Больно

Какаши с удивлением оторвался от книги, услышав стук в дверь. Он вернулся с очередной миссии, которым, к слову, не было ни конца, ни края в последнее время, буквально час назад; только и успел, что оставить рапорт, принять душ и в кои-то веке оказаться в чистой одежде в собственной кровати в обнимку с книгой, а не с кунаем где-нибудь в лесу. Ловко, но без спешки соскочив с кровати и на ходу одёргивая края мягкой вискозной кофты, он тихо приоткрыл дверь — гостей он все-таки не ждал — мало ли — и в недоумении отстранился, пропуская Наруто в комнату. Они практически не виделись с тех пор, как Какаши на руках забирал его из Долины Завершения после боя с Саске, искалеченного, но упрямо стискивающего зубы. Какаши тогда молился всем Богам, искренне в тот момент в них веря, чтобы успеть вовремя: чтобы остановить, разнять, чтобы заставить остыть и хотя бы ненадолго отсрочить это столкновение, — да просто чтобы успеть, а там бы что-нибудь придумалось. Он понимал, что оно неизбежно, но надеялся, что у него есть ещё время в запасе, чтобы достучаться до обоих и позволить им немножко повзрослеть, чтобы они могли не слушать, а слышать друг друга. Он много на что надеялся. Но времени не осталось. И он снова опоздал. С тех пор прошло несколько месяцев, и для всех, казалось, в Наруто лишь прибавилось энтузиазма и энергии, которую за невозможностью вложить в возвращение Саске он выплёскивал на окружающих, так что Пятой приходилось из кожи вон лезть, лишь бы направить эту неуёмную энергию в мирное русло. От Хокаге он требовал сложных миссий, которые дали бы подсказку, где искать друга; от Джирайи — усиленных тренировок, которые не дали бы ему проиграть; от товарищей — возможности не сидеть на месте и не оставаться одному. И только от Какаши он ничего не требовал. И теперь, спустя несколько месяцев после того, как Какаши принёс его, еле живого даже несмотря на усиленную регенерацию, в деревню, Наруто стоял на пороге его комнаты, такой же отсутствующе-молчаливый, надломленный. Наруто закрыл за собой дверь и так и остался стоять возле неё, не двигаясь с места, глядя на пол где-то за Какаши, стоящим напротив. Какаши, скрестив руки, ждал приветствия, объяснений — хоть чего-то, но Наруто только нервно подергивал уголком рта и сжимал кулаки. — Наруто? Что случилось? — нарочито-спокойно, даже настороженно спросил Какаши. Тут только он, наконец, вынырнул из воспоминаний об их последней встрече и взглянул на стоящего перед ним Наруто внимательно. Одежда рваная и в пыли, руки покрыты синяками и мелкими ссадинами, хотя такие получают скорее при жестких падениях, а не в драках — костяшки не ссажены, синяки не похожи ни на следы от рук, ни от наручников или веревки. А вот лицо говорило об обратном. Правый глаз заплыл, и вокруг уже успел налиться сочный фиолетовый синяк; обе скулы тоже начинают отливать синим, отчего правая сторона лица превратилась просто в сплошной отек; носом явно шла кровь, но успела подсохнуть, а оставшаяся дорожка была неаккуратно стёрта — все это, конечно, не считая десятков мелких порезов. Какаши множество раз видел своего ученика с ранениями и ушибами разной степени тяжести — профессия предполагала; некоторые даже ставил он сам на тренировках или в качестве наглядного объяснения ошибок. Какаши привык считать свою команду полноценными Шиноби — в конце концов, с тех пор, как они получили повязки, прошло много времени, и даже несмотря на официально «мирное время», на долю его команды выпало немало трудностей. Став джонином раньше, чем большинство ниндзя успевали закончить академию, Какаши как само собой разумеющееся принимал стойкость своих подопечных, по себе зная, что шиноби — это не тот, кто побеждает, а тот, кто выдерживает: трудности, лишения, боль, потери. — Больно, — вдруг буркнул Наруто, и для наглядности указал пальцем на своё лицо, тем не менее все ещё старательно избегая встречаться взглядом с Какаши. Вряд ли что-то особенное было в этом жесте, равно как и «надлом» в Наруто Какаши только чувствовал скорее как эмпат, нежели читал это в поведении. Все такой же потрёпанный и побитый Наруто в своей оранжевой куртке, в повязке, утопающей в копне непослушных золотых волос. Во всем этом не было ровным счетом ничего необычного, но у Какаши вдруг резко опустились руки, а в горле распухла противная жаба, так несвойственная апатичному сенсею. Может, дело в запылившейся куртке, цвет которой теперь можно было только угадывать. Может, в разом потускневших волосах. Может, в ужасном фиолетовом отеке, покрывающем половину маленького личика. Или в том, что Наруто молчал. Наруто — человек, способный заговорить врага до смерти, а друга до белого каления, способный в пылу схватки наставлять врагов на путь истинный, вколачивая в них вместе с тумаками толику здравого смысла, — этот Наруто, всегда прямо смотрящий в глаза, сейчас только оглушительно громко молчал и прятал взглад. И Какаши словно впервые увидел перед собой не упрямого, неунывающего, несгибаемого шиноби с огнём в глазах и демоном внутри, а побитого мальчишку, отчаянно скрывающего, что у него глаза на мокром месте. Гордого мальчика, ни разу не пожаловавшегося, что из-за его лучшего друга были покалечены все его товарищи, что его лучший друг чуть его не убил. Что его лучший друг его бросил. — Садись на кровать, — бросил Какаши, сознательно заставляя себя переставлять ноги и не скрывая осиплости голоса. Мальчик не двинулся с места. «Все», — подумал Какаши. Придти к нему, доползти до этой двери и сквозь сжатые зубы признаться: «Больно» — это был последний, отчаянный рывок. Неунывающий и привыкший во всем полагаться на себя Наруто, умеющий радоваться тому, что имеет, дорос до того, чтобы переступить через себя и попросить помощи. У него, у Какаши — у взрослого. «У взрослого, — думал Какаши, — у взрослого, который даже не удосужился эту помощь ему предложить. Самодовольное ты чмо, Какаши. Совсем заигрался.» Конечно, в жестоком мире ниндзя, где ни один мир не длится дольше десятка лет, лучше сразу привыкать к тому, что с болью от увечий, от поражений, а главное - от потерь - нужно уметь жить. И никто этому не научит, только опыт. Конечно, боль — это константа, особенно в жизни Какаши, ведь чем сильнее человек, тем сложнее испытания. Никто не сможет пережить боль или научиться с ней жить за вас. Но совершенно необязательно отказываться от поддержки близких, если ты достаточно счастливый, чтобы их иметь. Никто не виноват, что у Наруто есть друзья и учителя, а у Какаши не было. «В кого же я превратился», — корил себя 26-летний парень, осознавший, что он теперь взрослый. Именно сейчас. Не тогда, когда он потерял семью и учителя, не тогда, когда потерял друзей и винил в этом себя. А сейчас. «Стоило ради этого лишиться одного ученика и напрочь забыть про второго». — Наруто, — настойчивее повторил Какаши, — садись, говорю, не стой в дверях. -Откуда это? — спросил чтобы спросить Какаши, опускаясь на одно колено перед Наруто и смачивая ватку перекисью. — Ли. Устроил какое-то дурацкое состязание, развесил везде плакаты. Я только с миссии вернулся, решил его найти и вот — попал под горячую руку, — хмыкнул Наруто и по привычке почесал затылок свободной рукой, пока Какаши обрабатывал и бинтовал вторую. — И что? — Я так и не понял, он что-то вроде боевых состязаний устроил, не знаю. И решил, что я пришёл участвовать. Даже спросить ничего не успел, он меня вышиб сквозь стену сарая. — Мда, Наруто, ты — мой личный позор. — Наигранно посетовал Какаши. — Да я даже сгруппироваться не успел, Какаши-сенсей. Вы что, ждёте, что на вас Гай-сенсей нападет, при каждой встрече?! — взвился Наруто, ненадолго начав походить на обычного себя. Какаши методично промывал, заклеивал, бинтовал, мазал ссадины и ушибы. Теперь была его очередь отводить взгляд. «Надо же - думал он, стоя на одном колене возле мальчика, вновь растерявшего весь свой пыл и сникшего, — хватило расквашенного носа». Мальчишка упрямо справлялся со всеми трудностями, коими щедро одаривала его недлинная жизнь, а точкой кипения стала не смертельная опасность, грозившая на экзамене, не схватка с однохвостым, не угроза жизням друзей и даже не унижение быть помилованным бросившим его лучшим другом — а случайно разбитый нос и фонарь под глазом. Какаши - взрослый, привыкший к боли Какаши - осматривал ребёнка на предмет необработанных ран сквозь подозрительную пелену и криво улыбался. Последняя незамеченная царапина оказалась у левого уха, куда Какаши и приложил щедро смоченный в перекиси тампон. Пацан шикнул и попытался отстраниться. — Не дергайся. — Больно, Какаши-сенсей! — возмущённо пробухтел Наруто. — Извини, ну, как умеем. Шёл бы в больницу, там бы с тобой обращались нежнее. — Просто больно, — уже тише повторил Наруто. Какаши резко поднялся и отвернулся, подхватив с кровати собранную аптечку, только бы не видеть своего несчастного, обиженного ученика. Какаши не привык к таким ситуациям. Не привык к такому Наруто. И точно не привык к себе такому. Но стоило сделать шаг в сторону ванной, как на кофте у пояснице мёртвой хваткой сомкнулся перебинтованный кулачок. — Больно, Какаши-сенсей, — надломленным голосом на гране слышимости просипел Наруто. Просто ножом по старым рубцам. Какаши тщательно, изо дня в день подавлял лишние эмоции с того дня, когда не стало Рин — чтобы не мешали в миссиях; чтобы не возникали новые привязанности; чтобы вставать по утрам изо дня в день; чтобы не спиться. Так, наверное, делает каждый шиноби, успевший осознать, что у каждого подвига ниндзя есть цена. Это сложная внутренняя работа над собой требовала титанических волевых усилий и железного самоконтроля. Тем острее пронзило осознание того, как легко ментальные шлюзы могут быть смыты. В одно мгновение. Как вспышка чидори. Как разбитый нос. Какаши положил аптечку на край стола и повернулся к мальчику, осторожно отнимая его руку от своей кофты и вновь опускаясь перед ним, теперь уже на оба колена. «Теперь моя очередь быть взрослым», — подумал Какаши, успев увидеть слезы и стыд за них в глазах ребёнка — ребёнка, черт возьми, — прежде чем аккуратно заключить его в объятия, крепко прижимая голову мальчика к плечу. Какаши не был широкоплечим великаном, а Наруто в силу профессии отлично развит, но мальчишка утонул в этих объятиях практически полностью, укутанный запахом родного человека и тёплой кофтой. Несколько секунд Какаши просто молча ждал, боясь спугнуть гордого подростка неловким движением — это было чуждо для них обоих. Пока не раздался первый, изо всех сил сдерживаемый всхлип. А потом ещё один. Какаши осторожно, чтобы не задеть свежие раны, прижал малыша ещё крепче, и следующие полчаса тихо гладил его по голове, по спине, по рукам, просто давая понять, что он рядом, что Наруто не один. Что ненадолго можно быть маленьким. Что ты не один в пустом доме, где тебя никто не ждёт. Что если кто-то от тебя отказался, это не значит, что ты никому не нужен. Что хотя бы сейчас можно не ждать удара в спину. Когда у Какаши заныла поврежденная поясница, он просто поднялся и переложил мальчишку на кровать, ложась рядом и снова прижимая его к себе. Без лишних слов, чтобы дурацкое чувство неловкости, моральные дилеммы и холод из-за окна, где который день дул шквалистый ветер, не успели добраться до них. Наруто так и уснул, держа Какаши за кофту, чуть ли не впервые не забывая про свежие раны и стараясь их лишний раз не тревожить, ведь сегодня каждое неловкое движение отзывалось не ноющей болью вокруг поврежденных сосудов и сухожилий, а пропущенным ударом сердца и острой болью где-то там, внутри. Когда мальчик успокоился и задышал ровно, Какаши, наконец, позволил себе прерывистый, глубокий вдох, через сопротивление сдавленного спазмом горла. Лёжа в тёплых объятиях мальчишки, Какаши позволил уже своему собственному сердцу пропустить удар впервые за долгое время.