Последняя осень

Осень хрустела листьями, золотилась кленами, умывалась ветрами. Готовилась ко сну, к обновлению, к новой жизни. Каштаны и лещины усыхали, отдавая все силы плодам, чтобы потом, по весне явить новую жизнь, новые стройные деревца. Наследие. Старый князь, глядящий в окно, мог думать только об этом. Что новая жизнь требует жертвы. Что молодые ростки никогда не появятся, если прежде деревьями-предками не будут отданы на них все силы. Князь вспоминал, как много лет назад, вот так же осенью, когда за окном точно так же шелестел в кронах деревьев ветер, молодой он, поглаживая бледную, покрытую испариной ладонь любимой, готовил себя к принятию страшной цены за удивительное чудо новой жизни. Их сын родился вчера. Крепкий, сильный малыш, он обещал стать прекрасным юношей, достойным наследником. И пусть ему не полагалось ни родовое имя, ни титул, князь знал, что не лишит его ни того, ни другого. — Я не оставлю его, Полинушка, — пообещал он тогда, крепче сжав руку возлюбленной, но ответом ему послужил только слабый вздох. Слова — это все, чем князь мог помочь ей сейчас. — Наш сын станет князем. Наш Никитка… Он будет знать, что любим и важен, клянусь тебе. И никогда я не заставлю его усомниться в этом. Он не справился. Сперва и правда был хорошим отцом, но после женитьбы и рождения второго сына* увидел единственно возможный выход: выслать Никитку из Петербурга. Боялся, что мальчика не примет супруга, общество. Не хотел осуждения ни ему, ни себе. Струсил. А теперь, на смертном одре, сожалел лишь о том, что тогда, годы и годы назад, не оставил сына при себе. Жалел, что так, кажется, ни разу и не сказал, как гордится им и любит. За окном со звонким треском упал в пожухлую траву очередной орешек. Дерево иссохлось, приготовившись к зиме. Из орешка получится деревце. Крепкое и сильное. Наследие будет действительно сильным и достойным. Старый князь Григорий Оленев знал это наверняка. Только сказать не решался. Осень походила на смерть. На старость. Как лист, сначала зеленый и яркий, со временем высыхает и скукоживается, так и человек, крепкий и сильный, становится слабым, немощным. Как из спящих деревьев уходит вода, так и из стареющих людей уходит жизнь. Никита, князь Оленев, глядя на отца, все чаще сравнивал того с деревом. Со старым дубом, шелестящим серой листвой. Но если дуб еще мог зазеленеть, то отец едва ли мог дожить до весны. После того, как зачастили дожди, а отец практически перестал вставать с постели, мысль о том, что эта зима станет для того последней, Никиту не оставляла. Он боялся отцовской смерти. Не потому, что после смерти князя он, его незаконный сын, может потерять все титулы; не потому, что сводный законный брат может лишить его всех средств к существованию, а потому, что тогда он останется совсем один. Гаврила, конечно, не оставит его — они и до того как-то умудрялись справляться со всем в одиночестве, но раньше, пусть фоном, разъезжающий по заграницам, все же маячил отец. С которым хоть и доводилось увидеться не чаще раза в несколько лет, но сохранялось чувство родства, близости. И их Петербуржский особняк, даже лишенный отцовского присутствия, никогда не казался таким пустым, как теперь. Отец умирал. Устремлялся в вечную зиму своей жизни, а Никита чувствовал, что просто не может смириться с этим. Впервые в жизни он не мог принять установленные природой порядки и признать, что не все и не всегда подвластно одному лишь, хоть и очень сильному, желанию. Пока Гаврила тихо вздыхал о старом барине, Никита вышагивал по саду, испытывая ненависть к окружающей его природе. К засыпающим деревьям и уходящему теплу. Он так много хотел сказать отцу, но все не решался, ибо времена, когда отец любил его, прошли. Он до сих пор помнил день, когда законная жена произвела на свет законного сына, и отец, коротко поцеловав Никиту в лоб, отослал его в деревню. С тем человеком, который поступил так, Никита даже не знал, как заговорить. И все равно отчаянно держался за слабые, частые вздохи, ловил жизнь там, где ее почти не осталось, и надеялся, что осень в этом году задержится подольше. Алешка и Сашка, верные друзья и товарищи, оставались рядом. Занимали его пустыми беседами, выдергивали в город. Никита неизменно отвергал все их приглашения. Он не мог допустить даже мысли о том, что отец уйдет без него. Уснет в своей зиме, оставив его один на один со всем миром. Он так боялся не оправдать отцовских и своих собственных надежд… Осень походила на смерть. Вытягивала жизнь крупица за крупицей. А последнее «люблю» так и оставалось безмолвным шепотом. Молчали двое.