Искра

      В этой системе планета Харванон – далеко не самая удаленная от центральной звезды, однако климат на ней все же довольно прохладный, изобилующий туманами и сыростью. Даже дребезжащее марево в пустыне – и то пронизано было легкой сыростью и прохладой, все вокруг было как будто в некой пелене. И ни души кругом. Почти на всей планете – ни души. Если объяснять, не вдаваясь в подробности, то половина населения погибла в ходе масштабной войны с взбунтовавшимся искусственным интеллектом, другая же половина покинула планету после еще более масштабного катаклизма, уничтожившего искусственный интеллект в этом мире, а заодно и в десятках соседних вселенных, в которых подобное изобретение существовало. Кто-то сказал бы – великое спасение, кто-то – великая деградация. Человечество и другие расы и правда шагнули далеко назад в своем развитии. Но представители многих рас хотя бы остались живы. И получили шанс на исправление своих прошлых ошибок и на вторую попытку восхождения по лестнице прогресса. Кто-то тогда отказался от последующих разработок в сфере ИИ, кто-то наоборот загорелся идеей создать нечто более совершенное, чем прежде, и не повторить ошибок соседей. Кто из них окажется прав и к чему в итоге все это приведет – покажет время.       Харванон пустует всего несколько лет, но уже успел завоевать статус планеты-призрака. Здесь осталось множество оплотов цивилизации, пусть и местами разрушенных, пришедших в негодность и порой откровенно опасных. Ни в странах, ни в городах, ни в поселениях не осталось ни единого жителя – все покинули эти края в поисках лучшей жизни, мигрировали, привлеченные возможностями и шансом начать новую жизнь на других планетах и в других мирах. Конечно, периодически на эту планету заявлялись межгалактические воры и прочие искатели приключений или наживы. Они разворовывали дом за домом, город за городом, страну за страной, крали технологии и разработки, копировали литературу, добывали редкие и дорогие полезные ископаемые. То, чем раньше жила эта планета, теперь растаскивалось на части существами, преследующими лишь свои личные цели. То, чем так гордилось раньше население Харванона, чем оно славилось, что держало в строжайшем секрете, теперь стало достоянием общественности; наследие этой планеты теперь было растаскано по многим мирам, и след этих бесчестных воров затерялся средь бесчисленных звезд и порталов.       …Широкими шагами бескрайнюю, казалось бы, пустыню пересекал молодой путник, одетый в черный плащ. Его алые волосы были собраны на затылке в небольшой хвост, в серо-зеленого цвета глазах читалась некоторая задумчивость и, пожалуй, надежда. То был Дзакуро – наследник великих Богинь прошлого, благословленный на долгую жизнь. Во многих мирах и вселенных был известен он своими свершениями во имя Справедливости, борьбой против Тьмы и вселенского зла, участием во многих других битвах и событиях межмирового масштаба. Его имя у всех было на слуху, о нем слагали легенды, истории о его свершениях были предметом множества разговоров. И даже спустя сотню лет слава его не утихла, а лишь обросла новыми подробностями. Да, вот уже как сотню лет не беспокоила миры Тьма, не выпускала она на волю своих детей, не губила души и миры. Сотню лет назад сложил Дзакуро свое божественное оружие и отправился в параллельный мир, в пристанище Духов, где должен был обрести покой, как и все великие мира сего, исполнившие свое предназначение. Однако истинного покоя он так и не познал, ибо чувствовал – его путь еще не окончен, его еще призовут в ту реальность, из которой он пришел, его сила и дух еще понадобятся мирам и вселенным. И в конце концов так оно и случилось. Дзакуро вновь обрел свое тело и ступил на земли, по которым так давно не путешествовал. Многое, конечно, за прошедший век изменилось, в некоторых мирах незначительно, в иных – так и вовсе до полной неузнаваемости. Изменились и те, кого знал Дзакуро, некоторых из них и вовсе уже не существовало, но об этом позже. Вернувшись, Дзакуро еще не до конца осознавал, какого отныне его предназначение. То, что на этот раз не Тьма будет его противником – в этом был уверен. Баланса Света и Тьмы во всех мирах хватит еще надолго. Надолго – в самом масштабном смысле этого слова. Впрочем, могло ли Дзакуро остановить незнание своего пути? Разумеется, нет. Он был из тех людей, что, не видя своего пути, решительно отправляются на его поиски. И начать он решил с поиска своего божественного оружия – катаны, верно служившей ему в бесчисленных боях и сражения. Собственно, задумавшись о том, где искать ему свою катану, он вдруг, словно по какому-то наитию, отправился именно в эту вселенную, в эту звездную систему, на эту самую планету – Харванон.       Высокие сапоги Дзакуро оставляли четкие рифленые следы в вязком песке, ровная вереница этих следов тянулась от самого горизонта, с севера на юг, и являлась, по видимому, единственным признаком человеческой жизни на много миль вокруг. На горизонте, открывавшемся взгляду Дзакуро, маячила неясная темная фигура, и из-за марева непонятно было, движется она или нет. Однако Дзакуро предполагал, что это могла быть за фигура, а потому осознавал, что то лишь обман зрения и фигура на горизонте на самом деле неподвижна, словно каменное изваяние. А впрочем, это оно и было. Огромная каменная статуя – единственный ориентир во всей пустыне, и то появившийся здесь лишь с десяток лет назад, как раз после того катаклизма, что уничтожил ИИ. Многие называли его памятником человеку, имея ввиду человека как вид, многие же знали этого человека в лицо и понимали, что памятник поставлен именно ему, как личности, устроившей перелом в многолетней войне, личности, спасшей этот мир. Однако лишь немногие знали, что это был уже давно не человек, а человеческая сущность, по собственной воле заключенная в тело синтетика. И эти же немногие сокрушенно качали потом головами и заявляли – а разве можно считать эту планету спасенной? Для существ, чей век краток и быстротечен, Харванон, конечно, не выглядел ни спасенным, ни получившим второй шанс. Оно и понятно, ведь все жители покинули его, сбежали, бросили на произвол судьбы, ничего не стали восстанавливать, лишь забрали самое ценное. Но людей этих, пожалуй, винить было нельзя. Это было поколение, выросшее практически без надежды, в огне войны, с рождения знавшее лишь усталость, разочарование и боль от бесчисленных потерь. Эта планета не была их домом, они не чувствовали с ней родства и были здесь словно рабами. И никто не захотел прийти тогда им на помощь. Те, кто боролся и шел против порабощения, давно погибли или сдались. Конечно, в их разумах давно зрела мысль о том, чтобы бежать прочь из этого гиблого места и найти себе пристанище в другом, более радушном мире, а потому, как только такая возможность появилась, они без колебания, не оглядываясь, бросились прочь. И только таким, как Дзакуро, живущим не по одной сотне лет, было понятно, что эта планета все-таки спасена и что второй шанс у нее есть. Да, пройдут месяцы, годы, века, и несколько поколений беженцев вымрет и канет в лету, прежде чем на Харваноне вновь возродится жизнь. Но в том, что она возродится, сомнений у них не было, а потому они готовы были ждать. В конце концов, это была далеко не первая подобная история на их веку, и почти всегда эти истории заканчивались одинаково. Да, почти всегда.       Песок под ногами Дзакуро был рыхлым, мягким и вязким, он шагал легко и неумолимо приближался к своей цели. Вскоре он уже начал различать очертания человека в статуе – или, правильнее сказать, в памятнике. Человек на постаменте опустился на правое колено, он протягивал вперед руки, но не в мольбе, а словно желая показать что-то идущему мимо путнику, даровать ему нечто, чего он так страстно, быть может, жаждет. У Дзакуро впереди было еще великое множество шагов, а памятник уже поражал его своими масштабами – голова каменного человека затмевала собою висящую в зените звезду, местное солнце, отчего выражения лица статуи, расположенного против света, понять было невозможно. А впрочем, какое выражение лица может быть у искусственно созданного человека с живым разумом, который своей невероятной силой спас этот мир и несколько десятков соседних? Дзакуро, правда, далеко не во всех подробностях знал эту историю, но, тем не менее, в общих чертах ему ее передали. Услышав информацию всех видов и сортов из разных уст, он, будучи опытным в подобном деле, составил для себя наиболее полную картину произошедшего. Коротко говоря, ИИ был вирусом, поглотившим не только этот мир, но и покусившимся уже на миры соседние, в которых о грядущей опасности еще даже не подозревали. Парень-синтетик, по собственной воле вступивший в один из отрядов, выступавших против союзников ИИ, был до поры до времени весьма неприметной личностью и, конечно же, о силе его разума в ту пору совершенно никто не догадывался. У парня, однако, изначально было одно преимущество – его разум был в совершенной степени отделен от его же искусственного тела. Проще говоря – он сам представлял собой исключительно собственный разум, а тело этот разум создал себе по прибытии на Харванон, как некую оболочку, и по вполне понятным обстоятельствам. Изучив же со временем систему ИИ, его логику действий, коды и прочие составляющие, разум понял, что искоренить эту угрозу можно, лишь пробравшись в ее центр, неосязаемо, на совершенно другом уровне, нежели чем все эти отряды сопротивления, пытавшиеся подобраться к нему с оружием. Конечно, на Харваноне тогда было огромное количество других синтетиков и даже несколько разработок ИИ, противопоставленных основной угрозе, но у парня все-таки были бесспорные приоритеты. Он полностью контролировал себя сам, а главное – и самое важное – из всех них он был наиболее человечен. И, окончательно в этом убедившись, разум оставил свое тело, просочился в самое «сердце» ИИ, туда, куда не было хода простым людям, и уничтожил его разом, отрезав все его пути к отступлению и побегу, все его тайные лазейки в иные миры. По вселенным и галактикам прокатилась волна такой разрушительной силы, что все приборы были выведены из строя, а любые признаки «восстания машин» были уничтожены раз и навсегда – в том не могло быть сомнений. Сам же разум парня рассыпался на бесконечное число мельчайших частиц и развеялся по бескрайнему космосу. Проще говоря, он перестал существовать. Окончательно и бесповоротно. То была вполне осознанная и великая жертва, жители были перед ним в неоплатном долгу, только вот было им совсем не до этого. Единственное, что осталось в память о его поступке – опустевшая планета и вот этот самый памятник, неизвестно кем созданный и водруженный в этой пустыне. А ведь действительно, кто и какими силами смог создать подобное гигантское изваяние в столь короткие сроки, да еще и так незаметно, тихо, никому о том не сообщив? Мистика, да и только. А то синтетическое тело, должно быть, покоится сейчас под самым постаментом… Примечательно то, что разум, совершенно ничего не помня о своей прошлой жизни и о том, откуда он пришел, при создании собственного искусственного тела использовал, однако, образ, очень и очень похожий на тот, который имело его тело в прошлой жизни. Видимо, откопал где-то на задворках сознания, мысленно посмеивался Дзакуро. Посмеивался – и вспоминал того парня во времена, когда он еще был совершенно обычным человеком. Да, когда-то очень давно Дзакуро довелось встретиться с ним. Встретиться, чтобы убить.       Через некоторое время он достиг наконец подножия памятника, высоко-высоко запрокинул голову, прищурился, козырьком приложил ко лбу ладонь и вгляделся в лицо парня. «Гигантская» – слишком маленькое и невзрачное слово для того, чтобы описать эту статую. Она была поистине масштабна, массивна, она производила неизгладимое впечатление, буквально вдавливала тебя в песок своим величием, своей всеобъемлющей полнотой. Серый камень местной породы, из которого создан памятник, был испещрен мелкими трещинками кое-где и согрет солнцем; он был непоколебим и вечен. Дзакуро всмотрелся и мысленно кивнул сам себе – похож. Это действительно был он, тот парень. Надо же, куда тебя закинуло, брат, подумалось ему. А ведь кто бы мог о таком подумать тогда, когда ты, порабощенный Тьмой, преследовал меня, надеясь на мою карающую руку и одновременно так боясь смерти. А ведь стоило только стать свободным, спастись от той лжи, которой тебя наполняла темная сущность. И посмотри, куда привел тебя твой свободный блуждающий разум – в мир, находящийся на грани гибели, в мир, который спасти можно было только полным уничтожением. И никто в итоге не готов был этого сделать, кроме тебя. Более того, никто до такого даже не додумался бы, а если бы и додумался, то было бы уже поздно. Да и осуществить это мог только ты, это я знаю точно. Когда я убивал тебя тогда, я чувствовал, что это не конец, что тебе еще предназначено совершить нечто великое, нечто, что по силам только тебе. Все мы так или иначе получаем второй шанс, не в этой, так в следующей жизни, да пусть даже через жизнь – но все-таки получаем. А еще, я ведь говорил тебе, что мы с тобой еще обязательно встретимся? Вот и свиделись. Я рад, что ты в каком-то смысле не изменился. Знаешь, вся твоя прошлая жизнь, пожалуй, вела к этому, к тому одному единственному моменту, когда десятки миров вокруг в один миг были избавлены от угрозы, а еще сотни миров после них ощутили колебания, порожденные силой твоей жертвы. Я не знал, как именно это случится, но знал, что случится. А этот памятник – знаешь, хорошо, что он есть. Пусть и таким странным образом, но я хотя бы смог встретить еще хоть кого-то из своего прошлого. И это, черт возьми, так греет мне душу, пусть даже передо мной лишь согретый солнцем камень.       Тихая улыбка освещала лицо Дзакуро, когда он всматривался в каждую трещинку на каменной статуе, каждую искусно выдолбленную складку в одежде парня – простой футболке и штанах, которые он столь часто носил при жизни, и жилете, приобретенном уже в этом мире, – в каждую прядь его волос, что при жизни были черными, словно вороново крыло во тьме, в каждую тень, делающую лицо этого парня столь выразительным, почти живым, пусть и застывшим, и этот взгляд, что был когда-то сродни вечернему лазурному небосклону, на котором загораются первые звезды. Дзакуро скользнул взглядом по его протянутым вперед рукам – жаль, они слишком высоко, хотелось бы все-таки взглянуть на то, что покоится на его обращенных к небу ладонях. Дзакуро понаблюдал все с той же тихой улыбкой, как с плеча статуи взмыла в небо одинокая птица, едва различимая на фоне статуи, крошечная, словно песчинка, безмолвная, словно отлетевшая в небо душа. Птица улетела прочь, и Дзакуро вновь пробежался взглядом по этой знакомой фигуре, а затем тихо и едва заметно склонил пред памятником голову, сложив за спиной руки и постояв так в задумчивости несколько мгновений. Выпрямившись, он ощутил вдруг нечто, что-то неясное настолько, что даже трудно было сказать, где это ощущение зародилось – где-то снаружи или внутри него. А быть может, и там и там. Дзакуро прислушался к себе и к окружающей его бесконечной пустыне, прислушался к статуе и к освещающей ее бледной белой звезде. Затем тихо выдохнул и развернулся, намереваясь обойти памятник по правой стороне и продолжить свой путь. Наитие привело его в этот мир, но о том, где именно он должен был отыскать свою катану, оно молчало. Дзакуро надеялся отчасти на это место, на эту пустыню и на эту статую, на этого парня наконец, но сейчас, стоя здесь, он ощущал нечто, совершенно не схожее с вибрациями своего божественного оружия, которые были родны ему, словно собственное сердцебиение. Напротив, он ощущал нечто совершенно противоположное, нечто…       – Здравствуй, о Пламя, я – твоя Искра!       Голос раздался откуда-то сверху, но прежде будто бы прозвучал отовсюду и даже изнутри самого Дзакуро. Он замер, как был, делая шаг в сторону, а через секунду резко вскинул голову и, слегка прищурившись, уставился на восседавшую на плече статуи крошечную фигурку, покачивавшую ногами в воздухе и приветственно махавшую ему рукой. Фигурка эта так же находилась против солнца, а потому лица говорившего различить было невозможно, да и расстояние тут свою роль играло. Однако Дзакуро готов был поклясться, что голоса этого ему прежде слышать не доводилось.       – Я бы на твоем месте слез с этого памятника, – заметил он, стараясь, чтобы его собственный голос звучал дружелюбно. – Он все-таки установлен здесь не для того, чтобы по нему лазили.       Дзакуро мимоходом представил, каково вообще было обычному парню взбираться на эту статую, при условии, конечно, что это все-таки был обычный парень. Когда незнакомец, легко поднявшись на ноги, спрыгнул на руку статуи и, изящно балансируя, прошелся по ней до самой ладони, Дзакуро смог наконец куда явственнее различить его черты и осознать, что, по крайней мере, внешне, это был совершенно обычный молодой человек. Насчет духовной его составляющей он пока ничего определенного сказать не мог.       – О, будь ты на моем месте, то ты, я уверен, ни за что не осквернил бы этот прекрасный памятник, не взобрался бы на него и, более того, даже мысли бы такой не допустил! – ответствовал тем временем незнакомец. – Но – увы! – на моем месте сейчас лишь я. А знаешь, какой отсюда потрясающий открывается вид? – Парень улыбался и говорил совершенно искренне, расправив руки, словно крылья, он покачивался, стоя на одной ноге, и, казалось, опасность падения с такой огромной высоты нисколько его не смущала, а даже наоборот – забавляла. – Отсюда видны окраины этой самой пустыни, представляешь! Я вижу очертания городских высоток, какие-то антенны, а вон по ту сторону – горы! И, кажется, на севере виднеется гладь воды, если я не ошибаюсь. Одним словом, отсюда видно так много, так много! Есть в этом что-то символичное, не находишь?       Дзакуро выслушал его внимательно и слегка нахмурившись – этот человек говорил с ним так, словно они были старыми добрыми знакомыми, но ведь это же было совершенно не так. Конечно, некоторые люди при знакомстве таким способом располагают к себе собеседника, да и к тому же, чего удивляться, ведь Дзакуро действительно знали в бессчетном множестве миров, однако голос и весь вид этого человека говорили о том, что он знал о Дзакуро далеко не понаслышке и, вполне вероятно, куда больше, чем кто-либо другой.       – Что ж, верю тебе на слово, – усмехнулся Дзакуро, размяв начавшую затекать шею и вновь подняв взгляд на незнакомца. – Однако позволь спросить, кто ты и откуда?       – Кто я? – в искреннем удивлении повторил незнакомец. – Но ведь я представился еще в самом начале! Я – Искра твоего Пламени! Не буквально, конечно, да и назваться так я решил лишь по собственному желанию, но, будь уверен, в этом есть своя правда! – Он говорил в полнейшем восхищении и весьма убедительно, но Дзакуро не понимал из всего этого ни слова и размышлял лишь о том, стоит ли ему продолжать хмуриться или пора бы уже снисходительно посмеяться в адрес этого явно сумасбродного паренька, да оставить его в покое. Правда, как раз мысль насчет «оставить в покое», пожалуй, и вызывала у него сейчас столь странные ощущения. Чутье никогда не обманывало его – этот парень был далеко не так прост, как казалось на первый взгляд. – Откуда? – продолжал тем временем незнакомец. – Ах, да разве важно, откуда пришел я, по сравнению с тем, откуда у меня вдруг взялось… это!       При слове «это» парень, чуть помедлив для пущего эффекта, театрально взмахнул рукой и вдруг, словно из самого воздуха, выхватил нечто длинное и тонкое, сталью блеснувшее на солнце. Дзакуро прерывисто выдохнул, глаза его чуть расширились от удивления, ибо даже с такого расстояния он распознал в руке незнакомца собственную катану. Но откуда она у него? В этой мозаике явно не хватало каких-то деталей, общей картины не было, и Дзакуро это очень не нравилось, где-то внутри него уже поднималось волной свойственное ему раздражение. Раздражением этим он, однако, довольно хорошо умел управлять и зачастую использовал его для большей концентрации и даже как источник собственной силы.       – Откуда у тебя это? – произнес Дзакуро тоном скорее удивленным, нежели чем суровым. Пока что.       Незнакомец, естественно, именно этого вопроса и ждал. Радостно подскочив к самому краю ладони статуи и пробежавшись по огромным каменным пальцам, он, ни секунды не раздумывая, солдатиком спрыгнул вниз и мягко приземлился на каменный постамент у левой ноги статуи. Сказано – мягко, да вот только Дзакуро готов был поклясться, что в этот миг вся земля под ним едва ощутимо вздрогнула, песчинки легкой пылью окутали носки его сапог, и гулкий рокот эхом прокатился по пустыне и унесся во все четыре стороны, незримо скрывшись за горизонтом. Но несмотря на подобную странность, Дзакуро все-таки был рад, что парень оставил памятник в покое. Не по душе ему было, что кто-то вот так запросто, безо всякого почтения, лазает по статуе важного и далеко не безразличного ему человека. Понаблюдав за прыжком незнакомца, а затем – за песочной пылью, осевшей у его ног через пару мгновений, Дзакуро поднял-таки голову и встретился со взглядом незнакомца – веселым, чистым и необыкновенно светлым, таким, одним словом, что даже опытному человеку сложно было бы понять, насколько этот взгляд искренен. Теперь, однако, пока парень усаживался на самом краю каменного постамента, Дзакуро смог наконец внимательно рассмотреть его. То был стройный, среднего роста молодой человек, одетый в черную с фиолетовым отливом жилетку на пуговицах, брюки и некое подобие сюртука того же оттенка из какой-то неопределимой на вид ткани. Волосы – довольно длинные и состоявшие из большого количества мелких завитков – были собраны на его затылке в весьма пышный хвост насыщенного медного оттенка, с отливом даже в бордовый, а саму голову его покрывала весьма изящная на вид шляпка, опоясанная темно-фиолетовой лентой, и из-под шляпки этой все же выбивалось несколько непослушных кудрявых прядей. Особенно же внимание притягивали его глаза – большие, небесно-голубые, такие чистые и словно бы излучавшие свет. Это, конечно, не удивительно, что они так сильно выделялись на фоне всего его пышного и такого темного образа. Впрочем, и нельзя было сказать, что он выглядел совсем уж мрачно, как раз даже наоборот, он весь словно бы искрился и переливался, и цвет его глаз как нельзя лучше дополнял этот образ. Будь Дзакуро романтиком, он бы, пожалуй, сравнил внешность этого парня с поздней осенью, ее высоким чистым небом и побуревшей уже листвой под ногами, и с таким описанием едва ли можно было бы не согласиться, но Дзакуро романтиком отнюдь не был, а потому отметил все основные черты незнакомца одним единственным взглядом длинною в пару секунд.       – Так ты спрашиваешь, откуда у меня это? – с довольной улыбкой поинтересовался парень и пальцем приподнял лезвие катаны, слегка покачивая его и удерживая баланс. Сомнений быть не могло, это действительно было то самое божественное оружие, принадлежавшее – да и до сих пор, в общем-то, принадлежащее – Дзакуро. Разве что только – и это он ощущал весьма явственно – божественная сила его пропала. Но это и неудивительно, ведь Дзакуро тоже лишился своего божественного предназначения, что в любом случае должно было произойти в определенный момент его существования. – О, эта вещица побывала за последнюю сотню лет в стольких мирах, знаешь! – продолжал рассказывать парень. – Словно великая ценность – ну, впрочем, так оно, наверное, и есть, не спорю – переходила она из храма в храм, за ней следили очень тщательно, очень внимательно. Да только в конце концов все-таки не уследили! Потому что я за ней тоже наблюдал. И вот, любезно позаимствовал ее кое-где, да пошел тебе навстречу. Хотел передать лично. – На этих словах незнакомец стыдливо опустил ресницы и отвел взгляд, будто боялся, что его могут за эту проделку наругать. А повод и правда был – в глазах Дзакуро появлялось очень и очень нехорошее, настороженное выражение. – Ох, только знаешь, – вдруг вновь встрепенулся парень, – я не ощутил совершенно никакой особой силы в этом твоем оружии! А такому, как ты, нехорошо ведь ходить с обычным мечом на поясе, не так ли?       – Что ты с ней сделал? – В голосе Дзакуро послышались весьма явственные нотки скрытой угрозы, он смотрел исподлобья, сурово и уже отнюдь не приветливо. Всем своим нутром он пытался ощутить и изучить энергетику этого парня, прочитать его по его же ауре, но ему это никак не удавалось. Перед ним, казалось, был совершенно обычный человек, молодой, шальной, быть может, в каком-то смысле даже фанат. Однако что-то в нем Дзакуро все-таки настораживало, а своим ощущениям, пусть даже самым слабым и необъяснимым, он привык доверять.       – Пламя, – коротко и не вполне ясно ответил парень. – Я всего лишь сделал Пламя. Ведь тебе это так нужно! Всем это нужно. Ну, а с моей стороны, это всего лишь так – просто шалость. Быть может, просто легкий фанатизм. – И он улыбнулся при этом такой бесконечно странной улыбкой, словно бы знал о совпадении собственных слов с мыслями Дзакуро. Словно бы…       – Отдай ее мне. – Дзакуро решительно шагнул к незнакомцу и протянул руку за своей катаной. Тот все еще сидел на краю постамента, а потому был где-то примерно в двух-трех метрах над землей. Это его положение, при котором катану приходилось буквально выпрашивать или вымаливать, решительно Дзакуро не нравилось, но та быстрота и легкость, с которой парень вдруг протянул ему эту самую катану, да еще и рукоятью вперед (Дзакуро, к слову, только сейчас заметил, что руки этого человека были обтянуты короткими белыми перчатками), признаться, немало его поразили. К столь простому решению этой проблемы он был не готов. Хотя, впрочем, была ли проблема решена – станет понятно куда позже. Ощутив в ладони знакомую рукоять и столь приятный вес верного оружия, Дзакуро почти сразу ощутил, как на смену его раздражению приходит покой. Однако, когда он вновь поднял взгляд на незнакомца, в глазах его все еще светилась некоторая настороженность. – Что бы ты с ней не сделал, спасибо я тебе точно не скажу. – Парень на эти слова никак не отреагировал и лишь продолжил улыбаться. – Кем бы ты ни был, ты должен понимать, что подобные вещи нельзя просто так брать из священных мест, даже если это было сделано в благих целях. Ведь согласись, было бы очень неприятно, если мы с тобой здесь не пересеклись. Мои поиски могли затянуться на неопределенное время, а уж тогда при нашей встрече тебе бы точно не поздоровилось.       – Но мы бы не разминулись, – чуть ли не перебил его парень, насмешливо сверкнув глазами. – Я же знал, где ты идешь и куда, и как скоро здесь будешь. А если и не здесь и не сейчас – так встретились бы все равно в другом месте и в другое время. Ведь, согласись, решает тот, у кого при себе катана, не так ли? – Он покачал ногами в воздухе и поудобнее ухватился ладонями за край постамента, а затем, как бы невзначай, добавил: – Да и в конце концов, что такого ты смог бы мне сделать без оружия и без силы, только-только вернувшийся из мира мертвых и немощных? Обычный человек. Теперь ты хотя бы станешь чуточку интереснее.       Эти слова вновь повергли Дзакуро в замешательство и навеяли смутные подозрения. Откуда этому человеку известно о том, что он был в другом измерении? Об этом ведь не знал никто, совершенно никто – да и попросту не мог знать. Для всех миров и всех вселенных он был, грубо говоря, божеством, ушедшим на покой, затаившимся, чтобы однажды вернуться вновь или же передать свой дар своему преемнику. Но по всему было понятно, что этот незнакомец прекрасно знает о том, где Дзакуро был все это время. Быть может, он тоже был там и видел его? Но нет, Дзакуро почувствовал бы это. Так ведь? Уж по крайней мере, этому парню не должно было быть известно о том, что Дзакуро лишен своей божественной силы, что он теперь практически обычный человек, и что его катана – обычное оружие. Кем вообще нужно быть, чтобы уловить присутствие или отсутствие божественного духа в предмете или в человеке? Ведь обычным созданиям такое понимание не доступно, божественная сущность должна присутствовать среди миров и их жителей незримо, по крайней мере, в отличие от его человеческой составляющей. …Да и что, в конце концов, значит это его «чуточку интереснее»?       – Откуда тебе столько известно? – как можно спокойнее спросил наконец Дзакуро, не сводя с парня взгляда.       – Точно не могу сказать, – отозвался тот, пожав плечами и чуть отклонившись назад всем корпусом. Он словно раскачивался взад-вперед, сидя на краю этого камня и глядя куда-то в небо. Он словно смеялся Дзакуро прямо в лицо, откровенно и без всякого страха. К слову, Дзакуро только сейчас бросилась в глаза еще одна деталь в его облике: теперь, когда парень запрокинул голову, его шея, до того скрытая воротником, оголилась, и на ней стали отчетливо видны вдруг легкие кожные потемнения, как будто родимые пятна или даже следы от старых ожогов. Впрочем, нет, на шрамы это было совершенно не похоже. У рыжих такое бывает, подумалось Дзакуро, и через мгновение он вновь переключился на лицо говорившего. – Мне известно довольно много всего, – продолжал тем временем парень. – О тебе вот, например, так и вообще все. Как и о многих других. Так всегда было. А разве ты знаешь меньше? – Он лукаво улыбнулся, тоже переведя наконец взгляд на своего собеседника.       Дзакуро не ответил. Ему вдруг вообще перехотелось вести какие-либо разговоры с этим парнем, ибо с каждой минутой он настораживал его все больше и больше. Параллельно диалогу он рылся в собственной памяти и знаниях, пытаясь хоть примерно представить, что за существо это могло быть. В том, что это всего лишь обычный человек, он уже весьма и весьма сомневался. Однако пока ему так и не удалось ничего припомнить или хоть примерно предположить, с кем он имеет дело, а потому ему оставалось лишь выдохнуть и задать, пожалуй, последний вопрос, на который он надеялся получить хоть какой-то более-менее проясняющий ситуацию ответ.       – Как мне тебя называть?       – О, я знал, что ты спросишь! – вновь встрепенулся парень. – Но так и не придумал, что ответить. Видишь ли, у меня так много имен – никогда не знаю, какое лучше назвать. А какое из них последнее, я уже и позабыл. Давай так, какое из моих имен ты узнаешь первым – таким и будешь меня звать, ладно? Мне даже интересно, что же это будет за имя!       Дзакуро усмехнулся. Что ж, как и следовало ожидать, этот ответ совершенно не прояснил общей картины. В таком случае… «Здравствуй, о Пламя, я – твоя…»       – Как скажешь. Искра. – Он произнес это и вдруг с некоторым удивлением осознал, что ощущает легкую усталость. Неужели его так вымотал путь через пустыню? Или этот разговор? Нет. Ответ был самый банальный – его попросту выматывала близость этого парня. В нем действительно было что-то будоражащее и угнетающее, после чего оставалось лишь ощущение некоторой опустошенности. Именно поэтому, пожалуй, пора было отсюда уходить.       – Искра! – радовался тем временем парень. – Неплохо для начала, мне нравится, пусть я и сам так себя назвал. Так значит, ты уходишь? Ну да, тебе и правда пора. Кошка прыгает по звездам и листам осенним. – Эту последнюю фразу он произнес как будто на распев, и она заставила Дзакуро слегка встрепенуться. Какой-то неуловимый смысл промелькнул в его голове, но через секунду он отбросил эти мысли прочь – мало ли, что может сморозить это создание, да и подумать об этом можно позже.       Дзакуро слегка кивнул Искре в знак прощания, вложил катану в ножны и развернулся, собираясь отправиться в обратную сторону, ту, откуда пришел. Задержавшись, однако, еще на мгновение, он окинул неторопливым взглядом статую и кивнул на прощание и ей тоже. В конце концов, наитие не обмануло его и он действительно нашел здесь то, что искал, пусть и таким странным и весьма сомнительным образом. Каменная фигура не смотрела на него, она смотрела вдаль, в ту сторону, куда Дзакуро предстояло идти. Фигура эта по-прежнему простирала вперед руки с раскрытыми ладонями, по-прежнему опиралась на одно колено, была все так же молчалива, необъятна и вечна. Ты слышал весь этот разговор, подумалось мимолетом Дзакуро, интересно, что ты думаешь обо всем этом? О Пламени. И об Искре.       «А знаешь, этот парень, у памятника которого мы так мило сейчас болтали, пожалуй, покруче тебя будет, – раздался вдруг в его голове голос Искры. Дзакуро вскинул на него какой-то странный взгляд, но не промолвил ни слова, дослушивая до конца. Искра продолжал слегка раскачиваться на постаменте и искренне ему улыбался. – Пока ты был неизвестно где, он одним махом спас столько миров! А ведь он не был богом. У него и тела-то собственного не было. Вот и получается, что человеческий дух – нет-нет, разумный дух! – ничуть вас, богов, не хуже. А в чем-то, может, и лучше, и сильнее. Ведь он по собственной воле заменил тебя в твое отсутствие и справился. И он далеко не первый и не последний такой в своем роде. Я знаю, видел. А ведь это тоже повод задуматься, согласен?»       Дзакуро чуть помедлил, а потом усмехнулся. Вот как, значит. Понятно. Погруженный в собственные мысли, он шагал назад, к порталу, из которого, собственно, и ступил на Харванон, на эту самую пустыню. Звезда-солнце была теперь по левую сторону от него и клонилась к горизонту, на пустыню вот-вот должны были опуститься сумерки. Мысли в голове Дзакуро были путанными и усталыми, если можно так выразиться. За последний час – или сколько там длилась их беседа? – он успел понять весьма ясно и определенно лишь одно то, что эта встреча была не случайна и что она далеко не последняя, что его, Дзакуро, вернули в мир не просто так, а если же и без какой-то задней мысли, то, как говорится, «как всегда вовремя». Он вовсю гадал, что именно предстоит ему сделать, но потом решил все-таки подождать. К тому же, эти последние слова Искры давали ему лишний повод для размышлений. Он мог бы хотя бы искренне обрадоваться тому, что при нем снова его верный меч – да и что лукавить, он действительно был рад – но радость эта, тем не менее, была омрачена осознанием того, что меч уже побывал в руках Искры, а это уже навевало определенные сомнения и подозрения. Впрочем, ему оставалось лишь по возможности искать ответы на свои вопросы и ждать, пока тайное станет явным. Дзакуро прошел уже сотни две шагов, а потом решил наконец обернуться. Он был уверен, что, как это часто бывает в подобных историях, Искры уже и след простынет, однако он ошибся. Парень, балансируя и покачивая руками в воздухе, шагал по самому краю постамента, подкрадываясь к уплывающей от него тени статуи. Словно почувствовав, что на него смотрят, он тоже остановился и посмотрел вдаль. Дзакуро уже не различал выражения его лица, но что-то подсказывало ему, что Искра сейчас улыбается. И далеко не так весело и искренне, как несколько минут назад, а какой-то жутковатой и совершенно непередаваемой ухмылкой.