Записки умирающего Джузеппе Страдивари

Фамилия Страдивари известна очень многим: её прославил Антонио Страдивари, мастер по изготовлению смычковых инструментов. Мне о нём известно совсем немного, лишь что на его скрипках играл Паганини. Имя Джузеппе дал мне отец, в честь Джузеппе Тартини – итальянского скрипача и композитора. Как видите, моя жизнь была связана с музыкой ещё до того, как я впервые услышал звуки скрипки: отец сразу же дал мне в руки смычок, вызвал учителя, тем самым повергнув всю мою дальнейшую жизнь в мозолистую пучину струн. Маленький я, не понимающий, к чему душа лежит не жопой, только и мог, что учиться игре на скрипке, теряя годы в запертом помещении класса. Нотную грамоту мне преподавал учитель Уильям Гроув, добрый мужчина с проседью в короткой бородке, но своими серыми глазами, сплошь окруженными морщинами, он видел, что скрипка мне ничуть не интересна. Отцу говорить он не стал, так как тот был весьма строгим родителем, не считающим, что у маленького ребёнка есть право выбора. Все конкурсы, где отец заставлял меня участвовать, мне приходилось выигрывать: проигрыш был непозволительным. Так, за тридцать шесть лет со смычком в руках, на полках моего дома скопилось столько наград, что я и не упомню точного их числа. Перестал считать на сто пятнадцатой, когда отец в кой-то веке не возмущался из-за моей техники. Он те то, чтобы совсем был злой, просто скрипку любит так сильно, что не смог расстаться с ней, даже после тяжелой травмы. Он попал в аварию и сломал обе кисти, с тех играть и не может. Я же просто стал козлом отпущения, видимо, чтобы исполнить все его неисполненные мечты. Как по мне, это очень эгоистично, а вам? Сейчас мне сорок один год. Думаете, я добился той славы, что мне желал отец? Возможно, оркестр и был пределом его мечтаний, но мне как-то не очень. Я взрослый мужчина, у самого скоро седина проступит, но чего я добился в своей жизни? Потакал мечте отца, фотографировался для статей в газете, а один раз даже ездил к морю, и то с оркестром, на концерт. За тонкими полосами нотных тетрадей я стал заключенным, отбывающим срок. Я потерял тридцать шесть лет своей жизни, а что с того? Мозоли на пальцах? Пару недель назад я попал в аварию. Травма головного мозга, врачи говорят готовится к тому, что понемногу, с течением времени, всё изменится: готовься к худшему, Джузеппе, короче говоря. Неделю спустя у меня отказали ноги, потом руки, а вскоре я не мог пошевелись ни единой частичкой своего тела. Позавчера я перестал слышать: единственный плюс, я вам так скажу. Надоел Паганини, Вьётан, Вивальди, и Леклер, чьи ноты, кажется, заменили мне ДНК. Вчера я потерял зрение. Я не увидел тех красивых закатов и рассветов, о которых все твердят. Я не успел утонуть в чужом взгляде, не связал своё сердце с чьим-то ещё. А минуту назад у меня отказали лёгкие. Кислород больше не наполняет моё тело, а спасать меня никто и не спешит. Я умираю в боли и страданьях, но не от того, что тело сопротивляется смерти, а по своей глупой натуре. Я всё пропустил. Джузеппе Страдивари, ты всё прозевал в этой жизни. Ты не выучил итальянский, не попробовал вина, ты даже ни разу не целовался, чёрт тебя дери. Если Ад и Рай существуют, то я не знаю, куда я попаду: ведь Ад я уже видел. Точнее, чувствовал. Словно плотным, шипастым ошейником мне сдавило шею, когда я впервые взял в руки скрипку, а сейчас, когда грудь не наполняется воздухом – я впервые чувствую, что ошейник больше не сдерживает меня. Почему я должен был понять это лишь тогда, когда мозг окончательно умирает, а тело скоро остынет и попадёт в сырую землю? Глупый ты, Джузеппе, глупый. Маленький, запертый в душном классе, глупый мальчишка Джузеппе Страдивари.