Настоящий

Кроули стильный. Самый стильный во всём Аду — и выставляет напоказ контрастно рыжие волосы, меняя причёску согласно эпохе, демонстрирует худое и по-змеиному гибкое тело, украшая его брендовыми шмотками, оставаясь верным своему вкусу в любом веке. Кроули — красивый, и, в отличие от остальных демонов, не гниёт заживо. Его кожа не идёт мерзкими пузырями, не отслаивается, не источает клейкую вонючую слизь, не покрывается язвами и нарывами, не служит жилищем для паразитов, пожирающих плоть изнутри. Кроули безупречен, не считая жёлтых змеиных глаз, и так всё и должно оставаться. И никто не должен знать, что это — лишь красивый фасад лжи, скрывающий внутри те ещё ужасы. Никто не должен знать. Особенно Азирафаэль. Ангел мягко улыбается Кроули, чуть хитро и смущённо одновременно — только он так умеет, выражая благодарность и словно чуть подначивая. Для Кроули нет в мире большей силы, чем улыбка Азирафаэля, нет ничего иного, что заставило бы его совершать невозможное и переворачивать реальность лишь ради вот такого вот подъёма уголков губ, блеска в глазах и чудесных ямочек на ангельских щеках. А Азирафаэлю будто мало того, что сердце Кроули забывает, как правильно перекачивать кровь, мало того, что демон не помнит, как дышать, — Азирафаэль чуть наклоняется и накрывает своей ладонью вольготно лежащую на столе ладонь Кроули. — Это чудесный вечер, — произносит он прочувствованно. — Дорогой. Кроули теряет себя, растворяясь в его голосе, полном нежности, в его касаниях — пухловатые мягкие пальцы ангела нежно водят по его коже от костяшек к запястью, и нет в мире наслаждения больше. Кроули чудом находит в себе силы улыбнуться и лениво отвечает: — И ты даже не отведал финальный десерт. — Ещё один? — изумляется Азирафаэль. — Лучший, что есть в этом заведении, ангел. Кроули горд собой: он обнаружил новый ресторан, где Азирафаэль до сих пор не успел побывать, выведал всё заранее, хорошенько потолковал с персоналом — и вот они с ангелом сидят за вип-столиком и наслаждаются великолепной едой. И Азирафаэль улыбается — только ему, только Кроули, и теперь даже завидовать еде не получается. Азирафаэль всегда ест так, словно вкусная пища приносит ему оргазм за оргазмом, заставляя Кроули исходить пустой ревностью — но сейчас-то Кроули знает, что это он, демон Кроули, преподнёс ангелу райские ощущения. Все эти довольные тихие стоны, радостные вздохи, дрожащие ресницы и прикрытые глаза — это всё для него. Для Кроули. Он улыбается, любуясь ангелом, почти влюблённо глядящим на десерт — тот самый, финальный. На миг опускает взгляд на лежащий на подносе предмет восторга, затем вновь на Азирафаэля — и сталкивается с ним взглядами. — Ты такой красивый, — нежно произносит Азирафаэль, любуясь Кроули так же, как только что любовался десертом перед собой. Кроули усмехается. О да, он красивый. Он очень старается удерживать это обличье, выдавая его за своё истинное с таких давних времён, что даже другие демоны позабыли, что у Кроули есть иной облик. Мерзкий, отвратительный — настоящий. Кроули покупает лимонный чизкейк и добавляет маленькое заклинание, чтобы под мерзким лондонским дождём не промокла коробка. О себе Кроули вспоминает лишь тогда, когда переступает порог книжного магазинчика и слышит обеспокоенный голос Азирафаэля: — Дорогой, ты весь промок! Ох, осторожнее, не задень книги слева! Кроули послушно стоит истуканом, пока Азирафаэль подлетает к нему (не в прямом смысле, конечно) и охает, осматривая. — Ты не можешь использовать магию, чтобы высушить себя? — спрашивает ангел почти удивлённо. — Возьми, — неловко отвечает Кроули, протягивая ему чизкейк и переступая с ноги на ногу, стараясь не задевать треклятые книги слева, справа, везде — со всех сторон эти чёртовы пылесборники! Азирафаэль берёт не тронутую дождём коробку, приоткрывает её и издаёт трепетный вздох предвкушения. Кроули жадно впитывает каждый миг, каждый звук. Кроули забывает, что с него всё ещё капает вода, украшая тёмными пятнами половицы магазинчика. Но Азирафаэль внимателен. Он поднимает взгляд, улыбается вновь — той самой нежно-лукавой улыбкой, разбивающей сердце Кроули и склеивающей вновь. — Тебе нужно высохнуть, дорогой. Кроули хмурится и щёлкает пальцами, но хоть одежда на нём и высыхает в мгновение ока, он всё ещё чуть подрагивает. Змеи не любят холод. Азирафаэль понимает его без слов. — Я принесу тебе плед. Его руки бережно помогают демону завернуться в клетчатый — ну разумеется! — плед из удивительно мягкой шерсти, затем Азирафаэль приносит какой-то травяной чай. Кроули уже достаточно изучил привычки ангела, чтобы знать: без десерта тот пьёт какао, по возможности украшая шоколадно-молочный напиток огромной шапкой из мэршмэллоу, а если есть что-то сладкое, то сопровождать его всегда будет чай без сахара, чтобы «не перебить вкус». Азирафаэль умеет наслаждаться жизнью, а Кроули наслаждается Азирафаэлем. Проходит ещё пять минут, но Кроули, сидящий на диване, всё ещё дрожит, и Азирафаэль предлагает: — Ты можешь принять иной облик и согреться быстрее. Кроули хмыкает — он сам привык к своей лжи, и почти не замечает, что часть его демонических сил уходит на поддержание «нормальной» внешности. — Думаешь, хладнокровной змее будет лучше? Азирафаэль качает головой и мягко, словно неразумному ребёнку, поясняет: — Я имел в виду твой истинный облик, дорогой. Теперь Кроули вспоминает. Он сжимается на миг, даже пальцы на ногах поджимает, сгорбившись и бросив на Азирафаэля быстрый взгляд. — Ты забыл, ангел? Это и есть мой... — Дорогой, — решительно перебивает его тот. — Я мог бы напомнить тебе, что я — Начало, и что в моей власти многое. Но давай без этого, Кроули. Просто прими своё обличье. И, видя затравленное выражение на его лице, ангел милосердно добавляет: — Я могу отвернуться или выйти, если так будет лучше. Кроули начинает трясти уже вовсе не от холода. Меньше всего он хочет, чтобы Азирафаэль увидел его — того, о ком Кроули забыл уже несколько тысяч лет назад. Иногда вспоминал — смотрел на себя или своё отражение, ненавидя, но силы воли хватало лишь на несколько секунд. Да и было это в последний раз... Кажется, тогда ещё строилась Кейсария Палестинская, а хорошим зеркалом могла служить разве что ровная водная гладь. — Уйди, — выдыхает Кроули и добавляет сдавленно: — Пожалуйста, ангел. Азирафаэль кивает, ставит на удобный широкий подлокотник дивана небольшой поднос. На подносе чай с капелькой бренди и блюдце с кусочком чизкейка. На губах Азирафаэля — улыбка, но чуть иная: заботливая, полная нежности и — Кроули чувствует укол ненависти к себе — сострадания. Кроули не нужна ангельская жалость. Ему нужно кое-что совсем другое. Люди соединяются меж собой на физическом уровне, когда понимают, что близки духовно. Их любовь — выражение через жаждущую плоть. Если бы ангелы и демоны могли любить друг друга, это произошло бы иначе: их сущности соединились бы в истинных обликах. Любовь — вот чего жаждет Кроули, и не чьей-либо, а лишь Азирафаэля. Но сейчас ему необходимо согреться и перестать дрожать, поэтому он отводит взгляд и ждёт, пока Азирафаэль выйдет из комнаты. Прислушивается: повздыхав, ангел поискал на полках нужную книгу и, судя по шуршанию ткани, уселся в своё любимое кресло в подсобке, чтобы посвятить себя чтению. Вытянув ноги, Кроули медленно выдыхает и рассеивает заклинание. Он чувствует прилив сил, изумляясь, сколько же энергии выжрало одно лишь несчастное обличье. Красивое обличье. Кроули не пожалел бы и трети своей демонической силы, лишь бы эта маска стала его настоящим лицом. Если бы это тело стало его настоящим телом. Но теперь его облик изменился, и Кроули с отвращением смотрит на свои руки. Благо, больших зеркал в комнате нет, лишь одно, небольшое и потемневшее, смотрит из округлой серебристой рамы с комода, но к нему Кроули не полезет. Когти у Кроули желтоватые, жесткие, вытянутые и чуть загибающиеся у края. Кончики пальцев, наоборот, словно лежали в солёной воде несколько десятилетий, разъеденные и высохшие. Темнеющие кривые линии вен змеятся по суховатой коже, кое-где шелушащейся, превращающейся в чешую на запястьях и локтях. Не такую, как у змеиной формы, а тонкую, полупрозрачную — за ней видно что-то иное, пульсирующее в теле Кроули, и тот сам не хочет думать о том, что это может быть. Сосуды, несущие ядовитую кровь? Гниющая плоть, захваченная неведомой дрянью? Кроули не хочет знать, видеть и чувствовать этого. Его отвратительные руки смотрятся ещё более гадко на чистом и пушистом пледе. Кроули чувствует, как увеличиваются зубы в его рту, как непривычно изменяется форма челюсти и как язык становится больше, раздваивается на кончике, а уши и кожа за ними чешутся так, что Кроули не желает вспоминать, во что именно они преобразуются. Он хотя бы не истекает слизью. Уже хорошо. На самом деле Кроули лишь цепляется за эту мысль, пытается представить, что она смешная, хотя его разрывает на части от отвращения к себе, потому что он не должен быть таким, не хочет быть таким, не желает, чтобы его такого видел Азирафаэль, и мысль о том, что ангел уже знает о его истинном облике, заставляет Кроули сжаться и зажмуриться. Его теперь бросает в жар: уже не нужно тратить магию на поддержание обличья, и истинное тело способно лучше удерживать силу и тепло в себе. Он выпивает чай, смакуя вкус, жадно поглощает кусок чизкейка, вознося хвалу сахарам, углеводам и прочей «вредной» и полной энергии пище. Через несколько омерзительных минут Кроули возвращает себе красивый, стильный и правильный облик, а затем окликает Азирафаэля. Когда ангел возвращается, на его лице уже не заметно жалости или сострадания, лишь забота и тепло, и Кроули поражается этому, но больше благодарен и хочет забыть случившееся. Азирафаэль достаёт бутылку — уже не разбавляет алкоголь чаем — и Кроули счастлив. Пока что — счастлив. Азирафаэль любит Кроули так сильно, что даже не старается осмысливать эту любовь — иначе придётся признать несколько довольно сложных вещей, разбираться с которыми Азирафаэль не хочет, да и необходимости вроде как нет. Кроули — его друг, единственный настоящий и понимающий друг, и тот факт, что он — демон, Азирафаэль принимает как неизбежное. В конце концов, Кроули же как-то принял тот факт, что Азирафаэль — ангел, хотя для него это наверняка было намного больнее: видеть того, кем уже никогда вновь не стать. Азирафаэль же видит в нём кого-то близкого, ценит это, блуждая веками среди людей и избегая встреч со своими сородичами или их демоническими антагонистами. Его собственный «антагонист» ждёт его у дверей какого-нибудь хорошего ресторана или бара, улыбается и с деланной небрежностью бросает привычное «Привет, ангел, позволь соблазнить тебя...». Азирафаэль всегда соглашается, хоть и не сразу, но в последнее время он изображает сопротивление всё реже. Проходят столетия, неожиданно наступает Апокалипсис, и их разносит по разные стороны так резко, что Азирафаэль сам не осознаёт, пока не бросает гневные слова в адрес Кроули — и не слышит его отчаянный ответ. Да и тогда не сразу понимает. Когда ангел и демон беседуют с Антихристом, и Кроули надевает очки, надеясь не испугать мальчика, Азирафаэль не говорит ему о том, что сын Дьявола способен видеть сквозь его красивую оболочку, и наверняка глядит на что-то пострашнее, чем змеиные жёлтые глаза. Но, даже если это и так, Адам верит словам. И Азирафаэль верит: ему многое надо обдумать. «Если мы живём по-человечески, почему мы не можем любить друг друга по-человечески?» Ответ очевиден: потому что тогда Кроули только и будет думать о своём несовершенстве, а обрекать его на вечные страдания Азирафаэль не может и не хочет. «Выбирать обличье с умом». В пророчестве Агнесса упоминала об их обмене телами, и когда Азирафаэль говорит об этом Кроули, тот одновременно желтеет, бледнеет и зеленеет. — Я буду удерживать контроль над твоим человеческим телом и его обликом, — успокаивающе говорит Азирафаэль. — Никто не узнает. Кроули хмурится, сжимая губы. Он мог бы вселиться в какого-нибудь красавца или красавицу, но ему всегда больше нравилось ощущение своего собственного тела, разумеется, только в его изменённом виде. Зато теперь они могут совершить свой обмен: внешностью, но внешность-то у Кроули не та, что видит большинство: для достоверного обмана придётся копировать и духовную суть, облик на эфирно-оккультном уровне. И Азирафаэль сможет увидеть истинный облик Кроули. Они меняются телами — теми самыми, в которых воплощены; и Кроули непривычно чувствовать себя в теле того, кем он восхищался так долго, ощущая лёгкое покалывание от предыдущего носителя обличья и его божественной благодати. Тело становится тяжелее и объёмнее, но это не неприятно. Кроули проводит кончиками пальцев по животу, чуть надавливая, всё ещё чуть ошарашенный «обменом». Его плоть мягкая, и лицо, мимика и движения — всё иное, такое незнакомое, что Кроули потребуется провести немало часов перед зеркалом. Он знает, как двигается Азирафаэль, знает каждый его жест, каждую мелочь, но повторить это — задача совсем иная. Кроули поднимает взгляд, непривычно глядя снизу вверх на ангела и видя чужую нежную улыбку на лице, которое привык считать своим. — Ты в порядке, дорогой? — чуть обеспокоенно спрашивает Азирафаэль. По нему не заметно, насколько ему неловко или неудобно в теле Кроули. Он поддерживает его таким же, как обычно — красивым, и Кроули улыбается в ответ. — А ты, ангел? — Нахожу это весьма интересным опытом, — с достоинством замечает тот. А затем вдруг откидывается назад, как это обычно делает Кроули, и хрустит шеей. — Ты такой гибкий. Я видел, но ощущать... иначе. Кроули пристально следит за ним, стараясь уловить хоть каплю отвращения, но, похоже, ангел спокоен, и Кроули расслабляется вместе с ним. Обмен телами пришёл Азирафаэлю в голову не только из-за того, что он приноровился разгадывать пророчества Агнессы. Адам менял мир, и всё в его присутствии обретало истинный облик, точнее, тот, который Антихрист считал правильным. Всё, кроме Кроули. Или его это коснулось как-то иначе? Вельзевул с Габриэлем тоже казались более «человечными» при беседе с Антихристом, так был ли в этом смысл? Да и сам Азирафаэль не принял изначальный ангельский облик, убийственный для глаз любого смертного. Азирафаэлю сложно было утверждать что-то однозначно, особенно когда дело касалось спонтанного изменения реальности. Проще было просто проверить — тем более, повод был. При обмене телами Азирафаэля словно сдавливает и вытягивает, но в этом есть какая-то непривычная свобода движений, будто теперь каждая его частичка на новом — но своём — месте. Новое обличье Азирафаэлю нравится, хотя он с удовольствием вернулся бы потом в своё собственное, уже привычное и родное. Но главным оказывается другое: Азирафаэль с удивлением прислушивается к себе и своему телу, обнаруживая то, что Кроули, одержимый одной-единственной мыслью, даже не заметил. Нежно улыбнувшись чуть растерявшемуся от перемены облика демону, Азирафаэль мысленно делает себе заметку: порадовать того новостью, если их трюк удастся. Главное, организовать это как-нибудь потактичнее. Едва они возвращают друг другу их облики, Азирафаэль чуть затаивает дыхание. Точнее, он сначала проверяет ощущения от собственного тела, поправляет костюм, бабочку — и лишь потом переводит взгляд на Кроули. Тот выглядит одновременно довольным и разочарованным, и Азирафаэль решает не спешить. Тем более, их ждёт восхитительный обед в «Ритц», чудесный вечер в книжном и не испорченное лёгким похмельем утро там же. Азирафаэль продолжает наблюдать за Кроули, выискивая изменения, но не находя их. Либо Кроули решил, что так и должно быть, и делает вид, что ничего не случилось, либо... ...либо он даже не заметил. А Азирафаэль никак не может выбрать момент. — Кроули, — требовательно произносит Азирафаэль, — нам надо поговорить. — Уверен, мне это не понравится... — бурчит демон нахмурившись и лениво растекаясь по дивану. Если уж беседовать с разгневанным — а Кроули кажется, что ангел именно разгневан — посланцем Небес, то лучше сидя. Конец Света не случился где-то пять или шесть месяцев назад. Азирафаэль и Кроули отмечают это уже далеко не в первый раз: сегодня вечером они решают остаться в магазинчике, разграбить восстановленные запасы алкоголя и немного попредаваться ностальгии вперемешку с радостью новым и удобным изобретениям (ностальгировать в комфорте современности намного уютнее, чем действительно вернуться во времена без автомобилей, централизованного водоснабжения и электромиксеров. Хвала человечеству). Азирафаэль садится рядом и кладёт руку на плечо Кроули, сохраняя ровную осанку. — Дорогой. — Он старается подбирать слова так, чтобы прозвучать как можно более тактично. — Как давно ты проверял свой... демонический облик? Кроули ожидаемо напрягается, и Азирафаэль смотрит на него, улыбается мягко. Кроули смотрит в ответ. До демона доходит то, что он не замечал раньше: в этот раз в глазах ангела нет того сожаления, есть лишь... лукавство? Как Азирафаэль может быть весёлым, говоря о чём-то столь омерзительном и неприятном? — Давно, — недовольно шипит Кроули. —Ты помниш-ш-ш-шь. Дождь, магазин, чиз-с-с-скейк... — Конечно, — мягко кивает Азирафаэль, продолжая смотреть на демона чуть ли не с нежностью. — Можешь показать его сейчас? Кроули вскидывается. Азирафаэль со всеми его десятками истинных глаз не успевает заметить и осознать, как Кроули оказался на спинке дивана и, через мгновение, в дальнем углу. — С ума сош-ш-шёл? — выдыхает он почти обречённо. Потому что Кроули знает: если ангел чего-то хочет, он этого добивается. Особенно если он хочет этого от Кроули. Вот и сейчас Азирафаэль поворачивается к нему, вновь поднимает уголки губ, лучась этой своей добротой и одновременно просяще сияя глазами, и горло Кроули сдавливает от осознания, что отказать не выйдет. Не Азирафаэлю. Не когда тот так смотрит на него. Азирафаэль — словно его персональное проклятие и благословение одновременно. Кроули сдавленно выдыхает сквозь зубы, склоняя голову. — Хорошо, ангел, — тихо бормочет он. — Ты... Может, хотя бы отвернёшься?.. К его удивлению, Азирафаэль согласно кивает и отворачивается. Кроули сжимает и разжимает кулаки, ненавидя себя заранее за следующие секунды, нащупывает сохраняющее его красивый и желанный облик заклинание — и, коротко вздохнув, опускает завесу. К его удивлению, ничего не происходит. Кроули моргает, на миг испуганный, что что-то не так с демонической магией, велит своему телу обрести змеиную форму — и тут же едва не падает на пол, вытянувшись в здоровенную чёрно-красную змею. Значит, его чары работают. Зло зашипев, Кроули вновь велит своему сосуду принять истинный вид, уже не столько испуганный, сколько раздосадованный. Благо, ангел честно не смотрит, закрывшись крыльями. Кроули отбрасывает заклинание личины прочь, не просто снимая, но разрушая до основания — и его змеиное вытянутое тело вновь принимает человеческую форму. Кроули выпускает крылья — всё ещё чёрные, всё ещё с ним. Но что же тогда?.. — Можно? — спрашивает Азирафаэль, когда замечает края чужих маховых перьев рядом со своими. Кроули не отвечает, но Азирафаэль всё равно оборачивается — и смотрит довольно и радостно. Но не удивлённо. Азирафаэль всё объясняет, пока Кроули трясётся и плачет на его диване, закутанный в тот самый шерстяной плед. — Дорогой, просто Адам, как и ты, счёл это твоей сутью, и... Кроули дрожит в его объятиях, оплетая и обвивая ангела руками и ногами. Ему уже не так уж и важно, как и почему, главное лишь то, что он больше не должен бояться, не должен... избегать. Человечество обречено на любовь плотскую, демоны же и ангелы любят на ином, духовном плане. В своих истинных сущностях. Азирафаэль никогда бы не полюбил того, кем был Кроули, но, может, полюбит того, кем он стал? Кроули говорит об этом, сбивчиво, хрипло, перемежая слова с неразборчивыми звуками, которых ни один человек не смог бы воспроизвести даже под угрозой смертной казни. Азирафаэль в ответ улыбается: нежно, чуть хитро и так, что у Кроули пропадают вообще все слова, оставляя лишь невнятное их подобие. — Кроули, — тихо шепчет ему Азирафаэль, поглаживая демона по волосам, почёсывая затылок. — Я люблю тебя уже давно, потому что знаю тебя настоящего. — Нгкх, — вылетает изо рта Кроули. Грудную клетку словно сдавило, и даже сказать-то ничего не получается, а ведь столько лет представлялось признание: стильное, яркое, красивое — такое, что это ангел лишится дара речи, а не наоборот. Ладонь Азирафаэля опускается ниже, ведя по спине и забираясь под пиджак и рубашку. Кроули едва не сгорает от прикосновений ангельских пальцев к коже, выгибается неосознанно, даже не думая о том, как выглядит сейчас. — Ты — тот, кто ты есть, дорогой, — выдыхает ему на ухо Азирафаэль и добавляет нежно: — Любимый. Уже позже Азирафаэль смущённо признаёт, что был бы не прочь, конечно, принять и предыдущий облик Кроули, но то обличье, которое у демона сейчас, намного привычнее и приятнее. Потому что при всей готовности любить по-человечески, слияние на уровне духовном — чистое, не отяжелённое бренной плотью — это наиболее высшая форма любви и доверия, на которую ангелы вообще способны. Спасибо Адаму, думает Кроули. Спасибо, думает Азирафаэль, мысленно благодаря всех и каждого: Адама, выбравшего жизнь, Кроули, выбравшего быть рядом, и, может, чуточку Богиню — за то, что так всё и произошло. И всех остальных — за то, что не вмешиваются и не мешают влюблённым демону и ангелу наслаждаться друг другом. У Кроули остаётся кое-что от его изначального демонического облика: чёрные змеиные чешуйки на спине, локтях и щиколотках, раздвоенный язык, некоторые... половые особенности. Азирафаэль улыбается, всем своим видом показывая, что его всё более чем устраивает — и его действия не дают повода усомниться в этом. Кроули же не сразу привыкает к глазам по всему телу ангела (потом ему понравится целовать многочисленные веки), пушистым перьям не только на крыльях (чесать нежный пух у их основания — сплошное удовольствие как для Кроули, так и для Азирафаэля) и многим другим особенностям истинного облика Начала. Но когда привыкнет... Им не надо привыкать любить друг друга — они влюблены уже давно.