцы монстра, орошая серебром блеклый степной песок. Воинственный крик кочевников слился с испуганным воем Зверя. Из глаз монстра брызнули слёзы. - Стрела, глаза! - прокричал я на ломаном языке кочевников. - Стрела, глаза! Стрела, глаза! Несколько мужчин отскочили за спины собратьев, вскинули луки. Залп к залпу воины осыпали монстра стрелами, но долго это продолжаться не могло. Я вертелся вокруг Зверя, избегая линии стрельбы и стараясь задеть монстра, он в ответ выбрасывал свои лапы, разрывая воздух короткими когтями. Зверь скалился, рычал, порывался прыгнуть на меня, но боялся оружия, ибо понимал, что это смерть. В свете наступающей зари мы плясали самый древний танец на всей существующей земле, знакомый каждому живому созданию - Вечный Танец. Охотник и Хищник. Танец Жизни. Зверь огрызался, вихрем вертелся среди кочевников, отмахивался от окружающих воинов, свободной лапой защищал глаза от стрел. Бой сместился к краю догоревшего аула. Я видел замысел Зверя - бегство. На открытом пространстве ему будет легче уйти от погони. В нынешнем состоянии это его не спасло бы, ибо кочевники выносливы и мстительны, но передышку он точно смог бы получить, а так же растянуть нападавших, маневрировать... Кровь блестела в утреннем свете. Айтуган выслушал приказ, перевёл-прокричал его собратьям, и половина мужчин сплотилась, встала между Зверем и степью. Уставшие воины отчаянно размахивали саблями и копьями, из последних сил сдерживая натиск монстра. Зверь же вместе с кровью терял силы. Раны, нанесённые копьём, были в основном незначительными, но первый глубокий порез щедро выталкивал мелкую струю жидкого серебра; бедро монстра блестело после удачного тычка копьём, и серебряная кровь смешивалась с алыми пятнами на ржавой шерсти, оставляя рваные размашистые следы на песке. Я двигался вокруг Зверя, маневрировал, постоянно заходил ему за спину, вынуждая монстра вертеться юлой. Я ловил момент. Оборона кочевников медленно, но верно проседала под неистовым звериным натиском, и права на ошибку нет. Степняк подскочил к Зверю, размашисто ударил саблей по задней лапе монстра, и свалился замертво от страшного удара в лицо. Сейчас. Я рванулся с полуприсяда в обманном движении, увернулся от коротких толстых когтей, но лапа всё же чуть задела меня, разодрав плечо. Ослабленный Зверь не смог сдержать инерции, его чуть развернуло, я же был уже на ногах и с силой вогнал лезвие в грудь чудовища. Неистовый рёв потряс степь. Меня отбросило в сторону. Зверь метался, слепо бросался из стороны в сторону, и это была агония. Агония загнанного животного, агония близкой смерти. Силы покидали Зверя. Кочевники успешно избегали его слепой ярости, продолжая обстрел. Зверь размахивал лапами какое-то время, потом грузно осел на четвереньки, и под градом ударов завалился на бок. Шерсть защищала спину, но кочевники неистово вымещали на умирающем монстре свою скорбь и месть. Слышались чавкающие удары оружия о плоть. Я медленно поднялся на ноги. Лишь усилием воли смог разжать кулак и сломанное древко копья упало наземь. Что-то неприятно кольнуло в боку - не перелом, так точно трещина. Левая рука медленно немела, боль в плече пульсировала, отвлекала. Неважно. Несколько метров отделяли меня от продолжающейся казни, когда я остановился. Что-то происходило. Кочевники один за одним отходили с опущенным оружием, на лицах читалось сильное потрясение. Последние несколько метров я преодолел под ошарашенные взгляды выживших. Воины расступились.***
Обнажённое тело Дормана билось на земле. Многочисленные ранения затянулись, но только не те, что нанес серебряный клинок. Обломок копья торчал из груди, дёргался в такт судорожному дыханию, кровь неумолимо текла из-под сверкающего лезвия. Обращение Зверя в человека проходило рывками. Шерсть отпадала грязными комками, втянулись когти, конечности приобрели человеческие пропорции. Я смотрел на своего умирающего друга, своего собрата, заново переживая его возрождение, смерть, понимание, и не знал, что сделать. Сколько лет... Сколько пройдено... Сколько смертей, потерь... Сколько всего... И он врал? Знал ли он? Знал?! Жар боя затухал, боль и усталость накатили в полную силу. Раздавленный, я упал на колени. Земля, покрытая коркой крови и клочками шерсти, неприятно хрустнула, зашелестела, зашептала. Я положил ладони на грудь Дормана. Нет, нет... Как же так... Невыносимо... Я чувствовал себя преданным, обманутым, я скорбел по другу, скорбь сменялась яростью, и обратно, и так вечность. Я обессилел и высох изнутри. - Брат, - слабый, но настойчивый зов вывел меня из ступора. - Брат... И-Йех... Зверь мёртв?... Зверь, что он... Мёртв?.. - Почти, - ответил я. - Почти. - Да...да.., - облегчённо выдохнул Дорман, прикрыл на секунду глаза. - Увидеть... Отнеси меня...как сдохнет...увидеть... Я решительно пресёк попытку подняться, прижал ладонями к земле и покачал головой. - Ты ранен, не дойдёшь. - ...тоже...ранен... - Он не уйдёт. Я прослежу. - ...убедиться...нож... - Пробил ему сердце. Он умрёт. - ...сам...где... - Нет. Дорман посмотрел на меня и замолчал. Тяжёлое рваное дыхание боролось с тишиной, ветер изредка вторил лёгкими порывами. Восход уверенно заливал степь солнечным светом. - ... ты плачешь... Пальцем я снял слезу и мягко коснулся лица своего друга. - Я скорблю, потому что ты уходишь, брат мой. - Мы победили, И-Йех...победили... убили.., - шептал Дорман. Не в силах больше слышать это, я отвёл взгляд от друга. -...что... почему ты... - Мы заплатили слишком большую цену, Дорман. Я заплатил, пронеслась мысль. - Он мёртв...и это...главное, И-Йех... он мёртвагхр!.. Дорман схаркнул вязкий сгусток крови, закашлялся, скривился от боли. Судороги прошили умирающего, словно пламя пожирало его изнутри. Я сдерживал друга, прижимая к земле, и слёзы против воли стекали по лицу. Я ненавидел себя за эти слёзы. Ненавидел каждую каплю сочувствия к этому монстру, и ненавидел себя за ненависть к умирающему другу. Проклинал его, и себя, и каждый совместный миг жизни. Обломок копья стучал по руке, словно назойливый гость напоминал о своём присутствии. Казалось, предсмертная пляска будет продолжаться вечно, и я безмолвно молил Ао, чтобы это уже скорее закончилось. Чтобы он умер вот так, в метаниях, с закатанными глазами и кровью на лице, и мне не пришлось больше смотреть в его глаза, отвечать на его вопросы, слышать голос, помнить... - И-Йех... - Дорман тратил последние силы, и я понял - время пришло. - И-Йех... Дорман судорожно вздохнул, не отрывая от меня глаз, потянулся всем своим естеством. Он умирал, он понимал это, он стремился ко мне, дарил оставшиеся крохи времени своему другу и брату. Чувство предательства отступило, я склонился к нему, мягко положил ладонь на лоб и улыбнулся. Дорман втянул в себя воздух. - Смотри...прям...прямо... - ...иди гордо... - ...живи честно. Воздух сипло вышел из груди, Дорман весь осел, оплыл, поверх его карих глубоких глаз вставили грязное серое стекло. Спи, брат мой. Спи в покое. Ладонью я закрыл ему глаза, склонился и нежно поцеловал в горячий лоб. Слёзы вновь побежали по щекам, но это было где-то далеко, где-то отрешённо от меня. Я растерянно осмотрелся и вспомнил, что мы не одни. Блуждающий взгляд выцепил в толпе знакомое лицо. Айтуган осторожно приблизился, присел на корточки. Он что-то говорил, говорил, но разум решительно отказывался понимать слова, смысл, интонации, жесты и мимику. Последним я отметил тревогу на лице охотника, прежде чем пелена увела сознание в сторону и накрыла спасительной тьмой.***
Я покинул стойбище ночью, на восьмой день. Кочевники до сих праздновали победу над чудовищем. Пьяные крики мужчин, девичьи визги, запах жареного мяса, пряности, музыка, танцы - изо дня в день прибывали новые люди, влекомые радостной вестью. Их счастье резало меня на части. Кульминация торжества - сожжение. Я не буду ждать утра, чтобы увидеть, как он станет другим. Я не в силах больше терпеть их смех. Спустя час я услышал стук копыт за спиной. Айтуган пристроился чуть позади. Я не возражал. Похрапывали кони. Тени - чёрные, подвижные, верные - неуклонно вели нас к южным границам степного народа. Ни я ни Айтуган не проронили ни слова за всё время, и так мы достигли высохшего русла реки. Когда-то она несла жизнь, сейчас служила редким ориентиром и знаком каждому жителю и гостю степного моря. - Ты рано уезжаешь. В сухом голосе следопыта угадывалось сочувствие. Я не ответил. - Ты выносливый, справишься, - продолжил Айтуган. - Недели мало всё же, раны откроются. Боль кольнула плечо. Я не ответил. Айтуган покопался в седельной сумке, извлёк свёрток, поравнялся со мной. - Нет, - сказал я. Но кочевник уже протянул руку, замер. Я принял свёрток, развернул, вытащил клинок под лунный свет. Айтуган особым жестом протянул ладонь к небу, коснулся своего лица, неразборчиво пробормотал и сделал движение в мою сторону, словно выдул что-то. Я кивнул. Кочевник развернул коня и пустил коня галопом по едва видным следам. Ножны были подарком кочевников. Кожаные, с детальными узорами, из них на полотне выстраивалась картина, целое действо, и я догадывался, что за историю запечатлел оружейник. Сам клинок не изменился. Блестящий. Прямой. Острый. Серебряная кровь, серебряная сталь. Уже поздно гадать. Я вернул лезвие в ножны, сунул за пояс. Айтуган уже пропал из виду. Сколько же я стоял здесь? Впрочем... Смотри прямо, иди гордо, живи честно. Ты прав. Спасибо, что напомнил. Последний раз я осмотрел степь вокруг, пересёк русло и пустил коня, забирая на восток.