Антономазия

      В смазанных красках вечернего Токио его взгляд, пронзительно синий, кажется нечетким и незаметным, подобно тусклым звёздам. Гигантские монстры высоток окружают их, кричащие неоновые вывески слепят глаза. Сыро — яркий свет отражается в черных, как омуты, лужах. Шиничи холодно, он ежится от пронизывающего ветра и прижимает к груди бумажный пакет.       Синий неживой взгляд сверлит его спину всю дорогу.       В пакете немного еды: свежий, ещё даже теплый хлеб, корм для прибившейся к дому кошки с удивительно оригинальным именем Кошка, банка кофе и молоко. Шиничи повторяет этот список мысленно несколько раз — говорят, такие действия помогают успокоиться. Пронзительный, внимательный взгляд проводит его до перекрестка. Горит красный.       Хлеб, корм для Кошки, кофе, молоко. Хлеб...       Он почти не вздрагивает, когда вдруг на плечо ложится рука. Знакомая, в этом нет сомнений, тяжёлая и теплая. Почти как у человека.       Шиничи оборачивается — его встречает улыбка. Широкая и живая, почти что искренняя, настолько, что он позволяет себе выдохнуть и подурачиться немного:        — А если я попытаюсь арестовать тебя?       Улыбка становится шире, хотя глаза не заражаются весёлым задором. Пластик и металл не могут полностью передавать настоящие эмоции — с этим приходится смириться почти сразу, чуть ли не с первой их “случайной” встречи.        — Ты не сможешь, — отмахиваются от него почти что серьезно, и Шиничи кидает осторожный взгляд на светофор. Красный. — Я сильнее рядового человека, мне придется оказать сопротивление.       Хлеб, корм, кофе, молоко.        — Это угроза? — он поднимает брови почти в настоящем удивлении. — Причинишь вред человеку? Мне?       Хлеб, корм…        — Твой вопрос некорректен, — искусственное тело почти не меняет позы, хотя рука исчезает с плеча, а вот голос становится почти обиженным, как у ребенка. — Ты первый начал.       Слышать новые интонации Кида неожиданно интересно. Шиничи кусает губу, представляя, что рядом не железная копия, а настоящий живой человек. Кайто — тот так сам назвался, пояснив, что это похоже по звучанию на таинственного вора — стоит совсем рядом, щурится наивно. Его железная начинка напичкана памятью и жизнью настоящего Кида, его знаниями и умениями, но сам он как дитя, неразумный и доверчивый. Шиничи повторяет список еще раз.       Иногда кажется, что как-нибудь вместо Кайто его нагонит настоящий Кид. Точно так же положит руку на плечо, а Шиничи и не заметит разницы.        — Прости-прости, — ворчит он. — Ты все воспринимаешь буквально, да?       Пакет шуршит в руках. Хлеб теперь уже точно остыл — ничего не поделать, хотя и жаль. Зелёный свет вдруг бьёт в глаза, и Шиничи продолжает двигаться вперёд. Кайто за ним.        — Моя программа повреждена, — отвечает тот, отставая на полшага. — Я предупреждал, что иногда возможны сбои.        — Да знаю я, помню, — в повторении списка больше нет смысла, тревога отступает. Так говорить может только Кайто, никакого Кида рядом нет, и вместе с облегчением под пиджак проникает противно ядовитое и сдавленное чувство разочарования.       Всю оставшуюся дорогу они идут рядом и молчат. Кайто, как предполагает Шиничи, скользит взглядом по улице — тот всегда так делает, когда оказывается снаружи, изучает все подряд, буквально сканирует, — а сам он бездумно смотрит под ноги, шурша пакетом.       Дома тихо, тепло и безмолвно, хотя Кошка недовольно мяукает, жалуясь на долгое отсутствие. Внутреннее напряжение окончательно отступает, когда Кайто опускается на корточки и тянется к пушистому боку. Его руки движутся дергано, с небольшими паузами. Как у роботов из фильмов.       И Шиничи чуть ли не бьёт себя по лбу ладонью — потому что забыть, кого опять привел к себе в дом, донельзя глупо. Он стягивает ботинки, чуть улыбаясь, и идёт на кухню. Кошка за ним — а следом и Кайто.        — Я не знал, что ты придешь сегодня, поэтому в холодильнике пусто.       Пакет беззаботно падает на стол, Кайто пожимает плечами. Тот любит готовить — по крайней мере, так рассказывает ему, когда Шиничи спрашивает. Несколько раз. И ещё. Потому что роботу не должно что-то нравиться, а уж тем более готовить.        — Я сам не знал, — ровно отвечает Кайто.       Механические, покрытые синтетической кожей руки лезут в пакет. Мелькает буханка хлеба, свежего, но уже совсем остывшего и мокро-мягкого, две консервные банки с кормом для Кошки, стеклянная банка быстрорастворимого кофе — дурацкая замена настоящему, пока кофемашина в ремонте — и бутылка молока. Ничего необычного, покупки самого среднестатистического человека. Кошка заинтересованно вьется вокруг ног, на штанинах точно останется шерсть. Она хочет есть и ласки.       Шиничи, кажется, тоже.       Он смотрит на Кайто, пока не замечает ответный взгляд. Робот похож на Кида, как две капли воды, но все же различия, такие неуловимые, бросаются в глаза. Выражение лица, детская наивность. Взгляд. Открытые улыбки без лукавства. Механические неживые движения при волнении. Не то чтобы Шиничи так внимательно следил за фантомным вором, чтобы смочь заметить разницу.       Но стоит признать, следил.        — Давай, я поем, а потом посмотрим что-нибудь? В прошлый раз мы остановились на “Сурикатах”? — он неловко улыбается и отворачивается. Бутылка молока в руке холодная, приходится поспешить к холодильнику.       Кошка запрыгивает на тумбочку и требовательно мяукает.       Шиничи шикает на нее, но все же треплет за ушком, не оборачиваясь.        — Я досмотрел его сам, — доносится голос Кайто. Немного виноватый — документальные фильмы от BBC уже сродни традиции. Неотъемлемая часть встреч с Кайто, как ужин или странное ощущение между лопаток, возникающее каждый раз, стоит Шиничи вспомнить, что это не человек. Обычно они смотрят передачи вместе, а потом продолжают с момента, на котором остановились в прошлые разы. Кайто обожает животных. — Ты смотрел “Прогулки с чудовищами”?       Шиничи отрицательно мотает головой, открывая консервную банку. Кошка уже вертится на полу и бьёт хвостом его ноги.        — В детстве разве что, — он ставит миску, как собственное чудовище тут же утыкается в нее мордой, и поднимает взгляд на Кайто. — Так что, ничего не помню.       Сегодня в планах должен быть Шерлок Холмс с “Багровым этюдом” или “Знак четырех”, или “Собака Баскервилей”, а может, и просто сборник рассказов, но никак не телепередача начала двухтысячных о динозаврах. Тем не менее вот уже почти час он сидит на одном диване с Кайто перед мигающим экраном. В телевизоре метеорит падает на Землю, эпоха “чудовищ” подходит к концу и все живое задыхается в облаках пепла и сажи. Взгляд Шиничи цепляется за то, как меняется выражение искусственного лица сбоку. Мимика запрограммированная, но тень складки на лбу, возникшая, когда умиротворяющий голос вещает об умирающем гиганте-диплодоке, выглядит слишком живой. В полутьме глаза уже не такие безучастные и холодные. Взгляд смягчается, словно в пронзительную синеву налили молока. И в этом есть свой шарм. И Шиничи очарован.       На экране титры — но что-то идёт не так. Шиничи почти в полудрёме, однако совсем не против посмотреть что-нибудь ещё. О птицах или, может, о саванне. Ему нравится сидеть так рядом, уставившись бессмысленно в телевизор. Но Кайто мнется. Как маленький ребенок, он елозит по дивану и скашивает глаза в сторону. И только отсутствие дыхания напоминает о том, что перед Шиничи не человек.       Терпения хватает ненадолго.       — Если хочешь что-то сказать — говори, — без обиняков выдает он. Несмотря на то, что титры сопровождаются приятной музыкой, становится как-то совсем тихо. Кайто медленно поворачивает к нему голову, и становится видно — тот ошарашен. Возможно, чужой проницательностью. Возможно, чем-то ещё.       Шиничи хмурится и складывает руки на груди.       — Я детектив, если ты забыл, и легко вижу... такие вещи, — он осекается, когда чуть ли не упоминает взволнованность Кайто.       Кривые тени ложатся на все вокруг, пляшут под бегущие титры. В полутьме неяркий свет заостряет черты лица, делает кожу более серой. Словно это и не кожа, и даже не имитация, чертовски мягкая и податливая, а мраморная маска. Шиничи приходится приложить достаточно усилий, чтобы не протянуть руку и не потрогать.        — Я… как ты это делаешь? — вместо ответа Кайто склоняет голову. Распахивает свои мерцающие омуты. Растерянное с зарождающимся любопытством выражение становится чем-то вроде особой награды для Шиничи.       Оригинал, закутанный в броские белые одежды, никогда не посмотрит так на него.        — Я пытаюсь вести себя, как обычно, но все равно не получается.       На губах Кайто появляется слабая улыбка. Вежливая. Непонимающая.        — Дурень, я не первый день на Земле живу, — закатывает глаза Шиничи, гоня прочь ассоциации. Вздыхает и запускает руку себе в волосы на затылке. Треплет. — Да и ты даже не пытаешься это скрывать. Елозишь на месте, косишься на меня постоянно. Ну?       Наверное, будь существо рядом с ним живым, Шиничи услышал бы вздох. Но вместо этого только видит и чувствует, как липкий, пронизывающий взгляд скользит прочь. Кайто опускает голову. Темные, почти черные волосы прикрывают его лицо, и больше ничего не видно, и Шиничи хмурится. По спине бежит дрожь предчувствия.        — Ты прав, — тон голоса понижается и приобретает режущие ухо механически нотки. Речевой аппарат все ещё барахлит. — Я принял решение уйти.       Несколько секунд Шиничи смотрит на него, не слишком понимая, к чему это. Хочет уйти?       Скользит взглядом по искусственному лицу, щурится, чтобы лучше разглядеть.       Пауза затягивается.        — Уйти? Куда? — Шиничи прочищает горло. Ему неловко, и от волнения вдруг начинает сосать под ложечкой.        — Куда угодно, — палец Кайто выписывает по бедру идеально ровные круги. Голос четкий и тихий. — Подальше от Токио, знаешь, куда-нибудь в деревню. Хочу обжиться в небольшом домике. Поближе к животным, они интересные.       Кошка запрыгивает на спинку дивана и трется пушистым боком ему о макушку. Ощущение тепла и комфорта пропадает, словно его никогда и не было. Уехать. Кайто хочет уехать. Что-то стучит совсем рядом от ушей — Шиничи понимает, что это гул собственного сердца.        — Но почему?..       Синие огоньки снова прожигают в нем дырки. Внимательные, стеклянные, встревоженные…       И понимающие?        — Я копия живого человека, детектив, — по спине бежит дрожь от этого обращения. Кайто знает, что действует на него — это пугает. — Все, на чем строится моя личность, принадлежит кому-то другому. Я не хочу быть кем-то, я хочу быть собой. Здесь меня могут узнать. Здесь слишком много того, что знакомо памяти, закаченной сюда.       Он тыкает в свой лоб пальцем.        — Очень много того, что ему нравится.       Слушая, Шиничи крепко сжимает зубы. Титры подходят к концу, и экран вспыхивает серо-голубым, обнажая охватившее его оцепенение. Жизнь без посиделок за фильмами представляется мрачной и скучной. Словно из нее выдернут важный кусок.        — Ты огорчен, — подмечает Кайто.       Тепло накрывает кисти рук, и Шиничи наблюдает, как чужая рука ложится поверх его. Становится жарко и по-интимному неловко. Словно издеваясь, холодное и безэмоциональное мерцание телевизора выделяет его запунцовевшие щеки, и это не может остаться незамеченным. Проникновенный тон окончательно сбивает с толку:        — Это не мое место. Здесь должен сидеть кое-кто другой.        — ...что?       Кошка укладывается около его головы и пускает в затылок когти. Шиничи морщится, реагирует замедленно, но почти не двигается. Он замирает, пораженный.. Потому что Кайто не человек — машина, робот. И даже он видит и знает.        — Да что ты говоришь такое… — растерянное бормотание.        — Я не хочу быть заменой, — мотает головой Кайто.       Почти нежные прикосновения к рукам медленно вынуждают расслабить одеревеневшие вдруг мышцы. Механические пальцы с человеческой чуткостью принимаются разминать суставы. Медленно, сначала в самом центре ладони, потом у костяшек, выше. Не расскажи Кайто перед этим о том, что прекрасно знает о всех его заглядываниях и мыслях, Шиничи бы получил куда больше удовольствия.        — ...и я не хочу ощущать себя запрограммированным на то, что чувствую.       Они сталкиваются взглядами. Удивленно-настороженный у Шиничи и спокойный и прямой у Кайто. Что-то екает внутри. Животная часть, интуитивная и древняя, как мир, шепчет ему, просит приблизиться, прикоснуться лбом лба, самому обхватить чужие руки. Она реагирует на необычное напряжение, разлившееся в воздухе, пока сам Шиничи обескураженно приподнимает брови.        — Мне нужно уйти, — медленно кивает Кайто, сжимая покрепче его руки в своих. — Прямо сейчас.       Тот прелестен в своей уверенности, с необъяснимым и глупым восторгом заключает Шиничи. Он хочет сжать ладони в ответ, но не успевает. Касание прерывается, Кайто поспешно поднимается на ноги. Пугает своими резкими движениями Кошку — та спрыгивает с дивана и прячется где-то в комнате — и пятится на пару шагов назад.        — Подожди, — Шиничи прочищает горло. Он все еще в шоке, смущен и чувствует, как чрезвычайно важная возможность прямо сейчас ускользает сквозь пальцы. В голову стучит идея, немного жалкая и не слишком выполнимая, но чего терять?       Кайто вздрагивает, взволнованно крутит глазами — будто сканирует комнату, чтобы отвлечься, — но дальше не отходит.        — Ты сказал, что… не хочешь думать, что тебя запрограммировали? То есть я тебе… нравлюсь? Блин, да что с тобой, посмотри уже на меня!       Под конец Шиничи возмущен, хотя взгляд и сразу возвращается на него. И Кайто пялится теперь так же пронзительно, как и тогда на улице, настолько, что по спине бегут мурашки. Но ответа дождаться не получается.        — Х… хорошо, ты молчишь, — он кивает самому себе и делает короткий, но глубокий вдох, как животное, попавшее на лёд, но пытающееся прощупать, где безопасно, а где можно провалиться под воду. — Ты прав. И, если я нравлюсь тебе, а мне нравится… — признаться вслух очень сложно, и Шиничи осекается, но продолжает. — Может, останешься до утра?       Он чешет щеку о плечо, снизу вверх разглядывая Кайто. Желудок делает кульбит, бьётся о глотку и падает куда-то в пятки — иначе и не назовешь все то, что происходит с Шиничи. Хочется, чтобы силуэт Кайто, подсвеченный телевизором, навсегда остался в памяти. Хочется, чтобы он так и не двигался больше. И чтобы ночь не сменялась днем. И чтобы Кайто молчал. И чтобы озвученное предложение исчезло обратно.       В ушах снова гудит в такт биения сердца — под этот ритм вполне можно танцевать чечётку.        — Зачем? — Кайто наклоняет голову.       От простоты вопроса перехватывает дыхание.        — Ну…       Он теряется в словах, скрепляя руки в замок, но разглядывает все же промелькнувшую улыбку напротив. И растерянно отводит глаза.        — Не напрягайся, я тебя понял, — слышится со стороны Кайто, и лишь чудом в интонациях можно уловить насмешку. — Людям нравится физический контакт, и ты не исключение.        — Эй!       Праведное и немного наигранное возмущение прерывается тем, что Кайто медленно подходит обратно и присаживается на диван. Очень близко и соприкасаясь с ним коленями. Говорить вдруг становится бессмысленно.       Телевизор переходит в режим ожидания, экран отключается, погружая комнату во тьму. Становится тихо, различить можно только разве что тиканье часов из соседней комнаты. Шиничи неосознанно отсчитывает ход секундной стрелки. Он снова чувствует прикосновения к рукам, только в этот раз Кайто не задерживается на кистях, очерчивает локтевые суставы, скользит выше до самых рукавов домашней футболки. Немного щекотно и неловко — Шиничи ежится.       Теплые ладони сжимают ему плечи, щупают и лезут под рукава, и, признаться, это все довольно резко, чтобы так вот просто расслабиться и плыть по течению.        — Чего тебе хочется?       Глаза немного привыкают к полному отсутствию света, и Шиничи снова улавливает на себе прямой внимательный взгляд. Ведет плечом. Прямо так, в темноте, действовать проще, чем обычно. Он надвигается, молча и осторожно, мучительно краснея, чтобы замереть в нескольких сантиметрах от белого лица. Разглядывает темные губы несколько долгих секунд, прежде чем прикоснуться к ним своими.       Сухие, горячие, ощущаются жестче, чем остальное тело, и Шиничи неуверенно повторяет, пробует лизнуть нижнюю. Руки с его плечей поднимаются выше. Под искусственной кожей не чувствуется твердость металлического каркаса, и Шиничи прикрывает глаза, представляя, что это Кид гладит ему шею, обхватывает лицо ладонями и прижимает к себе.       От прикосновения языков, человеческого и, почти неотличимого от него, механического, прошивает Шиничи зарядом тока вниз по позвоночнику. Он вздрагивает, лезет ещё и зарывается пальцами в пушистые волосы. Вблизи ощущается, что Кайто весь немного гудит, как системный блок, от него ничем не пахнет, его рот не имеет никакого вкуса.       Это не Кид, это совсем другое существо. Не человек даже.       Шиничи отстраняется с чувством опустошенности. Зародившееся, вроде бы, удовольствие сгнивает под гнетом вины и неправильности. Смотрит некоторое время на такое знакомое, почти родное уже лицо с прикрытыми глазами, следит за тем, как не трепещут ресницы, и ему становится жалко. Себя и Кайто, потому что одному нравится Кид, а другому — он.        — Давай посидим просто, — запоздало отвечает Шиничи на вопрос шепотом.       Под согласный кивок он обнимает Кайто за плечи и утыкается ему лицом в ключицу. Короткий поцелуй в висок и объятия, теплые и крепкие. Умиротворяет.       Остаток ночи проходит в тишине. Они не разговаривают, каждый размышляет о чем-то своем, пока Шиничи не засыпает, сморенный от навалившейся усталости. Ему уютно и тепло.       А утром рядом уже никого нет. Он просыпается на том же диване в гостиной, укрытый откуда-то вытащенным пледом. На ногах дремлет Кошка, а спину немного ломит из-за неудобной сидушки. И несмотря на то, что шанс встретить ещё хотя бы раз в жизни Кайто, того, которого он обнимал этой ночью, крайне мал — это почти невозможно, — Шиничи почти не испытывает чувство потери. Это ещё один шаг, он преодолел его и готов двигаться дальше.       Стоит сказать Кайто спасибо. ***       Кошка оказывается еще котенком. Она постоянно много ест и до сих продолжает расти, напоминая уже не маленькую аккуратную кошечку, а здоровенного гиганта мейн-куна. Каждый раз, отправляясь в магазин, Шиничи вынужден закупаться целым ворохом кормов. И сегодня тоже. Он берет себе тележку и бродит по рядам. Привычный список — хлеб, корм, молоко и кофе — часто превращается теперь просто в корм. Серьезно, человеческой пищи у него дома гораздо меньше, чем еды для Кошки.       Разглядывая обилие разных марок пакетиков с влажным кормом, Шиничи не замечает, что сзади тоже кто-то стоит. Столкновение происходит случайным, и он резко разворачивается:        — Прошу прощения… — но почти сразу замолкает.       Перед ним стоит Кайто. Или Кид. Или как бы его там ни звали. В обычных уличных джинсах, плотной кофте поверх майки. С растрепанной прической и этим своим ярким узнаваемым взглядом. Строит недовольную мину, а как разглядывает его и в глазах начинает мелькать узнавание, отшатывается и будто пытается это скрыть. Ну конечно, с чего бы не Киду знать Шиничи, разумеется, тот не будет палиться. О господи!        — Ничего страшного, — тот машет головой и явно хочет уйти, но Шиничи преграждает дорогу.       Щеки наливаются жаром, и он чешет основание шеи. Упускать подобный шанс глупо.        — Мы нигде не виделись раньше? — вопрос глупый, конечно, виделись. Шиничи улыбается, пытаясь не выглядеть ещё более странно, пока Кид напротив напряжен. — Может, ты не будешь против выпить со мной чашку кофе?       И после небольшой паузы слышит:        — Может, и не против.