/ не / брошенный

У Ханзо всегда есть вопросы. Он просто не хочет их задавать, от того между ним и Мао вечно остается нервирующая недосказанность, сиротливо оседающая на дне пустых банок из-под колы. Ханзо возмущается привычно и даже, что называется, по детски, когда Ашия его чуть ли не силой пытается заставить грязную посуду вымыть, да за собой наконец элементарно убрать. Садао такая картина, откровенно говоря, забавляет. Ему, правда, нравится за своим чернокрылым генералом иной раз наблюдать, когда выходной позволяет, да элементарно пытаться этого самого мальчишку хоть немного понять. Получается у него, кстати, не важно. Урушихара только и делает, что днями напролет в своем излюбленном ноутбуке просиживает, деловито подперев подбородок ладонью, да о себе простым треском клавиш изредка напоминает. Мао по этому поводу порой даже недоумевал. А еще однажды застал, как этот самый падший архангел, что держал в несоизмеримом ужасе добрую половину Энте Исла, боязливо кутался в одеяло, тихонько всхлипывая из-за, как выяснилось, не первых своих земных кошмаров. Темноволосый юноша тогда, помнится, заботливо гладил подрагивающего мальчика по волосам, до самого рассвета позволив тому греться в своих объятиях. Урушихара, правда, на следующий день все-все-все отрицал. Гордость, она такая. Да и кому как ни Владыке Тьмы знать об этом? Ханзо пытается быть весь из себя пофигистичный, да безучастный-ленивый такой, что Мао как-то даже смеятся с его стремления хочется. И Садао действительно хохочет с этого. Потому что Урушихара ломает все мнение о себе, поедая пирожное со сладкой-сладкой посыпкой, при этом с нескрываемым любопытством в книжечке меню всякие прочие сладости высматривая. — А кари у них тут есть? Юноша неохотно убирает с лица мешающиеся фиолетовые прядки, да сверкающими от предвкушения глазами бродит по списку всевозможных блюд. У Ханзо всегда есть вопросы. Вот только по части еды он практически никогда их не задавал. Стоически мирился с каждодневным дошираком, даже когда ему его элементарно взять забывали. Фыркал только недовольно-нахально и все тут. Помнится, когда Мао предложил ему пройтись до небольшого ресторанчика, ближе к известной им станции Сасазука, у мальчика просто округлились глаза. « — Нормальная еда? Ты… Не шутишь, что ли? » Мао мог только насупится, да пригрозить отобрать у того заветную приставку, если его Генерал не приведет свой внешний вид в порядок как можно скорее. Ханзо, оказывается, может быть любопытный, оживленный и очень-очень интересный, который, ну, просто обожает белую сахарную вату, до невозможности сладкий карамельный латте и булочки с корицей. Он уплетает данго один за другим, да в таком завидном количестве, что Владыка Тьмы невольно начинает подтрунивать над ним, говоря что того скоро крылья в воздух поднять не смогут. У Ханзо всегда есть вопросы. Мао треплет паренька по взлохмаченным волосам, когда этот падший архангел внезапно срывается с места и едва не впечатывается в прозрачную дверь на входе в игровой центр. — Хотя бы пять минуточек, Мао! Можно? Ну… Ну можно? Люцифер спрашивает и спрашивает, едва его самого в сторону многочисленных игровых автоматов не утаскивая. Темноволосому Владыке, вообще-то, стоило бы оборвать падшего на полуслове и некоторую свою хваленную строгость в деле немного проявить. На языке так и вертелась одна единственная фраза. — Ну нет уж! Не пора бы тебе спуститься с… — обладатель рубиновых глаз внезапно осекается на полуслове. Урушихара смотрит на него несколько недоуменно и, как-то досадливо пожевав измазанные карамелью губы, убирает руки с чужой измятой футболки. Владыка хочет что-то сказать, но язык отчего-то не слушается, даже не шевелится, будто прилипший к небу. В горле пересохло. « Не пора бы тебе спуститься с небес на землю? » Это он хотел сказать? Мао смотрит на заметно поникшего, возвращающегося к своему обычному аппатичному состоянию, падшего. И ему вот как-то тошно. От самого себя. — Ты еще здесь? А ну марш к автоматам! — прикрикивает Садао, тут же отмечая, как оживилось бледное мальчишеское лицо. Только вот к многочисленным стрелялкам и игрушкам утянули и самого Владыку Тьмы. Юноша нередко был подобен бушующему урагану, неотвратимо сметающему все на своем пути. Но Мао все же надеялся, что сможет прорваться сквозь эти беспощадные потоки воздуха, и достичь эпицентра бури, не одну сотню лет именующей себя «Люцифер». Урушихара дарит ему одну из своих самых безумных улыбок и незамедлительно подключает все свои ловкие пальцы, с весьма завидной скоростью нажимая на многочисленные клавиши, с головой уходя в очередную войнушку. И Садао думает, что следует хоть ненамного чаще с этим несносным падшим из дому выходить, да что-то сладкое из свежей вкусной выпечки приносить, потому как должна же и ему быть радость, ну в конце-то концов. В одну из таких своеобразных вылазок, Урушихара отчего-то остановился прямо на пол пути к закусочной, в которую они как раз таки очень спешили попасть до закрытия. Темноволосый по неосторожности и явной спешке предсказуемо уткнулся парнишке в спину. — Чтоб тебя, Урушихара… Мы же опоздаем! Урушихара? Мао непривычно осторожно коснулся чужого плеча, не вполне уверенный в том, какой хочет задать вопрос. Падший архангел не отзывался, только неподвижно стоял напротив пешеходного перехода и смотрел на затянутое серыми тучами небо. — Эй… Ты в порядке? Он как-то пусто взглянул на Мао. Будто бы не сразу смог понять, в чем заключается суть заданного вопроса. — Знаешь, говорят, что когда люди умирают, они вот попадают на Небеса. — на мальчишеском лице, на удивление, нет ни малейшей тени былого задора, как и привычной полубезумной улыбки. Потемневшие облака наконец оборачиваются дождем, но это не страшно: звук разбивающихся о зонтик капель сладок и чем-то даже успокаивает. Уголки губ падшего слабо поддернулись, правда, немного затравленно. — А вот если я умру, то наверное смогу… Я ведь смогу попасть на Небо? Он смотрит на своего Господина внимательно-внимательно, даже не заметив крохотных сверкающих слезинок в уголках глаз. А Садао не отвечает. Он расплывается в этом потускневшем взгляде, полном трагических воспоминаний, с одним единственным туманом в голове. У Ханзо всегда есть вопросы. Вот только Мао с какой-то вдруг вязкой необъяснимой горечью осознает, что у него не всегда есть эти самые ответы.