beyond

Главная страсть Ойкавы — его работа. Спросите любого, кто знает его больше часа, и он уверенно скажет — этот парень настоящий фанатик своего дела. Стоит ему только начать, и Тоору уже ни на минуту не затыкается в своих рассказах: «Смотрите, какую красотку я нашёл», «Я изучал её больше месяца, она оказалась такой интересной», «Думаю, я влюблен в неё», — без умолку тараторит он, увлеченно размахивая папкой с фотографиями, попеременно тыкая то в один кадр, то в другой, пока окружающие стараются не закатывать глаза уж слишком демонстративно. «Это просто фотографии пятен» — в конце концов бесцеремонно выпаливает Ханамаки, не выдержав первой (и, к сожалению, не последней) часовой пытки. Все вокруг одновременно выдыхают, негласно соглашаясь, и игнорируют то, как сильно краснеет Ойкава. Он разражается новой, ещё более пылкой тирадой, да только название всё равно приедается, даже (особенно) учитывая то, как сильно это бесит Ойкаву. — Вы просто куча недоучек, неспособная оценить их, — каждый раз пыхтит Тоору, а после обижается, демонстративно скрещивая руки на груди и выпячивая нижнюю губу. Это приносит настоящее облегчение окружающим, потому что они наконец-то могут поговорить нормально, но, конечно, счастье не может длиться долго, а Ойкава Тоору — не тот, кто способен молчать дольше десяти минут, и по их завершению он вновь начинает трепаться о своих «это-не-пятна» малышках, не особо беспокоясь о том, какой процент его речи остаётся понятным друзьям. Ойкава Тоору — астрофизик, и нет ничего, что он любил бы больше, чем свои исследования экзопланет. «Я докажу вам, что пришельцы существуют», — сказал он когда-то в далеком детстве, а после не отступился. И даже спустя двадцать лет он продолжил самоуверенно улыбаться и говорить, что докопается до правды. Не то, чтобы он когда-то видел пришельцев. В детстве он был уверен, что они зеленые и живут на Марсе. В юношестве он перенес их недалеко за пределы Солнечной системы. Сейчас же он ищет их где-то за пределами Проксимы Центавры, и не сказать, что успешно. Но он не собирается сдаваться так просто. Они же не могут не существовать на самом деле. Это было бы слишком высокомерно, смириться с мыслью, что люди — единственный разумный вид. При таком необъятном, огромном космосе, быть единственными просто невозможно. Да и что вообще значит разумный? Может, они ошибаются. Может, они просто слишком глупы, и потому не могут увидеть кого-то другого? Может, им стоит смириться со своей ничтожностью, чтобы… — Ойкава, — рычит Иваизуми, сидящий по левую руку от него. В его голосе сквозит усталость и обреченность, слабо сбавленная раздражением. — Заткнись. Тоору хмурится, не понимая, о чём тот говорит, ведь Ойкава определенно молчал всё это время, но, сообразив, удивлённо поднимает брови, прикрывая рот ладонью и осоловело моргая. Он и не заметил, как начал проговаривать мысли вслух. Да он даже не помнит, когда успел перейти к мыслям, ведь он определенно точно пару секунд назад рассказывал о своей любимой экзопланете. — А я предупреждал, что ему нельзя наливать, — слышится с другого конца дивана. Макки самодовольно щурится, облокотившись спиной на не возражающего Мацуна и поигрывая полупустым бокалом в руках, откровенно насмехаясь над недовольно надувшимся Ойкавой. Вот опять эти шуточки о его устойчивости к алкоголю. Что ж, да, возможно, он не очень хорошо умеет пить. Ладно, он вообще не умеет пить, но это не повод шутить об этом настолько часто. Как там говорится? «Шутка, повторённая несколько раз, перестаёт быть шуткой»? Следуя этому, Ханамаки уже давно пора бы сменить пластинку, ведь нельзя быть таким однообразным вечно. Да и Тоору ведь даже не пил! — Кстати, раз уж ты, наконец, отвлекся, — вновь сбивает его с мысли, на этот раз уже Мацукава. Ойкава фыркает, но поднимает на него глаза, кивком прося продолжать. — В честь чего ты вообще все это устроил? Не в твоём духе закатывать вечеринки посреди недели. О. А вот это уже интересно. Ойкава мотает головой, не веря в то, что мог так облажаться. Неужели он забыл сказать? Да быть такого не может, ведь, стоило парням войти в его квартиру, как он сразу схватил их за руки и начал рассказывать о своей работе. И, конечно, он не мог не упомянуть при этом того, что именно в ней заключается причина сегодняшней встречи. Или мог? Вообще-то, кажется, он немного увлекся по ходу рассказа, и, возможно, что он и правда забыл упомянуть главную новость. Как бы там ни было, держать всех в неведении и дальше кажется Ойкаве некрасивым, и он поднимается с места, хлопнув в ладони. — Итак, господа и особо противные господа, — он посылает многозначительный взгляд Ханамаки, который лишь усмехается, поддевая с тарелки кусочек сыра. — Я собрал вас сегодня здесь, чтобы сообщить ужасное известие, — Тоору выдерживает драматичную паузу, картинно складывая руки на груди. — Я уезжаю. Так что вы больше не узнаете ничего нового из мира науки ближайшую пару месяцев. Надеюсь, вы не вернетесь к уровню австралопитеков за это время. Поднявшаяся в первую секунду тишина быстро сбивается смешком со стороны Иваизуми. — Какой кошмар. Без тебя это будет сложно, — выдает он тоном, в котором читается совершенно противоположное, и растягивает губы в полуулыбке. Ойкава обиженно вскрикивает, и все начинают смеяться, наслаждаясь его надутым видом. — Куда на этот раз? — отсмеявшись, уточняет Мацун. — На Гавайи, — обида быстро сменяется самодовольной улыбкой, когда со стороны Ханамаки раздаётся восторженное «О!» — Там ведь обсерватория? Я помню, ты затирал что-то о самой шикарной обсерватории на Земле, расположенной на Гавайях. Поверить не могу, ты что, отправлял туда заявку? — Тоору прищуривается, довольный, как объевшийся сметаны кот, и качает головой из стороны в сторону. — Сами позвали? Серьёзно? Ты же говорил, что там очередь на года вперед. — Да, но я такой замечательный, что для меня сделали исключение, — Тоору подмигивает парням, с удовольствием наблюдая за их восторженными лицами. Пусть они и шутят над Ойкавой за его увлечения, но все равно знают, что он хорош в них. Он не гениален, но старателен, и это окупает всё. Иваизуми до сих пор помнит, как однажды приехал к нему в гости в Америку, не предупредив об этом, и как застыл на пороге его комнаты, глядя на заснувшего прямо на собственных расчетах Ойкаву, с глубокими синяками под глазами, бледного и осунувшегося. Он тогда чуть шкуру с него не спустил, заставляя восстанавливать режим и подбитое здоровье. Ругались они тогда больше, чем за все годы учебы вместе, но это того стоило. Уже через неделю вид Тоору превратился в «относительно нормальный», его здоровье было возвращено на место, и даже его школьная привычка ухаживать за собой чуть больше нужного вернулась, позволяя Иваизуми выдохнуть и вернуться в Японию со спокойной душой. И с гордостью за своего лучшего друга, о которой тот, конечно же, не узнает. — Расскажешь подробнее? — просит Мацукава и шипит, когда Ханамаки больно бьёт его локтем под ребро, шепча что-то в духе «не нарывайся». Но уже поздно. Хмыкнув, Ойкава задирает подбородок вверх. — Я думал, вы и не попросите! — начинает он громогласно. По комнате проносится дружный вымученный стон от Иваизуми и Макки, который лишь больше распаляет Тоору. Впрочем, он не хочет говорить слишком много. Потому что, во-первых, он голоден, и, во-вторых, он и сам не в курсе большей части планов. — Но мне почти нечего сказать, — пожимает он плечами, — да и хвалиться тоже. Потому что позвали не только меня, а группу людей. Лучших из лучших, конечно же. Имена напарников, правда, мне пока не сообщили. Но я знаю, что нас будет трое. И что мы будем исследовать экзопланету с неофициальным названием «Надежда». Это та, о которой я… — О которой ты говоришь уже почти полгода, мы помним. Время вращения вокруг звезды около 360 дней, количество получаемого тепла соответствует Земному, в составе есть все необходимое для жизни. Идеальное место для зарождения не «какой-то», а «гуманоидной» жизни, которую ты так рвешься найти, — благоразумно перебивает его Иваизуми, зная, что иначе этот чудик начнет объяснять все в подробностях, и это опять затянется на часы. В комнате резко повисает тишина. Ханамаки с Мацукавой, кажется, даже задерживают дыхание, и Хаджиме понимает, что крупно облажался. Главное правило посиделок с Тоору — не показывать, что ты слушаешь Тоору. Потому что стоит ему это заметить, как его рассказ становится ещё подробнее, словно он пытается не просто поболтать, а научить чему-то. И, ладно, это бывает интересно. Ойкава, признаться, вообще интересный. Но слишком импульсивный и болтливый. Говори он простыми словами и по минимуму, и слушать его было бы увлекательно. Но, к сожалению, Ойкава Тоору — это ходячая экспрессия, а потому даже о измерении массы экзопланеты он может рассказать, как о событии века, с кучей эпитетов и вставок. В такие минуты Иваизуми кажется, что Ойкава ошибся с выбором профессии. Ему бы на сцену, да перед камеры, а не за формулы и телескопы. — Ива-чааан, — а вот и первый сигнал бедствия. Тоору драматично всхлипывает и смахивает с ресниц невидимую слезу. — Ты что, запоминаешь все, что я рассказываю? Я думал, что ты только делаешь вид, что слушаешь. Поверить не могу. Ты такой замечательный друг, — широко раскинув руки, Ойкава падает прямо на Хаджиме, и тот едва сдерживает рвущуюся ругань, потому что лучше бы он промолчал. Руки Тоору тем временем крепко смыкаются за мощной спиной, и он прижимается своей грудью к чужой, стискивая в слишком крепких объятиях. — Дуракава, а ну отпустил живо, — хрипит Иваизуми, похлопывая (пока ещё) лучшего друга по спине. — Ты меня задушишь. Забудь, что я сказал. Я ничего не запоминаю. Мне плевать. Ты зануда. Ну же, отстань от меня. В ответ на все это Ойкава лишь улыбается, мотая головой из стороны в сторону. Хаджиме тихо хрипит. Он ненавидит объятия, а те, которые ставят под угрозу его жизнь — тем более. И откуда в Тоору столько сил? Вроде книжный червь, а как обнимет — так словно атлета на волю выпускает. — Ни за что на свете. Ива-чану не все равно на мои рассказы, я не могу так просто принять это и я слишком рад, — Иваизуми чувствует легкий укол совести от того, сколько облегчения в голосе Тоору. Раньше он и не задумывался над тем, какого Ойкаве рассказывать что-то откровенно скучающей аудитории. Хаджиме думал, что ему все равно. Что Ойкаве главное высказаться, а на реакцию наплевать. Даже зная его с самого детства, Иваизуми иногда забывал, что Тоору слишком хорошо умел показывать лишь то, что считал нужным. — А ещё эта планета вращается вокруг желтого карлика, как наше Солнце. И неофициальное название для неё выбрал ты. О последнем мне напомнил Макки, — подает голос Мацукава, и, кажется, Иваизуми слышит, как Ойкава пищит. Или это тихо кричит Ханамаки, чуя, что будет дальше. И не ошибается, потому что не проходит и секунды, как Тоору срывается с места и с громким «парни, вы лучшие» обнимает их за шеи, едва не сталкиваясь лбами. Иваизуми благодарно кивает Мацукаве, делая несколько глубоких вздохов, а после берёт со стола бутылку и помахивает ей. — Что ж, раз такое дело, может, начнём праздновать по настоящему? Раз ты уезжаешь, надо проводить тебя, как следует. Ойкава отлипает от ребят, усаживаясь обратно на своё место. На его лице сияет широкая улыбка, и он без стеснения называет этот день третьим лучшим днём в своей жизни. Сразу за днями «устройства на работу мечты» и «знакомства с Иваизуми». Ну и, возможно, тем днём, когда Ханамаки проиграл ему спор и бегал вокруг школы в нижнем белье. Это было уморительно. Впрочем, нет, сегодняшний день всё же лучше. — Мы должны пересмотреть «Контакт», — решительно выпаливает он, убежденный, что лишь этого не хватает ему для полного счастья. Улыбки на лицах друзей сразу же сходят на нет. Контакт — один из любимых фильмов Ойкавы, и он смотрел его уже, как минимум, раз восемь. Как и они. И они не выдержат это снова. Пусть сегодня и «день Ойкавы Тоору», они на это решительно не согласны. — Может, выберешь что-то другое? — предлагает Иваизуми, зная, что это практически бесполезно. — Ни за что на свете, — ожидаемо щурится Ойкава в ответ, демонстративно щелкая кнопками на пульте. Он уже почти запускает фильм, как перед ним резко вырастает Ханамаки, широко распахивая руки и закрывая собой экран. Тоору на секунду теряется, и этого времени хватает, чтобы Мацукава успел выхватить пульт из его ладони. Ойкава возмущенно вскрикивает, собираясь вернуть пропажу обратно, но Иваизуми, смекнув, обхватывает его руками за талию, удерживая на месте. Недовольно сопя, Тоору скрещивает руки на груди. — Вы предатели. Все вы! — он водит пальцем, попеременно указывая на друзей, и в его голосе столько обиды, что это может ранить. Вернее, могло бы, не знай парни его так долго. — Прости, Ойкава, но только не «Контакт». Выбери что-нибудь, что мы видели по крайней мере меньше, чем трижды. — И что-нибудь не о космосе, — добавляет Ханамаки, который уже видеть не может фантастику. — И не драму, — подытоживает Мацукава, окончательно добивая Ойкаву. Да они же все его любимые фильмы отбросили! Конечно, Тоору недоволен и, конечно, он не даёт ответ сразу, вместо этого недовольно хохлясь и бунтуя. Все терпеливо ждут, пока он немного успокоиться. И, на их удивление, это случается даже меньше, чем через пару минут. Обычно Ойкава куда более вредный. Но и ему не хочется тратить время зазря, когда его и без того остаётся не так много. — Стрэнджа, — бурчит он под нос, чувствуя, как Иваизуми отстраняется и откидывается на спинку дивана. — Вот так бы сразу. Тоору хмыкает и усаживается рядом, переводя взгляд на экран. Праздник ещё только начинается, и никто не говорил, что он не сможет запустить «Контакт» следующим. Пусть наслаждаются, пока могут.

***

Если бы кто-то попросил Ойкаву описать себя тремя словами, то он бы выбрал: умный, красавчик и лжец. Тоору ненавидит это. Каждый раз, когда ему приходится обманывать друзей, он чувствует себя виноватым. Рассказывая истории о своих исследованиях, он чувствует себя виноватым. Хвалясь, как будет круто работать в обсерватории, он чувствует себя виноватым. Глядя из окон такси на их улыбающиеся лица, он чувствует себя виноватым. Широко улыбаясь им, задорно показывая знак победы и обещая скоро вернуться — он все ещё душит вину в глубине себя. Особенно вину перед Иваизуми. Ведь они лучшие друзья, которые клялись быть честными друг с другом всегда, что бы ни случилось. Но в итоге честным из их компании остается только Хаджиме (по крайней мере, Ойкава надеется на это). Он хотел бы изменить это. Хотел бы попросить таксиста остановиться, выйти и рассказать друзьям всю правду, ведь, возможно, они больше никогда не увидятся, а парни даже не знают об этом. Ключевой момент — «хотел бы». Потому что не может. Прислонившись виском к окну, Ойкава следит за проносящимися мимо видами, стараясь запомнить их, сохранить в сердце. Раньше он не задумывался о том, как красив Сендай. Гавайи, наверное, чудесное место. Он слышал, что там вода там имеет невероятный цвет, а вид с обсерваторий завораживает. Ему хочется посмотреть на это своими глазами. Но ему немного грустно уезжать. Ойкаву сложно назвать домоседом. Он любит путешествовать, исследовать и наблюдать за своей планетой так же, как и за другими. Однако легкая, витающая в воздухе напряженность из-за одного небольшого «возможно» заставляет смотреть на это иначе. Вся проблема заключается в его работе. Вернее в том, что она немного отличается от той, которую знают его друзья. Нет, он действительно занимается изучением экзопланет, проводит расчёты и едет на Гавайи. Тут он не соврал. С ним действительно будет ещё два человека, и их и правда позвали туда ради исследований. Однако есть во всем этом одно небольшое «но», о котором он никак не может рассказать друзьям. «Профессиональная тайна», чтоб её. Расплатившись с таксистом, Ойкава хлопает дверью, достаёт из багажника чемодан и поднимает глаза на стеклянное здание. Сколько бы раз в своей жизни он его видел, а все равно удивляется размерам этой махины. Вроде бы, Сендай — небольшой город, а аэропорт такой огромный, словно токийский… И такой же запутанный. Видит Бог, Тоору никогда не научится в нём не теряться. Как бы он не был хорош в ориентировании среди звёзд, а ориентироваться на Земле не умеет совершенно. Благо, что до его рейса ещё пара часов, которых вполне хватит и на поиски, и на прогулку и, если повезёт, даже на перекус. — Ойкава, поверить не могу, что встретил тебя! — слышится знакомый веселый голос за спиной, и Тоору оборачивается. — Бодрячок-кун! — искренне радуется он и осматривает друга. Тот стоит, опершись локтем о ручку чемодана, и приветливо улыбается. На нем надета лёгкая белая рубашка и светлые джинсы, а волосы небрежно растрёпаны, и он кажется таким мягким и воздушным, словно вот-вот взлетит. Впрочем, точно. Именно это он и сделает. Ойкава мысленно смеется над глупостью собственных размышлений, радуясь, что не успел произнести их вслух. Даичи, стоящий рядом с ним, выглядит полной противоположностью. В черной футболке, темных штанах и с аккуратной укладкой — он больше напоминает скалу, не собирающуюся подниматься в воздух. — Не ожидал увидеть вас двоих. Отправляетесь в медовый месяц? Я думал, что они бывают после свадьбы, а не до, — шутит Ойкава, никак не ожидая, что в ответ на это получит лишь звенящую тишину. Улыбка мгновенно сползает с губ Сугавары, и он отводит взгляд, принимаясь с интересом изучать белоснежную стену. Даичи же тяжело вздыхает. До Тоору, наконец, доходит, что что-то не так. Чемодан около Коуши слишком маленький, чтобы вместить вещи для двоих. Да и сам Суга, если присмотреться, выглядит куда хуже, чем обычно, а улыбка у Савамуры какая-то грустная и натянутая. — Его вызвали на работу, — наконец, отвечает Даичи, когда пауза со стороны Суги затягивается. «Оу. Вот дерьмо», — проносится в голове у Ойкавы, но он не подаёт вида и прячет руки в карманы, надеясь, что это какая-то другая работа. — Значит, вся подготовка теперь сваливается на твои плечи, Савамура? Сочувствую, — тот хмыкает. — Если хочешь, можешь напрячь Ива-чана. Я знаю, что в этом месяце у него нет никаких соревнований, как и в следующем, так что он с радостью поможет тебе. — Распоряжаться чужим временем — так в твоём духе, Ойкава, — усмехается Даичи, но на его губах наконец появляется искренняя улыбка. Сугавара тоже немного расслабляется, посылая благодарный взгляд. Видеть их такими куда приятнее, и Тоору мысленно начисляет себе одно очко, обещая купить сладостей в награду. — Не чужим, а Ива-чана. Это другое, — поправляет Тоору. — Ему все равно заняться нечем, когда меня нет. Так пусть хоть пользу обществу принесет. Только не проси у него советов по дизайну или одежде. Особенно одежде. Даичи смеется и кивает, и Ойкава надеется, что он его послушает, потому что иначе Сугаваре придётся экстренно проходить по магазинам во второй раз, чтобы купить что-то более адекватное. Не то, чтобы вкус Иваизуми был так плох, но… да. Он был именно так сильно плох. — Кстати, об этом. Сам-то куда собрался без него? — О, да тоже по работе. Представляешь, меня послали аж на Гавайи, — гордо тянет Ойкава. Сугавара резко поднимает голову и приоткрывает рот, словно порываясь что-то сказать, но передумывает и вздыхает. Заметивший это Тоору закусывает щеку изнутри, утверждаясь в верности своего предположения. Сугавара Коуши — один из его будущих напаников. Учитывая это, не удивительно, что голубки, которые обычно во всем поддерживают друг друга и ведут себя до приторного мило, выглядят настолько подавленными. Интересно, как много рассказал Сугавара? Ойкава сомневается, что он посвятил жениха во все подробности, но кто знает. Любовь — штука тонкая, для неё уставы не писаны… — Надо же, Сугу тоже отправили туда. У вас там что, съезд астрономов? Или писаны. Даже Тоору рассказал друзьям больше, чем Коуши. Невероятно. — Именно, съезд самых лучших астрономов на планете, — Ойкава выпячивает вперед грудь, гордо улыбаясь, но Даичи обращает внимание лишь на смущенного Коуши, и тот кивает, подтверждая его слова. В отличие от Тоору, Сугавара не часто рассказывает о своих исследованиях. Нет, он любит свою работу, просто не считает нужным говорить о ней чаще, чем никогда. — Я и не сомневался, что ты лучший, — тепло шепчет Даичи, обнимая Сугу за плечи и нежно касаясь губами его виска. Ойкава едва заметно кривится. Ну вот, опять начались телячьи нежности. А он только понадеялся, что в этот раз обойдётся без них. — Там ведь не будет ничего опасного, верно? Тоору не сдерживается и закатывает глаза, скрещивая руки на груди, окончательно убеждаясь, что влюбленные парочки — отвратительны. Вот кто ещё додумается волноваться о другом человеке, который всего-то летит в другую страну к сборищу гиков и заучек, которых официально можно считать самой мирной частью населения? Только парочки ну и, возможно, родители, но последним можно, они всегда переживают о чём не попадя. — Савамура, мы астрономы, а не астронавты. Что с нами может случиться? Нападение обозлённых гавайцев? — колко бросает он, выгибая бровь. — Не волнуйся, твой Суга-чан настоящий мастер в переговорах с обозленными личностями. А если не прокатит, то я просто отлуплю их своими папками, и все будет хорошо. Савамура смеется, не замечая скептичного взгляда со стороны Сугавары. Тоору в ответ на него пожимает плечами, мол «ну, а что ещё я мог сказать?», и улыбается. — Ты прав, спасибо. Не знаю, что на меня нашло. Наверное, слишком волнуюсь из-за всего этого, — отсмеявшись, говорит Даичи, но тут же получает тычек в бок от Суги и поспешно ретируется на шаг в сторону. — Теперь ты, наконец, прекратишь волноваться обо мне? — игриво тянет Коуши, и Ойкава не может не восхититься его самоконтролем. Савамура послушно кивает, протягивая жениху руку, и они переплетают пальцы. Ойкава жалеет, что решил поднять им настроение. Не миленькими они нравились ему больше. — Что ж, раз мы это решили — Сугавара, не помнишь, какой у нас рейс? Дальше дела пошли определенно лучше. Ойкаве больше не нужно было волноваться о направлении, и он спокойно шёл рядом со сладкой парочкой, воркующей о какой-то бессмыслице. — Суга, мне не пять, не пятнадцать, и даже не двадцать пять, я не умру, оставшись один дома, — выслушав о местонахождении «какой-то там вещи» уже в третий раз, устало тянет Даичи, и Тоору прикрывает лицо ладонью, чтобы скрыть улыбку. — Да, я знаю, поэтому я больше волнуюсь за дом, чем за тебя, — совершенно серьёзно отвечает ему Коуши. Ойкава, всё же, не выдерживает и громко смеется. Весь вид Савамуры отражает полнейшее негодование, он открывает и закрывает рот, не в силах подобрать достойный ответ. Сжалившись над ним, Сугавара приподнимается на носки и целует его в щеку, нежно улыбаясь. — Ведь ты дружишь с Танакой и Нишиноей, — заканчивает он, продолжая идти как ни в чем не бывало. Савамура громко выдыхает, нагоняя его, а Ойкава все больше хочет узнать, что же это за загадочные «Танака и Нишиноя», о которых так часто упоминает Сугавара, как о «разрушителях моего спокойствия, сна и дома». Когда он спрашивает об этом, Даичи улыбается и обещает познакомить их, когда он вернётся. На том и порешают. За болтовней парни не замечают, как доходят до пропускного пункта. На табло ярко горит номер их рейса, а рядом с ним оповещение о начале регистрации. Суга тихо вздыхает, сжимая ладонь Даичи крепче. Заметив это, Тоору качает головой. — Я пойду вперед. Был рад увидеть тебя, Савамура, — говорит он и протягивает левую руку. Не по канону, конечно, но правая у Даичи занята, и Ойкава не хочет заставлять Коуши отпускать её. Савамура без лишних вопросов отвечает на рукопожатие. — Взаимно, Ойкава. Хорошего полёта. — Хорошей подготовки. Помни, Ива-чан в твоих руках, — подмигивает Тоору и машет рукой, резко разворачиваясь на каблуках. — Суга-чан, буду ждать тебя на той стороне. Ответа он не слышит, но он ему и не нужен. Этим двоим надо побыть наедине, и он умеет быть тактичным. В итоге Суга появляется через полчаса и половину выпитого (дорогущего) стаканчика кофе. Выглядит при этом он даже более убитым, чем раньше. Сев рядом с Ойкавой, он закрывает лицо руками и откидывается на спинку стула, обреченно вздыхая. — Ушивака мудак? — нейтрально спрашивает Ойкава, делая небольшой глоток и даже не поворачивая головы. — Ушивака мудак, — согласно шепчет Суга, а после протягивает руку и забирает стаканчик из чужих ладоней, делая большой глоток. У Ойкавы странное чувство дежавю. И почему всем так нравится отбирать его вещи? — Никогда не пойму, как ты пьёшь эту дрянь. — Никогда не пойму, как люди могут считать тебя милым и невинным, — фыркает в тон Ойкава. Коуши улыбается, опуская руку, чтобы бросить на него смешливый взгляд. В тот же миг Тоору понимает, почему Суга закрылся ладонью. Выглядит он просто кошмарно. — Одолжить тональник? — спрашивает Ойкава, и Сугавара хмыкает, сгибая руку и прикрывая глаза предплечьем. — На мне и так целый слой этой штукатурки. Нужно просто немного подождать, само пройдёт, — отмахивается он. — Может, тогда… — Ойкава. Помолчи, пожалуйста. Этого будет достаточно. И Тоору, действительно, замолкает. Возможно, будь он немного помладше, то начал бы доставать коллегу расспросами, но сейчас он достаточно взрослый. Поэтому он закрывает глаза и тихо выдыхает. Остаётся полчаса до посадки.