Рокировка по длинному пути

      На завтрак спустился самым первым. Близнецам, колотившим мне в двери ванной комнаты, поторапливая, надоело ждать. Они решили проскользнуть в кухню, не умывшись, но мать надавала им полотенцем пониже спины и отправила обратно. Увы, ванная была уже занята Перси, а вперед Джинни они никогда не прорвутся: девчонка — вылитая мать со всеми вытекающими, так что придется ждать. Если повезет, то успею как раз спокойно доесть, пока они не вернутся. А то у них привычка подкидывать в тарелки зазевавшимся разную гадость: пуговицы, сухого паука или пару семечек жгучего перца.       Вежливо поздоровался с мамой Молли, получил порцию утренних приветственных причитаний и сел на свое место — последний табурет в конце стола напротив Джинни.       Возле меня, как по волшебству, возникли тарелка овсяной каши и пара толстых ломтей белой булки, щедро намазанных маслом и посыпанных сахаром. Благодарно кивнув, приступил к трапезе.       Почти вслед за мной в кухню зашел заспанный Артур. Рассеянно клюнул жену в щеку, буркнул утреннее приветствие и, плюхнувшись на табурет во главе стола, получил свою порцию яичницы с беконом. После чего взял вилку и уткнулся в свежий «Пророк».       В этом доме было не принято спускаться в столовую всем вместе. Жильцы подтягивались к столу в разное время, но старались не опаздывать, так что в течение пятнадцати минут вся семья, без исключения, была в сборе. Даже Перси, который всегда с трудом просыпался по утрам.       Мама Молли к завтраку пекла просто чудесные сладкие пирожки с разными джемами внутри, но все больше всего обожали ватрушки, а их всегда было мало, и соням они обычно не доставались, особенно если близнецы успевали на завтрак первыми, а мать, отвлекшись, не уследила за блюдом.       Я сначала удивлялся, почему бы тогда не печь только одни ватрушки, чтобы хватало всем, но потом сообразил, что так Молли стимулировала детей к дисциплине и ненавязчиво поторапливала. И таких скрытых манипуляций я, с удивлением, обнаружил еще много. Супруги Уизли, при внешней простоте и недалекости, оказались далеко не так просты, как мне казалось.       В этой семье было не принято давить на детей. Родители давали видимость выбора, подталкивая к нужному им самим результату, учили ответственности и принятию последствий на практике. Тем же близнецам позволяли проводить их исследования, а в случае происшествий наказывали, но никогда прямо ничего не запрещали. И я понял это далеко не сразу.       Поначалу поведение взрослых мне казалось простой безответственностью и пофигизмом. Типа, нарожали от небольшого ума кучу детей, и они теперь растут как сорняки в поле, а самих родителей волнует только, как всех накормить и мало-мальски одеть. Как же мне теперь погано на душе за свои грязные мыслишки.       Для этих людей дети являлись личностями, чей выбор уважали и учитывали, позволяя им расти и развиваться такими, как те захотят сами.       Чет вспомнилось, когда я был маленьким, мне очень хотелось пройтись по огромной грязной луже в своих новых резиновых сапогах. Эта лужа каждый день манила меня, когда мы возвращались с матерью из садика. Было интересно, какие монстры водятся в темных глубинах, и не провалюсь ли я в нее по пояс. Ведь, как я думал, затем и придумали резиновые сапоги, чтобы исследовать лужи.       Но я уже тогда точно знал, что моей аккуратной маме будет непонятно и неприятно, вздумай я так поступить, и послушно обходил лужу стороной. Конечно, когда я пошел в школу, а потом в секцию, то уже не был послушным мальчиком, оглядывающимся на маму. Где только мы с пацанами не лазили, какими только домой не возвращались. И в моей жизни много чего еще встречалось, в том числе и лужи.       И все же я навсегда запомнил ту лужу, вернее, не ее, а ощущение незавершенности и словно неправильности — что я мог и не сделал. А в этой семье дети никогда не мучились подобными сожалениями. Им ничего не запрещали, а потом, под беззлобную ругань и причитания, отмывали, обсушивали, поили зельями от простуды, залечивали раны и ожоги и опять отпускали познавать мир, ничего не требуя и не запрещая. И это было здорово на самом деле. Вот я и сейчас невольно спрашивал себя — на кой черт моей правильной маме нужна была та навороченная стиралка?       Мне нравилась семья Уизли, хотя и изрядно удивляла отсутствием порядка и элементарных манер. Они бесили и восхищали одновременно. Глядя на их свободу и сплоченность, я невольно сравнивал их с моей прежней семьей, и часто это сравнение было в пользу Уизли. Я ненавидел себя за это и упрямо гнал эти мысли, словно они чернили и обесценивали мое прошлое, все двадцать девять лет, что успел прожить. Будто привыкая к Уизли, одобряя и принимая, я пятнаю и предаю память о моей настоящей семье. Прошло шесть месяцев, а я все еще колебался, не решаясь сделать окончательный выбор — порвать с прошлым и принять настоящее. И свое место в нем.        Как только в столовую вихрем заскочили близнецы и отвлекли меня от очередных раздумий, сразу стало шумно. Я ближе придвинул к себе чашку с чаем и весь обратился во внимание — с этими шутниками только и держи ухо востро. Хорошо еще, между нами сидел Перси, так что основные тычки и поддевки приходились ему.       Но сегодня первой досталось Джинни. Она с утра была не в духе, и старшие братцы посчитали своим долгом ее развеселить в своем своеобразном стиле.       Пока мать отвлеклась, подливая Артуру кофе, они, под шутливые подначки, забросали сестру хлебными шариками. А затем, под ее возмущенный вопль, оба получили от матери подзатыльники и положенную дозу окриков.       После чего эти двое оставили сестру в покое и докопались до Перси, пытаясь, пока отец не видит, засунуть брату за шиворот червяка — мол, вид у него был чересчур важный, как у жабы. К несчастью для них, Артур заметил. После сделанного вскользь замечания они наконец перестали доводить брата и до конца завтрака развлекались, пихая друг друга. Меня они пока не трогали, а на подначки и насмешки я не велся.       Сам я, как ни старался стать тут своим, но так и не смог копировать Рона. И дело не в языковом барьере, который я преодолел за три месяца, когда привык к манере речи новой семьи.       Все Уизли вместе, будто пламя костра, ярко и обжигающе горят, словно у каждого в груди маленький горячий уголек. Я тоже его чувствовал в себе, его невозможно было не ощущать, но я не давал ему разгореться, давил, чтобы он не пожрал того, кем я был раньше. Память — это единственное, что мне осталось от прошлого, и я хранил ее, как мог.       Рон, которого они знали, стал другим человеком. Он уже не горел вместе со всеми, словно не принадлежал этой семье, стоял в стороне, как наблюдатель. И все, даже дети, чувствовали это отчуждение, хотя я сам этого не замечал, думая, что хорошо шифруюсь. Но подслушанный случайно разговор Молли и Артура открыл мне глаза на ситуацию.       Ночью опять не спалось, спустился вниз воды попить. Возвращаясь, услышал приглушенные голоса и замер — встречаться с кем-либо в мои планы не входило.       Дверь в спальню взрослых оказалась приоткрыта, а из нее как раз быстро прошмыгнула крыса Перси. Я только немного не достал, чтобы ее пнуть, так, для проформы, когда та мимо меня проскочила. Конечно, понимал, что анимаг везде шныряет и подслушивает разговоры, чтобы быть в курсе новостей, но какого черта он по спальням взрослых людей шарится? Мало ли чем супружеская пара в спальне занимается. Или этой озабоченной крысе подглядывать нравится?       Короче, я уж было дальше пошел, когда Молли услышал, и застыл как вкопанный.       — Артур, я не понимаю, что с Роном? — с тревогой сказала она. — Он уже который месяц сам не свой. Я не узнаю своего сыночка. Словно его подменили. Целитель уверял, что последствий не будет. Но, Артур, у него даже речь поменялась. И я заметила, что он мало ест. А вчера даже не притронулся к своему любимому пирогу с почками. Когда такое было? Я просто в отчаянии. Может, попросить Дамблдора его посмотреть, как думаешь?       — Думаю, это будет лишним, Молли, — спокойно ответил мужчина, пока я, слившись со стеной, обливался холодным потом. — Не стоит тревожить занятого человека по таким пустякам.       — Но мальчик стал замкнутым, — живо возразила женщина. — Он уже несколько месяцев ни с кем не общается, никуда не выходит, почти не разговаривает и шарахается, стоит мне только его обнять. Словно ему неприятны мои прикосновения, а ведь он такой ласковый ребенок и сам раньше ластился. Артур, с ним что-то происходит. Я Мать… я чувствую… Боюсь, что он винит нас в произошедшем. Как я переживу, если собственный сын меня возненавидит? Что, если мы его потеряем? — с ужасом добавила она и, судя по всхлипам, заплакала. — Я отвратительная мать.       — Дорогая, успокойся, — мягко ответил мужчина, — думаю, ты преувеличиваешь. Молли, Рон еще ребенок, а месяц паралича напугает кого угодно. Неудивительно, что он изменился. Просто ему нужно время, чтобы эта история изгладилась из памяти. И потом, не забывай, что разрабатывать новый язык очень болезненно. Немудрено, что он предпочитает отмалчиваться и мало ест. Как бы он прожевал твой пирог, дорогая? — поддел супругу Артур с явными смешинками в голосе. — У нас очень мужественный сын, он ни разу не пожаловался, что ему плохо, — терпел сам. Ты замечательная мать, Молли. Просто дай ему время, и все наладится, — ласково добавил мужчина, а я отмер и тихонько попятился к лестнице.       — Когда ты так говоришь, я понимаю, какая я паникерша, — донеслось до меня, — конечно же, ты как всегда прав, дорогой. Но обещай, что если улучшений не будет, то мы обратимся к Дамблдору…       Этот разговор не на шутку меня обеспокоил и открыл глаза, каким самонадеянным идиотом я был, считая, что если меньше общаться с семейством, это снизит шанс спалиться, и меня не вычислят. Если они подключат Дамблдора, то меня точно разоблачат. Этого никак нельзя было допустить. Пора перестать валять дурака и определиться. Конечно, их Роном я никогда не буду, но постараюсь стать этим людям настоящим сыном. Игры закончились — мне придется сделать свой выбор, чтобы выжить.        Утром спустился к завтраку самым первым. Неудивительно, я почти всю ночь не спал, просчитывая манеру поведения, и вскочил ни свет ни заря.       — Доброе утро, мам, — робко улыбнулся и смущенно опустил взгляд в пол. Женщина растерянно замерла, но быстро пришла в себя. Торопливо вытерла руки полотенцем и подошла ко мне.       — Доброе утро, Ронни. Садись, сегодня на завтрак твой любимый молочный суп. — Она быстро прижала меня к себе, поцеловала в макушку, а потом мягко подтолкнула к табурету. Глаза ее были подозрительно мокрые, но вид весьма довольный.       — Здорово, — радостно отозвался я, плюхаясь на свое место, — обожаю молочный суп. Мам, а что, папа еще не спустился? — спросил я, берясь за ложку. Знаю, вопрос был идиотский, но думаю, как раз в стиле семилетнего ребенка.       — Нет, дорогуша, он что-то задерживается, — ответила она, бросив быстрый взгляд на часы и споро передвигаясь по кухне в сторону двери.       — Милый, поторопись, если не хочешь опоздать, — громко крикнула она, выйдя в коридор и глядя на верх лестницы.       Артур появился, таща на буксире Фреда и Джорджа. Мальчишки выглядели недовольными и насупленными, как два взъерошенных воробья.       — Молли, покорми этих охламонов и пусть, пока я не вернусь со службы, сидят в своей комнате, они сегодня наказаны, — строго сказал мужчина, сгружая возмущенно сопевших близнецов на их места.       — Что они опять натворили? — грозно сдвинула брови мать, воинственно уперев руки в бока.       — Подлили Перси какую-то гадость в зубную пасту, — коротко ответил Артур, поглядывая на часы и хватаясь за бутерброд. — У парня зубы выросли на пять дюймов. Я уже все исправил. С мальчиком все в порядке, — торопливо ответил он, пока возмущенная супруга не успела разораться, — я залечил ранки во рту. Ты только пока его не беспокой. И отнеси ему потом поесть, Молли, только не раньше, чем через час — заживляющее зелье должно подействовать. А вы, — строго обратился он к виновникам, которые как ни в чем не бывало с аппетитом наворачивали завтрак, — запомните, если еще подобное повторится, я на все лето запру метлы в сарай.       — Ну папа! — возмущенно вскинулись оба, оторвавшись от тарелок.       — Никаких пап, — отмерла Молли и набрала воздуха в грудь, чтобы выразить бездну своего возмущения, но тут, на счастье близнецов, в столовую зашла заспанная Джинни, и мать сразу переключилась на свою любимицу, забыв о том, что хотела отругать сыновей. Наверное, когда у тебя столько детей, держать все в памяти одновременно невозможно.       — Ненавижу молочный суп, — скривилось это чудо, заглядывая в мою тарелку, и недовольно плюхнулось на табурет. — Доброго всем…       — Джинни, детка, зато он очень полезный, — засюсюкала мать, придвигая дочери тарелку. — Смотри, я посыпала его сахарком с пыльцой феи, как ты любишь.        На самом деле, не знаю, как там с пыльцой, но суп у Джинни и правда подозрительно мерцал, а над тарелкой я даже разглядел пару танцующих звездочек и комет.       Кстати, на суп это сладкое варево тянуло с трудом, скорее, на сваренную в сладком молоке вермишель в сливочном соусе.       Скажи мне кто-нибудь, что однажды буду есть подобное, я бы не поверил. Но мне очень нравилась стряпня Молли, и я с удовольствием поглощал даже такие, чисто детские, блюда. Парни тоже мели все подряд. Но Джинни у нас была принцессой и всеобщей любимицей, так что могла себе позволить капризы.       Девчонка наконец вняла увещеваниям матери и снизошла до предложенного супа, и какое-то время в столовой раздавался только скрип табуретов и звяканье ложек. Близнецы в кои-то веки вели себя тихо, пока мать снова не вспомнила об их проделке.       — Ты сегодня очень бледен, Рон, — обмолвился отец, внимательно вглядываясь в мое лицо, когда тарелки были убраны, а на столе появились кружки с чаем. — Как ты себя чувствуешь?       — Хорошо. Просто не выспался, — вяло улыбнулся я. — Пап, а можно переселить упыря в другое место, а то он мне совсем спать не дает последнее время. Будит посреди ночи, а я пугаюсь и потом уснуть не могу, — попросил я.       Честно говоря, упырь меня не так уж сильно доставал, но знать, что над тобой какая-то неизвестная магическая тварюшка обитает, как-то ссыкотно. Да и я краем глаза, когда заглядывал на чердак, заметил связки журналов и стопки старых книг, а пока упырь там живет, я, пожалуй, не рискну туда пробраться.       — О, — с воодушевлением подорвался Фред или Джордж, кто их там разберет. — Пап, мы могли бы сами жить на чердаке, а комнату отдать упырю.       — Или пусть упырь живет вместе с нами, в нашей комнате, — подхватил другой. Глаза у обоих сверкали азартом. Для меня не секрет, что они ставили на зверюге свои опыты, но для этого им нужно было незаметно прокрасться на чердак, а это рискованно. Если заметит мать, им несдобровать. Получить упыря в личное пользование, похоже, их мечта.       — А ну тихо, — тут же приструнила сыновей Молли. — Замолкли оба. Никто с упырем жить не будет и никуда не переедет. И точка. О Рон, сынок, что же ты молчал так долго? Конечно, этого упыря давно нужно переселить.       — Да, малыш Рончик испугался злого упыря, — противно протянул один из близнецов.       — Бедняжечка намочил штанишки и теперь не может бай-бай, — в тон ему издевательски поддакнул другой.       — Молчать, — воскликнула женщина и покраснела от гнева, а с ее палочки, которой она как раз собиралась левитировать посуду в мойку, посыпались искры. Похоже, эти двое ее все же разозлили.       — А вы, острословы, после завтрака возьмете ведра и тряпки и отмоете до блеска свою комнату. И не выйдете из нее, покуда не приведете ее в порядок. Я проверю.       — Но мам, там же работы на целый день, — протестующе возразили мальчишки в один голос с непритворным испугом. — Пап, ну скажи ей.       — Слушайтесь мать. Поднимайтесь и идите, — коротко приказал отец, и недовольные сыновья поспешили покинуть столовую. А Артур перевел взгляд на меня. — Я подумаю, что можно будет сделать, Рон, — пообещал он и поднялся из-за стола.       Молли подала ему отглаженный, хоть и не новый черный балахон, что здесь зовется мантией, и Артур, потрепав меня по волосам и поцеловав в щечку жену и дочь, напялил на голову подобие лыжной шапки, только из фетра, и скрылся в зеленом пламени камина в гостиной. Сколько я ни наблюдаю за этим действием, все не надоедает. Волшебство завораживает, и чем больше, тем меньше ты понимаешь, как все устроено. А я пока совсем его не понимал и даже еще совсем недавно отрицал. Но похоже, пора привыкать, что я тоже волшебник. Хотя сам я пока не чувствовал в себе ничего волшебного.       — Мам, тебе помочь? — спросил я, когда мы вернулись на кухню, и Джинни, захватив яблоко, ушла в свою комнату.       — Нет, Рон, — благодарно улыбнулась мать и погладила меня по волосам, — но ты можешь отнести Перси завтрак, если тебе нетрудно. Я тогда пока займусь уборкой, а позже навещу его и заберу тарелки.       — Конечно, — с готовностью кивнул я и понес груженый поднос наверх, надеясь, что мне не встретятся эти два засранца.