Я люблю тебя

Вообще-то, с самого своего создания стул всегда был именно стулом. И никак иначе. Четыре ножки, спинка, сидение. Он проживал обычную, скучную жизнь деревянной мебели и даже не предполагал, что мир больше, чем он думал на самом деле. Хотя нет, постойте. Это же стул. Он вообще ни о чем не думал. Он просто стоял в кухне какой-то семьи монстров в Сноудине. И проводил однообразные деньки крепко соприкасаясь с полом, задвинутый в самый дальний угол. Пока однажды он не почувствовал, как крепкие нити сковали его и потащили куда-то вверх. Стул даже немного встрепенулся от возмущения. Или это он упал от неаккуратности коварного похитителя? Впрочем, даже если он и не мог высказывать собственные мысли по данному поводу, это совершенно не мешало ему, где-то в глубине своей деревянной сущности кипеть от возмущения. Но все же он не прекращал быть обычным стулом. А потому со смирением принимал взбалмошную семью, состоящую из двух скелетов. Это же была семья? Стул, право, не был полностью уверен на этот счет. Ну-у, они точно много проводили времени вместе, поскольку стул постоянно видел их вместе. Они по долгу разваливались рядом с ним, на его новом знакомце — меланхоличном диване — и рассматривали истории на странном дергающемся телевизоре. А еще, стул мог отдать на это одну из своих ножек, они точно ночевали вместе в верхних комнатах. Вроде бы, похоже на семью, правда? Вот только довольно часто черный не появлялся в его, стула, новом доме. Он мог сутками, а то и неделями пропадать где-то за пределами здания. Не то чтобы стул не знал, что монстрам действительно бывает нужно уходить надолго на эту их, как там? А, работу. Но, знаете, вот терзали его смутные сомнения на этот счет. И когда второй скелет, светлый, яркий, словно солнышко, оставался надолго один, то подолгу грустил, присаживаясь к столу на хмуром стуле и процеживая кружку за кружкой какого-то черного напитка. Под глазницами скелета в такие моменты залегали темные тени, словно они клубились внутри и, не находя себе достаточно места там, в глубине черепа, прорастали наружу длинными темными корнями. Бр-р-р. Не хотел бы стул знать, о чем думал в этот момент хозяин жилища. Вот точно не хотел бы. Иногда они ссорились. С другой стороны… стул не мог бы назвать шипение темного постоянно уставшего скелета и слишком уж приторно-сладкие улыбки второго монстра, от которых даже по его древесине пробегали противные мурашки, ссорой. Но недовольство в такие моменты буквально пропитывало воздух в гостиной. Да что там говорить, стул не был уверен, что за окном не бушевал ураган… или гроза… или какая там непогода должна быть за окном этого места? В общем, очень уж тяжелой была атмосфера. С другой стороны, долго это никогда не длилось. Инициатором примирения всегда был светлый скелет. Дрим, как услышал однажды стул. Его возлюбленный, нервный и быстро вспыхивающий от малейшего недовольства Эррор, мог так же быстро погаснуть, вновь утопая на диване в чужих объятиях. Стул следил за этой картиной много дней. Иногда ему так и хотелось стукнуть ножкой по черепушкам за потрепанные нервы стула, но деревянная конструкция не позволяла сделать ничего подобного, заставляя ворчливо поскрипывать. Эти двое, даже после довольно долгого времени вместе все еще ходили вокруг друг друга едва ли не на цыпочках, наматывая круги, становясь напряженно-настороженными, когда дело касалось их отношений. Словно они были настолько хрупкие, что одно неловкое движение и все разлетится вдребезги, разобьется на тысячи острых осколков, как хрустальная ваза прошлых владельцев, скинутая на пол неаккуратным ребенком. Стул страдал, стул скрипел, стул в своей фантазии мысленно бился спинкой о симпатичную стенку рядом, но не мог ничего с этим поделать. Постепенно смиряясь со странностями жильцов. А однажды они сблизились. Стул едва не потерял острые навершия от удивления, когда одним поздним утром, позднее чем обычно начинается жизнь в этом доме, со второго этажа спустился Эррор, вытирая череп пушистым полотенцем после душа, чтобы с него не натекло воды. И, возможно, стул даже не обратил бы на это внимание, пропустил и корил бы себя еще много-много лет. Но все же неожиданно для самого себя заметил ее. Смущенную, слабую, но такую счастливую улыбку на черном черепе. Ого, подумал про себя стул, что-то, кажется, изменилось. И действительно. Спустившийся следом Дрим, такой же мокрый, как и первый монстр, но с широкой довольной улыбкой на все лицо, подлетел к Эррору и даже не стесняясь стула втянул черного во властный, откровенный поцелуй, стараясь не прикасаться к чужим костям ничем, кроме собственной магии. Если бы стул мог покраснеть, он тут же бы вспыхнул смущением. Если бы мог двигаться, скромно отвернулся бы к стене. Но он все еще был обычным стулом, поэтому нервно перевел внимание, стараясь не вслушиваться в разбивающие тишину звуки. Бедный-бедный несчастный диван. Стул, стараясь не коситься на происходящее рядом, слышал как матерно скрипел его друг, возмущенный непотребством, творящимся на его обивке. С того времени стул каждый раз пытаясь отрешиться от новой стадии отношений жильцов, хмуро размышлял о том, что был бы не против вернуть пусть и не спокойные, но уж точно не такие смущающие деньки. А еще стул со сладким ужасом и каким-то нетерпеливым смирением ожидал собственной участи помеченной непотребством мебели. Больно уж ярко и интересно комментировал на весь дом происходящее их коллега и бунтарь по своей сути — кухонный стол. Даже прикрытая дверь не особенно помогала от разгулявшейся фантазии. Чтобы вы понимали, даже раскрепощенная кровать на деле не позволяла себе настолько пошлые и смачные комментарии. Кажется, в тот вечер сконфуженно притихла вообще вся мебель в доме, оставляя тишину разбиваться только стонами хозяев да информирующему скрипу массивных деревянных ножек. Так вот. Ждал стул и ждал, и ждал. Но видимо он был не настолько удобным, как нескромно думал о себе сам. Стул даже возмутился игнорированием собственной персоны, пока на нем сидел черный монстр. И вдруг замолчал от неожиданности, нервно прекращая скрипеть от громкого вскрика Эррора. Стул удивился, вгляделся, пораженно-вопросительно покачнулся под охватившей дрожью монстра. А еще, стул тоже хотел отодвинуться, как сделал скелет. Пред ними на одном колене стоял Дрим, нежно держа рукой в перчатке черные пальцы. Он смотрел на монстра, будто на самое драгоценное сокровище, что можно было достать во всем мире. Не отрываясь, не опуская взгляда, заставляя Эррора, не выдержавшего накатившего смущения, отвернуть голову. — Я люблю тебя, - с полной уверенностью в собственных словах произнес светлокостный монстр. Стул встрепенулся, переводя внимание на лицо черного, пол черепа которого охватил возбужденный румянец. Стул видел, как сначала робко, а потом все сильнее растягивался рот, подрагивая, словно его владелец не мог до сих пор поверить в услышанное. — Я люблю тебя, Эррор, - смело повторил Дрим, совершенно не страшась собственных слов. - Всей своей неполноценной душой. Люблю. Он не ждал ответа. Вовсе нет. Стул видел это, как видел каждый их день, проведенный в этом доме. Дрим просто хотел рассказать, поделиться, быть услышанным. И Эррор робко обернулся, нежно касаясь кончиками пальцев чужой щеки, терпя боль от расцветающих ожогов. Улыбаясь. Стул не думал что в этот момент чернокостный мог вообще произнести хотя бы слово, захваченный в плен чужими эмоциями. Ему, думается, и вовсе было сложно сделать хотя бы глубокий вздох. И Эррор только улыбался. А в его глазах и стул и возлюбленный видели звезды. Тысячи, сотни тысяч ярких, пылающих счастьем звезд, формирующий прекрасный золотой цвет. Дрим, напоследок поцеловав обожженные пальцы, потянул монстра на себя, поднимая, утягивая на кухню, чтобы размазать на темных костях противно пахнущую, лечебную мазь. Дни опять стали тихим, умиротворенными. Тягучими. Больше не было той немного выбивающей из равновесия животной страсти, что смущала всех мебельных домочадцев разом. Нет, конечно, монстры не перестали отлипать друг от друга. Даже наоборот сильнее тянулись за чужими прикосновениями. Пусть сквозь ткань или обжигающую боль, но они словно хоть как-то старались почувствовать возлюбленного, напомнить себе он здесь, рядом, только его. Единственное что прекратилось - их судорожные попытки куда-то успеть. Нет, теперь все происходило чинно, степенно, спокойно за дверьми спальни. От чего стул с диваном вздохнули от облегчения под расстроенный скрип вошедшего во вкус стола. И будто-бы всего одна фраза поменяла что-то. Сдвинула с мертвой точки, запустила скрипящий, давно заброшенный механизм, выливая тонны нежности, затапливая в ней каждую щель разом посветлевшего дома. Теперь со стороны действительно можно было сказать - да. Это семья. Дрим и правда не требовал ответа. Это в принципе не нужно было ни для монстра, ни для любого другого жильца дома. Даже для настольной лампы, спящей, позвольте уточнить, практически большую часть своей жизни, как-то было понятно, что Эррор был не просто влюблен. Полюбил. До самого ядра своей залаганной души. Это было видно во взгляде. В нежности черных рук. В голосе меняющегося тембра. В заботе, окутавшей Дрима. И Дрим совсем не ожидал никаких признаний. Они сидели на стуле вдвоем, умостив светлокостного так, чтобы не доставлять дискомфорта. Что-то обсуждали. Что-то смешное, веселое. Может быть ситуацию о каких-то знакомых? Или услышанную где-то историю? Стул не особо следил за этим, стараясь не покачнуться и не упасть от непривычной тяжести. Дрим в очередной раз легко рассмеялся, когда послышался тихий, напряженный голос: — Я люблю тебя. Дрим замолчал. Смутился. Оглянулся, словно неуверенный, будто говорят ему. И тут же впился разом вспыхнувшими зрачками на сосредоточенное лицо возлюбленного. Стул мог бы поклясться - если бы не эта концентрация черного скелета, он бы тотчас отправился на перезагрузку, настолько нервным он выглядел. — Я знаю, Эррор, - счастливо выдохнул Дрим, хватаясь за ворот красной кофты и дергая на себя, втягивая в поцелуй. - Я знаю… Спасибо… за то, что сказал это вслух. Стул всегда был только стулом. Четыре ножки, спинка и сидение. Ничего лишнего. Но только такой обычный стул и мог похвастаться, что видел в своей жизни нечто волшебное. Драгоценное. Что-то, что скрыто от чужих глаз. И этот стул, был самым счастливым стулом на свете.