Арахабаки всегда брал контроль над рыжим мафиози с тех давних пор, как Рандо высвободил его из плена мрака четырнадцать лет назад. Это случалось с какой-то периодичностью, которую не могли просчитать ни сам Чуя, ни Озаки, ни даже Мори. Иногда демон приходит в буйство, накапливая за время затишья силы, и тогда может взять контроль над разумом сосуда, даже когда на нем надеты перчатки.
В такие моменты Мори-сенсею приходилось использовать Элис-чан, чтобы она помогала удерживать Накахару, пока брюнет вкалывает в вену наркотики. Только огромная доза опиума и феназепама могут усмирить демона разрушений. Когда рыжий успокаивается и не может даже пошевелиться, потому что инъекция превратила его в физического овоща, Огай относит его в комнату-операционную, оборудованную специально для таких случаев. Потому что иногда даже это оказывается слабой помощью в проблеме Чуи, и Арахабаки вновь заглушает жизнь в теле сосуда.
Во времена темной эры это не было такой проблемой благодаря Дазаю, но вот его уже четыре года как нет в портовой мафии, а Накахара до сих пор на коротком поводке у демона огня и разрушений.
Что делал рыжий все это время? Пытался усмирить чудовище — самого себя. Пытался противостоять надсмотрщику, который следит за ним как за каторжником, приговоренным к пожизненному заключению в темноте, мраке и одиночестве. Он бросал вызов сам себе. Активировал демона, даже не снимая перчаток. Они рвались прям на нем, не в силах выдержать давления от бушующей силы Арахабки. Накахара рычал от боли, мгновенно распространявшейся по всему телу. Он сжимал руки в кулаки, ногтями раня себя в свои же ладони. Голова болела от ощущения того, что ее сжимают, пытаются разорвать на мельчайшие кусочки, пробить на осколки, словно какое-то старое потрескавшееся стекло.
Все происходило под присмотром Мори-сенсея и Элис, чтобы они смогли вовремя спасти остатки души в мужчине, если он не справится со своим внутренним демоном. И всегда все шло по одному и тому же сценарию: паршивая постановка, которую играет превосходный актер. Жалкий предсказуемый сюжет, против которого хочет пойти боец портовой мафии. Он хотел бы переписать сценарий, разорвать в клочья ту бумагу, запачканную непонятными холодными символами, которые уже давно стали привычны Чуе, но с которыми он не хочет смиряться. Он хотел бы написать пьесу сам. Сам подобрать актеров, костюмы, маски, декорации…
Но пока получилось лишь подобрать маску для своего актера — серьезный мафиози, преданный своей организации пес, верующий, которого покарали за веру и надежду на то, что каждому человеку суждено пройти именно столько препятствий, сколько может выдержать его душа. Но или его душа так сильна, что она проходит одно сплошное испытание своим бренным существованием, или пора пошатнуть веру в эту истину, потому что она дает лишь ветхую надежду, которая сравни не то что с солью на раны — со сдиранием кожи и запихиванием живьем в бочку с солью по самое обглоданное горло, залитое своей же кровью.
Рыжий пытался выстоять на ногах, хватаясь за голову. Он пытался вернуть под контроль свой разум, сбить пелену со своих глаз. Он хотел увидеть мир — более яркий, более свободный — после того, как он победит Арахабаки. Чуя визжал словно дикий зверь, но то был не он — демон показывал свою мощь, кричал из глотки сосуда, утверждая всем, что здесь хозяин вовсе не тот, кого все привыкли видеть. В радиусе нескольких метров все светилось кроваво-красным, а эпицентром безумия был эспер. Он уходил под землю, когда Арахабаки использовал часть силы на нем же. Накахара пытался противостоять, но может ли человечешка бороться с самим демоном огня и разрушений?! Рыжий метался из стороны в сторону, точно он был только тряпичной куклой у кукловода Арахабаки.
Руки сами поднимались в воздух, создавая сжатые черные дыры. Демон взял контроль не только над сознанием сосуда — над его телом, рефлексами, нервной системой. Он заставлял Чую гоготать, чтобы показать не его стервозность, а свое могущество, безграничную власть. Он заставлял Накахару крушить все, просто чтобы дать знать: демон сильнее человека. Его не остановить. Идти против его воли — идти на смерть. Но именно так делал Чуя. Он шел на смерть десятки — сотни! — раз. Накахара не хотел смиряться с этим безжалостным писателем. Он не хотел быть прекрасным актером в чьей-то ужасной пьесе. Не хотел быть марионеткой у беспечного кукловода.
Тем не менее… Противостоять и демону действительно невозможно. Высшие силы могущественнее обычного человека. Каким бы сильным рукопашным бойцом он ни был, каким бы твердым духом ни обладал и ни был бы непобедимым эспером, для Арахабаки Накахара — лишь сосуд, точка на всей планете, что он хотел бы завоевать и подчинить своей воле. Когда Мори замечал, что душа Чуи уже на пороге смерти — тянется к ее костлявой руке дрожащей ладонью, полностью залитой бордовой кровью, — он звал Элис, и та схватывала безвольный сосуд. Огай доставал приготовленные заранее шприцы и проспиртованную бумажку, протирая фиолетовую от постоянных инъекций вену.
Накахара просил его не подготавливать ничего. Уверял, что на этот раз он готов на все тысячу процентов. Клялся, что в этот раз Арахабаки останется в проигрыше. Завышенные ожидания — вот одна из главных и самых красочных масок этого прекрасного актера. И, конечно, в этот раз демон снова взял золото. Взял душу. Взял почти все соки из него.
После опиумной инъекции блондинке приходилось сдерживать демона еще несколько минут, пока наркотик не подействует. Тогда Огай мог спокойно вколоть и снотворное в лошадиных дозах. После этого дорогого спектакля брюнет перекидывал полумертвое тело через плечо и нес в комнату, кладя на металлический стол и привязывая конечности кожаными ремнями. Это должно задержать его хотя бы на пару минут, если Арахабаки захочется еще немного поиздеваться над куклой.
Мори следит за ним всю ночь, не смыкая глаз следя за каждым движением единого мускула. Когда ближе к четырем утра Чуя начинает потихоньку просыпаться, голыми лопатками ощущая ледяную поверхность стола, он начинает слегка сжимать руки, проверяя, на нем ли перчатки. Уже которая пара… Он стонет так тихо, что этот звук еле как доходит до ушей босса. Накахара обессиленно пытается открыть глаза, но сразу щурится от яркого света неоновой лампы. Огай спешит приглушить свет, чтобы сотрудник мог спокойно прийти в себя. Подходит к столу, сгибая колени, чтобы быть на одном уровне с рыжим мафиози, и проверяет его пульс, реакцию зрачков на свет фонарика и осматривает руки от ладоней до самой ключицы, переходя к шее и ушам. Убедившись, что Арахабаки снова сдерживается на некоторое время, брюнет тихо выдыхает, поглаживая подбородок, на котором уже появилась легкая щетина. Он собирается отстегивать Чую, но его еле слышно окликает холодный голос. Ледяной, точно металлический, неживой.
— Мори… сан… — медленно, преодолевая боль и справляясь с бессилием, выговаривает по слогам Накахара. — Я хоч-чу… побед-дить Ара-хаб-баки… — шумно выдыхая и жадно поглощая новую порцию живящего воздуха, шептал Чуя. — Хочу усмир-рить его раз-с-с-с, — он закашлялся, — и навсегда. — на одном дыхании закончил он.
— Чуя-кун, — тяжело выдохнул Огай, — ты же видишь, что Арахабаки сильнее тебя. Может… просто прекратишь и будешь раз в пару дней принимать инъекции, а Рюро-кун будет следить за тем, чтобы демон не взял над тобой контроль? — помогая рыжему застегнуть рубашку, отвечал босс.
— Нет. — прошептал он едва различимо от обычного стона. — Я хочу… убить Арахаб-баки… — сосуд шумно выдохнул, прерывисто набирая свежий воздух, будто ему доставляло боль единое движение ткани легких. — Мори-сан, — начал он неожиданно громко и совершенно безразлично, — убейте меня.
Накахара повернул голову в сторону Огая, пристально наблюдая блестящими глазами за выражением лица босса. В синеве радужки читался холод, желание жить, безвыходность и ужасная скорбь. Зрачки брюнета сузились от удивления, а хмурое выражение лица заменилось ужасом и непониманием. Он остановился, не закончив расстегивать ремни на лодыжках. Поднял голову в сторону рыжего и уставился в ответ.
— Ч-чуя-кун… Ты уверен, что хочешь принести такую жертву? — пытался говорить как можно холодно и спокойно Мори.
— Я хочу спасти Йокогаму от этого ублюдка раз и навсегда, Мори-сан. Над-доело уже существовать в качестве чьей-то марионетки. Если я не могу победить его… Это сможет сделать смерть. Она сильнее… сильнее этого поганого демона. — медленно шептал мафиози, деля каждые два слова, чтобы набрать побольше воздуха, которого ему тогда так не хватало.
Брюнет лишь промолчал, шумно выдохнув. Он закончил расстегивать ремни, после чего Накахара сел на столе, застегивая пуговицы рубашки. Но тут тишину прервал хриплый голос мафиози.
— Мори-сан… можете использовать самый сильны яд, что только существует? — опустив голову к полу и продолжая застегивать рубашку, спрашивал Чуя.
— Могу, но его нужно заказать. Придет… послезавтра примерно. — словно они говорят о будничных вопросах, небрежно и просто ответил Огай.
— Прекрасно. Тогда послезавтра в десять. Закончу с отчетами и сразу сюда. Хорошо, Мори-сан? — посмотрев пустым взглядом на босса, прошептал последнюю мольбу Чуя.
Огай покачал головой и вытер проступивший пот со лба.
Пришел день. На часах — половина десятого вечера. В кабинете босса портовой мафии раздался гудок телефона. Еще один. Протяжный, хриплый, сухой. За ним последовал обрывок еще одного, и на том конце наконец решили ответить на просьбу.
— Добрый вечер, Мори-сан, — послышался знакомый оптимистичный усталый голос, — давно не звонили. Как ваши дела? — усмехнувшись, поинтересовался Дазай. В трубку бил сильный ветер. Детектив на улице?
— Добрый вечер, Дазай-кун. У меня дела прекрасны, чего не скажешь о твоем бывшем напарнике. — серьезно и холодно говорил Огай, приложив тыльную сторону ладони, которой он опирался о стол, к подбородку. Он услышал задумчивый выдох, который должен был быть тише, но скрыть тревогу у шатена не вышло.
— Какое мне дело, что творится со слизнем? — пытался усмехаться над новостью Осаму, но в словах слышалась горечь и страх.
— Это я узнаю через полчаса. Чуя решил убить Арахабаки. — Зрачки Дазая сузились, а сердце забилось быстрее. Босс может не продолжать: все прекрасно ясно.
— Где? — тотчас послышалось от Осаму.
— Неподалеку от моего кабинета оборудовали комнату под операционную. Твой бывший кабинет, Дазай-кун. — точно по делу говорил Огай, стараясь не тратить времени бывшего сотрудника на ветер. — Правда… сегодня как раз было собрание глав, так что в портовой мафии полно сотрудников. Никто не предупрежден о твоем приходе, Дазай-кун.
— Плохого вы обо мне мнении, если думаете, что я правда приду попрощаться с Чуей.
— Я знаю, что ты не придешь прощаться, Дазай-кун. Ты придешь остановить его. — он ухмыльнулся, смотря сквозь канделябр с тремя свечками, стоявший на длинном столе.
Осаму сбросил звонок. Он захлопнул раскладушку, смотря на свои пальцы, крепко сжимавшие телефон. Какое ему дело до какого-то слизня? Почему Мори-сан так говорит? Зачем ему останавливать Чую? Хочет подохнуть — пусть умирает. Какое ему дело? Дазай цыкнул, сжав зубы до скрежета. Он прикрыл глаза и закинул руки за голову, продолжая свой путь по краю крыши одной из высоток.
Ветер подул чуть сильнее и сбил шатена, который медленно шел на дрожащих ногах. Он слетел с крыши, смотря на звездное небо с гигантской луной, которую почти полностью закрыла крыша небоскреба. Плащ развивался на ветру, а Осаму тяжело выдохнул, прикрывая взгляд. Прошло буквально пару секунд, и он приземлился на стопку новых упакованных матрацов, которые привезли в этот отель, с которого упал Дазай. Он медленно открыл глаза и уставился на звезды. Шатен спрыгнул с целлофана и, снова цыкнув, отряхнул от пыли плащ.
Осаму побежал спасать идиота. Слизня. Придурка напарника, который действительно считает, что его смерть — решение большинства проблем Йокогамы и портовой мафии. Вот же наивный болван! И он побежал к порту.
Но, видимо, сама судьба не хочет, чтобы он спас любимого напарника, потому что рыжий закончил с бумагами раньше, чем предполагал. В без десяти десять он уже стоял в кабинете Мори, поклонившись прося начать процедуру. Огай не может отказать, иначе Накахара поймет, что тот что-то задумал. Брюнет медленно встал из-за своего стола проводил сотрудника до комнаты. Нужно потянуть время. Дазай будет, по его подсчетам, уже через семь минут.
Мори медленно и тщательно умывал руки. Он натягивал на влажные ладони дезинфицированные перчатки и на лицо — марлевую повязку. Огай включил неоновую лампу, под светом которой на бледной коже мафиози отчетливо виднелись синие линии вен. Долго выбирал подходящий по объему шприц. В кабинете пахло лекарствами. Успокоительным. Металлической кровью. Хоть его тщательно и дезинфицируют, моют и драят, он сохраняет в себе атмосферу смерти.
Чуя тяжело и прерывисто дышал. Перед смертью не надышишься? Кажется, он воспринимал это буквально, жадно глотая куски воздуха. Казалось, будто в нем остался только углекислый газ. Ну и пусть: он только поможет добить тело Накахары. Он смотрел на белоснежный свет лампы, не в силах отвести взгляда. Ему было страшно взглянуть в сторону — все напоминало о неудачных попытках победить. Все напоминало о конечном проигрыше. Все говорило о том, как он слаб, раз не смог справиться с демоном огня и разрушений — самим собой.
Дазай же в это время бежал в портовую мафию, с каждым метром увеличивая скорость и тщательнее перебирая ногами. Сердце уже готово выпрыгнуть, прекратить свою работу, воздуха не хватает, и он еле как пропускал свежий кислород в легкие. Ему нельзя тратить время на такую бесполезную вещь как дыхание. Подышит потом — нужно спасти Чую, иначе дальше дышать будет незачем. У ворот в мафию его встречали новенькие сотрудники, не знавшие о способности мужчины. Они пытались идти против него с помощью способностей, но, когда он пробегал мимо них, не обращая внимания на атаки, которые даже не долетали до него, они решались на арматуру, применяя в дело и автоматы. Но и их он профессионально обходил, скрываясь за поворотами длинных коридоров.
***
— Прощай, Чуя-кун.
Укол. Дикий болезненный крик. Ввод яда.
Дверь отворилась, и Осаму увидел повязанного напарника, над которым склонился Мори. Он истерично визжал, по телу образовывались знаки Арахабаки из его же крови. Зрачков давно нет — одно белое глазное яблоко, на фоне которого ярко выделялись наполненные кровью капилляры.
— Чуя! — выкрикнул Дазай.
По-прежнему кричащий от боли, сосуд повернул голову в сторону выхода. Бездумный взгляд демона. В нем читается лишь холод, гнев, ярость, бушевание. То был уже не Накахара Чуя. Рыжий мафиози мертв, а в теле остался только Арахабаки. Он полностью поглотил его разум с помощью яда.
Но уже через пару секунд красное сияние прекратилось, натяжение в ремнях ослабло, а рыжий голыми лопатками упал на металлический ледяной стол. Осаму по-прежнему стоял у двери, опираясь о деревянную арку. Ноги его не слушались: дрожали, подворачивались, шатались как у пьяного. Сделай он хоть шаг — упал бы так же безжизненно, как лежало мертвое тело Чуи на столе. На лице можно было легко прочитать скорбь, горечь, печаль, ненависть к самому себе, презрение к своему дурацкому телу, которое не успело вовремя спасти единственного друга.
Глаза Дазая блестели от подступавших слез. Ему было бы совсем не стыдно разреветься перед бывшим боссом как сучка, но слезы так и не подступили. Скатилась одна крупная слеза, но другим — преградил путь ком, ставший в горле. Осаму не мог пошевелиться. Не мог сдвинуться с места или свести глаз с напарника. Бывшего напарника.
К ним подбежали те самые охранники и хотели его связать, как их остановил Огай. Он лишь покачал головой и выставил руку перед ними, отправляя обратно.
Чуя все же взял контроль над Арахабаки.
