untitled

юнги не спит третьи сутки подряд. по оптимистичному прогнозу, заснуть он сможет только к завтрашнему вечеру. он отрубается в студии, едва коснувшись головой диванной подушки, но пара часов тревожного, вязкого сна, не выходящего из быстрой фазы, не приносит ему ни покоя, ни облегчения, ни бодрости. ему не снится ничего осмысленного, только противная муть, нечёткая и расплывчатая, как тень; больше похожая на отпечаток его уставшего сознания, чем на полноценный кошмар. как зеркало, возвращающее только искажённую реальность. юнги не запоминает ни одной минуты из увиденного. в следующий раз юнги засыпает прямо за микшерным пультом, застыв, как восковое изваяние, неловко склонив голову. его будит рингтон на телефоне, пугая резким внезапным звуком — юнги вздрагивает и едва не падает с кресла. «хосок» — заторможенно читает он с экрана, выключая звук. отвечать он точно не собирается — хосок его заклюет за то, что он несколько дней не вылезает из студии; но сбрасывать — ещё опаснее, потому что с того станется явиться лично и вытащить юнги домой силой. уже проходили, спасибо. пусть хосок думает, что юнги спит — так кажется разумнее всего — думает он, и трёт глаза, пытаясь проснуться. они болят, как ад, сухие и воспалённые, и даже льющиеся рекой бессонные слёзы не помогают. в теории, если верить обещаниям на упаковке его линз, юнги может в них хоть спать, хоть стоять на голове. на практике, любые из них будут ощущаться на роговице как кусок стекла, если не снимать их во время его бессонных рабочих ночей. а когда у него были другие? контейнера для линз у юнги опять при себе нет — он не планировал, что задержится в студии так долго, и потому просто выкидывает их в мусорку. на крайний случай, у него есть очки, которые он почти никогда не носит — но пока что он позволяет глазам просто отдохнуть. у юнги нет ни одного вменяемого оправдания, почему он не спит так долго. нет никакого срочного релиза или просранных дедлайнов. никто не стоит за его спиной, подгоняя вносить правки, которые должны были быть готовы ещё вчера. строго говоря, единственный, кто виновен в его затяжных бессонных ночах — он сам. «у меня просто такой стиль работы», — оправдывается юнги перед коллегами, но звучит это довольно жалко, хоть и является чистой правдой. муза юнги — истинный демон — успокаивается только когда вытряхивает из него последние крупицы энергии. юнги сам себя загоняет в это пограничное состояние, когда боится, что отвлекшись или уснув, он упустит нужный настрой, правильную ноту, и не сможет вернуться к этой работе никогда. но от усталости, сковывающей всё его тело, выкручивающей мышцы силой центрифуги, юнги не может заставить себя ни уснуть, ни работать внятно, пребывая в состоянии бессильного коматоза. к моменту, когда юнги перестаёт чувствовать руки и своё онемевшее от недосыпа сердце, словно открывается второе дыхание — как будто он в трансе, и сквозь своё измождение способен видеть звёзды. моторика рук подводит его, когда он роется в рюкзаке в поиске капель, попадая не в те карманы, в которые целился. ему хочется написать хосоку, как раньше, что он устал — забери меня отсюда — но не может решиться писать тому, чьи звонки он только что игнорировал. да и в том, что у него вместо зрения, координации и мозга — месиво, виноват только он сам. время час ночи, из офиса давно свалили все, кроме юнги. последним выходили из студии напротив — юнги в неплотно закрытую дверь слышит чужой смех и слова прощания. он аккуратно выглядывает в коридор, запоздало ловя мутным зрением спину намджуна. тот сразу оборачивается, будто почувствовав на себе чужой взгляд. — о, юнги, ты ещё здесь? вместо ответа юнги только разводит руками, кривя рот в грустный жабий смайлик. — я надеюсь, ты помнишь, что у внештатных продюсеров график не двадцать четыре на семь? — а у штатных? намджун одаривает его снисходительным взглядом, как будто собираясь съязвить, но потом выражение его лица смягчается в улыбку, с едва заметно проступающими ямочками на щеках. — ты в порядке? — в полном, — юнги пожимает плечами, не вполне понимая, что он должен ответить. намджун взял его на работу, он видел и худшие версии юнги — балансирующего на острие дедлайнов двух одновременно выходящих релизов — поэтому едва ли ему стоит беспокоиться. — хочешь, закажу пиццу? — нет-нет, всё нормально. у нас есть запас сникерсов на роту солдат, — юнги кивает головой в сторону вендорного автомата за спиной намджуна. — ну смотри, я — — смотрю, намджун, — перебивает его юнги, переминаясь с ноги на ногу, ожидая возможности выскользнуть из этого диалога. — спокойной ночи! — спокойной, — эхом отзывается намджун и машет рукой на прощание. юнги не покидает ощущение, что он собирался сказать что-то ещё — может быть, что-то напутственное на грани с морализаторским, как он говорит своим зелёным фрешменам на правах руководителя — но юнги давно не ребёнок. в студию он возвращается просветлённым с лёгкой ноткой раздражения и твёрдым намерением закончить хоть что-то, чтобы со спокойной душой поехать домой отсыпаться. (конечно, его запала хватает на первые пять минут) когда юнги первый раз слышит громкий металлический звук откуда-то из-за стен, ему кажется, что именно так звучит стремительно отъезжающая кукуха. звук, едва приглушаясь звукоизоляцией студии, повторяется аритмично — юнги с трудом представляет, что именно может так мерзко дребезжать. на третьем заходе этот непонятный скрежет взбешивает его своим диссонансом настолько, что юнги скидывает на стол мониторные наушники, обнимающие его шею, и на плохо гнущихся ногах ковыляет к двери, выглядывая в коридор. звук и скрежет — это мольбы вендорного автомата о пощаде. его, с тихими ругательствами, ожесточённо пинает парень в чёрной оверсайз толстовке, доползающей ему почти до колен. пинок в металл — автомат заходится жалобным металлическим воем. — эй, — подзывает юнги. ноль внимания. — э-э-э-эй, — погромче. — э-э-эй! — парень оборачивается на звук, застывая, и медленно вытаскивая один наушник. неудивительно, что он не слышал ни юнги, ни себя, ни адских звуков, которые издавал. он выглядит очень молодо — с лицом застигнутого врасплох зверька и лохматой чёлкой, вьющейся из-под капюшона. в юнги поднимается волна раздражения. к ним на лейбл часто приводят детей спонсоров, всякий молодняк, который если не мнит себя суперзвездой с тремя подписчиками на саундклауде, то мечтает пожать руку и сфотографироваться со всеми рэперами — не с юнги, конечно, но его всё равно это раздражает. до зубного скрежета. как будто они не люди, а контактный зоопарк для малолеток. — какого чёрта ты здесь шумишь? — цедит юнги сквозь зубы. парень не удостаивает его ответом, хмурится, отворачивается. снова пинает автомат, на этот раз бьёт одновременно распрямлённой ладонью в бок и ногой чуть ниже дверцы выдачи товара; комбо ударов такой силы, что юнги зажмуривается и вздрагивает одновременно. с глухим грохотом в ковш выдачи вываливается что-то металлическое. парень наклоняется, с силой тянет на себя дверцу, достаёт содержимое — в руке мелькает красный бок банки колы — пшикает открывашкой и отпивает. и всё это — не удостаивая юнги ответом. никто блядь не смеет его игнорировать. — ребёнок, ты чей вообще? парень давится колой на глотке, морщится и откидывает капюшон. на лице застывает хмурая маска — он смотрит на юнги абсолютно пустым и отчуждённым взглядом, горбя нос. — а ты-то чей? — он машет в сторону юнги банкой колы. юнги от вопроса давится воздухом, как кот шерстью, издавая глухой задушенный хрип. он. чей. пиздец. — послушай, я не знаю, кто твой папаша и что ты тут делаешь, и мне абсолютно насрать, что ты ростом с икеевский шкаф, я тебя кину через прогиб ровно во входную дверь, — злобно выплёвывает юнги. хмурое выражение лица напротив сменяется на удивлённое — похожее на каомодзи с круглыми глазами. — в смысле, что я тут делаю? какой папаша? — он машет головой, взъерошенные волосы делает его похожим на лохматого щенка. — я не ребёнок! — зачем-то обиженно добавляет после. — ребёнок или нет, что ты тут шляешься? — злобно проговаривает юнги, отмечая, что никто не зовёт его хён, и делает глубокий вдох — по крайней мере не стоит орать. даже если хочется выпустить из себя гремлина с ножиком в лапе. — тут запрещено находиться ночью. — что-то я такого не припомню, — язвительно зеркалит парень. юнги омывает холодной волной паники. что если он наехал на кого-то из нового стаффа как тупой злобный дед? как будто недостаточно, что он производит впечатление криптида, не вылезая сутками из студии. юнги считает до трёх — и с силой выдыхает. — знаешь, — как можно спокойнее произносит юнги, удерживая на языке ядовитое «иди-ка ты нахуй отсюда», — делай что хочешь, только не греми. пожалуйста, — делает акцент на последнем, хотя его лицо не меняется на доброжелательное, — я пытаюсь работать. — хорошо, — парень кивает. они молчат секунд десять, юнги почему-то не отворачивается — есть что-то чарующее в том, как быстро эмоции сменяют одна другую на чужом лице, от залихвастски хамовитого до виноватого. возможно, потому что его собственное почти всегда как обросший илом камень. — прости, — вдруг произносит незнакомец. — прости. я не хотел тебе мешать. просто эта хреновина, — он показывает на автомат, легонько похлопывая стекло ладонью, — не хотела отдавать мне мою колу, и мелочи на вторую попытку уже не осталось. он улыбается — и эта улыбка выглядит как проигрыш юнги. искренняя, чистая, зубастая, юнги сдерживается, чтобы не отзеркалить её в ответ. — да ничего, — мягко отвечает он, — просто было очень громко? я уже решил, что с таким звуком у меня едет крыша. — удивительно, что ты вообще знаешь звук едущей крыши. всегда думал, что буду вместо этого слышать голоса. — точно будешь, если продолжишь пить этот глюкозный капиталистический яд. — прекрасно! — парень запрокидывает голову с лающим рваным смехом. юнги не видит ничего прекрасного ни в том что говорит, ни в самой ситуации — и уж тем более не в том, что он внезапно, поддаваясь какому-то тупому порыву, выпаливает — — может, лучше кофе? парень смотрит на юнги, как на инопланетянина, и очень медленно кивает. где-то между делёжкой кофе на дне банки, попыткой юнги споткнуться с кипящим чайником в руках и его неловкими извинениями — «прости, что упоминал папашу. и называл тебя ребёнком. понимаешь, ты очень молодо выглядишь» — они пьют кофе в студии юнги. — я не так уж и молодо выгляжу, — обиженно тянет парень, карикатурно дуя на горячий кофе. — спорная оценка. я бы дал максимум первый курс. на кого учишься, кстати? парень широко радостно улыбается, но его глаза остаются темны, и когда он говорит, в его тоне скользит едва уловимая ирония. — вообще-то, я тут работаю, — он протягивает ладонь, и юнги с одновременно недоверчивым и смущенным выражением лица обхватывает её в рукопожатии, сжимающимся чужой рукой крепко, до ноющих костей. — меня чонгук зовут. чон чонгук. юнги от удивления приоткрывает рот — дышит беспомощно. зависает с тупой рожей, не чувствуя руки, лица и вообще всего себя. чон — чонгук — чайка — — чайка? — медленно проговаривает юнги в полутоне вопроса. — чонгук. меня зовут чонгук, — в его голосе столько ехидства, что юнги сгорел бы от стыда, если бы не был в таком ступоре. — чайка — это творческий псевдоним. юнги, похоже, зависает достаточно надолго, чтобы ирония с лица чонгука смылась беспокойством — его круглые глаза и хмурые брови впечатываются юнги в память вместе с тошнотворной волной паники — ему столько хотелось сказать чайке — нет, чонгуку — если они когда-нибудь встретятся, но юнги хватает сил лишь выдохнуть: — блядь.

⏷⏷⏷⏷⏷

среди Тайн, Которые Никогда Не Должны Быть Рассказаны, есть одна, которой юнги не делился ни с кем, даже со старым лучшим другом — он тут из-за чонгука. чайки, как он тогда его знал. да и вряд ли кто-то поверит, что в большую рэп-игру он ворвался только из-за того, что бессонными ночами крутил клипы на репите. юнги писал музыку, продавал её, пока его не заметил намджун — собственно, так они и познакомились, с удивлением узнав, что оба довольно давно дружат с хосоком. тот не раз звал юнги «к себе», как он это называл, не упоминая имён и названий, а юнги всегда отвечал, что не собирается работать вместе с человеком, который две недели среди ночи доёбывал его с просьбой бесплатно подредачить открытый пак битов (при вывешенном прайсе за это). насчёт этого, он, разумеется, лукавил — несмотря на не самую впечатляющую историю знакомства, с хосоком они дружны с рассвета карьер обоих, и порой ему кажется, что знакомы они вообще целую жизнь. и даже при условии этих переменных, юнги не нашёл ни одной достойной причины быть связанным контрактом. хотя так — значительно проще. потому что контракт — стабильность — то есть то, что у него в принципе редкий гость. одну неделю жрёшь кимбап на роялти, вторую — голодаешь и пишешь. пишешь, пишешь, пишешь, килотонны отработанных сэмплов, выброшенных черновиков, куски битов, которые никогда никому не пригодятся. пишешь так много, чтобы зашло хоть что-то. но юнги в этом никогда не сознается. как не сознается, что в мозгу у него буквально щёлкнуло, когда он узнал, что чонгук снимает именно для намджуна и его команды — до этого его уговаривали подписаться на лейбл примерно полгода — и намджун был очень удивлён, что юнги действительно согласился. на вопрос «почему ты всё-таки решился?» юнги обычно отвечает уклончиво. пришло время, обычно говорит он. взвесил все плюсы и минусы, врёт следом. юнги не знал, кто он, сколько ему лет и даже как его зовут по-настоящему, когда наматывал снятые чайкой клипы в своей тёмной пустой квартире по кругу, спасаясь от съедающего его чувства собственной незавершенности. к моменту, когда он вошёл в штат лейбла, единственное, что ему было известно о чайке — что его зовут чонгук, что он снимает релизы абсолютно всем артистам лейбла — от обложек до мини-фильмов, и что у того руки из чистого золота и взгляд истинного художника. никто не работает с цветом и светом так, как он — юнги даже распечатал самые красивые скринкапсы и фотографии со съёмочных сетов, на которых никогда нет самого чонгука, только съёмочная группа улыбается в кадр. когда внутри юнги перемыкает провод, тянущий музыку от сердца к пальцам, он пересматривает любимые клипы — будто впитывая в себя визуальную энергию. иногда он представляет, как чонгук должен выглядеть — но ни один образ не приклеивается. иногда ему кажется, что чонгук значительно старше его. ещё иногда ему кажется, что он немного влюблён. не в того, кого не видел никогда, а в то, как он видит мир, свет и цвет — та влюблённость, что отражается от его собственной неспособности разглядеть это в сером сеульском небе. та влюблённость, какая бывает у профессионалов, смотрящих на чужую восхитительно прекрасную работу, и способных не только восторгаться, но и понимать, сколько сил в это вложено. что-то на грани с уважением и почтением. иногда, когда его давит к кровати тремя бутылками соджу, ему хочется поговорить с чонгуком — и послушать, как тот говорит про что угодно. послушать, про то, как он продумывает концепт и составляет раскадровку будущего клипа. что-нибудь жутко узкоспециализированное, о чём юнги не будет понимать ни слова, но всё равно будет слушать взахлёб. иногда ему хочется написать слащавый фанючный комментарий к абсолютно каждому посту в его инстаграме. соджу в этом тоже обычно участвует. иногда ему кажется, что он дурак (даже без всякого соджу).

⏷⏷⏷⏷⏷

честно говоря, не так он представлял их Первую Встречу. у юнги было какое-то особенно глупое представление о том, как эта встреча пройдёт — обязательно торжественно, где он с придыханием расскажет, какой охуенный визуал делает чонгук. он не тусуется со всеми подряд из лейбла без надобности, сузив круг общения до тех исполнителей, с кем работает напрямую — и это нежелание навязываться, накладываясь на отвращение к социализации, синергируется в то, что он даже не пытался искать с чонгуком встречи. как бы ему ни хотелось банально подойти сказать дурацкое «ты клёвый!!!», а потом бесследно раствориться в тумане, юнги никак не решался это сделать — хотя бы потому что он тут практически никто. только ещё одна единица бита в ворохе слов; он предпочитает быть в тени не просто так. и если встретиться — то как-то нормально. не так, как они в итоге встретились. и хотя остаток той ночи они провели вполне дружелюбно (то есть: чонгук пил кофе, юнги неловко молчал, смотря то на чужие руки, обхватывающие чашку, то на свои, сцепленные в замок на коленях), у него осталось дурное послевкусие — как будто что-то не так. наверное, потому что «не так» примерно всё. едва юнги думает о деталях — его начинает мутить, потому что только он, человек с везением утопленника, мог вляпаться в такое. в какой-то момент его паранойя — чон чонгук меня ненавидит и будет ненавидеть до конца своих дней — достигает пика, подбрасывая желудок юнги по параболе вверх. в него не лезет кофе, заказанный ему хосоком за завтраком, он только задумчиво пялится в своё мутное отражение на чашке. — на тебе что-то лица нет, — комментирует хосок, жуя сэндвич. — нашёл таракана в чашке? — устал, — коротко отвечает юнги, смаргивая оцепенение. паззл как-то складывается собой: кофе, стоящий перед ним, пончики на витрине кафешки. ему нужно позвать чонгука на нормальную встречу. угостить. извиниться. звучит как план. осталась самая малость — умудриться его отловить так, чтобы это не выглядело крипово, что, учитывая то, что за полгода они ни разу не встретились лицом к лицу и он не знает его номер телефона, будет не так-то просто. с этими мыслями день катится мимо, пока юнги сидит тенью в своей студии, прокручивая раз за разом кусок бита, никак не ложащийся ровно на слух, словно там есть какая-то едва уловимая неточность, бьющая весь ритм наискосок. вечер сменяет день, ночь вгрызается следом — юнги снова обнаруживает себя в два ночи, статично сидящим уже который час, бессмысленно смотрящим в интерфейс fl studio. возможно, причина его катастрофической непродуктивности в том, что его мысли не заняты работой, вместо этого витая где-то отдельно от него: то прокручивая встречу с чонгуком, то план извинений, то всё сразу. возможно, было бы проще спросить про чонгука у хосока — у того наверняка есть контакты (а если и нет, он их достанет), но юнги представляет, что ближайшие полгода пройдут под созвездием тупых шуток про краши на пустом месте, и не пишет ему. собственно, никому лучше не знать, что они вообще знакомы. надо бы собираться домой, но у юнги нет сил, чтобы собраться и впихнуть себя в такси, поэтому он идёт на компромисс и отправляется за кофе. вендинговый автомат, по которому лупил чонгук, убрали в общее помещение столовой-кафетерия (где нужно быть особо храбрым, чтобы что-то есть), и теперь он, поверженный, мигая одной из двух оставшихся ламп, стоит рядом с кофейными. обычно у юнги есть свой собственный запас нормального кофе, рассчитанный по количеству на ближайший апокалипсис, но каким-то чёртом они с чонгуком выхлебали почти весь. автомат жужжит зёрнами, выплёвывает стаканчик в диспенсер; юнги тянет к нему руку, когда слышит за спиной — — привет! — и едва не роняет его на пол от резкого звука. он резко оборачивается — в мерцающем свете флуоресцентных ламп стоит чонгук, сонный, лохматый и дружелюбно улыбающийся. — где ещё встретиться, как не возле кофейного автомата? — угу, — оторопело отвечает юнги, уступая место у автомата чонгуку, пялясь на широкую спину в чёрной толстовке. — почему ты тут так поздно? — о, это не поздно, — чонгук серебристо смеётся. — завтра съемочный день, я ставлю свет. потом не будет времени нормально этим заняться. — разве не должен это делать кто-то другой? во взгляде обернувшегося чонгука так отчётливо читается «да что ты говоришь», что юнги становится неловко. — честно говоря, я не знаю, что тебе на это ответить, чтобы ты не подумал, что я тебе хамлю, хён. — ответь как есть? — ну, — чонгук делает глубокий вдох, — у меня есть студия на субподряде, у которой я арендую камеры, лампы и весь остальной стафф, если мне чего-то не хватает. людей — тоже. иногда я физически не могу бегать по площадке со скоростью света. так что да, есть световики, и они даже поставят свет крайне профессионально, но в чём смысл? — если не будет акцентов расставлено так, как видишь ты. — да. именно, — чонгук вскидывается, рукой показывая на юнги в знак одобрения. повисает пауза. чонгук методично помешивает сахар в стаканчике; юнги сосредоточенно вглядывается в кофейную жижу в своём, пока наконец, выдохнув, не говорит, медленно и осторожно: — прости меня за тот вечер. я не ожидал. что, ну. знаешь... ты — это ты. думал опять привели хуй знает кого пошататься по зданию — такое уже бывало. мне правда очень жаль. — да ерунда, — когда юнги поднимает наконец взгляд на чонгука, тот снова улыбается, зубасто и ярко, резко молодея лет на пять. — я понимаю. и кстати, и мысли не было, что ты специально. — угу, — снова буркает юнги. — спасибо. пауза. очередная пауза, но никто из них не двигается с места. юнги думает, что если бы чонгук обогнул его, как мебель, и пошёл по своим делам, обоим было бы менее неловко, но тот стоит на месте — будто чего-то ждёт. — я хотел купить тебе кофе и пончиков в качестве извинения, но не знал, как тебя найти, — наконец произносит юнги, роняя взгляд в пол. — я типа. хотел с тобой познакомиться целую вечность, но облажался. — хён, посмотри на меня. и юнги поднимает взгляд. это тяжелее, чем он думал. — всё отлично, я гарантирую, — чонгук смотрит прямо ему в глаза. — если бы я на тебя злился, то не пошёл бы на звук, когда услышал, что в коридоре кто-то топает. — я не топаю. — топаешь. как ёж, который злобно вышел погулять после дневного сна. — о, ты юный натуралист, — саркастически бросает юнги, но губы его дрожат от плохо скрываемой улыбки. — зови меня специалистом по ежам, — чонгук карикатурно салютует ему стаканчиком. юнги разрывается между желаниями вмазать ему по лицу или заржать. — ладно, а познакомиться зачем? вопрос застаёт юнги врасплох. он даже не успевает обдумать, как ответить, чтобы это звучало менее крипово, потому что всё равно выйдет довольно неловко. — я... вроде как уже год смотрю твои клипы на репите почти каждый день. они охуенные. я хотел узнать, как ты всё это... делаешь. в принципе, это всё, что я хотел сказать, — юнги дробит фразу на паузы, собираясь после каждой с духом, чтобы снова открыть рот. ну вот. мог бы постараться получше. честно, он ожидает любой реакции (и даже её отсутствия) — но не того, что чонгук начнёт серебристо смеяться. — о, спасибо. никак не привыкну слышать что-то такое. я уже успел подумать, что ты с претензией какой-нибудь — — чонгук, я бы не стал поить своим кофе человека, к которому у меня есть претензии. — чёрт тебя знает. ты выглядишь как гремлин, когда мало спишь. — извините, молодой человек? — ты может и первый раз меня видишь, но я тебя — нет, — улыбается чонгук. — я видел тебя примерно раз сто, преимущественно ночью, кстати. успел привыкнуть, что если ночью я вижу шатающегося мелкого полтергейста, это ты. — я не мелкий! но почему я не видел тебя? — мелкий. хорошо, что ты не споришь с полтергейстом, — чонгук ему по-дурацки подмигивает, зажмуриваясь и вторым глазом за компанию, — возможно, не замечал. это нормально, меня большинство людей не замечает, пока я не представлюсь. — оу. — это не упрёк, — поправляется чонгук. — всё равно оу. я просто... мало с кем общаюсь здесь. — и я могу это понять. так, ты говорил, что хочешь посмотреть? на что? — не знаю. на съёмки? — юнги чуть не ляпает «на тебя» и вовремя осекается. — тогда как насчёт небольшой экскурсии? покажу, над чем я тут завис так поздно. юнги кивает быстрее, чем успевает осознать. он никогда не был на съёмках — ему незачем и его не зовут. чонгук ведёт его вглубь здания, два этажа на лифте вниз в подвал. помещение не такое большое, как представлял себе юнги, но всё усыпано змеящимися по полу проводами. две камеры, лежащий без дела выносной мохнатый микрофон — юнги взъерошивает обмотку пальцами. — а он тебе зачем? — о ты не поверишь, — чонгук в три шага приближается к нему, отвлекаясь от штативов, и прислоняет всю конструкцию к стене, — забыли в прошлый раз. они приехали записывать звук. они правда думали, что звук в клип идёт с площадки. чонгук рассказывает анимированно и живо, помогая себе руками, и его глаза блестят в тусклом свете аварийных фонарей. возможно, он просто слишком мало спит, но сейчас ему кажется, что никогда не видел никого красивее — и забывает, что засматривается. чонгук продолжает говорить, смешно возмущаясь, пока переключает автоматы в щитке — — нет, ты представляешь? микрофон? так они потом включили его аренду в счёт-фактуру. мол что я им не пользуюсь, мои проблемы, а оборудование они принесли. — тупицы, — беззлобно отзывается юнги, отлипая спиной от стены. — это ты ласково, — улыбается чонгук, отворачиваясь от щитка, и с силой поднимая тройной автомат. — да будет свет. при ярком освещении люминесцентных ламп магия тёмной площадки пропадает. провода становятся просто проводами и больше не кажутся щупальцами какого-то странного чудовища. чонгук пинает ногой декорацию в форме полукруга. — это должна быть луна. в теории. если завтра не забудут привезти светодиоды и неоновые лампы, потому что у меня есть только одна, но — чонгук сгибается, прячется за фанерой, и что-то нажимает, — смотри. полукруг — больше не полукруг — вспыхивает яркой маркерной фуксией. такой яркой, что юнги не сразу адаптируется к взрыву цвета перед глазами и ещё секунд десять беспомощно моргает, пытаясь сбросить пятно под веками. — как-то так. должно быть ярко, немного демонически, как будто ты в преисподней и все источники света, кроме флуоресцента, погасли. — поэтому ты не включаешь верхний свет? — да. иначе не видно. в любом случае, — чонгук пинает лампу, и розовый гаснет. — это всё ещё не готово, так что сделай вид, что я всё ещё крут в твоих в глазах. — но ты? действительно крут? чонгук бросает на него недоверчивый взгляд. — я вообще не соображаю, как ты управляешься со всем этим оборудованием. — а я не понимаю, как, дёргая штуки на пульте, можно творить Музыку. один — один. — это не сложно, — смеётся юнги, осекаясь, натыкаясь на серьёзный взгляд напротив. — я могу показать как-нибудь. — было бы здорово, — мягко улыбается чонгук. — но не сегодня. — конечно, — мгновенно соглашается юнги, и повисает тишина — в которой слышно только шаги чонгука и щелчки переключаемых автоматов. конечно, думает он. не сегодня, и скорее всего не завтра, не послезавтра, просто никогда. не первый раз он кого-то из вежливости зовёт в студию, но первый — с искренним желанием показать что-то своё, как будто чонгук может понять. возможно, ему просто кажется; возможно он просто бессонно очарован им самим, тем как он двигается когда говорит, и что рассказывает — возможно, это отзвук его влюблённости в чужие работы, заставляющий испытывать к их автору что-то вроде слепого обожания — может, ему просто нужно вернуться к работе. или поспать. или и то, и другое. они с чонгуком не пересекались все те полгода, что он работает здесь, и могут не пересечься следующее столетие; потому что юнги — один из многих, битмейкер-продюсер, не уникальная единица. чонгук один такой, это точно. многие удавились бы, чтобы попить с ним кофе под обсуждение нового объектива от сони. юнги так теряется в собственных мыслях, что пропускает момент, когда чонгук заканчивает с освещением, и подходит к юнги вплотную, дёргая за верёвочку от капюшона — — эй, всё хорошо? он кивает, зажмуриваясь. всё просто отлично. не считая, конечно того, что когда они попрощались — «на созвоне, хён!», и юнги очнулся снова в своей студии, заторможенно рассматривая серые шипы звукоизоляции на стенах, он минут сорок пялился в открытое окно фрутилупса, щёлкая плагины без цели, не в силах сосредоточиться ни на чём: вместо них перед глазами застыло улыбающееся лицо чонгука, поправляющего лезущую в глаза-искорки чёлку. он едет домой, выскальзывая из офиса тенью, минуя жаворонков в коридорах, отрубаясь в такси, пытаясь прогнать настойчивый фантом чонгука из памяти — чтобы осознать, что он забыл взять у него номер телефона. на созвоне, да. следующие двое суток проходят, как в тумане: юнги спит почти восемнадцать часов (хосок звонит ему, чтобы убедиться, что он не сдох). за тот недолгий период бодрствования, что ему удаётся наскрести, он разгребает рабочую почту, оставляет голосовое на автоответчиках намджуна и хосока, заказывает пиццу, ужинает. заливает в себя два стакана яблочного соджу, чтобы перестало трясти от озноба. всё на автомате — как робот. пока ищет распечатки выплат роялти с последнего сингла, которые просил прислать намджун, натыкается на стопку фотографий — и вздрагивает. все они с сетов съёмок: застывшие в мгновении фигуры стаффа, льющаяся со снимков невероятная цветная тень, и ни на одной из фотографий нет самого чонгука. юнги всё хотел спросить его — снимает бэкстейдж тоже он или совершенно посторонний человек? как удаётся ему в осколок реальности, зажатый в отпечаток краски на бумаге, вместить такие эмоции и такие цвета? но наверное шанс так и не представится. юнги засыпает в пустой комнате, темнеющей в стремительных сумерках; по столу хаотично рассыпаны фотографии, и с них незнакомые ему люди слепо улыбаются потолку.

⏷⏷⏷⏷⏷

вчерашняя пицца на вкус как картон, но юнги всё равно её ест, разгрызая коренными зубами жёсткие корки и раскачиваясь в кресле вправо-влево. ему смутно хочется застать вечером чонгука — выловить где-нибудь в коридорах совершенно случайно, желательно одного и желательно без свидетелей — потому что он почти уверен, что у него на лице будет видно буквально всё. с другой стороны, он не вполне понимает, зачем. поговорить про сеты? юнги уверен, что чонгука этими вопросами уже заебали. показать студию? если бы чонгук хотел с ним увидеться, он бы уже давно зашёл сам. рассказать, что он подписал контракт только потому что до этого год на ютубе залипал на клипы человека, который даже имя своё не афиширует? рассказать это всё, и не показаться при этом каким-то ненормальным, поехавшим фанатичным придурком — слишком много мыслей и слишком много сомнений. юнги забывает закрыть дверь от студии, поэтому вздрагивает, когда она открывается, а в проёме показывается знакомая лохматая голова. чонгук второй раз застаёт его врасплох. — о боже, наконец-то. чонгук быстро забегает, закрывает за собой дверь, ловит сбитое дыхание, как будто откуда-то бежал. — мне сказали, в какой ты студии, но я разумеется забыл, пока бежал, и тыкался во все подряд по коридору, как идиот, — он падает, не спрашивая, на диван, пристраивая шею на подлокотник и запрокидывая голову с тихим воем. юнги не останавливает его и слабо регистрирует все его движения — потому что чонгук — тот пацан неопределенного возраста, в бесформенной толстовке, дурацкий лохматый чонгук, спотыкающийся о шнуры и провода камер — куда-то пропал. на его диване лежит демон. он украл лицо чонгука и его шёлковую рубашку. нацепил серебряный ворох серёжек и потряхивает ими при каждом движении головы. — ты сегодня… праздничный, — заторможенно произносит юнги, наконец найдя нужное слово и опуская мониторки на шею. чонгук отмахивается. — презентация. намджун знает, что я их ненавижу. должны вроде как презентовать лучших фрешменов, а вместо этого показывают статистику просмотров на ютубе и меня, как золотую корову, — он издаёт звук, похожий на стон. — но это не худшее. я поторговал ебалом, скушал три канапешки, украл банановое молоко, а потом пришёл он. — он? — худший из кошмаров. — тэхён? — юнги тыкнул наугад из личного опыта. — о нет. они с чимином как всадники апокалипсиса, просто предвещают пиздец. если я вижу ласково улыбающегося чимина, который хватает меня под руку и тащит куда-то в сторону так же ласково улыбающегося тэхёна, то всё, будет интервью. — не подумал бы, что ты настолько не любишь отвечать на вопросы, — чонгук на эти слова привстаёт и хмуро пялится на юнги. — нет, пойми правильно — когда мы виделись в прошлый раз, ты с удовольствием всё рассказывал? — это другое, — буркнул чонгук, откидываясь обратно. юнги молчит. чем именно другое — ему непонятно. чем конкретно он лучше, чем профессиональный интервьюер — а не тот, кто приходит в восторг от меховых микрофонов — юнги не знает. ему неловко уточнять. чонгук говорит первым, спустя несколько минут — пока юнги копается в компьютере, пытаясь сгладить неловкость — — ты — другое. что-то внутри юнги делает тревожное сальто. — ты не спрашиваешь про бюджеты. не спрашиваешь, купил ли я себе машину. не спрашиваешь, почему я такой мелкий, а уже режиссёр. тебе наплевать, на какую камеру я снимаю, и сколько она стоит. как моя несуществующая девушка относится к тому, что меня окружают на площадке полуголые модели. не клянчишь в шутку их телефончик, — чонгук говорит на одном дыхании, с силой обрываясь на последней фразе. — и он не один такой. иногда они спрашивают, что означают мои клипы, и это ничем не лучше. — почему? — только и может что спросить юнги. чонгук привстаёт, садится ровно — на его красивом лице застывает немая злость. в нём почти ничего нет от того мальчишки, чьё искрящееся лицо отпечаталось у юнги под веками — знакомое и чужое одновременно. — вот представь, — чонгук смотрит на него, разводит руками. — у тебя есть целостная песня, с мелодией, словами, всякими нужными мелочами. — юнги кивает. — и тут её начинают препарировать, растаскивая на детали. имеют ли особое значение синты на подложке? какой-то особенный адлиб? басс-партия? всё растаскивают и рассматривают, и это уже не песня — — а сломанные часы, — выпаливает юнги. — именно, — чонгук устало трёт лицо руками, молчит пару секунд, прежде чем продолжить. юнги не торопит — у него внутри тоже что-то ломается. наверное, это придуманный им самим образ чайки, к которому он привык в своей голове. — часы, в которых ещё и валяются лишние шестерёнки. магия пропадает. я не знаю, что им отвечать. почему у девушки на 2:32 тайминге вампирские клыки? это аллюзия на кровожадные стрим-сервисы? что блять этим хотел сказать автор? — но мне тоже интересно, — осторожно спрашивает юнги. чонгук в ответ вскидывается смехом. — ей просто шли клыки. тебе тоже они подошли бы, — лукаво улыбается чонгук, наклоняя голову. юнги почему-то краснеет, сдавленно буркает — отстань. — тебе интересна эта чёртова фанерная луна, и почему она должна быть цвета разъярённой фуксии. а ещё, — чонгук грустно улыбается, — ты ни разу за ту ночь не спросил, можно ли мелькнуть рожей в кадре. — я бы хотел помелькать вне кадра, — хрипло шутит юнги, и на нахмуренные брови чонгука продолжает. — в смысле на площадке. наверное, это не сильно отличает меня от интервьюеров — зачем-то добавляет он, поздно спохватившись удержать эту мысль до того, как она соскользнёт с языка. на самом деле — не сильно. он не собирается препарировать каждую составляющую на смысл, исходное и значение, но ему — ему так интересно, как чонгук снимает. интересно, как он из подвала и двух камер умудряется творить магию: чтобы цвет лился из вкладки в браузере прямо на юнги, расплескиваясь штормовой волной на ресницы. то, в чём он ничерта не соображает, кажется невозможным на грани волшебства. поэтому юнги замирает, когда слышит — — было бы здорово. я позвоню, когда будут следующие съёмки. медленно кивает. — для этого мне понадобится твой номер, — чонгук подмигивает, но вместо этого просто моргает обоими глазами. — чёрт, иногда не получается — и в этом смешном жесте вновь угадывается искорка — злость из чонгука выплеснулась вся и стены студии впитали её полностью. он не помнит, как пролетает следующий час — чонгук пережидает конец презентации — и болтает обо всём подряд. юнги слушает, впитывает, и внезапно чувствует себя так умиротворённо — последний раз так же спокойно ему было на диком пляже, где он сидел под дождём на песке, грязный и мокрый, и смотрел на море — как оно размеренно качает волны, и как подкатывает осторожно кромку воды к его кроссовкам. чонгук похож на то море, думает он. море, что баюкает на себе отражённый звёздный свет.

⏷⏷⏷⏷⏷

они обмениваются номерами. юнги не планировал этого. он даже не может сказать, что чувствует по этому поводу. чонгук записывает его в телефоне как «грампи хён» и разворачивает экран к юнги, чтобы тот это увидел. смешанное чувство восхищения и желания ударить его становится ему привычным. обмен телефонами — довольно стандартная процедура. обычно никто друг другу после этого не пишет, обнаруживая через полгода, что этот контакт в телефоне вообще есть; потому юнги очень удивлён, когда вечером ему приходит короткая смска: [ᴊᴋ] хён привет!!!!!!!!!! не могу тебя в катоке найти по телефону, можешь скинуть логин? [ᴍʏɢ] это потому что у меня его нет. [ᴊᴋ] как я тогда буду тебе писать? [ᴍʏɢ] ты сейчас пишешь, чонгук. [ᴊᴋ] но как же моя коллекция мемов: ссссс хён пожалусто...... ххёёёёёёённннн… [ᴍʏɢ] :< так в его жизни появляется какао-ток (наверное первый раз за три года, с тех пор как юнги его удалил за ненадобностью) и чон чонгук, экиэй обладатель самой большой коллекции нелепых мемов в истории. (возможно, половину коллекции и особо cursed экземпляры он сделал сам) юнги думает, что его начнёт раздражать постоянное присутствие в инфополе другого человека, но почему-то выходит иначе. их чат порой походит на новостной канал, только вместо новостей — видосы с котами, лезущими носами в узкую коробку. когда юнги замечает, что их диалог выглядит немного односторонне (не для него, нет. но — возможно, для чонгука), он пишет об этом. ᴊᴋ// я так не думаю, хён!!! всё-таки понимаю для людей твоего возраста тяжело привыкнуть к новым технологиям :> :> :> и юнги почти сразу жалеет, что спросил — хоть и чувствует облегчение. не планировал он и то, что они вообще будут разговаривать — а не обменяются дежурными приветствиями и забудут друг о друге навсегда. манеру общения юнги (сдержанную, скупую, будто он платит в твёрдой валюте за каждое написанное слово) выдерживает не всякий — хватит пальцев одной руки, чтобы пересчитать самых стойких. чонгук, неожиданно, тоже входит в это число; что не мешает ему регулярно шутить про старичков и пейджеры. юнги даже не злится — не думает, что на чонгука в принципе можно сердиться всерьёз, каким бы задиристым он ни был, и как бы ни любил забывать через слово называть его хёном. (иногда хочется дать ему подзатыльник. но любя) за довольно короткий срок он навёрстывает информацию о чонгуке, которую никогда не думал что получит — например, о том что он действительно студент, и в их первую встречу ядовито ответил, что это не так, только из вредности. узнаёт, что учится он на оператора — что объясняет его скилл съёмок и умение чувствовать кадр — чонгук почти всегда знает заранее, как получится отснятая сцена. узнаёт, что чонгук вообще не планировал снимать клипы; он подрабатывал оператором на студенческих проектах и носил коробки по съемочным площадкам, чтобы хватило денег заплатить за учёбу, пока его не позвал к себе намджун. они, оказывается, были знакомы ещё с детства — их семьи жили рядом и дружили поколениями — и когда в лейбле освободилась вакансия, намджун решился на кредит веры и позвал чонгука, когда у того не было ни законченного образования, ни толкового опыта, зная, что чонгук будет пахать, как проклятый, чтобы справиться с обязанностями. — что я собственно и делаю до сих пор, — деловито говорит он, макая печенье в кофе, который они заказали в перерыве недалеко от студии. — не буду спрашивать, как ты всё успеваешь, — заторможенно отвечает юнги. то, как чонгук просто и легко об этом говорит, наводит юнги на мысль, что чонгук скрывает, как на самом деле заебался — совмещая фулл-тайм ненормированную работу, учебу и танцы, которые бросать не собирается. — проще, чем кажется. я прогуливаю универ, навёрстываю в выходные. преподаватели уже привыкли. жалко только никак не придумаю, куда в расписание воткнуть уроки вокала — может, через год? — никогда не слышал, как ты поёшь, — неожиданно для себя брякает юнги, и осекается, чтобы это не прозвучало как-то неправильно. чонгук ему ничего не должен; но тот со своим ехидным выражением лица и самой сладкой улыбкой отвечает: — я на первом свидании не пою, — и убеждаясь, что юнги вспыхивает от румянца и зажмуривается, серебристо смеётся. — но если серьёзно, я пару классов в детстве занимался в музыкальной школе. сейчас, конечно, скилл немного угас, но было бы здорово наверстать, наверное. юнги не отвечает ничего, и повисает пауза. чонгук говорит первым, задумчиво смотря в свой кофе и болтая в нём дурацкой гипертрофированно длинной ложкой: — я помню, мне нравилось петь. и сейчас тоже нравится, но такое ощущение странное — будто мне что-то связывает горло. да и негде особо — если я буду петь в съемочном павильоне, меня из-за эха будет слышно на три километра вокруг. — если что, у меня студия обклеена тридцатимиллиметровой звукоизоляцией, — юнги бросает быстрее, чем думает. — это предложение? — вариант, — коротко отвечает он. — могу дать тебе ключи, и выйти, если тебе будет некомфортно моё присутствие. чонгук только улыбается: — я такого не говорил. после первого кофебрейка юнги не ожидает второго; но он случается. за ним, третий, четвёртый — становясь важной частью его рабочей рутины. когда чонгук зовёт пить кофе, юнги почти никогда не отказывается — в следующий могут не позвать, напоминает он себе — заказывая двойной американо или флэт уайт и стандартно морщась на капучино термоядерной крепости у чонгука — с двойным бананово-карамельным сиропом и сливками сверху. (— что не так? — спросил его чонгук, когда юнги впервые недовольно скорчился. — сливки — надругательство над эспрессо. — забавно слушать, как пытается быть кофейным снобом тот, кто выпил бы ракетное топливо, если б оно содержало кофеин. юнги фыркает, как кот — чонгук смеётся в ответ) его старая тошиба едва помещается на столике кофейни. макбук на чонгуковских коленях в сравнении с ней выглядит космическим звездолётом. во время работы они разговаривают редко — пару раз за час юнги просит послушать, не фальшивит ли сдвинутый мимо бас-партии синт, а чонгук показывает палитры на будущую съёмку. иногда юнги кажется, что чонгук смотрит на него, но всегда, когда он отрывает взгляд от экрана, чонгук смотрит куда-то ещё. с ним очень спокойно и комфортно, и юнги вспоминает, как сравнивал это ощущение покоя с тем, какое чувствовал, сидя на берегу моря под шорох галечных волн. из мыслей его выдёргивает голос чонгука: — с этим ноутом ты похож на хакера девяностых, — он легонько тапает пальцами по крышке тошибы. — ты их вообще застал? — конечно, я смотрел матрицу, — абсолютно серьёзно парирует чонгук. юнги закатывает глаза. — я не похож на хакера. — сказал криптид, одетый во все оттенки чёрного, с тошибой 93-го года под рукой. — что бля за неуважение? чонгук смеётся с цитаты хотлайн майами — и потом резко серьёзнеет, смотря куда-то в экран. юнги тему не продолжает. когда через два дня он обнаруживает у себя в студии на столе немного битый макбук, с плохо стёртыми следами каких-то цветных стикеров, у него сбивается дыхание. сверху лежит записка «теперь ты похож на хакера поновее» — юнги закрывает глаза, после чего перечитывает её трижды. — дурак, — шепчет он, — я тебя ненавижу. и прекрасно знает, что это неправда.

⏷⏷⏷⏷⏷

— почему ты редко носишь очки? чонгук, растянувшийся во весь рост на его студийном диване, говорит вполголоса, и юнги предпочитает сделать вид, что не слышит его в мониторках, зная, что с чонгуком это не прокатит. и действительно — тот незамедлительно тянется к креслу, цепляя за подлокотник и разворачивая к себе. — хён! — мне не идёт, — коротко отвечает юнги, снимая наушники и оставляя их на столе. чистая правда, на самом деле. в очках он будто возвращается в себя школьного — в нелюдимого забитого мелкого гремлина, которого никто не воспринимает всерьёз. меньше всего он хотел появляться в таком виде перед чонгуком; но тот пришёл без предупреждения ровно тогда, когда юнги решил дать глазам отдых. — очень даже идёт, — чонгук одним резким движением тянется к юнги поправить очки, съехавшие на переносицу, но вместо этого сносит их совсем. юнги приходится их снять, сурово зыркнуть на чонгука, и надеть их обратно. — нет, — юнги мотает головой, — но после того как я забывал снять линзы несколько ночей, мои глаза точно вытекут, если я попробую их надеть. — я могу тебе напоминать, чтобы ты больше не забывал? — не отходи от темы. чонгук издаёт непонятный ворчащий звук и замолкает совсем. юнги смотрит на него — чонгук смотрит в потолок, беззвучно шевеля губами. по его же словам, он пришёл, потому что хотел что-нибудь спеть для юнги; но потом залёг на диван и лежал абсолютно неслышно, пока не спросил про очки. юнги выжидает пару минут, и говорит сам: — всё в порядке, если ты передумал. и я могу выйти, если тебе нужно побыть одному. — нет! — чонгук резко вскакивает. — не уходи, пожалуйста. честно говоря, я не поэтому пришёл. — а зачем? — юнги смотрит с удивлением. — меня все достали. так что... я у тебя спрятался. извини. юнги, который подозревал более неприятный ответ, с облегчением смеётся на выдохе. — в любое время, мелкий. не первый раз, — не добавляет он. — я не мелкий! — поговорим лет через пять, — усмехается он, надевая мониторки обратно. сквозь их шумоподавление он слышит отдалённо, как сквозь толщу воды или реверба, голос, нежно тянущий ноту — но не снимает наушники и не оборачивается, чтобы не спугнуть чонгука, как дивную редкую птичку. через пару дней он ловит себя на том, что сидит на общем собрании в очках — чего не бывало никогда — и задумчиво потирает переносицу в точке, где упирается оправа. справа от него хосок хмуро пилит его взглядом. юнги вопросительно поднимает брови, и хосок отворачивается. он догоняет его после, когда толпа рассасывается из конференц-зала, ловя юнги под руку. — что случилось? — с каких пор ты не в линзах? — не знаю. глаза болят, — юнги пожимает плечами. — это важно? — я не помню, чтобы ты на людях носил очки за последние три года, даже когда тебе поставили конъюнктивит и запретили носить линзы два месяца, — хосок продолжает впиваться в него взглядом. юнги только фыркает, переводя взгляд на телефон — чонгук не дождался от него ответа на последнее сообщение, и прислал три гифки с грустными котиками. хосок смотрит в его телефон тоже. — так, это что, ка-ток? юнги быстро блокирует экран кнопкой. — не знаю, о чём ты, — и смотрит на хосока невозмутимо. — я вижу, что я вижу. с каким пор ты пользуешься мессенджерами, юнги? — мне пора. созвонимся, — юнги выдирается из захвата и ускоряет шаг по коридору, слыша как в спину ему кричит хосок, но он не разбирает слов. вечером ему приходит сообщение. ʜsᴋ// ТАК. так так так так так так так так так значит, ты познал мир прогресса и понял что смски это палеолит? ᴍʏɢ// типа того ʜsᴋ// ты же не думаешь что я тебе поверю, правда ну и с кем ты в ка-токе нежничаешь с::::: ᴍʏɢ// ни слова не услышишь, хосок ʜsᴋ// *увидишь ᴜsᴇʀ ʜsᴋ ᴀᴅᴅᴇᴅ ᴛᴏ ʙʟᴀᴄᴋʟɪsᴛ [ʜsᴋ] тебе не заблокировать меня везде!!!!!! я знаю где ты живёшь [ᴍʏɢ] и что ты мне сделаешь я в другом городе [ʜsᴋ] я звоню в полицию. [ʜsᴋ] алло полиция???? по коням возможно криминал моего друга украл тиктокер юнги гогочет, не отвечая на последнюю смску, и думает, что в принципе — в принципе. хосок даже не знает, что недалёк от правды.

⏷⏷⏷⏷⏷

юнги подозревал, что рано или поздно их общение закатится по наклонной ознакомления чонгука с его саундклаудом, но не думал, что это будет так скоро. не то чтобы чонгук просил у него ссылку, или спросил, какой инструментал лучше послушать — как обычно делают люди, делающие вид, что им интересно, что пишет юнги вне основного продакшна. юнги тему своей музыки обходил вовсе, не найдя адекватного способа о ней заговорить так, чтобы это не звучало как убогий селфпромоушен. пока чонгук просто не переслушал вообще всё, что было выложено на аккаунте юнги. и «всё» включает себя не только паки битов, инструментальные епишки и коллекцию ремиксов, но и стыдные type beats из зари его карьеры, про которые он вообще забыл, и осознал, что до сих пор их не удалил, только когда увидел лайк от чонгука. >> seagull >> ♥♥♥♥♥♥ ужасно. в следующую их встречу юнги от неловкости хочет нырнуть ласточкой прямо в свой поллитровый эспрессо, особенно когда чонгук смотрит на него, светясь от восторга. — я знал, что ты хорош, хён, но чтобы настолько! — чонгук пока говорит, забывает, что уже всыпал привычные два пакетика сахара, и тянется за третьим, разрывая упаковку и высыпая его в стакан раньше, чем юнги успевает открыть рот. — не подумай, я слышал треки за твоим продакшном и раньше, но слышать их вчистую? без необходимости слушать флекс очередного фрешмена? восхитительно, — чонгук отпивает своего кофе, и морщится. — что-то сахар стал слаще, не понимаю. — это потому что ты всыпал в него лишний пакетик, — медленно говорит юнги, придерживая виновника указательным и средним пальцем и поднимая его на уровень глаз. — сейчас засахаришься в карамель. — я слишком солёный. — в твоих мечтах, мелкий. если я послушаю ещё десять секунд, какой я классный, я умру от гипергликемии. — а что, я тебя смущаю? — чонгук смотрит на него с вызывающей ухмылкой, юнги держит их взгляды сцепленными, но довольно быстро ломается, отворачиваясь, чувствуя, как горят кончики ушей. отвечать в принципе не нужно. и так всё видно. — понимаю, для человека, у которого в лайках есть плейлист со звуками посудомоечной машины, я звучу слишком просветленно, но, — чонгук ждёт, что юнги снова посмотрит на него, и цепляется за него взглядом, — всё что я говорю, я действительно имею в виду. ты потрясающий. я брошу через прогиб любого, кто будет говорить тебе обратное. — кх. спасибо? — заминаясь, отвечает юнги, и наконец заставляет себя расслабиться. — я до сих пор никак не привыкну, когда меня хвалят. — ну, теперь ты знаком со мной. — о да, — юнги задумчиво тапает подушечками пальцев по своему стакану. кофе в нём почти остыл, и на вкус кислит сильнее обычного, как будто туда добавили лимонного сока. — что за плейлист, кстати? — кто-то накуренный решил записать звуки, с какими посудомойка шубуршит пеной по грязной посуде. мне показалось прикольно, ощущение, что есть какие-то звуки на фоне, когда я не в настроении слушать музыку. юнги представляет чонгука — его домашнюю версию, в пижамных штанах, растрёпанного и софтового, которому тишина мешает сосредоточиться. и когда нормальные люди включают на фон телевизор в качестве асмр белого шума, чонгук слушает звуки чужой посудомойки, пока что-то рисует в скетчбуке. он ожидал, что эта визуализация будет смешной — но наоборот, он теплеет от неё сердцем, словно увидел в своей голове что-то прекрасное. — скинешь? — только и говорит он, собирая своё выражение лица из мечтательного в обычное равнодушно-агрессивное. — а тебе зачем? — добавлю его к своей коллекции микроволновочных ж-ж-ж-ж. — ой нет, — чонгук моментально хмурится и отшатывается на пару сантиметров. — микроволновки придумал сатана. с таким звуком вертятся котлы в аду. — только не говори, что ты их боишься. чонгук одаривает юнги взглядом «не-говори-ерунды-как-я-такой-классный-могу-чего-то-бояться», и юнги снова улыбается. — ладно, шучу. — на самом деле каждая микроволновка — это замаскировавшийся десептикон, и я это однажды докажу. — звучит не более правдоподобно, чем теория намджуна о разумности лесных белок. — так бы сразу и сказал, что ненавидишь науку, — чонгук прикладывает руку к сердцу, как будто ответ юнги смертельно его ранил. — ладно, если серьёзно — зачем? — я думал, это очевидно. для сэмплов, конечно. вдруг пригодится. — жду, когда в чарты ворвётся новый хит со звуками хлюпающей воды на фоне. — я постоянно в поисках новых сэмплов, — продолжает юнги, игнорируя подъёб чонгука. — можно сказать, без них я стагнирую, и не придумываю ничего свежего. — а что может быть сэмплом? — на самом деле, что угодно. от интро другого трека и куска вокала из него до записи, как кто-то пять минут бьёт ломом по батарее. — вау. если тебе нужен волонтёр, чтобы колотить палкой по предметам — я в деле. юнги смеётся. он даже не сомневается, что чонгук приложил бы к этому максимум усилий. вечером того же дня, когда обычный рабочий день давно склонился за горизонт, и юнги в студии чиллит под звуки трип-хопа, откинувшись в кресле, он без всяких предупреждений и после трёхчасовой тишины в их чате получает от чонгука голосовое. нонсенс. микрофон глушит ветер, от чего голос чонгука шуршит и шумит, как от затёртой кассетной плёнки. — хён. короче без предисловий, сейчас будет ужасная песня. и кидает следующее голосовое почти сразу — юнги перевтыкает штекер своих мониторок из компьютера в телефон, и включает. чонгук — поёт. запись ужасная, даже с гарнитурой она фонит достаточно, чтобы было отчётливо слышно, как шумит ветер вокруг, хотя юнги догадывается, что чонгук прикрывал микрофон ладонями, чтобы хоть немного заглушить непогоду. и даже с таким качеством, чонгук поёт так красиво — высоко, чувственно и нежно одновременно. поёт открыто, не заботясь ни о ком вокруг, где бы он ни был, безмятежно и искренне — юнги не узнаёт слов песни, и наверняка она его никак бы не впечатлила, если бы её не пел чонгук. запись обрывается довольно внезапно, и юнги нажимает снова на плей. и снова. что он говорил о сэмплах? только что он услышал самый красивый в своей жизни. если бы чонгук был сиреной, он бы разбился о скалы, идя на его голос без тени сомнения. и после — так же не раздумывая и не осознавая, зачем — моментально звонит чонгуку. тот отвечает почти сразу, пропевая серебристое «приве-е-е-ет». — спасибо. — а? — это было прекрасно, — юнги накручивает на палец бесполезно висящий провод наушников. — спасибо. — мы старались, — чонгук шуршит ветром в динамик. — мы? — я и две банки пива для распевки. — оу. где ты? — о, я в парке. я чёт сидел такой и подумал? хочу спеть хёну, он так любит песни из топ-50 чартов. — ненавижу тебя. — ха-ха-ха, так и поверил, — смеётся чонгук. — слушай, ты на студии? можно я заеду? юнги сначала кивает, и только потом осознаёт, что его не видно, и проговаривает короткое «да». чонгук приезжает через полчаса. юнги встречает его у входа, зябко кутаясь в наброшенную на плечи толстовку, когда тот, вывалившись из такси, вместо приветствия жмёт ему щёки. юнги больно и щекотно одновременно, и он недовольно фыркает чонгуку прямо в лицо. — фу, хён. — моё лицо священно, убери свои руки! чонгук вместо ответа кусает его за кончик носа. они садятся в студии — чонгук вместо того чтобы как обычно распластаться на диване, садится рядом на офисный стул, который юнги когда-то спиздил из конференц-зала, и, переплетая ноги, прячет руки под бёдра. и юнги старается запомнить его таким: живым. искрящимся. словно вышедшим за рамки своего кольца рутины, обнажив ту дикую и немного звериную сущность, которая порой проскакивала в нём. чонгук смотрит в окно fl studio и выглядит псом, впервые увидевшим снег и ловящим открытой пастью снежинки. — вау как тут всё…сложно… — не сложнее сони вегаса, — юнги спешно закрывает окно, но чонгук нетерпеливо тыкает пальцем ему в руку. — подожди, не закрывай. покажи что-нибудь? — что-нибудь что? — не знаю. как ты там всё крутишь. штуки эти. на столе которые. — секвенсер. — ссс -нсер. да. — сколько ты выпил? — две банки. серьёзно, — чонгук наклоняет голову вбок, и волнистая прядь из чёлки падает ему на глаза. — просто настроение отличное, и знаешь? хочется хорошо провести время, потому что я заебался проводить его плохо. — не знаю, подходит ли фрутилупс под хорошее проведение времени, но… — время с хёном всегда хорошее, — чонгук говорит шутливо-плаксивым высоким голосом и бодает юнги в плечо головой. — покажи что-нибудь. — ладно. только потом не говори, что я не предупреждал. юнги открывает fl studio обратно. смотрит на его тёмно-серый интерфейс с полминуты, прикидывая, что можно сделать — просто и быстро. желательно настолько быстро, чтобы он не завис, как обычно, на полгода, пялясь в окна плагинов и перемещая бас-лайн туда-сюда на долю секунды. то есть, не так, как он проводит свои бессонные ночи. не так, как следовало бы тому, кого называют «потрясающим». юнги очень хочется — глупо и по-детски — произвести впечатление на чонгука, подвыпивше льнущего к его плечу лохматой головой и заглядывающего с интересом в экран. где-то на краю сознания беспомощно бьётся мысль, что сама идея впечатлять кого-то своими скиллами в прости господи фрутилупсе всё равно что орать «смотри как без рук умею», чтобы потом въебаться на полной скорости в столб, но юнги отгоняет её. потом. потом. руки делают всё на полуавтомате въевшегося в рефлексы скилла; юнги только фиксирует отдельные этапы, словно помечая мысленно галочкой: выставить битрейт, набросать басов, подобрать синт. всё расслабленно и полуосознанно, юнги старается расслабиться и довериться себе самому — тому, кто делал это уже миллион раз, и знает явно лучше, чем тот юнги, который сейчас балансирует на грани тревожности от присутствия рядом чонгука. в самом конце — прошло не больше двадцати минут, наверное, и юнги со сдвинутыми с одного уха мониторками уже закончил с основной частью бита — его озаряет. голосовое чонгука. тот внимательно следит за каждым движением юнги, но всё равно не сразу понимает, что именно собирается делать юнги, очнувшись только когда юнги запихнул вытащенный аудио-файл в конвертер и отвернулся от экрана, пока зелёная полоска прогресса медленно ползла к сотне процентов. — а это ещё зачем? — чонгук звучит не рассерженно, но удивлённо. как будто юнги только что на его глазах сделал тройное сальто. — увидишь, — коротко бросает юнги и отворачивается обратно к монитору. голос чонгука теперь сохранён на его рабочем компьютере. теперь он может сделать тысячу и один микс с его голосом, пока его не затошнит от самого себя. прекрасно. но сейчас — он кидает его просто ещё одной дорожкой сверху, быстро прокликивая и находя куски с самыми высокими нотами, где голос чонгука звучит буквально как сладкоголосое существо из волшебного леса. обрезает остальное, оставляя только их, растягивая, добавляя реверба — так, что голос теперь звучит почти неузнаваемо из-за металлического звона в середине нот, делая его еще более потусторонним и нечеловеческим. что-то среднее между вокалоидами с питчем и вокалом витч хауса. сводит. прослушивает. передвигает дорожки. сводит снова. всё со сосредоточенным лицом и молча, пока чонгук всё так же, как приклеенный, пялится за его плечом в экран. — мы знаешь сейчас... как тот мем с янг тагом, который ты мне кидал недавно. чонгук поднимает подборок с его плеча, чуть отстраняется, и спустя несколько секунд прозревает. — ты помнишь! — у меня вообще-то есть папка на телефоне «мемчики чонгучека». — ой, я чонгучек… — его выражение лица меняется из сияющего в воплощение смайлика uwu. юнги бы умилился, если б не знал чонгука достаточно, чтобы понимать, что это подъёб. но в эту игру могут играть двое. и он не намерен проигрывать. — и папка «тоже мемчики чонгучека, но несмешные». — но хён! я только смешные присылаю, — губы чонгука искривляются в утрированно недовольной гримасе. — шуш, — юнги выдёргивает шнур наушников и тянется к колонкам подкрутить громкость. — вот что получилось. — и включает готовый бит. не то чтобы его полноценно можно назвать битом в полном смысле слова, скорее небольшим минутным сниппетом, укладывающим в хронометраж все значимые куски трека — от интро до хука с припевом. юнги часто раньше делал такие, когда писал паки битов на продажу, и от того его немного сшибает флэшбеками. к его чести, вышло даже лучше, чем он рассчитывал. хотя бы это не звучит как совсем уж позорное свержение легенды продакшна — и хотя он миллиард раз слушал свою музыку с колонок в присутствии посторонних, с чонгуком это ощущается иначе. как будто юнги вправду, блядь, стесняется. ему хочется уменьшиться в размерах, сжаться в шар для хомячьего зорбинга, закатиться куда-нибудь под стол — юнги отворачивается от чонгука, сосредоточенно подкручивая пальцами туда-сюда ползунки на панели, и выдыхает только когда музыка резко обрывается. тут должен был наступить момент, когда ему придётся всё же повернуться, посмотреть на чонгука, узнать фидбэк, и пока он собирается с силами, ему в ухо бьёт хоть и приглушенное, но достаточное звонкое: — хён! это ох-у-и-тель-но, — чонгук повисает на нём коалой, обхватывая за плечи обоими руками. даже не оборачиваясь, юнги чувствует его пахнущее пивным солодом дыхание. — ну ты и бассбустед. — прости-и-и-и. — тебе правда понравилось? — юнги наконец разворачивается, но чонгук не спешит отодвигаться, сохраняя между их лицами невозможно близкую дистанцию. теперь юнги может разглядеть, что у чонгука и вправду в глазах блестят крохотные звёздочки. он ещё не уверен, как собирается жить с этой информацией. — правда, — практически выдыхает из себя чонгук. юнги хочет зажмуриться — но не может заставить себя перестать на него смотреть. — хочешь, на звонок поставлю? бум. минус магия. — даже блядь не думай! — юнги отъезжает от чонгука на кресле, въебываясь спинкой в угол стола. — ладно, ладно, я пошутил! но на почту скинешь же? хочу переслушать. юнги сжимает файл в мп3шку, и отсылает на адрес, который ему в ухо диктует чонгук. — realbadmothefucka97? серьёзно? чонгук счастливо кивает. когда юнги сажает его в такси, и дожидается своего, всю дорогу до дома его не покидает странное ощущение, что у этого вечера будут последствия, причём не те, которых он бы ожидал — потому что никак нельзя ожидать того, что через два дня он услышит до боли знакомый бит, бьющий из звонящего телефона. телефона чонгука. как только ловит его взгляд, юнги смотрит на него через коридор, со всем смертельным холодом, на какой способен. чонгук как ни в чём ни бывало скидывает вызов, улыбаясь во всю пасть. — я убью его, — шепчет он невпопад, и хосок оглядывается на него. — из твоих уст это звучит почти как признание в любви. кого его? юнги не удостаивает хосока ответом.

⏷⏷⏷⏷⏷

это вышло случайно. идти с чонгуком в кино в планы юнги не входило. не то чтобы ему не нравилось проводить с ним время — наоборот. ему нравится, как чонгук в два часа ночи без предисловий шлёт ему мемы с попугами. нравится, когда он зовёт его в кофейню за флэт уайтом на вынос — только чтобы обнаружить, что чонгук уже всё заказал, оплатил и ждёт его у входа с сияющей улыбкой. нравится, когда он просто говорит — про лекции, танцевальный класс и новую оптику для камеры. но кино (кафе, барбекю, прогулка в парке — нужное подчеркнуть) находится на опасной грани свидания, которую юнги переходить не планирует. то, что ему нравится чонгук, совершенно не повод что-то с этим фактом делать. он нравился ему ещё тогда, когда был птицей без имени, это чувство ему на вкус знакомое, как остывший кофе, что он всегда забывает выпить вовремя. но так выходит случайно: чонгук снова пишет ему посреди ночи, а юнги снова не спит, чтобы ему ответить. ᴊᴋ// я не могу уснуть. вообще хотя я тип двое суток на ногах выпил тёплого молока с сиропом не особо помогло ᴍʏɢ// аналогично ᴊᴋ// ты пьёшь молоко????? кто ты и куда украл юнги ᴍʏɢ// нет, аналогично не могу уснуть ᴊᴋ// не пугай так!!! ᴍʏɢ// :< если чонгук не спал из-за работы, то юнги — потому что долбоеб. одна рабочая ночь перетекла в рабочее утро, днём уснуть не получилось — и так дважды. у юнги есть чёткое ощущение, что он навернёт ещё одну петлю по этому проклятому кругу, если его никто не вырубит электрошокером. ᴍʏɢ// лучше пробуй заснуть, а не мне пиши, чонгукки ᴊᴋ// болд оф ю ту ассьюм ай вилл слип тунайт не хочешь в кино? ᴍʏɢ// о вы из англии подожди какое кино ᴊᴋ// хз, какое будет по времени, мне всё равно я бы сейчас посмотрел даже техасскую резню бензопилой если это поможет мне уснуть юнги думает ровно две секунды. ᴍʏɢ// звучит как план ты в студии сейчас? ᴊᴋ// нет, дома заедешь за мной? кинотеатр близко от меня у полуспящего сознания юнги, которое и вырубиться не способно, и бодрствовать не может, даже не возникает вопроса — почему он. почему среди всех знакомых, которые у чонгука есть, он выбрал именно его. возможно, только юнги не спит по ночам — он не задумывается. его мысли буксуют на месте, как шины в осенней грязи. он подбирает чонгука на убере, не доезжая до точки — чонгук пишет, что стоит на остановке — и юнги видит его издалека. чонгук прыгает на заднее сиденье рядом с юнги и широко зевает. его глаза полны слёз, и, блестя от воды, они кажутся огромными. юнги не по себе — тот выглядел так, будто плакал все трое суток, но чонгук, замечая на себе беспокойный взгляд, только улыбается. — я всегда так выгляжу, когда не сплю, — и кончиками пальцев стирает слёзы, как ни в чём не бывало, не прекращая улыбаться, пока выражение лица юнги не смягчается. — всё в порядке. пятнадцать минут дороги до кинотеатра они обсуждают какую-то муть, юнги не сможет вспомнить потом ни единого слова, которое говорил сам. спустя пару минут, как только такси разгоняется, чонгук падает головой на плечо юнги — скорее всего неосознанно, но юнги всё равно вздрагивает. он смотрит в окно, на мутный блюр светодиодного уличного света — и иногда косится на чонгука, полулежащего на его плече. он смотрит прямо в лобовое стекло, медленно моргая, и в его блестящих глазах, отражаясь, мелькает такой же холодный белый, вспыхивая вместе с появляющимся фонарём. юнги старается сидеть, не шевелясь, чтобы чонгуку было удобно — и после со смутным чувством сожаления смотрит, как тот распрямляется, видя знакомую вывеску кинотеатра в окно. — о, нам где-нибудь здесь. кинотеатр действительно открыт; ближайший сеанс через двадцать минут — юнги изучает висящую афишу, думает, что в другой ситуации на эту смесь комедии и артхауса не пошёл бы, и покупает им билеты. кроме них в кинотеатре нет никого, только девушка за кассой сонно выбивает чек. — попкорн будете? чонгук отрывается от созерцания автомата с попрыгунчиками и резко появляется за спиной юнги, жарко дыхнув тому в макушку. — да! девушка вздыхает, опускает пластиковую шторку кассы, и выходит из боковой двери прямиком к мини-бару. чонгук зачарованно следует за ней, спотыкаясь по пути об оставленную и прислоненную к стене швабру. — так, ты заплатил за билеты, так что я куплю нам попкорн, — с лицом, как будто ничего не произошло, он оборачивается на юнги, застывшего с немым предупреждением быть аккуратнее, и в итоге только замедленно кивающего. — большой карамельный, пожалуйста. и воды какой-нибудь. — я не ем сладкий, если что, — юнги аккуратно встаёт за его спиной, пока девушка отвернулась от них обоих к холодильнику. — ты и так солёный, куда ещё попкорн, — бросает чонгук в своей шутливо язвительной манере, и юнги больно тычет его под лопатки, — ай! — я могу насыпать вам пополам, — девушка уже вернулась к кассе, и смотрит, как чонгук пытается поймать пальцы юнги за своей спиной, а тот увлеченно тыкает в чужой позвоночник везде, где дотягивается. ему становится так неловко, что он не отвечает — чонгук говорит за обоих. — было бы здорово! юнги кажется, что она продолжает смотреть на них, когда они уже отходят от бара, и садятся на крошечные приставные стулья переждать время до сеанса. ему кажется, что если он хотел бы себя вести так, будто это не свидание (а это точно не оно и никогда им не будет), он зафейлился в тот момент, когда почувствовал тепло чонгука в опасной близости от своего изможденного тела. он кидает взгляд «мы не бойфренды», когда сотрудница кинотеатра возвращается обратно в кассу, но выражение её лица такое непроницаемо-ледяное, что юнги, внезапно для себя, просто забивает. он тут в первый и последний раз, почему он вообще должен волноваться? чонгук сидит рядом, обняв ведро с попкорном обеими руками, и аккуратно цепляет по одной штучке губами, делая это так изящно, что юнги готов поставить сотку, что он так делает постоянно. — ну кто ж жрёт кукурузку раньше начала сеанса? — я дегустирую, — отвечает чонгук с набитым ртом, и юнги, карикатурно вздохнув, пробует одну сладкую попкорнинку. приторно, аж зубы сводит. — а солёный я как доставать буду, если он под твоим? я всё облапаю. — облапай. я не брезгую. хочешь? — чонгук пододвигает ведро ближе к юнги, но тот качает головой. — я киноман и эстет. я ем попкорн не раньше, чем начнётся реклама. фильм, как и ожидалось, отвратительный. чонгук съедает всю свою сладкую половину за первые минут двадцать, и помогает юнги расправиться с его частью, облизывая пальцы от крупинок соли. когда юнги замечает это впервые, ему хочется зажмуриться, будто он присутствует при чём-то, чего видеть был не должен. возможно, всё его рациональное и мудрое давно спит, чтобы его бессознательное зачарованно смотрело на то, как чонгук облизывает пальцы. он демонстративно фукает в ухо чонгуку больше для приличия, чем из того, что ему действительно противно. если ему от чего-то и противно, так это от себя. где-то спустя час юнги теряет нить сюжета окончательно. пустое ведро из-под попкорна стоит у их ног, и юнги задевает его каждый раз, когда меняет положение. он шутливо хлопает по спокойно лежащей чонгучьей руке, чтобы привлечь его внимание — тот сидит, прислонившись головой к чужому плечу, как в такси — но чонгук никак не реагирует. его лицо абсолютно спокойно и недвижимо. юнги улыбается — только чонгук мог отрубиться под грохот stereo dolby колонок, застыв в неудобной позе — так засыпают щенки, вырубаясь моментально, где застала усталость. юнги, повинуясь неясному порыву, обнимает его чуть ниже плеч, над лопатками, и чонгук льнёт к прикосновению. от его волос пахнет цветочным лугом в полуденный зной — теплом. юнги не помнит, как закончился фильм, как ему пришлось разбудить чонгука, чтобы довести до такси. не помнит, как добрался до дома сам, и как уснул, упав поперёк кровати, не снимая одежды. всё, что он помнит — дурацкий солёный попкорн и тёплый летний запах чужих волос.

⏷⏷⏷⏷⏷

юнги снова засиживается в студии до поздней ночи; настолько поздней, что она скоро перейдёт в туманное летнее утро. в здании не осталось почти никого — час назад, когда он выходил за кофе к автомату, было слышно отдалённые голоса дальше по коридору. то, что сейчас почти четыре утра, он понимает только когда отрывается от компьютера, гоняя по кругу одни и те же сэмплы. юнги оглядывается на диван и мотает головой, как собака, отгоняющая сон: нет, ещё не время. он ползёт за кофе, передвигаясь сквозь темноту чередующихся выключенных потолочных ламп от одного пятна света к другому, и глаза режет от контраста света и тени. автомат с кофе равномерно гудит, когда юнги даёт сжевать ему купюру, и начинает привычно жужжать молотыми зёрнами. сквозь шум ему кажется, что он слышит какие-то посторонние звуки, и не придаёт этому значения, пока в тишине, воцарившейся после работы автомата, слышен звон и стук, как будто кто-то кидается в стены чем-то тяжёлым. не то чтобы ему хотелось разбираться. по правде говоря, ему всё равно. но что-то хорошее и доброе в нём побуждает забрать стаканчик с кофе и двинуться в сторону звука. по мере того, как он спускается по лестнице в подвал к съемочному павильону, звук усиливается, становится более металлическим, как будто кто-то с периодичностью секундной стрелки часов бьёт в что-то железное — но во что именно, у юнги ни одного предположения. звук становится ярче с каждым шагом, и когда он наугад заходит в павильон, едва тронув приоткрытую дверь, его внутренности сжимаются: чонгук. это чонгук. он сидит в ванне, стоящей посредине павильона — бутафорский реквизит для съёмок; согнувшись вдвое, спрятав лицо в коленях, и методично бьёт по стенке. каждый стук ритмично отдаётся всхлипом. юнги замирает на месте. ему стоит уйти? очевидно, чонгук не хотел бы, чтобы кто-то видел его здесь; здесь и не должно было быть никого, он сам ему писал, что поработает дома — но что-то пошло не так. должен ли он остаться? возможно, так и стоило бы сделать другу (приятелю?), но они с чонгуком не друзья, они — никто, партнёры по работе, коллеги и единомышленники. он выстроил личные границы высотой с небоскрёб, и уважает чужие; и вломиться к человеку, который очевидно не хотел, чтобы его видели — разве это не нарушит их? логикой он точно ничего не добьётся; и юнги, решая довериться интуиции, заходит внутрь, неслышно ступая по полу в темноте как кот, и только в метре от чонгука тихо окликает его: — что случилось? чонгук поднимает голову — заплаканный, с алыми скулами и блестящими от слёз глазами, похожими на россыпь стразов в прозрачной воде. у юнги сердце ноет, от того, какой он красивый — и как ему физически больно, что кто-то мог расстроить этого прекрасного ребёнка с сердцем чище, чем воды горных озёр. у чонгука на лице отпечатывается ужас, приходящий на смену смертельной тоске — и он тут же опускает голову, обхватывая её обеими руками. — уходи. — да. конечно, — юнги кивает, больше самому себе — появляться здесь было огромной ошибкой. он разворачивается, и на полушаге говорит, — если что, я в студии. если что-то понадобится… если я смогу чем-то помочь, — и идёт прочь, хотя оставлять чонгука в таком состоянии кажется чудовищно, неправильно, отвратительно; тот юнги, которого заслуживает чонгук, никогда бы так не поступил. он замедляет шаг, когда слышит голос чонгука за спиной. — ничем тут не помочь. я просто устал. — я знаю, гукки. это не повод рыдать тут в ванной одному. — а что — повод? — чонгук поднимает на него взгляд, и юнги нечем на него ответить, поэтому он просто возвращается, присаживается рядом на корточки, цепляясь для опоры за край ванной. — ничто не повод. какой уёбок тебя обидел? хочешь, я ему аорту порву? — н..нет, — чонгук всхлипывает и часто моргает, как будто пытается сбросить слезинки ресницами. — не надо никому ничего рвать. я если что и сам могу. — вот и решили. хочешь банановый милкшейк? — что? — милкшейк, — терпеливо повторяет юнги. — банановый. тебе вроде нравится. — в..все кафе з..закрыты. — о, я знаю как раз одно неподалеку. или я могу оставить тебя одного здесь, без милкшейка и брауни с карамелью. или я могу влезть к тебе в ванную, пока тебе не надоест, что я отдавливаю тебе колени, и мы не пойдем пить милкшейки. выбирай. — мы сломаем ванную, это точно, — на всхлипе хихикает чонгук, и с души юнги падает камень — самое сложная ступенька пройдена, чонгук хотя бы улыбается. — кто тебе сказал, что это не было моим замыслом? ломать ничего не стали; юнги помог чонгуку выбраться из ванны — он уверен, что в обычное время тот мог бы навернуть тридцать пять сальтух вокруг, но сейчас ему понадобилась опора в виде спины юнги, чтобы поднять своё обессилевшее тело на ноги. юнги действительно не обманывал насчёт милкшейков — он помнил неподалеку кафе, которое работало почти круглосуточно, закрываясь только на час технического перерыва; разгоняя сеульскую темноту ярким карамельным неоном с вывески. от студии до него минут десять ходу, и юнги предпочитает пройтись пешком. чонгук безмолвно идёт рядом, ссутулившись, спрятав руки в карманы, и юнги не навязывает разговор. в конце концов, именно молчать с чонгуком всегда было комфортно. они идут через парк, и их окружает очень тихая ночь. слышно только шелест листьев в кронах деревьев — какой-то особенный звук, который бывает только ночью — когда его отчетливо можно расслышать без дневного шума. им аккомпанирует шорох шагов — торопливый шаг юнги, не поспевающего за чонгуком, и его, размашистый, задумчивый, немного ленивый — как будто чонгук полностью погружен в свои мысли. вывеска кафешки — сладкий хаос из десертов в розово-голубых тонах — разливается им под ноги. — пойдём? в кафе свет от ламп бьёт в глаза после темноты улиц; у юнги уходит несколько минут, чтобы окончательно привыкнуть. как он и думал, в такой час тут никого нет, кроме скучающего кассира, явно дремавшего, пока не зазвенел дверной колокольчик, и от того готовящего им милкшейк и айс капучино с лёгким налётом раздражения на сонном лице. юнги на всякий случай виновато улыбается, когда расплачивается за заказ. он выбирает им столик у витринного окна — ночную улицу с всполохами цвета на асфальте за ним закрывают их усталые отражения. чонгук помешивает шейк трубочкой. они молчали несколько минут, прежде, чем он решился что-то сказать. — извини за всё, что ты увидел. и спасибо, что привёл сюда, — фраза растворяется в глухом постукивании трубочки по стенкам стеклянного бокала. — не за что, я только рад. повисает пауза, прежде чем чонгук говорит снова, не смотря на юнги, взглядом огибая то бокал, то стекло, отражающее их мутный силуэт. — на самом деле я привык слышать, что я талантливый. голден бой, на все руки мастер. всё у меня прям охуенно получается, и ничего мне не стоит, у меня же это от природы. за столько лет уже иммунитет выработался это говно слушать. так что не знаю, почему я так психанул. мне жаль, юнги. — даже не вздумай извиняться хоть за что-то. чувствовать досаду и злость — нормально. — да я понимаю, — отмахивается чонгук, — просто устал сильно. весь вечер и полночи заканчивал монтировать основные декорации и раскадровку клипа, просто заебался в смерть. и тут очень удачно ухён решил словить меня на кухне и начать ныть, что у него там что-то со съёмками обламывается. ну я, наверное, довольно резко ответил, что ему нужно больше тренироваться, чтобы заказы шли? ну по правде так и есть, уровень у него ещё очень средний, а ценник ломит… я не покривил душой. — я знаю, что нет. — ну вот, — кивает чонгук. — но я так устал, может, я сказал это слишком грубо, не знаю. он и выдал пассаж, что не все такие охуенно талантливыми родились, мол не у всех сразу получается. а у меня видимо, всё сразу. короче, меня сдвинуло. — я б тоже отъехал, если бы это услышал, — юнги хмыкает. он, конечно, немного преуменьшил — он бы скорее всего просто разбил ебальник тому, кто это ляпнул. — и так каждый ебаный день. я заебался это уже слушать, юнги. они все думают что я талантливый, но я просто въебываю как проклятый — и никто этого не понимает и не видит. — я не думаю, что прямо никто не видит. есть люди, которые не видят дальше собственного носа, и ничего с этим не сделаешь. они не заметили бы и боинг у себя под носом. — это слабо утешает. чонгук сидит напротив, взъерошенный, моргает растерянно, как будто не может осознать, как он тут оказался. — поверь, я в этой индустрии торчу достаточно долго, чтобы увидеть, что один только талант не значит ничего, — юнги отпивает свой холодный капучино (с пенкой и карамелью) с видом человека, который пьёт за барной стойкой сауэр виски. — ты знаешь, я много работаю. иногда слишком много. я встречал только одного человека, который работал бы так же много и усердно, — чонгук поднимает на него вопросительный взгляд, и юнги едва заметно кивает. — да, ты безусловно талантлив — если воспринимать талант не как готовый вшитый скилл, а как божью, мать её, искру, которая тлеет глубоко внутри, и чтобы её разжечь в пламя, нужно очень много труда и очень много усилий. и ты их прикладываешь. я это вижу, и поверь — я не могу быть единственным, кто видит это. чонгук обхватывает лицо руками, упираясь висками в ладони, и у юнги на секунду неприятно ёкает внутри — что он сказал что-то лишнее, неправильное, потому что чонгук выглядит так, будто снова разрыдается — но когда он распрямляется, его лицо лучится улыбкой. — это буквально лучшее, что я слышал в своей жизни. — обращайся, — улыбается в ответ юнги, салютуя своим стаканом, чувствуя, как внутреннее тревожное натяжение ослабляется, и он снова может свободно вдохнуть. юнги заказывает им брауни, как обещал; чонгук просит ещё один милкшейк, и в тишине кафе слышно только гудение ламп и их приглушенный разговор. сладости вдыхают в чонгука вторую жизнь, он выглядит куда более живым и весёлым, чем пару часов назад, и в глазах снова мерцают искорки, когда он что-нибудь рассказывает. юнги больше слушает, чем говорит, его размазывает в расслабленное дремотное состояние. они собираются уходить, когда рассвет заполняет собой всё небо, а кассир напоминает, что скоро в кафе технический перерыв. юнги довольно неловко прощается, не зная, стоит ли предложить подвезти чонгука до дома (местонахождение которого для него до сих пор загадка). чонгук возвращает ему его бесцветное «до встречи» и, зависнув на пару секунд, внезапно добавляет: — спасибо, хён, — он смотрит прямо юнги в глаза, едва ли не первый раз за весь вечер, и под его взглядом юнги чувствует себя странно и немного неуютно. как будто чонгук может видеть всю изнанку его мыслей. выражение лица у чонгука серьёзное и совершенно нечитаемое, какое-то незнакомое, хотя за столько времени, сколько юнги смотрит на него почти каждый день, он успел выучить его мимику наизусть. — юнги. — м? чонгук не говорит ничего больше, только моментально сгребает юнги в объятие — крепкое, душное. юнги едва успевает вдохнуть, прежде чем чонгук вжимает его в себя, зарываясь лбом в плечо — юнги приобнимает его за лопатки, и, чувствуя, как сжимают крепко его, возвращает объятие с той же силой, вплавлясь в чонгука, цепляющегося ладонями за ткань на спине его толстовки. на пустынной улице нет никого, кроме них, да мигающих жёлтым светофоров и отблеска рассвета за домами. в абсолютной тишине юнги отпускает себя, даёт себе раствориться в моменте — чонгук обнимает его так, словно он величайшая драгоценность в его жизни — юнги впитывает эти ощущения, отдалённо осознавая — он никогда этого забудет.

⏷⏷⏷⏷⏷

одной из важнейших вещей, которым юнги научился за свою жизнь — знай своё место. он великолепный — без ложной скромности — продюсер, способный свести несводимое и вытянуть в приемлемое даже самый жалкий флоу без металлического звона автотюна в голосе. но рэп? это вообще совершенно иной уровень. фраза «юнги, когда микстейп?» из серьёзного вопроса превратилась в дежурную шутку, цепляющую юнги до зубного скрежета. никогда, — обычно отвечает он. у меня даже нет для него наработок. получили инструментальный микс пару месяцев назад? отлично, радуйтесь, это максимум. но это только половина правды. подводная часть айсберга: сотни сэмплов, черновиков, кусков текста. иногда юнги кажется, что ему стоит дать себе шанс — возможно, он не так плох — не то чтобы он давал кому-то оценить свой скилл. но он не уверен, что: — стоит разменивать свою блестящую карьеру битмейкера на мелочи; — миру нужен ещё один посредственный игрок новой школы; — то, что он хочет сказать, должно быть услышано. иногда ему кажется, что хосок чувствует, что юнги что-то скрывает — может, проскальзывает, когда юнги даёт советы по флоу там, где его не просили — и доверительно жмёт ему плечо. — не хочешь попробовать записать фит? ответ всегда одинаковый. юнги не понимает, зачем хосок спрашивает снова и снова — но, возможно, это одна из причин, почему юнги до сих пор не бросил это безнадёжное дело — как будто действительно на что-то надеется. он уже научился распознавать приближение того самого вопроса, но пропускает удар от того, от кого ожидал услышать это меньше всего. — хён, хочу тебя кое о чём спросить, только не говори сразу нет. юнги оглядывается на чонгука — тот, подобрав ноги и скрестив их, сидит на студийном диване с зажатым в руках скетчбуком, который тут же переворачивает, как только ловит на нём чужой взгляд. — ну, допустим, — юнги медленно кивает, поворачиваясь к чонгуку всем телом. провод от наушников натягивается струной вдоль его руки. — ты не хочешь попробовать записать микстейп? сердце юнги ухает куда-то внутрь. он закрывает глаза, делая глубокий вдох и перебирая в голове один из своих дежурных ответов, заготовленных специально для этого вопроса — и порядком уже его заебавшего. — нет, и я буду рад, если мы не будем к этому возвращаться. — но почему? я слышал, как ты читаешь на демках. — это другое. — и слышал, как ты читаешь вживую. половина новой школы сдохла бы за такой флоу. — откуда?.. — юнги морщится. чонгук не меняется в лице: такой же открыто-искренний, с широко распахнутыми глазами. когда у него такое выражение лица, юнги думает, что бросился бы под поезд, если бы тот попросил. — ты недавно записывал бит для одного из наших, помнишь? — и я помню, что ты попросил остаться в студии на условии того, что будешь сидеть в наушниках. и насколько я помню, ты заснул почти сразу — — ох, хён, — чонгук улыбается ему почти нежно. — кто сказал, что я не слышу через наушники, особенно когда притворяюсь, что сплю? юнги хочет вмазать ему микрофоном, но тот крепко привинчен к стойке над головой. — вот и доверяй после этого людям. — я не человек, — чонгук преувеличенно изящно откидывает чёлку со лба. — я хуманизация кролика-убийцы. — господи, чонгук, никаких шуток про фурри в моей студии. — а ты специалист? — я тебя выкину сейчас отсюда. юнги делает резкий рывок с кресла, ступнёй откатывая его так, что оно врезается в стол, и подаётся всем телом на чонгука, изображая нападение — чонгук с приглушенным ойканьем роняет скетчбук и карандаш на пол, теряя секунды, чтобы защититься — и юнги успевает впиться ему под рёбра щекоткой. чонгук вздрагивает всем телом, пытаясь сжаться в клубочек, отталкивая юнги коленями — но поздно — тот уже сместил свою позицию ближе к спинке дивана. они возятся как пятиклассники в подобии драки минут пять — юнги дважды прилетает подушкой по голове, но он только радостно хищно скалится. после он, выдохшийся, тяжело дышащий, садится на пятки рядом с лодыжками чонгука. тот, такой же взъерошенный, смотрит на него очень внимательно, и улыбка юнги гаснет под его взглядом. вопрос, который он хотел замять, чтобы не отвечать очередное «нет», чонгука так и не отпустил. значит, придётся — — нет, — юнги мотает головой. — не надо, чонгук. я счастлив делать то, что делаю сейчас. не больше. не меньше. — и я спросил, почему бы не попробовать? ты пишешь тексты на салфетке, когда мы пьём кофе, чтобы не забыть их, и не хочешь, чтобы это услышал кто-то ещё? — а они должны быть услышаны? — с горькой ухмылкой говорит юнги, оставляя своё «страшно» внутри себя. ему страшно. очень-очень страшно. это как играть в лотерею, где на кону вся твоя карьера, а шанс того, что выбьешь бинго, настолько низок, что игра не стоит свеч. страшно, и этот страх сковывает его. страх поражения. страх отрицания. страх облажаться. всё это сплетается, синергируясь в одно тревожное и горькое, сковывающее горло всякий раз, когда кто-то легко бросает ему своё «да попробуй, юнги». не может быть просто «попробовать», он или ныряет в сраную рэп-игру с головой, или продолжает держаться в стороне, и юнги предпочитает второе. того куска славы, который он урывает с продакшна, ему хватает с лихвой и даже слишком. хоть ничего из этого, он, конечно, не произносит вслух — видимо на его лице отпечатывается тень мыслей, которые он постоянно из себя гонит, потому что лицо чонгука смягчается в едва уловимо лучащуюся нежность. юнги не заслужил её. ему хочется закрыться от чонгука руками и сбежать — но чонгук смешно хлопает по груди ладонью, и улыбается ему. — иди сюда. и юнги — как кот, которого зовут погладиться, и которому хочется, чтобы его почесали за ушком, но ворчит для сохранения своего кошачьего достоинства — ложится рядом с чонгуком, втискиваясь как фигурка из тетриса, между ним и диваном, и кладёт голову тому на грудь. под ухом гулко стучит сердце, ровно и чётко, как часы. в другой момент он подумал бы, что звук слишком неприятный, громкий — отдающий ему в висок — но сейчас он его приземляет. чонгук укладывает ноги поверх его, подогнутых острым углом, и юнги чувствует чужую руку в волосах — мягкие, осторожные движения пальцев сквозь лохмы, едва ощутимые касания, легонько царапающие выбритый затылок. юнги елозит, устраиваясь поудобнее, с неясным мурлычащим звуком глубоко в гортани. чонгук фыркает через нос, юнги чувствует его дыхание на коже. они лежат так — юнги не может сказать сколько. успокаивающее, заботливое движение руки чонгука словно впитывает ноющую головную боль. юнги кажется, что он может вырубиться прямо здесь, несмотря на неудобное положение. они лежат и не произносят ни слова, только чонгук что-то неузнаваемое мурлычет себе под нос. — хён? — м-м-м-м-м, — юнги отвечает, не размыкая рта и не открывая глаз. ему слишком комфортно, чтобы вообще шевелиться. — давай попробуем записать пару демок? если тебе не понравится, если будет некомфортно, то и ладно. ничего смертельного в том, чтобы не выпускать микстейп, нет. ты и без него невероятно крут, — рука чонгука останавливается на макушке, всей пятернёй сплетённая с волосами юнги, — я просто хочу, чтобы ты попробовал и убедился сам, стоит оно того или нет. — вьёшь из меня верёвки, мелкий. — мне кажется, выйдет классно. — шуш, не хочу сейчас про это. они замолкают, и тишина снова обволакивает юнги в дремоту — он, зажатый в тепле, с ласковой рукой в своих волосах, вдыхающий чужое сердцебиение, незаметно для себя засыпает, и когда понимает это, не пытается вынырнуть из сна. он отрубается на пару часов, просыпается, обнаруживая себя обнимающим чонгука поперёк торса, с затёкшими от неудобной позы руками. чонгук возле него сладко посапывает, приобняв юнги за плечи. юнги щекочет ему живот, и чонгук резко просыпается, широко зевая. — что, уже вставать? — дома спать удобнее, — хмыкает юнги, звуча не особо убедительно и пытаясь приподняться — чонгук ловит его обратно. — мне и тут удобно, — отвечает он, перехватывая юнги в объятие покрепче, и почти моментально отрубаясь обратно. юнги думает, что уже не сможет уснуть — ему действительно не очень удобно лежать вместе с широкими плечами чонгука на крошечном студийном диване, но спустя пару минут его снова начинает давить сонливость, которой он уже не сопротивляется.

⏷⏷⏷⏷⏷

что больше всего пугает — так это то, что он на самом деле всегда был готов. юнги не начинает писать микстейп с нуля. нет, он открывает рассортированные папки, заметки, блокноты, коллекцию сэмплов. он просто начинает наконец-то над ним полноценно работать, перестав обманывать себя, что все эти наработки он берёг для кого-то поталантливее. юнги смутно надеется, что ему всё же удастся съехать с темы их последнего диалога с чонгуком, но тот ловит его в коридоре, цепляя за запястье, и стреляя из пальцев-пистолетиков. — мы же договорились, да? мы ни о чём не договаривались, готовится огрызнуться юнги, но вместо ответа просто кивает. самым сложным казалось сохранить весь процесс в тайне от хосока, который совершенно точно пришёл бы в дикий восторг на пустом месте. съехать от него было бы уже просто невозможно, он бы юнги достал из-под земли, лишь бы тот закончил работу — а потому юнги собирается молчать до последнего. это не так просто, когда привык делиться работой в процессе, постоянно получая фидбэк по мелким недоработкам. то, чем они занимались примерно всегда, исправляя друг за другом незначительные косяки, которые просто перестаёшь слышать после многочасовых бдений за фрутилупсом. неожиданно — ему помогает чонгук. не то чтобы юнги был сильно удивлён, что чонгук хорош ещё и в этом — но всё равно чувствует себя персонажем, которому протянул руку помощи бог из машины. пусть чонгук не знает многих тонкостей продакшна и не умеет работать в fl studio на уровне профессионала — пары туториалов и экстра-быстрого курса от юнги ему хватает, чтобы понимать базовые принципы. но что ещё важнее — его музыкальный слух помогает юнги отсеивать мусор из мелодий и вычищать их в идеальное точно так же, как он привык делать с хосоком, за тем исключением, что чонгук вместе с собой приносит постоянно тысячу новых сэмплов — от простых звуков ночного города до сборника олдскульного рэпа, некоторые композиции из которого не знает даже юнги. чонгук даже не планировал помогать, просто завис пару раз в студии, вставляя комментарии по съехавшей тональности, пока это не становится такой же важной частью их рабочей рутины, как ежедневный кофе. «комментарии» от чонгука — это обычно буквально его голос, который он тянет до нужной ноты, демонстрируя, какая именно нужна в конкретном моменте — словно он учитель вокала. иногда он остаётся работать в студии юнги, разгребая себе местечко на столе под ноутбук и периодически отвлекаясь, когда слышит что-то, что цепляет его слух. иногда они просто чиллят часами под негромкую музыку, пока чонгук что-то монтажит с ноута, а юнги полулежит в кресле, прикрыв глаза. иногда они вообще не работают, тихо переговариваясь время от времени, впадая в полусонный коматоз. вместе с чонгуком юнги отдыхает так, как не успевает отдохнуть дома за время десятичасового сна. во время одного из таких дней чонгук говорит едва слышно, будто не выходя из полусна: — я тут подумал… если ты всё-таки решишься на релиз, ты не будешь против если я сниму для тебя промо? обложку там, интро. какой-нибудь клёвый визуал. если это уместно, конечно, я не настаиваю — — я был бы счастлив, чонгук, — юнги перебивает его, резко распрямляясь. — я был бы очень-очень счастлив, если бы ты сделал что-то для меня. — забились, — с улыбкой отвечает чонгук, снова закрывая глаза, и в студии снова не слышно ничего, кроме тихой музыки. иногда чонгук гармонизирует под бит, просто витиевато напевая с комфортным ему эхом реверба, растягивающим его голос в отзвук огромной пустой лестницы. но как только он замечает, что юнги засматривается, то, не меняя тональности томной сирены, начинает напевать бэйби джастина бибера и юнги отключает ему микрофон. иногда юнги сидит в студии один, и не может сосредоточиться, потому что всё, о чём он может думать — это чонгук. он в каждом треке. даже в тех, где юнги собирается читать что-то злое и типично андерграундное — потому что помнит, как писал к нему текст с чонгуком под боком. раньше юнги казалось, что он способен контролировать то, что он чувствует — но в музыке, в которой он всегда искренен до последней ноты, все его чувства выпущены на волю.

⏷⏷⏷⏷⏷

после пары недель творческой эйфории юнги вновь начинает буксовать на ровном месте. всё кажется пустым, скучным, нелепым — так писали и так читали миллиарды людей до него. он не делает ничего нового. это всё бесполезно. единственное, что есть красивого на релизе — голос чонгука в хуках и интро. и всё. — давай вырежем всё и оставим только тебя, а? — юнги с тихим воем стаскивает с головы мониторки. — насколько я помню, — чонгук деловито смотрит на него из-под чёлки. — мы пишемся для твоего микстейпа. поправь меня, если я не прав. — да, но — — и я не припоминаю, чтобы хотел выпускать синтейп — — да, но — — и кажется, я уже продумал стиль для обложки и цифрового буклета — юнги вздыхает. — чонгук. я серьёзно. — я тоже. помнишь я уродливо рыдал в бутафорской ванне? юнги кивает. — помнишь, что ты говорил мне? так вот, ты — важен. то, что ты думаешь — важно. то, о чём читаешь — важно. — не уверен. — дело же не в коммерческом успехе, я знаю, что он тебе не важен. — конечно. чонгук — юнги зажмуривается. тяжело подбирать слова; в завершенное и лаконичное собрать хаос внутри, в котором иногда он сам ничего не может разобрать, и научился только переплавлять его в ноты. чонгук не торопит его, пока юнги собирается с мыслями. он не знает, сколько ещё сидел бы так, заморозившись в статичное и немое, но внезапно чувствует тепло на своих запястьях, удивлённо открывает глаза — это чонгук крадётся ладонями под манжеты его толстовки, обхватывает мягко — юнги вздрагивает от внезапной нежности жеста, и повинуясь какому-то невнятному порыву, перехватывает руки чонгука в свои ладони. сжимает крепко — вместо «спасибо», которое не может проговорить вслух — чонгук понимает, и слабо улыбается. то, как они научились коммуницировать одними жестами, раздирает юнги в клочья. — мне страшно, чонгук, — медленно говорит он, — и у меня больше не получается это игнорировать. сейчас у меня всё неплохо, но кажется, что я могу всё это потерять в мгновение ока. пара разгромных рецензий — станут ли после них продлевать со мной контракт? будет ли по-прежнему цениться подпись «prod. by agust d»? будут ли собирать плейлисты на саундклауде с треками за моим продакшном? — юнги глубоко вздыхает — чонгук круговым движением большого пальца гладит его по тыльной стороне ладони. — ты слишком плохо о себе думаешь. — нет, я просто реально оцениваю ситуацию. я мог бы выпустить микстейп под другим именем, но это будет трусливо. даже больше, чем не выпускать его никогда. юнги не произносит вслух главное — спотыкается на вдохе. чонгук обнимает его, юнги чувствует как нежные руки мягко сжимают его каменную, напряженную спину. только с парой неглубоких выдохов он позволяет себе расслабиться, убедившись, что не расплачется прямо в чужое плечо. слёзы — не его. его музыка может рыдать, кровоточить, зеркалить агонию — но он нет, никогда. он не умеет. — всё будет хорошо, юнги, — чонгук гладит его успокаивающе меж лопаток. от каждого его движения внутри что-то крошится в пыль. — ты имеешь право быть услышанным. если найдутся те, кто скажет другое — я откушу им лицо. — что, вот прямо и откусишь? — глухо посмеивается юнги, чувствуя, как спазм, стянувший спину, потихоньку ослабевает. — да. вот так, — абсолютно серьезно отвечает чонгук, и в доказательство несильно прикусывает ему ушной хрящик. юнги смешно и щекотно. его страх проебаться в индустрии силён, но ещё больше его гложет другое — музыка буквально его всё. всё, что он не может проговорить словами, что не может выплюнуть из себя — и плохое, и хорошее. только через неё юнги умеет разговаривать — там все его раны, там самое тёмное, выстраданное, и — там — чонгук. чонгук, который продолжает гладить его по спине, взъерошивая свободной рукой волосы на затылке. чонгук, который рядом, который поддерживает — юнги не пугает мысль, что его чувства — синтезированные в музыку и текст — кто-то не поймёт. его пугает сама перспектива открыться так — и не кому-то близкому. — давай договоримся? — внезапно произносит чонгук. юнги кивает вместо ответа. — мы всё запишем. вот начисто, — юнги тоскливо жмурится от «мы», — но если ты в последний момент передумаешь — хорошо. я не буду на тебя давить. — хотел бы я посмотреть, как ты попытаешься. — но ты закончишь его, — продолжает чонгук. — мне кажется, это здорово — просто закончить. сделать для себя. если не хочешь, сделай для меня. — и если я не дам тебе послушать финальную версию? — не имеет значения. я буду знать, что ты справился, потому что я верил в тебя. юнги спотыкается на вдохе. это — слишком. он не может в себя впитать столько, ему кажется, что от малейшего движения он рассыпется, даже если это просто движение грудной клетки от дыхания. поэтому он решает не двигаться. чонгук не отпускает его, не отталкивает, не убегает по своим важным делам. он рядом — удерживает юнги от падения. — можно мы ещё так посидим? — глупо спрашивает он. — конечно, — коротко смеётся чонгук и немного сдвигается — юнги на секунду думает, что он хочет отодвинуться, но тот только усаживается поудобнее, топя юнги в своих руках. юнги зарывается носом в теплый лавандовый воздух между воротом толстовки и шеей чонгука, и дышит, дышит — дышит.

⏷⏷⏷⏷⏷

циклон принёс с собой затяжные дожди, и юнги вместо сумеречных посиделок в парке сидит дома, устроившись с ноутбуком у окна; периодически поглядывая на серую уличную хмарь, где ливень крадёт все цвета, и среди серого и влажного марева не видно почти ничего. юнги по-кошачьи такую сырость терпеть не может — на неё разве что смотреть из сухого тепла — а потому не приезжает на студию всю неделю кряду. в принципе, ничего срочного из проектов не близится, чтобы ему непременно пришлось закрыться в студии на пару дней, а потому можно просто чиллить дома над треклятым фрутилупсом, пока от обилия прослушанных сэмплов не зазвенит голова. где-то в промежутках между работой и ленивым просмотром ютуба, он коротко дремлет, прислонив головой к стеклу, пока не вздрагивает от уведомления на телефоне. почему-то он забыл выключить звук. ᴊᴋ// всё в порядке? ᴍʏɢ// конечно. что-то случилось? ᴊᴋ// нет. тебя давно не было видно, так что я подумал, может ты передумал записывать, или ещё что ᴍʏɢ// боже, нет. я дома работаю. ты погоду видел? ᴊᴋ// мокровато, но. можно я как-нибудь к тебе заеду? юнги моргает в открытое сообщение полминуты, прежде чем осознаёт, что оно реально. ᴍʏɢ// конечно. ᴊᴋ// а когда можно? ᴍʏɢ// не знаю? когда хочешь, я почти всегда дома, если меня нет в студии. ᴊᴋ// а сейчас можно? он не нашёл ни единой отмазки, чтобы чонгук не приезжал, хотя гости в его доме — редкое событие. да и к тому же, как бы ни пытался он уговорить себя, что он не был бы рад видеть чонгука, это не так. когда чонгук всё-таки приезжает, прямо у порога приобнимая юнги за плечи, оказывается, что рад даже слишком. — и что, ты даже не скажешь «ой проходи, у меня тут не убрано, бла-бла»? — чонгук скидывает свои монструозные боты у входа, шевеля пальцами в разноцветных носках, бодро выглядывающих из-под чёрных джинсов. — у меня всегда убрано, — хмурится юнги. — я боюсь тебя, — серьёзно парирует чонгук, и юнги бьёт его спине. — ай! — проходи, не паясничай. он возвращается к своему месту у окна — гордости его квартиры, стеклянной витрине в пол. внизу сумерки почти полностью сожрали всю улицу, оставив только пылать угольками крошечные огни светофоров. — зачем ты здесь? — тихо спрашивает юнги, не поворачиваясь к чонгуку. кажется, он хотел сказать что-то нейтральное, вроде «какими судьбами, хах», но в итоге всё равно спросил то, что его тревожило больше всего. — на студии шумно, и все бесят, — чонгук тенью садится рядом, с ноутом на коленях, расплываясь в счастливой улыбке, когда видит свой старый ноут у юнги. — не глючит? — по сравнению с ископаемым из матрицы, нет, — юнги криво ухмыляется. — на самом деле не так уж сильно он и глючил, довольно сносно работал, и разве что зарядку не держал совсем. твой, конечно, работает побыстрее. спасибо, чонгук. — ерунда, — отмахивается чонгук. — у тебя найдется чай? — конечно. я пью не только ракетное топливо. чтобы не переползать на кухню, юнги приносит чайничек с чаем прямо в комнату, вместе с крохотной розеткой оставшегося в живых печенья, организовывая им пикник у окна. выясняется, что чонгук пьёт чай вместо воды, и потому быстро опустошает первый заваренный чайник. они сидят в тишине, нарушаемой только шелестом клавиатуры на ноутбуках, и железным стуком дождевых капель об оконные откосы. юнги нравится с чонгуком разговаривать, но молчать оказывается ещё органичнее: чонгук удивительно чувствует, когда нужно говорить, заполняя молчаливое пространство между ними словами, а когда нет. юнги так комфортно не было очень давно. в кухне душисто пахнет имбирно-медовым чаем, по-летнему и очень солнечно, несмотря на уличную дождливую хмарь, и юнги застывает, наслаждаясь моментом, запечатлённой секундой, застывшей, как в новогоднем шарике. чонгук напротив задумчиво хмурится, почёсывая кончик носа, лохматый и безумно домашний, расслабленно ссутулившийся над ноутбуком. юнги думает — какой он красивый. как хорошо вписывается в его белые стены съёмной квартиры, которую он и домом-то никогда не считал. как будто чонгук и есть дом, его квинтэссенция, и это ощущение уюта он всегда носит с собой, забирая в свою тёплую ауру всех, кто находится рядом — даже юнги. и в тот момент, с какой-то обреченной ясностью, горчащей на языке, юнги понимает одно: он очень — очень боится его потерять.

⏷⏷⏷⏷⏷

чонгук не пишет несколько дней, не отвечает ни на одно сообщение, и юнги начинает беспокоиться. не то чтобы тот должен был писать ему по кд — просто юнги привык, что чонгук на связи практически всегда. он просыпается с его сообщениями и засыпает под них же. он пишет ему в пять утра, на обеденном перерыве и с вечерних пар, фоткая своё скучающее лицо на фоне аудитории. юнги так привык, что без чонгука ему пусто и неуютно. его первой эгоистичной мыслью было то, что чонгук просто передумал с ним общаться. юнги его заебал. так бывает. удивительно, что этого не произошло раньше. второй — что чонгук передумал работать с ним над микстейпом и теперь избегает его, не найдя слов для тактичного отказа. и только потом в него закрадывается тревожный маячок: вдруг с ним что-то случилось? последнее, что написал тот в ответ на сообщение юнги «всё нормально? где ты? что случилось?» — это скупое «всё норм», и оно ни капли юнги не успокоило. почему-то все вокруг решили, что именно юнги в курсе, где сейчас чонгук. это было забавно, когда его окликает охранник на входе, пока юнги расписывается за ключи от студии (которые всегда при нём — в чём смысл этого журнала, он не понимает). забавно, когда его спрашивает о чонгуке рандомный мужик из отдела маркетинга, ловя юнги на пути к вендинговому автомату. и это перестаёт быть забавным буквально через день, когда в приоткрытую дверь студии всовывается голова намджуна. — ты не знаешь где чонгук? — почему я должен знать? намджун пожимает плечами, вползая в студию целиком. — может потому, что ты с ним вроде довольно близко общаешься? слушай, — осекается он, поднимая руки вверх в защитном жесте, видя, что юнги собирается протестовать, — меня не касается то, в каких вы отношениях. всё, что меня сейчас волнует — это где чонгук. я бы не спрашивал, если бы это не было важно и срочно. — отлично, — огрызается юнги. — я не знаю, где он. доволен? по лицу намджуна пробегает тень, как будто он собирается спросить что-то ещё, но передумывает и, едва не махнув на юнги рукой, скрывается в коридоре. ᴍʏɢ// чё намджун злой такой? ʜsᴋ// а что, отметелил? ᴍʏɢ// да нет, просто. злой. бегал, искал чонгука. ʜsᴋ// а :) ну :) видимо потому что сегодня съёмки чонгуку ничё не будет за пропуск. а намджуна повесят живьём ᴍʏɢ// съёмки? ʜsᴋ// да таааак, новый клип, все дела. вообще странно, он готовил площадку около месяца, и вдруг пропал. он не из тех, кто кладёт хуй на работу. ты кстати не знаешь где он? ᴍʏɢ// хосок, отъебись. почему я вообще должен быть в курсе? ʜsᴋ// да таааак. предположения. и не знаешь где он живёт? ᴍʏɢ// нет. намджун же должен знать? ʜsᴋ// ноуп. никто не знает. в любом случае, надеюсь что с ним все окей намджун не знает. и юнги тоже. кто вообще входит в круг его доверия? юнги откладывает эту мысль на потом, вспоминая другое: фиолетовая луна, неоновый отблеск света. безмолвно соглашается с хосоком: чонгук не мог сознательно проебать то, что создавал таким трудом. не тот чонгук, которого он видел тогда глубокой ночью на грани отчаяния и истерики. не его чонгук. он предпринимает ещё пару безуспешных попыток дозвониться и выходит в коридор, где после тихой изолированной студии очень шумно. даже слишком шумно. последний раз так было — пожалуй, когда приезжали интервьюировать чонгука? догадка пальцем в небо оказывается интуитивно удачной. целая толпа стоит у входа, окружив фигуру в толстовке с глухо надвинутым на лицо капюшоном, в котором едва угадывается силуэт чонгука, тусклым голосом отвечающего на беспорядочные вопросы. — я сейчас. возьму кофе и подойду. ладно? когда он пытается пройти, кольцо из людей двигается вместе с ним, не отступая, и юнги, повинуясь внезапному порыву, вмешивается, отодвигая ближайшего за плечо: — он сказал, что сейчас подойдет. расступитесь, а. юнги буквально мельче любого из них, но почему-то его слушают — оглядываясь, видя, кто говорит, и видимо не желая спорить. в кои-то веки юнги благодарен своей репутации злого гремлина. чонгук тенью выскальзывает от них прочь, в зону столовки, к автоматам с кофе и едой, и юнги тут же идёт следом. что-то здесь не так, думает юнги. что-то не складывается. чонгук не приветствует его первым, не бросается с крепким объятием вперёд — более того, не реагирует на присутствие юнги абсолютно. юнги не смеет его тронуть и развернуть к себе, ограничиваясь простым: — привет. чонгук кивает, не оборачиваясь, нажимая кнопки на автомате. — что-то случилось? может, я могу помочь? — всё нормально. повисает пауза, в которую вклинивается шум автомата, выплёвывающего в держатель пластиковый стаканчик и перемалывающего где-то в своих недрах кофейные зёрна. — прости, что не отвечал, хён, — чонгук тянется за стаканчиком, аккуратно подцепляя его за ручку и перехватывая в ладонь — юнги едва не предостерегает его глупым «осторожно», чтобы тот не обжёгся, но чонгуку, похоже, всё равно. — ничего страшного, я просто... волновался. как ты? — в порядке, — чонгук наконец поворачивается к юнги лицом, и юнги практически сразу понимает, что именно случилось — достаточно только беглого взгляда на бледное, с алым рваным румянцем лицо и мутные, погасшие глаза — чонгук просто напросто заболел. он тут же тянет руку к нему, прикладывая тыльную сторону ладони к влажному горячему лбу, и отдёргивает, словно обжегся. чонгук выглядит виноватым. — сколько? — тридцать девять что-то там. не знаю. я выпил дома что-то, что нашёл. аспирин? не помню. хён, я не помню. юнги зажмуривается до рези в глазах и мучительным жестом трёт лицо. в таком виде чонгук точно не может присутствовать на площадке. ему срочно нужно домой и лечиться, а не бегать по всему павильону — впрочем юнги сомневается, что сейчас он в принципе способен передвигаться быстрее, чем ползком. — так. пойдём со мной, — говорит юнги, протягивая чонгуку руку — тот покорно сжимает её пылающими от жара пальцами поперёк ладони. — сейчас что-нибудь придумаем. что-нибудь — это минимальный план спасения чон чонгука из лап надвигающейся горячки. юнги осторожно ведёт его в студию, благодаря вселенную, что никто не помешал им на пути (хоть и кинул довольно косой взгляд на их сцепленные руки, на что юнги, если честно, глубоко похуй). дверь за собой юнги на всякий случай закрывает на замок. — отдай это мне, — юнги подцепляет свободной рукой стаканчик кофе из ладони чонгука, и оставляет его на краю стола. — давай, ложись. сейчас что-нибудь придумаю вместо подушки, — говорит он, кивая на диван и отпуская руку чонгука — в которую тот вцепляется с удвоенной силой. так крепко, что больно в костяшках. — хён. хён! я не могу. — что ты не можешь? — я не могу оставаться. мне нужно идти. я не могу облажаться, я не могу всех подвести, юнги, я не могу, — голос чонгука переходит в тональность приглушенного воя, срываясь на хриплый кашель. — шшш, всё хорошо, чонгукки. всё хорошо, — юнги осторожно касается его предплечья, не решаясь обнять. — всё в порядке, я всё улажу. ты никого не подведёшь, глупый. ты болеешь. — хён, я состыковал расписания миллиарда людей. если всё это будет зря, они меня убьют. я себя не прощу. я способен побороть слабость, веришь? смотри, я приехал! я же смогу, — — нет, — перебивает его юнги. — ложись, пожалуйста. доверься мне, хоть раз. без тепла чонгука его ладонь кажется ему пустой, неполноценной. чонгук послушно ложится, подгибая ноги, и закрывает руками лицо. за преградой ладоней его голос звучит совсем глухо. — я полежу немного, так и быть. и потом пойду. — да, конечно, договорились, — тепло отвечает юнги, твёрдо зная, что никуда он его не отпустит. — когда ты заболел? — не знаю. пару дней наверное? честно говоря, не помню, сколько времени прошло. я лежал в своей комнате в темноте и… не знаю, что происходило вокруг. вроде ты звонил? но я не осознавал этого, словно не мог проснуться. извини, что не отвечал — я не хотел тебя обидеть. — ты не обидел меня. замолчи. почему никто из домашних не принёс тебе жаропонижающего? ты мог так валяться с температурой под сорок две недели. — это сложно, хён. давай не сейчас. юнги кивает, забывая, что чонгук, всё ещё закрывающий ладонями лицо, не видит его, и достаёт коробку-аптечку из стола. он уверен на девяносто девять процентов, что среди обезболов всех видов, трёх контейнеров для линз и пачки запасных впридачу, он точно найдёт что-то подходящее — и оказывается прав. юнги спаивает чонгуку пару таблетков нимесила, давая запить лекарство своим остывшим кофе, и укладывает его аккуратно обратно, подкладывая под голову сложенную вчетверо толстовку и накрывая сверху своим пальто. — мне жарко, не надо, — ворчит чонгук, — и я скоро встаю. — нет, не встаёшь. лежи здесь, я разберусь со съёмочной группой. — ты не сможешь — — ты не знаешь, что я могу, а что нет, мелкий. как я говорил — просто доверься мне. — я всегда доверяю тебе, юнги. всегда, — почти шепчет он, и юнги буквально рассыпается от нежности. — вот и славно, — отвечает он, мягко касаясь чонгучьей щеки, убирая со скул прилипшие волосы. — всё будет хорошо, тебе нужно просто полежать здесь немного. скоро станет лучше, я обещаю. чонгук едва заметно кивает, не разлепляя глаз. — прости, что видишь меня таким. — не говори ерунды, глупый, — юнги тянется к нему и невесомо целует в висок. — только выздоравливай скорей. следующие полчаса потребовали от юнги всей его смелости и отваги. когда он входил в съёмочный павильон, он казался себе таким крошечным и незаметным, что, в ожидании неприятного разговора с незнакомыми ему людьми, ему хотелось свернуться в тревожный клубок прямо на пороге. он окидывает взглядом собравшихся — от суетящегося с камерой оператора и зависшего над проводами световика, до сосредоточенно подклеивающих опадающие с ног фальшивые чешуйки моделей, загримированных в хищных русалок, вместо хвостов раскинувших длинные ноги. он фиксируется на одной мысли: он делает это ради чонгука. ради мальчика, который заслуживает, чтобы о нём позаботились. о трудоголике, который заслуживает отдых и полноценный больничный. только ради него. юнги осторожно огибает ветвящиеся по полу провода, тенью скользя в полумраке между ярких пятен света от ламп, чтобы добраться до кресла режиссёра. он садится, выдыхая, крепко сжимая подлокотники в одномоментном приступе тревоги. он справится. он сможет. микрофон в руке чувствуется так привычно, как родной; он удерживается от того, чтобы рявкнуть в него «майк чек» и ограничивается аккуратными точными постукиваниями пальца по сетчатой мембране, которые тут же отдаются приглушенными короткими басами из динамиков на площадке. — кхх. коллеги, можно минуту вашего внимания? все оборачиваются на него с лицами, полными замешательства, и только одна из русалочек робко улыбается ему — юнги замечает это, и крадёт её улыбку себе, как крупицу поддержки. — на случай, если мы не знакомы, меня зовут мин юнги. вынужден вам сообщить, что сегодня, к сожалению, съёмок не состоится. и я здесь для того, чтобы мы все вместе, — он обводит взглядом присутствующих, — согласовали новые дату и время. — я конечно очень извиняюсь, но ты вообще кто такой? — в разговор встревает краснолицый мужик лет сорока, который видимо от злости надулся до такой степени, что ему стал тесен костюм. — мы тут торчим три часа, готовимся. какого хера съёмок не будет? — я же представился, — терпеливо отвечает юнги с едва уловимой ноткой сарказма. — я мин юнги, и то, что съёмок не будет, значит, что их не будет. по крайней мере, сегодня. надеюсь, теперь мы всё разъяснили, — заканчивает он с ядовитой улыбкой. — мне похуй, кто ты. где чон чонгук? почему мы должны его ждать так долго? — соншик-шши, мы не так уж и долго ждём, — возражает ему одна из моделей, и другая кивает ей в одобрение, но мужик её не слушает. — не вмешивайся, мия. я хочу знать, почему я должен тратить время на непонятно кого. юнги игнорирует его реплику полностью, расфокусируя внимание от него прочь. — итак. я понимаю, что у всех свои дела и своё расписание, и мне очень жаль, что вы потратили своё время сегодня впустую. к сожалению, чонгук заболел и просто физически не сможет присутствовать на площадке. я очень надеюсь на ваше понимание — и очень надеюсь, что мы вместе сможем подобрать удобное для всех время. скажем так, пятница на следующей неделе всех устроит? — мне без разницы, я почти всегда тут, ты знаешь, — отзывается световик, и юнги кивает, как будто не видит его первый раз в жизни. — я тоже, так что нормально. пусть выздоравливает, малый, чего это он вдруг. — а мне не нормально, — снова разгоняется мужик, имя которого юнги так и не потрудился запомнить. — у нас очень плотный график. но я уверен, что тебе и твоему чонгуку вообще неизвестно, что такое — ценить время других людей. — но мы же свободны в пятницу? — встревает одна из русалочек. — я вот точно. — и я! — а я могу перенести дела спокойно на субботу, — русалка с длинными, тяжёлыми волосами изящно перекидывает их за плечи, блестя золотой чешуйчатой короной в свете софитов. — чего вы кипятитесь? — а если бы ваш сын заболел, тоже бы так орали? не конец света, — подаёт голос та русалочка, что улыбалась юнги в самом начале — у неё оказывается неожиданно низкий и резкий тембр, ярко контрастирующий с мягкими чертами лица. юнги ловит её взгляд на себе, и когда они встречаются глазами, она ему подмигивает. — кажется, мы договорились, — деловито подытоживает русалочка с коротким агрессивным каре, искря блёстками на скулах, когда улыбается. кажется, её зовут мия, мысленно отмечает себе юнги. — мы с девочками приедем. по времени так же? — да, — кивает он, — я буду ждать. если не получится, запишите мой номер и просто позвоните. я буду на связи. он раздаёт всем телефон, собирает для чонгука пожелания скорейшего выздоровления и сияет изнутри от гордости за самого себя — что он справился, что он смог. и когда он уже собирается уходить, под общий шорох сборов, его останавливает в дверях этот противный мужик — соншик-шши — отдаётся в голове голос мии — мёртвой хваткой вгрызаясь пальцами в его плечо. — тебе не сойдёт это с рук. — сочту за честь, — хмыкает юнги, сбрасывая с себя чужую руку и резко разворачиваясь, не вступая в дальнейший диалог. в том, что ему это припомнят, он уверен точно: юнги знает такой противный типажик. с него станется доебаться до всех и вся, лишь бы юнги получил причитающихся пиздюлей за дерзость, но это проблема его будущего, а не настоящего — сейчас важнее отволочь чонгука домой и проследить, чтобы он шёл на поправку. в студию он входит, едва слышно щёлкая замком. чонгук, подогнув колени, спит — юнги осторожно касается его руки. — чонгукки, — юнги большим пальцем гладит кругами тыльную сторону его ладони, — чонгукки. просыпайся. чонгук с задушенным полустоном открывает глаза — они всё такие же мутные и погасшие, без привычных искорок внутри зрачков; но в целом он выглядит получше, чем полчаса назад, особенно когда измученно улыбается юнги, и его сердце от этой улыбки сжимается в пыль. — привет, хён. — привет, — улыбается юнги. — поехали домой? пока они стоят на улице в ожидании такси, юнги придерживает чонгука за предплечье, чтобы он не заваливался от слабости набок. поодаль стоят девочки-русалочки, которые видимо тоже ждут свою машину — одна из них узнаёт юнги и приветливо широко ему машет. — было приятно познакомиться, юнги-шши! чонгукки, выздоравливай! чонгук оглядывается на звук, и машет им полуслепо в темноту. его тихое «спасибо», затухающее где-то возле плеча юнги, тот повторяет вместо него. — спасибо, леди. я об этом позабочусь, — отвечает он, подразумевая, что позаботится о нём, но не произнося этого вслух. чонгук что-то едва слышно шепчет и прежде, чем юнги хочет переспросить, утыкается лбом ему в плечо, и юнги не думает ни секунды, когда тут же его обнимает под лопатками. только в такси юнги в полную силу осознаёт, насколько же он устал. тревога, следовавшая за ним по пятам весь вечер, сваливается с него тяжестью бетонной плиты, оставляя внутри только гулкое и пустое изнеможение. больше всего на свете он хочет оказаться в кровати и заснуть на десяток часов — но не раньше, чем дотащит чонгука до дома. юнги прикрывает глаза — под веки вползают всполохи молочного света фонарей. в ядовитом коматозе усталости растворяется тихо играющее радио и ночной сеул, растворённый скоростью в блюр. чонгук прижимается к его боку, что-то ворча сквозь дрёму, и внезапно юнги не чувствует ничего — только умиротворение. его руку накрывает горячая ладонь чонгука, и он разворачивает свою ладонь навстречу, крепко сцепляя их руки. юнги сжимает пальцы чуть сильнее нужного — я здесь, я рядом — на его языке жестов, и чонгук рядом фыркает в полу-улыбке. юнги не расцепляет их руки даже когда их будит таксист, домчавшийся до точки назначения, и никак не комментирующий то, что чонгук на юнги практически полулежит — хоть и в страшно неудобной позе. юнги думает, что тот видел явно что-то похуже — и отпускает жаркую чонгучью ладонь только для того, чтобы вытащить чонгука из такси и сразу же схватить его снова. до квартиры они добираются без приключений — если не считать то, что чонгук счёл своей святой обязанностью наваливаться на юнги всем весом, словно обнимающая дерево коала. юнги всё равно не против. для чонгука он отдаёт собственную кровать, расстилая себе футон на полу у окна, несмотря на все протесты младшего. юнги устал так, что смог бы уснуть даже на голом ламинате в позе скрюченной звёздочки, прикрывшись занавесками. чонгук послушно меряет температуру, глотает ещё пару таблеток жаропонижающего и пол чашки сладкого травяного чая, за всё время практически ни разу не отрывая мутного полусонного взгляда от юнги, следя за каждым его движением. в какой-то момент юнги решает переспросить, — всё нормально? — и получив утвердительный кивок, снова отворачивается. чонгук едва-едва влез в его самую большую оверсайз футболку и спальные шорты — из-за разницы в росте он выглядит немного забавно, словно увеличенная копия юнги, сильно раздавшаяся в мышцах. из окна откуда-то дует, и юнги, уложив чонгука и уложившись сам, ворочается, подыскивая удобное тёплое место и накрываясь одеялом до самого носа. он почти засыпает к моменту, когда слышит голос чонгука, всё столь же глухой и придавленный: — юнги? — м-м-м? — полежи со мной. не думаю, что это хорошая идея, — тонет неозвученным у юнги в горле, и он, кое-как вскарабкавшись на ноги и шлёпая голыми ступнями по полу, подходит к кровати, осторожно заползая под одеяло рядом с чонгуком, оставаясь как можно ближе к краю. — не уходи, пожалуйста. — я и так здесь, глупый, — юнги понижает громкость голоса до самого минимума, звуча эхом тону чонгука. — буквально в метре от тебя. вместо ответа чонгук с глухим гортанном звуком пытается мотнуть головой, не поднимая её с подушки, и слепо наощупь находит руку юнги под одеялом, цепляя их пальцы между собой. — нет. не уходи, — и юнги остаётся, засыпая и стараясь удержать в себе все моменты этого вечера, собирая их, как скряга, зная, что когда чонгуку станет лучше — он перестанет хвататься за его руки, как утопающий. его горячечная привязанность исчезнет, уступив место учтивой дружеской дистанции, и как бы ни хотел юнги, чтобы чонгук скорее выздоровел — точно так же он не хочет отпускать эти моменты самообмана прочь. самообмана, что он чонгуку действительно важен.

⏷⏷⏷⏷⏷

чонгук провалялся у юнги меньше недели. оказалось, если исключить ненормированный рабочий день, попытки наверстать пропущенные лекции и заставлять чонгука нормально и вовремя есть, он восстанавливается со скоростью отхила россомахи. о том, что именно юнги выходил его когда буквально «чонгук валялся при смерти» не знает разве что совсем уж глухая крыса. и юнги от своей популярности вообще не в восторге. как не в восторге от того, что чонгук видимо решил, что теперь обязан юнги по гроб жизни, и при любом случае пытается за это отплатить. юнги пытается купить кофе? чонгук кидает монетки в автомат прежде, чем юнги осознаёт, что происходит, с оправданием «спасибо, что выходил меня, хён». последние три раза юнги не платил за такси до дома, потому что чонгук успевал вызвать его со своего аккаунта (разумеется, с привязанной картой на оплату). когда чонгук подхватывается со своего стула в столовке, чтобы уступить его — хотя полно свободных — юнги теряется и, еле сдерживая раздражение, разворачивается на сто восемьдесят и уходит, не оборачиваясь, когда чонгук его окликает. разумеется, юнги как обычно забывает закрыть дверь от студии на замок, поэтому вздрагивает, когда она открывается и чонгук протискивается внутрь. — юнги! ты обиделся? — юнги-хён для тебя. — значит, обиделся. юнги разве что не закатывает глаза. — нет, напоминаю. зачем пришёл? — а я теперь не могу прийти просто так? — чонгук звучит так горько и уязвлённо, что юнги становится стыдно, и он смягчает тон. — можешь, конечно, просто... мне надо работать, — заключает он, не придумав лучшего оправдания. учитывая, что у него даже не открыт ноутбук, это просто анекдот. — ладно. в любом случае, я по делу зашёл. не хочешь прийти на съёмки? ты вроде говорил, что хотел бы. ну. раньше. если ты не передумал, конечно. — чонгук, это уже не смешно. — что? — не притворяйся, что не понимаешь, — юнги вновь начинает закипать. это не клоунада, это целый цирк. — то, что я тебе помог во время болезни, не делает тебя ни в чём обязанным, поэтому не надо пожалуйста ничего для меня делать из чувства долга. — во-первых, делает, во-вторых — причём тут это? — ага, а на съёмки ты меня зовёшь из человеколюбия. — нет! потому что хочу, чтобы ты пришёл, хён. я думал… я думал тебе это было бы интересно. юнги нечем парировать. он смотрит рассредоточенно куда-то под ноги, на пол, на шнурки чонгуковых ботинок. лишь бы не смотреть на него самого. — я был бы рад. если не буду мешать, — тихо отвечает он, лоуки ненавидя себя за то, как сильно он хочет туда попасть. — не будешь, конечно, — отмахивается чонгук. — тем более, после прошлого раза все только рады будут тебя видеть. насчёт «все» у юнги есть сомнения. — но пожалуйста! я тебя умоляю, больше никаких отплат. мы в расчёте. — то есть ты не разрешишь пронести тебя на руках через главный холл под гимн «мин юнги мой герой»? — чонгук притворно обиженно дует губы, и юнги после секундного замешательства — чего он хочет больше — поцеловать его или ударить — смеётся, оголяя дёсны.

⏷⏷⏷⏷⏷

чонгук на съёмочной площадке похож на штормовое море — тёмное, гневное. за те десять минут, что юнги сидит в самом углу, украв стул у кого-то из осветителей, он понимает несколько вещей: — удивительно, что чонгук вообще хоть когда-то называет юнги хёном — на площадке все старше его, за редким исключением — и ни к кому он так не обращается; — тот чонгук, которого он привык видеть утром, лохматый, заспанный, с опухшими от сна глазами, имеет мало чего общего с тем чонгуком, которого он видит сейчас; у этого демона гораздо больше общего с тем чонгуком, который валялся у него на диване миллион лет назад; — ему подчиняются беспрекословно, и это почему-то завораживает; — юнги полный, абсолютный пиздец. юнги старается максимально не отсвечивать — как минимум, чтобы не мешать работе, как максимум — чтобы не пересечься с менеджером моделей-русалочек, но его пока нигде не видно. зато его замечает одна из девушек — пока он неслышно крался за спинами за питьевой водой к кулеру — и приветливо машет ему рукой. чонгук морщится, смотрит за движением её взгляда, и, замечая, что она обращается к юнги, широко улыбается. его сердце делает сальто. чонгук всовывает ему в лапы хлопушку, которой юнги рассеянно щёлкает туда-сюда, смотря, как носятся люди по площадке, как русалочкам поправляют фальшивую чешую, смотрит как ванную, в которой лежал чонгук, наполняют водой и разливают еще столько же луж вокруг, в которой обязательно кто-то поскальзывается; смотрит как двигают лампы и прожектор, как яростно жестикулирует световик на тех, кто разнёс воду по проводам — смотрит и впитывает. как будто он смотрит на настоящий шторм, на грозу и молнии, на природное явление, в котором он ничего не понимает и потому может только восхищаться. пойманную из ванны русалочку оборачивают в огромное полотенце до пяток, и она, кутаясь в него и шлёпая мокрыми тапками, идёт к юнги, чтобы сесть возле него на раскладной тканевый стульчик. он узнаёт её по короткому резкому каре, выглядящему даже в мокром виде лезвийно острым. — если что, я старше тебя. — не понял, к чему ты это сказала, но могу звать тебя мия-нуна, — юнги смеётся. девушка дрожит от холода. — хочешь кофе? — о, ты запомнил, как меня зовут! было бы здорово. просто надоело, никто не верит, что я старше семнадцати. — сейчас принесу, ваше королевское величество. со всеми полагающимися почестями, — юнги привстаёт, что согнуться в шутливом полу-поклоне, за которой русалочка бьёт его тапком по лодыжке. себе юнги берёт тройной эспрессо, заранее зная, что с качеством зёрен в автомате он будет на вкус, как бензин, и шоколадный капучино для девушки, едва не разливая оба напитка по пути обратно, спотыкаясь о случайный провод на полу. они разговаривают вполголоса, юнги расслабляет от кофеина, вжимает в кресло. обсуждают погоду, мохнатые гуччи-тапки и последние тренды в клипмейкерстве — юнги не фиксируется на теме разговора, глазами и мыслями оставаясь прикован к перемещающемуся по площадке между дублями чонгуку и ловя иногда на себе его встречный взгляд. как будто ему важно, чтобы юнги смотрел сейчас на него. как будто ему важно, чтобы юнги был горд им и его работой. юнги не знает наверняка. в кофеиновой коме он пропускает момент, когда в павильон заходит хосок, бодро перепрыгивая через змеящиеся провода, прямиком к чонгуку. пропускает момент, когда он ещё успеет спрятаться и слинять, совершенно не понимая — почему? то, что они общаются с чонгуком — не такая уж и тайна — в любом случае, он замечает хосока только когда тот с удивлённым и насупленным выражением лица двигает прямо к нему. в чужом кресле юнги кажется себе просто крошечным. лицо хосока смягчается на мгновение — когда поворачивается к девушке с полупоклоном и улыбкой на губах — привет, нуна, — чтобы тут же вернуться в исходное. — что ты тут делаешь? — а ты что тут делаешь? — юнги огрызается в ответ, и девушка рядом тихонько прыскает от смеха. он кидает на неё быстрый взгляд — что такого смешного он сказал, но тут говорит хосок, едва сдерживая смех — — я что тут делаю? это мой клип, дружище. вау. — какого хера я об этом узнаю только сейчас? — ого, грубо. а почему я должен был говорить? — ты даже словом не обмолвился, когда мы разговаривали в день обломавшихся съёмок! — а было о чём? представь, думаю пойду проведать, как там стафф — а его никого нет! все исчезли! световик счастливо уёбывает пить пивко! я думал, у меня крыша отъезжает, а потом узнал, что тут был мин юнги. — и тебе не было интересно, что случилось? — какой смысл тебе писать, если ты всё равно съедешь с темы? лучше я тебя вживую запытаю, — и хосок резким выпадом подаётся вперёд, как будто пытается вцепиться юнги в горло — от неожиданности юнги очень тонко взвизгивает, и на их возню оглядываются вообще все. включая чонгука. — я не мешаю вам, молодые люди? — нет, — абсолютно невинно отвечает хосок, игнорируя попытки юнги разжать хватку чужих пальцев на своём горле. — можете продолжать. — хосок, отпусти юнги-хёна. — эй! — пальцы хосока разжимаются, а сам он встаёт в полный рост, уперев руки на талии, как карикатурный злодей. — почему он хён, а я нет! чонгук игнорирует его. — никакого насилия, или пойдёшь всем за кофе. хосок ещё пытается с ним спорить — очевидно бесполезно — и надувшись от чонгучьей наглости, садится рядом с юнги и мией, допивая любезно предложенные юнги остатки эспрессо. — вот козлюк мелкий. ладно, чёрт с ним. ты не хочешь мне ничего рассказать, юнги? — а должен? — бесцветно парирует юнги, не вполне понимая, на что напирает хосок — на то, что ему всё-таки стало известно про микстейп, или про природу их с чонгуком отношений. ни о том, ни о другом, юнги разговаривать не готов. — олрайт. кип ё сикретс, — цитирует мем хосок, и замолкает. юнги кажется, что когда они все стоят на улице — каждый в ожидании своего такси, добрых два десятка людей — хосок поверхностно скользит взглядом по ним с чонгуком, греющим замерзающие пальцы то своим дыханием, то на шее юнги — но почти сразу отводит взгляд, едва юнги замечает, что он смотрит в их сторону. и по этой молчаливой дистанции, бережно оберегающей хрупкость чужих эмоций, юнги неожиданно ясно понимает — хосок знает. возможно, знает даже больше, чем сам юнги.

⏷⏷⏷⏷⏷

чонгук в его голове — как заевший на репите альбом, зависший на круговом проигрывании в спотифае и оставшийся играть всю ночь — даже когда его никто не слушает. он просто есть всегда. он никогда не исчезает. юнги — музыкальный продюсер, для которого вся музыка теперь разрушена, потому что он не может слушать ничего, кроме пластинки имени чон чонгука. ≫ ᴛʜᴇ ᴀʟʙᴜᴍ «sᴇᴀɢᴜʟʟ» ʙʏ ᴊᴇᴏɴ ᴊᴜɴɢᴋᴏᴏᴋ ᴀᴅᴅᴇᴅ ᴛᴏ ᴛʜᴇ ǫᴜᴇᴜᴇ ≫ ᴛʀᴀᴄᴋ⁰¹ ɴᴏᴡ ᴘʟᴀʏɪɴɢ тот самый день, когда чонгук приходит без предупреждения с двумя шуршащими пакетами из супермаркета, необычно серьёзный — как будто что-то скрывающий. они с юнги сидят на кухне, тихо переговариваясь. чонгуку звонит какой-то рандом и он уходит с ним громко ругаться в спальню — юнги слышит его повышенный злой тон, и потому решает не тревожить. пока чонгук не зовёт его по имени — в темноте спальни стоит тортик, вокруг которого кругом стоят металлические круглые свечки из икеи. чонгук в контрастном свете крохотных огонёчков выглядит практически нереальным. юнги ничерта не понимает. — что за…? — осторожно спрашивает он. — так и знал, что ты не помнишь! сегодня семь лет твоему аккаунту на саундклауде, — чонгук, продолжая светиться улыбкой, достаёт из-за спины прямоугольный свёрток в подарочной бумаге. — я подумал, это стоит отметить! вот, держи. юнги забирает подарок, неосознанно прижимая его к груди, как викторианская леди — любовное письмо. за бумагой обнаруживается коллекционный винил run the jewels, и в любой другой момент юнги бы сгрыз чонгука заживо за такие траты, но он едва способен думать, не то что говорить — у него вместо мыслей и внутренностей болтается серебристое конфетти, как в рождественском шаре. чонгук взболтал эти блёстки, и теперь они медленно романтично кружатся внутри. и пока они сияют в свете свечей, юнги не произносит ни слова, кроме тихого и мягкого: — спасибо. ≫ sᴛᴏᴘ ≫ sᴋɪᴘ ≫ ᴛʀᴀᴄᴋ⁰² ɴᴏᴡ ᴘʟᴀʏɪɴɢ чонгук сосредоточенно листает что-то в телефоне, и юнги говорит больше для заполнения пространства чем для диалога, не думая, что задумчиво водящий пальцем по экрану чонгук его слушает. свет закатного солнца — ещё нежно-жёлтый, едва на грани красного — пробивается сквозь тонкие края тучи ровными полосами. кажется, будто эти лучи можно потрогать руками — как кажется, что можешь потрогать руками свет, застрявший в взвешенной в воздухе пыли. юнги знает что это невозможно, но всё равно тянет к нему руку. — хён, я тут группу нашёл, как ты любишь, с гитарками и всяким, сейчас дам послушать, — чонгук протягивает к нему наушник, и юнги заранее знает — по хитрой улыбке и озорным искоркам на дне глаз — что там будет в лучшем случае тропикал трэп. и он не ошибается, но не говорит ничего, только улыбается, подставляя лицо уходящему солнцу и чувствуя спину чонгука под своими плечами. — что, даже не будешь кидаться в меня наушником? — ммняа, — скомканно мурчит юнги, слушая абсолютно отвратительную музыку вместе с чонгуком, впитывая его тепло — и чувствуя себя по-дурацки счастливым. он отсекает лишние мысли: это всё ему не принадлежит. он живёт жизнью, которую взял взаймы у солнечного мальчишки, и забыл, что её когда-нибудь придётся отдать. но сейчас это не имеет значения; есть только они, нагретая солнцем крыша и сияющий алым отблеск заката на ресницах. ≫ ᴘᴀᴜsᴇ ≫ sᴋɪᴘ ≫ ᴛʀᴀᴄᴋ⁰³ ɴᴏᴡ ᴘʟᴀʏɪɴɢ юнги тратит шестнадцать часов своей жизни, чтобы сделать лоу-фай ремиксы на любимые треки чонгука. и зная, что ему удобнее слушать их единым блоком, заливает на прости господи ютуб одним видео, влепив одну из старых фоток со съёмочного сета в качестве обложки. не то чтобы его просили об этом. не то чтобы впереди был какой-то праздник, к которому ему срочно нужно было бы придумать максимально бюджетный подарок. не то чтобы юнги не был занят другой работой. просто он помнил, что лоу-фай помогает шумной чонгуковской голове успокоиться и сосредоточиться, а учитывая предстоящий многочасовой монтаж и подготовку к сессии, немного чилла ему явно не помешает. юнги не рассчитывает на благодарность, но тихое чонгуково «спасибо» и растущий счётчик просмотра на миксе, явно стоящего на повторе, он хранит у самого сердца. ≫ sᴋɪᴘ ≫ ᴜᴘ ɴᴇxᴛ: ᴛʀᴀᴄᴋ⁰⁴ когда чонгук, лёжа на диване в студии, начинает гармонизировать под мелодию синта интерлюдии готового инструментала — без слов, только голосом. и как только юнги зачарованно оглядывается на него, специально начинает фальшивить, срываясь на смех. ≫ sᴋɪᴘ ≫ ᴜᴘ ɴᴇxᴛ: ᴛʀᴀᴄᴋ⁰⁵ когда юнги слушает пластинку, подаренную чонгуком, одолжив у намджуна нормальный проигрыватель, и вместо того, чтобы восхищаться релизом и фактом обладания его оригинальной версией, думает о чонгуке. ≫ sᴋɪᴘ ≫ ᴜᴘ ɴᴇxᴛ: ᴛʀᴀᴄᴋ⁰⁶ когда юнги понимает, что больше половины его плейлиста теперь ассоциируется с чонгуком. даже та часть, которая почти полностью состоит из агрессивного японского трэпа. ≫ sᴋɪᴘ ≫ ᴜᴘ ɴᴇxᴛ: ᴛʀᴀᴄᴋ⁰⁷ когда юнги включает чонгуку трек prodigy — breathe, вздыхая, какой охуенный сэмпл с него получился бы, если бы не необходимость покупать лицензию — и чонгук всерьёз спрашивает, сколько она стоит, чтобы «купить хёну», и искренне обижается, когда юнги смеётся над предложением до искр под веками. ≫ sᴋɪᴘ ≫ ᴜᴘ ɴᴇxᴛ: ᴛʀᴀᴄᴋ⁰⁸ когда чонгук, узнав от хосока старый никнейм юнги, дарит ему толстовку с надписью suga93, а юнги, преодолев десять секунд кринжа, расплывается в такое мягкое тепло, что всерьёз носит её при любом удобном случае. ≫ sᴋɪᴘ ≫ ᴜᴘ ɴᴇxᴛ: ᴛʀᴀᴄᴋ⁰⁹ когда чонгук присылает бит, записанный в сраном бит сэйбере, и он оказывается настолько чертовски хорош, что юнги берёт его инструменталом на один из треков микстейпа. ≫ ᴘʟᴀʏʙᴀᴄᴋ ᴇɴᴅᴇᴅ ≫ ʙʀᴏᴡsᴇ ʀᴇʟᴀᴛᴇᴅ ᴛʀᴀᴄᴋs ≫ ᴛʜᴇ ᴀʟʙᴜᴍ «sᴇᴀɢᴜʟʟ» ʙʏ ᴊᴇᴏɴ ᴊᴜɴɢᴋᴏᴏᴋ ᴀᴅᴅᴇᴅ ᴛᴏ ᴛʜᴇ ǫᴜᴇᴜᴇ ≫ ʀᴇᴘᴇᴀᴛ ᴛʜᴇ ǫᴜᴇᴜᴇ ≫ ᴘʟᴀʏʙᴀᴄᴋ ᴇɴᴅᴇᴅ ≫ ʀᴇᴘᴇᴀᴛ ᴛʜᴇ ǫᴜᴇᴜᴇ ⏷⏷⏷⏷⏷ чтобы собраться с мыслями, юнги требуется вся его храбрость и две бутылки соджу сверху. ему нужно поговорить с чонгуком. не просто «нужно» — необходимо, так же остро, как его тело нуждается в кислороде. в кои-то веки — выплюнуть свою душу в речь, а не в музыку. сказать всё прямо, без полутонов и намёков — потому что если кто и заслуживает честности — это чонгук. может, он больше не захочет работать с юнги. может, решит, что тот больше не заслуживает его помощи и доброты. юнги ничего не ждёт, ни на что не надеется, он заранее смирился со своей участью проигравшего в несуществующей войне. и даже так, заставить себя говорить оказывается безумно тяжело. но юнги пытается — он лежит дома на кровати, смелый и пьяный, и приглашает чонгука на кофе. казалось бы, их самые обычные, заурядные встречи, застрявшие в рутине будней (разве что обычно их обоих вытаскивал чонгук). ᴊᴋ// ооо. оооо. я бы с радостью, но я пообещал тэхёну что пойду с ним на выставку прости, хён!!! : ссс может, в другой раз? ᴍʏɢ// конечно. удачи вам там во второй раз юнги трезвый, но злой и не спавший пару суток подряд. от усталости и истощения его немного пошатывает. ещё пара ночей бессонницей из-за нервного тремора, и он точно отъедет вперёд ногами. он ловит чонгука на выходе из здания, цепляя за рукав. — чонгукки, не хочешь завтра сходить поесть баранинки? рёбрышки, наши любимые. — оооо, супер! — чонгук загорается, как рождественская ёлка. — я даже знаю клёвое место! юнги стоит с ним на улице, в дежурном ожидании такси, на автомате прокручивая в голове, что наденет и что скажет, пока через пару минут чонгук не оживает из статичного положения с грустным лицом: — хён, я совсем забыл… у меня встреча … — да, да. конечно. в другой раз. чонгук виновато улыбается — у юнги не хватает духа посмотреть ему в глаза. третий раз юнги не предлагает. он быстро схватывает. чонгук не хочет проводить с ним время наедине. нет, он не хочет идти на что-то, подозрительно напоминающее свидание. у юнги видимо все мысли на лице были отпечатаны так долго, что чонгук давно всё прочёл. и знает. поэтому юнги больше не пытается.

⏷⏷⏷⏷⏷

день выхода микстейпа юнги назначает на среду — с его ненавистью к средам это максимально иррациональное решение. и если бы в студии с ним не сидел рядом чонгук, он бы просто закрыл ноут и сбежал домой. решиться на финальный шаг оказалось безумно тяжело, хоть после всех часов-месяцев-лет работы над музыкой ей хочется поделиться. прицелиться ей в мир точным выстрелом револьвера, ранить навылет. оставить какой-то след, оказаться значимым — и чем у юнги выше ожидания от релиза и от себя самого, тем страшнее нажать на кнопку публикации. чонгук, будто чувствуя его нерешительность, мягко касается ладони юнги, недвижимо зависшей на мышке. — юнги, если ты не уверен — помнишь, что я говорил тебе? — помню, — кивает юнги, не оборачиваясь. но после всего — после того как чонгук потратил часы своей бесценной жизни на артворк, на адлибы, на вокал к двум песням, после того, как он вдохнул в его безжизненный штиль энергию безбрежного океана, юнги не может просто оставить всё это валяться просто так. не может просто закрыть папку и бросить её на харде среди десятков таких же релизов, которым никогда не суждено быть услышанными кем-то кроме него. но сильнее всего юнги не может вынести мысль о том, что чонгук будет им разочарован. он бы сам был. они достаточно долго сидят в тишине, не произнося ничего, но юнги не чувствует от этого дискомфорта. единственный звук в студии — это глухая, едва различимая мелодия из брошенных чонгуком наушников. юнги, не дыша, заливает релиз на саундклауд. выкладывает ссылки на него и на архив в облаке в твиттер, тегает чонгука. рука немного дрожит, нажимая на кнопку мыши. чонгук успокоительно пододвигается ближе, кладёт подбородок на плечо юнги, шуршит ему в ухо, как ёж. юнги не верится, что всё это происходит с ним наяву. — ты сделал это, — шепчет чонгук, приобнимая поперёк спины. — я так горжусь тобой. — мы сделали, — поправляет юнги, оборачиваясь — лицо чонгука так близко, что он видит отражения самого себя в блестящих тёмных зрачках, и чужое тёплое дыхание щекочет ему щёки. — я горд нами тоже. никто из них не отворачивается, и юнги задерживает дыхание. чонгук смотрит на него сосредоточенно, и какая-то безумная жилка в юнги — та, что ответственна за все его безумные поступки — дрожит от нетерпения, подговаривает поцеловать чонгука — юнги даже не потребуется для этого сдвигаться. только чуть податься вперёд. он скользит взглядом по чонгуковой линии губ, отрываясь только для того, чтобы встретиться со взглядом чонгука — когда он смотрит так серьёзно, кажется, что он правда может видеть юнги насквозь. юнги не целует его, конечно же. он поднимает голову, впечатывает целомудренный благодарственный поцелуй в лоб, сдвигая пальцами чёлку, задерживается так на пару секунд, приходя в себя, и падает лицом в чужое плечо, обвивая руками чужие плечи. чонгук сдавленно вздыхает, но не отодвигается, только сжимает руки крепче, и как бы юнги не пытался заставить себя убежать — держать дистанцию — get over it — ощущение, что его держат, охраняют, удерживают — такое прекрасное и сладкое, что он не может от него отказаться. даже учитывая, что обнимаясь с чонгуком, чьё тепло как шипы розового кустарника, протыкает его насквозь — ему кажется, что его сердце кровоточит. и он, как соловей из сказки уайльда, эти розы воспел, создал из звуков своих песен и обагрил своей кровью. юнги не отодвигается, только прижимается сильнее — цепляется руками за чужой затылок, дышит — кажется, что он не дышит ничем, кроме чонгука, уже долгое время. он с удивлением понимает, что не чувствует больше ни паники, ни страха — только тепло и глухой стук кровоточащего сердца, от которого ему так больно, что та боль обращается в самую сладкую пытку, ни минуты которой он не хотел бы забыть.

⏷⏷⏷⏷⏷

уже дома на юнги находит тошнотворный, панический ужас. совершённое им наваливается сверху многотонной тяжестью. он даже не может пересилить себя, чтобы зайти на страницу в саундклауде и проверить количество прослушиваний и комментарии — если они вообще есть. не может кинуть ссылку хосоку — который ждал его микстейпа больше, чем умирающий в сахаре ждёт дождя. не может абсолютно ничего. его буквально давит к полу, стискивает до удушья; юнги беспомощно прижимается к прохладному окну лбом, сидя на полу рядом, смотря как внизу снуют машины и люди, и светофор мигает, отсчитывая зелёные секунды для пешеходов. юнги тошнит, словно укачало от быстрой карусели, к которой он забыл пристегнуться, и теперь она мотает его из стороны в сторону. телефон специально лежит экраном вниз, чтобы не видеть ни звонков, ни сообщений, и, немного подумав, юнги выключает его вовсе. странно — он думал, что будет чувствовать облегчение. будет чувствовать какой-то надрывный эмоциональный подъём, какой бывает после плодотворной работы, какой был у него не раз, когда инструментал получался особенно удачным. такой надрыв, когда казалось, что его поднимает потоками ветра высоко над землей, и он парит в невесомости. но вместо этого он хочет закрыть глаза и пропасть во тьме на ближайшие несколько лет, пока не свыкнется с мыслью о невозвратном. пока все не забудут, что он вообще существует. он не знает, сколько точно проходит времени, пока он сидит замерев в статичном положении у окна, только картинка за ним постепенно темнеет, и угольки светофора горят ярче в контрасте, обрамленные пятнами света от фонарей. юнги смотрит на них, как зачарованный. ему хочется остаться здесь, лечь на жёсткий пол, смотреть на миниатюру города внизу, словно бы отделившись от самого себя, без тела и памяти — так бы он наверное и сделал; но юнги слышит звонок в дверь. слышит так далеко, будто доносится он где-то над водой, под толщей которой он левитирует, неспособный утонуть. юнги никого не ждёт. звук гулко отдаётся в его тревожности — юнги еле находит силы, чтобы встать и дойти до двери, которую распахивает, не смотря в глазок. чонгук. там чонгук. взъерошенный, как воробушек, с пакетом в руке. на его лице мелькает облегчение, когда он видит юнги. как будто правда с ним что-то могло случиться. — тебя не учили отвечать на звонки? — не борзей, мелкий, — беззлобно огрызается юнги, и отступает назад, впуская чонгука в квартиру, — я всё ещё твой хён. — и поэтому ты не знаешь, как нажать на зелёную трубочку? ты вроде не такой старый. — ага, очень смешно. чего пришёл? — фу, грубо. я подумал, раз ты не отвечаешь на звонки, то явно хочешь побыть один — — и поэтому ты пришёл. именно по этой причине. — угадал, — чонгук выстреливает в него из пальцев-пистолетиков. — бинго. и я принёс пиво! — нет, ну раз пиво. точно проходи, — юнги вздыхает, сдерживая улыбку. это одна из самых чонгучных вещей, которые только мог сделать чонгук: вломиться к юнги именно тогда, когда ему нужно побыть одному — зная, что это «одному» они без труда поделят на двоих. про пиво чонгук, конечно, слукавил, потому что в пакете обнаруживается семь бутылок соджу. к моменту, когда приезжает доставка китайской еды, они опустошают по бутылке, разливая соджу по понтовым бокалам для кьянти. юнги в данный момент времени настолько всё равно, что чонгук мог бы налить туда чай, и он бы не возразил ни единым словом. соджу мягкими спиртовыми волнами обволакивает его, превращая тело и мысли в зыбкое и нестабильное. юнги не сопротивляется туману опьянения; напротив, в контрасте с нервным истощением последних дней его размазывает с утроенной силой. допивая предпоследнюю бутылку, никто уже не заботится, чтобы разлить соджу по бокалам, и они просто отпивают из горлышка по очереди, передавая друг другу бутылку. в телике шумит ютуб — юнги не заметил, как они от просмотра клипов, которые всегда обожал комментировать чонгук, перешли к челленджам попробуй не засмеяться (они смеются), или попробуй узнать рэпера по флоу (юнги выигрывает), вперемешку с видосами-компиляциями милых котиков — буквально смотря подряд всё, что вываливают на них рекомендации. то, как щёлкает кнопками на пульте чонгук, переключаясь между видосами, похоже на бесцельное полночное чтение википедии — никогда не знаешь, где окажешься в итоге. юнги от смеха и соджу чувствует себя лёгким, как гелиевый шарик — как будто его вот-вот поднимет к потолку, и только сила гравитации удерживает его на земле. бок чонгука рядом с ним излучает такое привычное, домашнее тепло, что юнги льнёт к нему, как продрогший кот. он сидит, полностью на него облокотившись, подогнув забранные на диван ноги, и чувствует, как периодически его сознание замораживается полностью, как будто перестают функционировать нейронные связи. и в этом тумане безвременья, который поглощает его былую тревожность и всё, что случилось в этот день, он теряет нить происходящего. в телевизоре мелькает очередной видос с подборкой лучших клипов за прошлую декаду, и он вместо него видит только рябящие картинки. цветной шум — словно застрял между сном и явью. — всё в порядке? — чонгук замечает, что юнги в полудрёме, когда перестаёт реагировать на его возгласы. — да, — отвечает юнги, смотря на чонгука сквозь полуприкрытые веки. ему не очень удобно задирать голову, чтобы смотреть на чонгука, когда отвечает, но он не хочет менять положение — чтобы чужое тепло продолжало греть его. чонгук улыбается ему, и юнги кажется, что в этой улыбке больше грусти, чем следовало бы, но ему не разгадать, чем она вызвана. сейчас он очень похож на того чонгука, который пил банановый милкшейк в круглосуточной кафешке — с серьёзным прямым взглядом. юнги видел его отблеск сегодня, когда они выкладывали микстейп, а юнги струсил, чтобы быть откровенным — в первую очередь с самим собой. он закрывает глаза, вспоминая — будто доставая нужный каталог из памяти — как он обнимает чонгука в своей тесной студии; вспоминает, как ему казалось, что он физически кровоточит от всех своих невидимых ран. тогда благоразумие взяло верх над его тёмным эмоциональным хаосом, что он надёжно прячет ото всех глубоко внутри, но сейчас, сейчас — соджу бежит по его венам. юнги сопротивлялся этому так долго — у него не осталось никаких больше сил. он смещает центр тяжести, чуть отсаживаясь — достаточно близко, чтобы быть с чонгуком почти на одном уровне. у того лицо совсем нечитаемое, и за искорками его глаз юнги не может разглядеть ничего, что так хотел бы. кто он ему? что между ними? есть ли вообще «они» или эту эмоциональную цепь, держащую их на коротком расстоянии, юнги вовсе выдумал? прости, — думает он. — прости меня чонгук, — повторяет про себя, когда тянется к его губам, наклоняя к себе осторожным прикосновением под подбородком. искусственная спиртовая храбрость воспламеняется в нём. юнги кажется, что он горит наяву, как феникс, чтобы после не восстать из пепла — или это только то, что чонгуковы губы такие же мягкие, как он когда-то на границе ночи стыдливо представлял. юнги наклоняет голову немного вбок, обхватывая своими губами чужие, пробуя, проверяя — давая чонгуку расстояние и возможность прекратить происходящее сразу — но тот, вопреки любому здравому смыслу, не отодвигается. когда чонгук отвечает на поцелуй — прижимая и потягивая нижнюю губу юнги, с той нужной дозированной порцией нажима и нежности, и обхватывает его лицо ладонями — юнги пылает. чонгук на вкус как яблочное соджу, которое они пили вместе. как самое сладкое, что юнги когда-то пробовал. ему так хочется взглянуть на него сейчас — но он не открывает глаз, сцепленный негой, позволяющий себе цепляться за чонгука, словно он убежит или растворится, как мираж — и весь мир плывёт за его прикрытыми веками. это всё — слишком. всё — юнги сбивается с ровного дыхания, неспособный дышать размеренно, и отодвигается на пару сантиметров, тяжело дыша, буквально сгибаясь пополам. он не может заставить себя посмотреть сейчас на чонгука. невидимое пламя всё ещё полыхает вокруг него, пожирая всё, к чему он прикасается, оставляя неопалимым только чонгука, который всё ещё рядом. он обнимает его чуть повыше лопаток, прижимая к своему плечу — юнги, вжатый в запах чужой одежды, не смеет пошевелиться, когда чувствует чужое дыхание на шее, и лёгкие, абсолютно невесомые поцелуи, сплетающиеся в цепочки-созвездия мурашек, от которых юнги дрожит всем телом. тёплые губы останавливаются на его коже — дыхание щекочет затылок. юнги переводит дыхание. вдыхает на раз, два, три — чтобы убедиться, что его лёгкие всё ещё способны раскрываться. ладонью он цепляется за чужое плечо, крадётся прикосновением к шее, наконец поднимая взгляд на чонгука — с пятнами румянца на скулах и опьянело блестящими глазами. они смотрят друг на друга, наверное, секунд десять реального времени — но юнги кажется, что проходит целая вечность, прежде чем он закрывает глаза и касается чонгука снова. теперь он не пробует, не спрашивает разрешения, не ждёт, что его оттолкнут — он целует чонгука с той уверенностью, с какой люди смотрят на цунами в ожидании неизбежного. прижимаясь губами к его, заставляя раскрыться навстречу, не пробуя — а вкушая и впитывая. чонгук под его рукой напряжен, и юнги в наполовину успокоительном жесте, с силой спускается рукой обратно к плечу, немного отодвигаясь — на расстояние нескольких сантиметров — так, что он говорит прямо чонгуку в губы, едва ощутимо касаясь их. — всё нормально? чонгучьи глаза напротив — тёмные, словно черная материя засасывает в себя все звёздочки. он едва заметно кивает — их лбы соприкасаются от движения — и вместо ответа целует юнги сам. в этот раз в их поцелуе нет никакой лёгкости и нерешительности — жадность и распалённость юнги чонгук возвращает сторицей. он уже не уверен, что был пьян от соджу, а не от чонгука — в его голове не осталось ничего, кроме белого шума удовольствия, помноженного на желание, чтобы это длилось вечно — и возможно, что-то большее — юнги, не разрывая их губ, буквально вскарабкивается чонгуку на колени, отвечая на его сдавленный полустон ещё одним поцелуем, вжимаясь в него всем телом. голос чонгука он слышит так далеко, словно он говорит из другой галактики. его разгорячённое сознание не сразу принимает, что чонгук от него отстранился — юнги нервно облизывает припухшие губы, натягиваясь в струну напряжения. — хён, — чонгук почти хрипит на полувдохе, не смотря юнги в глаза. — хён, я не могу. юнги застывает. что — что. что он только что услышал. — извини, — только и находит сказать он, неловко переваливаясь обратно на диван, сразу же отодвигаясь от чонгука на безопасное расстояние, пытаясь сравнять дыхание в спокойное — и отчаянно с этим не справляясь. какая-то часть его ещё осталась в моменте минутой раньше — и его память продолжает непрерывно прокручивать только что случившееся на болезненном репите — но другая, сознательная и логическая, хочет вырвать себе глотку. юнги отказывается признавать, что он только что натворил, и то, что он слышит со стороны чонгука очень тихое, достаточно приглушенное, чтобы тот подумал, что говорит сам себе — это не нормально — ему никак не помогло. нет. это последний гвоздь в крышку его гроба. чонгук не убегает прочь, как, наверное, должен был бы, но и диалога между ними больше не случается. они даже пытаются вернуться к их дурацкому беспорядочному скроллу ютуба — только никто из них не смотрит в экран, а чонгук постоянно путает кнопки. словно каждый из них остался в собственных мыслях, отключившись от реальности — и юнги на чонгука боится даже поднять взгляд. тепло чонгука, превратившее слабое тело юнги в живой пожар, стремительно выветривается прочь, как и должно было произойти с теми, кто крадёт его, а не берёт по праву. спустя минут двадцать чонгук находит оправдание, чтобы уйти, а юнги не останавливает его ненужным ему разговором, долго смотря вслед закрывшимся дверям лифта, увозящего чонгука вниз и прочь. поутру он очнётся ещё пьяный и почти неспавший, с клеймом морального урода, собственноручно переступившего линию их дружбы — настолько тонкую, словно она не более, чем линия на песке. что ещё хуже — он попробовал то, чего касаться был не должен, и теперь как тот, кто попробовав амброзию райского сада, не сможет пить обычную воду и умрёт от жажды и истощения. он никогда не должен был знать, как чонгук улыбается в поцелуй, и этот фантом, горящий на его губах, убивает его быстрее любого яда.

⏷⏷⏷⏷⏷

в студии юнги появляется через день, осунувшийся и бледный. телефон он не включал. в дверь звонили, но он не открывал, притворяясь, что его нет дома. всё время юнги преимущественно лежал — то на кровати, то на полу у окна, обхватив себя одеялом в кокон, допивая оставшееся соджу, и щелкая куки кликер, чтобы хоть как-то занять руки. в голове такая гулкая пустота, что юнги не пытается даже в ней разобраться — у него нет на это сил. он обещает, что регенерирует и будет готов к встрече с чонгуком — и всё же, когда он заставляет себя встать, то не чувствует себя подготовленным ни на секунду. тенью он проскальзывает к себе в студию, не расписываясь в журнале, и сидит так не меньше получаса — не снимая капюшона, не разгибаясь в спине, обхватив голову руками — прежде, чем он слышит в распахивающуюся дверь, которую, как обычно, забыл закрыть на ключ — — да вот, за ключ не отметился, но должен быть тут, я видел — он узнаёт этот голос —это их охранник с вахты при входе, которого он проигнорировал, а человек, зашедший в студию, и захлопывающий за собой дверь — чонгук. — спасибо, — мягко говорит он; юнги настороженно всматривается в него — этот тон ему знаком слишком хорошо. чонгук всегда говорит им, когда зол или расстроен, но не хочет орать на собеседника, и потому снижает тональность голоса до неузнаваемости. чонгук на него за что-то злится? риторический вопрос. — привет, — первым подаёт голос юнги. — привет, — безразлично отвечает ему чонгук, и юнги продолжает вглядываться в него, игнорируя затягивающуюся вокруг шеи удавку тревоги. он выглядит не очень — словно в нём погас привычный свет. — рад, что ты живой. — конечно живой, что со мной случится? — фыркает юнги, и чонгук смеряет его горящим взглядом. — что угодно, учитывая, что ты не брал звонки и не открывал дверь. впрочем, неважно. я пришёл поговорить о другом. «другом» — юнги знает о чём. больше всего хочется закрыть лицо руками и исчезнуть, но он заставляет себя не дрогнуть, смотря в чонгука теми же бессонными уставшими глазами. — о том, что произошло тогда. когда, — чонгук заминается, — когда ты меня поцеловал. юнги чувствует, как его тащит по скользкому льду — всё быстрее и быстрее, и он не в силах ни затормозить, ни сменить направление — и от того несётся прямо в обрыв. — мне жаль. правда жаль. извини, что я это сделал — мне не стоило. — в смысле не стоило? — повторяет в той же тональности чонгук, будто на автомате. — ну… мы неформально общались, и я... в общем. прости, это было непрофессионально с моей стороны, — выпаливает на одном дыхании юнги, и мир смывается в тошнотворную карусель. он продолжает скользить в неизбежное, и обрыв всё ближе. — непрофессионально? — снова повторяет чонгук, застывая всем лицом. — да. мы всё-таки коллеги, я — я не хотел, чтобы ты чувствовал себя неловко со мной. было бы здорово, если бы мы забыли этот неприятный случай — и. и как-то всё дальше, — резко заканчивает юнги, теряя мысль на полпути. вот и всё. вот он и сказал. дистанцироваться — сохранить отношения хотя бы как коллеги — хотя бы иногда работать вместе. всё лучше, чем сказать колкое, чужеродное «л ю б л ю» — и услышать в ответ что-то, чего ему слышать не хочется. лучше, чем вообще обнажаться так — он в своей музыке разодран, разорван, препарирован; если бы чонгуку действительно нужно было что-то кроме работы, он бы давно согласился с ним куда-то сходить; а последние дни он даже в шутку не заходил, как раньше — возможно, уже знал — его выбрасывает по дуге в обрыв. уже не страшно — только холодно и безнадёжно. чонгук темнеет лицом, не отворачивая статичного взгляда от точки на стене за спиной юнги, и молчит с полминуты, кажется, даже не дыша — юнги не помнит его таким. когда наконец, он говорит, его голос похрипывает, как расстроенное радио. — что ж. забыли так забыли, как скажешь. будь добр, позвони хосоку — он тебя обыскался. и разворачивается резко к выходу, крутнувшись на пятках кроссовок, резко, но изящно, в последний момент затормозив, прежде чем выйти прочь — — если будет желание, посмотри отзывы на саундклауде. все в восторге. поздравляю с релизом, юнги — и уходит. как только за ним закрывается дверь, юнги складывает пополам. ему хочется, наверное впервые в жизни, разрыдаться, как маленькому, но он не умеет — слёзы все застыли, как соляной каменный доспех вокруг сердца, которого он не чувствует совсем. честно говоря, не чувствует даже себя — словно он перестал существовать, как только за чонгуком закрылась дверь.

⏷⏷⏷⏷⏷

хосок в сообщениях юнги — воплощение бассбустед мема. ʜsᴋ// КАК ТЫ МОГ!!!!!!!!! ПОЧЕМУ ЧОНГУК В КУРСЕ А МЫ С НАМДЖУНОМ НЕТ. ЧИМИН НАД НАМИ РЖЁТ КАК СУКА ГОВОРИТ МЫ СЛЕПЫЕ ДОЛБОЕБЫ ᴍʏɢ// не ори. ну. как тебе релиз? неплохо? ʜsᴋ// НЕПЛОХО?????????? ЭТО БЛЯДЬ ЛУЧШЕЕ ЧТО Я СЛЫШАЛ В СВОЕЙ ЖИЗНИ!!! А ТЫ ДАЖЕ НЕ ДАЛ ПОСЛУШАТЬ МНЕ НИ ОДНОГО СНИППЕТА!!! ᴍʏɢ// да не ори ты! я рад с: ʜsᴋ// КОГДА ОТМЕЧАЕМ???????? ᴍʏɢ// никогда? ʜsᴋ// ЯСНО, ЗНАЧИТ СЕГОДНЯ ᴍʏɢ// НЕ КАПСИ ʜsᴋ// ладно. я от чувств!!! так вот. сегодня будет пати! ну вообще я ещё вчера запланировал её, но ты пропал и кстати заставил волноваться! ᴍʏɢ// извини. ʜsᴋ// ничё. ничё. ещё на тебя зол директор что ты все сделал втихую и намджун тоже, но тот знаешь, он даже восхищён. боже я хочу поговорить про каждый сэмпл с альбома, но сначала мы наебенимся!!! ᴍʏɢ// попытка подкупить меня бухлом конечно неплохая, но — ʜsᴋ// кстати не знаешь что с чонгуком? вчера он такой радостный был, а потом крыситься на всех начал? ᴍʏɢ// неа. ʜsᴋ// ну ладно… конференц зал, в восемь!!! не вздумай не прийти я прослежу. всё, чего ему хочется — лечь, закрыть глаза и уснуть; но не от того, что он чудовищно не выспался — а от морального истощения. юнги кажется, что он не может и руки поднять, настолько ему плохо, устало и бессильно. разговор с хосоком выпил последние силы, что ещё теплились в нём после чонгука; и одна мысль о том, что придётся вечером идти изображать из себя уверенного в себе крутого битмейкера с охуевшим сольником, сводит ему всё лицо. он не любит появляться на публике, он ненавидит находиться в компании людей, когда ему настолько дискомфортно и стыло, что хочется лишь завернуться в пледовый кокон за просмотром нетфликса под соджу и острый вок. но и не явиться он не может; есть что-то такое, что зовётся в их индустрии уважением, и если уж его релиз стал сенсацией лейбла, ему правда стоит поторговать ебалом — если не из страха лишиться работы, но из чувства долга перед тем, кто верил в него. как верил чонгук. юнги крепко зажмуривается при мысли о нём — и решает хоть немного поспать. заводит будильник на половину восьмого — чтобы ему хватило времени прийти в себя и умыться — проверяет, закрыта ли дверь на ключ, и комочком страданий падает на диван, сворачиваясь в клубок. его вырубает довольно быстро; телефон, который он держал в руке, засыпая, падает на пол — но юнги не просыпается от громкого звука. где-то на грани быстрой фазы сна, где он тревожно ворочается, не пробуждаясь, ему снится, как крепко чонгук держит его за руки — словно обещая, сжимая крепко ладони, что будет держать юнги так, в равновесии и покое, столько, сколько понадобится. он просыпается с фантомным ощущением тепла на руках — и едва заставляет себя встать с дивана, почти падая с него на пол, чтобы увидеть там сообщения от хосока: ʜsᴋ// не забыл???? зайду за тобой без десяти ЧМОК — с тобой блядь забудешь, — ворчит юнги, потирая глаза. он тенью топает до ближайшего туалета и умывается. из зеркала на него смотрит осунувшееся истощенное привидение со злыми угольками вместо глаз. — пойдёт, — шепчет он себе одними губами. пойдёт. бывало и лучше, конечно, но бывало и хуже — красоваться там не перед кем. он знал, что сама идея пати — максимально хуевая, но что это будет настолько фестивалем кринжа, для него стало открытием. как стало открытием то, что он катастрофически не умеет принимать комплименты и похвалы, и наличие чонгука — хоть и в самом дальнем углу от него — не помогает ситуации. чтобы как-то оправиться от пятиминутки кошмара (он в центре помещения, а все его поздравляют, как в пятом классе с днём рождения) юнги занимает положение поближе к подносу с шотами и после пятого жизнь ощущается проще. позади самая сложная часть вечера, включающая в себя общение с людьми, которых он видит от силы раз в месяц и не видел бы дальше вообще. даже разговора с намджуном, который буквально сразу, как только юнги покинул круг позора, двинул к нему с серьёзной миной, удалось избежать. — давай не сегодня, — отмазывает его хосок, придерживая за плечо, утягивая за собой к выпивке. осталось только досидеть до приемлемого таймера съёба, допив весь купленный соджу и попытаться без потерь добраться до дома. его вжимает в диван, стискивая между подлокотником и хосоком — настолько плотно сидят на нём люди. свободной рукой он успевает дотягиваться до стопок с соджу, передавая их дальше сидящим, как сдачу в маршрутке. тепло хосока рядом — совсем не такое как у чонгука, скорее такое, к которому он привык за многолетнюю дружбу — поддерживающее и приземляющее. в голове абсолютно пусто, только сердце впустую ёкает — он украдкой смотрит на чонгука, скрывающегося в тени стоящих в углу пальм. — на всякий случай, я не стал рассыпаться в похвалах, только чтобы тебя не смущать ещё больше, — подаёт голос хосок. — я что, выглядел так жалко? хосок не отвечает, только надломленно хихикает, и это и есть ответ. возможно, даже ещё более жалко, чем думал юнги. — в любом случае. резервируй денёк, я хочу услышать про продакшн всё-всё-всё. особенно про вокальные вставки, — хосок бесстыдно подмигивает, и юнги бросает в жар. он не готов разговаривать о чонгуке. даже с хосоком. он машинально переводит взгляд снова в угол, где стоял чонгук. в приглушенном свете тень, в которой он стоит, скрадывает почти всё — но угадывается отчётливо — у него есть собеседник, стоящий от него едва ли в сантиметре расстояния, вцепившись в чонгуково предплечье, склоняющий голову, чтобы сказать тому что-то на ухо, чтобы не перекрикивать музыку — это должен быть я, — думает юнги, и мысль это отдаёт горечью, никак не связанной со вкусом соджу. может, только немного. когда две тени сливаются в одну, неотделимую друг от друга, юнги перестаёт смотреть. перестаёт вглядываться. его словно бьёт поддых, выбивая дыхание — он выкарабкивается с дивана, не оглядываясь на хосока, бросает ему — — я скоро вернусь, — и вылетает из помещения, стараясь двигаться как можно более расслабленно и непринужденно, чтобы это выглядело не бегством, толкая собой встречающиеся двери, пока последняя не выплёвывает его на пожарную лестницу. затхло пахнет непроветриваемым дымом сигарет и пылью. он всё сделал правильно. он сделал всё, как нужно — повторяет про себя, садясь на бетонную лестничную ступеньку, обхватив голову руками. всё, как требовалось. он только выставил бы себя ещё большим идиотом, чем сейчас. всё. как. нужно. его мутит, словно на заднем сиденье такси, виляющего по серпантину. мир сужается до пульсирующей в голове боли, когда открывается дверь — оказывается, хосок пошёл почти сразу за ним следом. юнги поднимает на него голову — чтобы увидеть, как с весёлого лица сползает улыбка. — так, ну и чего случилось? — достаёт сигарету. юнги только хмыкает, и протягивает ладонь — хосок вытаскивает ему сигарету с ноткой недоверия на лице. — ты же бросил. — отстань. хосок подкуривает им обоим — от сигарет юнги вправду отвык, и от душного резкого дыма, отдающего гарью, ведёт голову. — что случилось, юнги? — ничего. можно я по-тихому съебу? хосок качает головой. смотрит на него пристально, чуть наклонив голову, и глубоко затягивается. — я так понимаю, «ничего» находится в комнате, из которой ты сбежал. юнги не отвечает. — ага, значит я прав, — хосок задумчиво царапает ногтем нижнюю губу. юнги с тоской думает, что он в голове перечисляет имена, и скоро счётчик дойдёт до чонгука, и он не готов к этому разговору. не готов сейчас, не будет готов, наверное, никогда. не то чтобы он не доверял хосоку — просто у него нет ни единого слова, которое он мог бы сказать о чонгуке. словно он забыл их все разом, разучился складывать в предложения. наверное, он всегда был тем, о чём можно только рассказать музыкой. как ни одна картина не запечатлит красоты моря, так ни одно слово юнги не будет полноценной красочной правдой, оставаясь лишь блеклым полутоном. хосок не спрашивает ничего. он смотрит на него внимательно, словно может читать мысли, юнги ловит его взгляд на пару секунд и снова отводит глаза, чувствуя, что на него всё ещё смотрят. — хватит, хосок. — хватит что? — пялиться на меня. я ничего не скажу, — сигарета, с силой воткнутая в перилу, сыпется искрами и пеплом. хосок только пожимает плечами. — этого и не нужно. тебя подвезти? — и дождавшись кивка юнги, протягивает ему руку.

⏷⏷⏷⏷⏷

дома, в тишине, его придавливает с новой силой. он едва не попросил хосока остаться с ним на какое-то время, но тот только втиснул его в убер и взял с юнги обещание написать, как только доедет. юнги не пишет. он лежит минут десять лицом в кровать, воняя сигаретным дымом до тошноты, пока не заставляет себя встать, включить оба телевизора — и в комнате, и на кухне, чтобы был хоть какой-то эффект присутствия, и идёт в душ. грязную одежду — на пол, себя — в ванную, где становится на колени под проточной водой из крана, бьющей в затылок — волосы свешиваются перед лицом. юнги сгибается ниже, будто склоняется в молитве; и внезапно для себя кричит во весь голос. его вой отдаётся эхом, гасится в воде. ему кажется, что его сердце — как плесневелый фрукт; едва надави — шкурка лопнет, обнажая потемневшие несъедобные внутренности. ему кажется, что он весь прогнил; что кровоточил так долго, что никакой крови в нём не осталось совсем, и его ходячий труп развалится, как только его кто-нибудь тронет. он стоит под водой минут пять, пока тело не занемеет от холодной воды; принимает душ, кое-как поднявшись на некрепкие ноги, и после, шлёпая босыми ногами и оставляя за собой капли воды, идёт к холодильнику за водкой. она не помогает. скорее, делает хуже. ему хочется написать чонгуку. что-нибудь. прислать мем с котом. видео с лисятами. что-нибудь, чтобы он ответил, и узел, стягивающий его изнутри, распустился. что-нибудь, чтобы поверить, что всё будет как прежде — что он ещё ничего не сломал. почти засыпая, он печатает чонгуку в чат в ка-токе: я люблю тебя и через минуту удаляет, пока чонгук не успел этого увидеть. он и так знает. вся проблема в том, что — он и так знает.

⏷⏷⏷⏷⏷

его официальная версия: у него отходняк. юнги говорит, что ему нужно передохнуть после релиза, и конечно, намджун соглашается. говорит что-то про то, как важен отдых и эмоциональное восстановление после тяжёлой плодотворной работы, а юнги согласно кивает, как будто его слушает. на самом деле, всё чем он занят — это просмотр кулинарных шоу по кабельному и дегустация соджу. юнги приучает себя к мысли о том, что теперь их пути с чонгуком расходятся: совместная работа закончилась, а чонгуку видимо и вовсе противно с ним разговаривать, потому что он игнорирует все личные вопросы юнги вроде «как ты? как кофе? как клип? что тебе снилось?», ограничиваясь сухими односложными ответами. юнги видеть их невмоготу, но он почему-то всё равно пишет, хотя по ощущениям это похоже на ходьбу голыми ногами по железным шипам. звонки от хосока он игнорирует. сообщения тоже. через три дня его консервации ему приходят сообщения от незнакомого пользователя в ка-токе: xxx// ты дома? юнги???? это хосок ᴍʏɢ// вы не туда попали xxx// блядь ладно факт чекинг привет мин юнги алсо лох трусы в горох это чон хосок родился в кванджу в десять сломал ногу в пятнадцать уговорил сестру дать денег на татуху xxx// а татуха на ᴍʏɢ// всё заткнись xxx// :) ᴍʏɢ// не напоминай у меня вьетнамские флешбеки от это информации xxx// почему не берешь трубку где ты ᴍʏɢ// дома? где мне еще быть xxx// так оставайся на месте я выезжаю БУДУ ЧЕРЕЗ ПОЛЧАСА ᴍʏɢ// хосок подожди хосок ХОСОК xxx// ДО ВСТРЕЧИ юнги раздраженно кидает телефон в диван. хосок приезжает через двадцать минут, с улыбкой ярче звёзд, и тремя пакетами в руках. все покупки он озвучивает вслух, пока юнги, скрестив руки, подпирает ближайшую стену. — десять бутылок соджу, коробки вока из ближайшего рестика, пару коробок рамена и два сникерса, — деловито декламирует хосок, выкладывая всё на столе кухни и складывая пустые пакеты вчетверо. — что, даже не украдёшь сразу сникерс? ты заболел? — ты чего явился-то? — бэби донт хёрт ми, — вместо ответа пропевает хосок, бупая юнги в нос указательным пальцем. — ноу мо-о-ор. — хосок. — моё чуткое сердце уловило, что лучший друг в печали, поэтому я пригнал на эмоушнл саппорт. — о вы из англии, — медленно произносит юнги с привкусом дежавю на языке, и мотает головой. — я не готов к задушевным разговорам. — когда они нам были нужны? — хосок разводит руками, и юнги кивает. хосок обладал уникальной способностью отлетать буквально с пяти миллилитров алкоголя, оставаясь при этом способным выпить ещё цистерну соджу без фатальных последствий для организма. юнги, чтобы догнать его, выпивает первую бутылку почти залпом. хосок щёлкает пультом от телевизора, открывая ютуб, и притворно морщится, когда на половину окна рекомендаций выплывают видео чонгука. — почисти историю, юнги. тот вместо ответа пинает его ногой. они начинают с рандомных клипов (хосок аккуратно обходит в выборке всё, к чему прикасался чонгук); потом хосоку кажется, что игра в угадайку к-поп клипов звучит как отличная идея — потому что он выигрывает с лицом, полным тщеславия. юнги бурчит, что если бы это был олдскул, он бы точно его сделал — и щёлкает следующее видео в предложке. от смеха и алкоголя пустые внутренности юнги, похожие на полые ёмкости, заполняются светом. в какой-то момент они возвращаются к началу, к стартовой странице; хосок полулежит, оперевшись затылком на диванную подушку рядом с юнги, и быстро-быстро печатает в телефоне. — сейчас, только намджуну отвечу. юнги кивает, не особо слушая, и цепляет краем глаза видео с канала seagull. не лейбловский аккаунт, чонгучий личный. обложка — размытое черно-белое, в котором едва угадывается силуэт — когда юнги понимает, что он — его собственный, в висок бьёт болью. он трезвеет разом, словно окунувшись в ванну с ледяной водой. it makes me wanna blow the candles out (just to see if you glow in the dark) — он перечитывает название, неслышно проговаривая его губами, и нажимает на плэй. его ждут два открытия (приятных или нет — он не может понять): — на обложке действительно его спина, он не ошибся; — он не только на обложке. все десять минут видео — это он. почти всегда в расфокусе, тенью на грани кадра, всё равно неуловимо оставаясь центром композиции; его руки в оттенках серого с размытым окном фрутилупса на фоне, то, как он наигрывает мелодию на миди-клавиатуре, кроп его зубасто улыбающегося лица со светящимся кофейным автоматом за спиной — из-за контраста теней кажется, что светится он сам. кадров, где он действительно смотрит прямо в камеру, единицы — юнги помнит, как чонгук в шутку просил на камеру ответить на какие-нибудь дурацкие вопросы, вроде «что в центре земли, магма или бисквит? — вьетнамский рэп» и он улыбается ярко, до ноющих скул — улыбается чонгуку — и теперь это навсегда зафиксировано в цифре. любой может это посмотреть. любой может увидеть, как юнги смотрит на него — это видно даже в случайных кадрах. то, что вместо музыкальной подложки будет что-то попсовое — юнги не сомневался, хоть трек и оставляет какое-то совершенно не типичное послевкусие — немного грустное, как песни стромая. меньше всего он ожидал, что когда-то будет смотреть на видео, посвященное ему, о котором он даже не будет подозревать. когда юнги справляется с первичным шоком, то замечает, что в фоновой песне что-то не так. что-то, чего он не помнит в оригинале, хоть она и безумно похожа — и только на прорывающемся акценте — когда вслушивается — он узнает — удивительно, как не узнал сразу — это поёт чонгук. чонгук. снял про него видео — хронологию его работы над микстейпом — и скаверил песню для этого. юнги не может смотреть дальше, он сворачивается в клубок, топя лицо в коленях. хосок рядом беспокойно шевелится — видимо его спугнуло движение под боком — и никто не говорит из них ничего, но юнги, не видя, чувствует, что тот смотрит — смотрит на чёрно-белого шумного юнги, разбитого на осколки кадров, фрезерованного на аккорды монтажом; взъерошенного, с кошачьим :< и очками на пол-лица; юнги в студии звукозаписи за микрофоном, жестикулирующего за тонким стеклом, преломляющим отражения — в них лишь угадывается силуэт чонгука, держащего камеру, за которой не видно его лица — только торчат беспорядочными волнами волосы. — это ты, — хосок говорит с таким удивлением, словно видит что-то невероятное. — это всё ты. юнги не отвечает ничего — он удивлён, что вообще продолжает дышать. видео заканчивается — последняя тонкая нота звенит у него в ушах на репите — и повисает тишина, которую нарушает хосок после паузы: — это самое красивое, что я видел в своей жизни. — он отлично снимает, — свой голос юнги слышит словно издалека, хрипло и прерывисто, как затёртую кассету. как будто говорит кто-то другой, а не он. — я не про это. юнги поднимает голову — хосок смотрит на него прямо и серьёзно — и качает головой. — даже не начинай. — но… — и без твоих нотаций тошно. — окей, но — — никаких «но», я ничего не скажу. хосок таинственно улыбается. — что ж. без «но», просто есть информация к размышлению, — он садится поудобнее. — как насчёт сделки? — какой ещё сделки? — если я сделаю тебя в теккене, ты должен будешь меня выслушать. — изи-бризи, ковбой, — скалится юнги. ожидаемо, он проигрывает три партии подряд, пиная хосока ногой каждый раз, когда тот ржёт с попыток юнги попадать во все кнопки геймпада одновременно — и ещё раз, когда юнги открывает меню с переодевашками. — мне для победы не хватает шляпы. я так вижу, я так чувствую, — и напяливает на драгунова клоунскую ковбойскую шляпу, запивая свой выбор половиной бутылки соджу. чтобы отвлечься от увиденного, теккен — не худший вариант; но даже смена шляпы не помогает юнги выиграть. хосок просто слишком хорош (и он определённо знал это, назначая спор). — итак, кажется я заслужил право голоса в этом доме, — хосок растягивается на противоположной стороне дивана, откладывая геймпад в сторону. юнги только подливает себе ещё соджу. — возможно. — не то чтобы я конечно на что-то намекаю, но так. информация для размышления, — хосок говорит куда-то в потолок, словно не обращаясь ни к кому конкретному. — значит, чонгук снял про моего лучшего друга видос, и скаверил слащавую песенку для этого. более того, записывал все вокальные партии ему в микстейп, и разрешил сэмплировать куски вокала для интро и аутро — разумеется, разве что глухой бы этого не услышал, — хосок самодовольно улыбается, и юнги давит желание снова ударить его по лодыжке. — и не только помог записать микстейп, но и вдохновил на это. хм, сколько лет я уговаривал своего друга сделать то же самое? пять. десять. двадцать…сорок… — не паясничай, мы не так давно знакомы. — да так, я просто вслух рассуждаю, не обращай внимания, — хосок хитро ему улыбается и откидывает голову обратно на подлокотник. — причём знаешь что ещё удивительно? никто не в курсе. никто, кроме этой сладкой парочки. ну и звуковика из студии в соседнем крыле. причем тот сознался только когда подумал, что намджун его убьёт за враньё, настолько его запугал мелкий. просто моё уважение. даже мне не сказали, вот и доверяй после этого людям. не знаю как оправиться от этого… — хосок, ради бога. — да-да, просто знаешь, сердечко ноет, когда друзья предают… так вот. ещё добавим сюда то, что герой дня вместо того, чтобы сиять на каждом углу, какой он мощный и в цирке не выступает, консервируется в соджу, убегает с пати раньше, чем заканчивается алкоголь и самое страшное — просит отпуск. я не помню, чтобы он вообще слово такое знал, представляешь? и всё это время, пока мой друг плавно стремится к алкоголизму, чонгук из мальчика-зайчика превращается в ворчливую псину, огрызающуюся на любого, кто пытается к нему подойти. интересно, что бы это значило. если б я мог сложить дважды два, я бы догадался… — чонгук просто предложил свою помощь. я её принял. никаких подтекстов, никакого скрытого смысла, никаких тайн математики, ничего. уймись уже. — да-да-да, конечно, — сладко протягивает хосок. — я же просто кидаю инфу для размышлений, ничего больше. наверное, мой друг просто не знает, что его сладкоголосая булочка только клипмейкер, и всё. и конечно, он не знает, что для того чтобы чонгучек поснимал нам с намджуном обложки на последний лонгплей, наму уговаривал его миллиард лет. откупился в итоге новым широкоугольным объективом, потому что чонгук языка простых просьб уже не понимает. и тем более он не снимает артворки, не пишет вокал, не делает ни-че-го кроме того, что предусмотрено его контрактом. а если кто-то пытается до него доебаться, все попытки пресекает его цепной пёся чимин. из того, что мой друг всё ещё жив (хотя спорно конечно), я делаю вывод, что его доёб не пресекался. хотя более вероятно, чонгук всё предложил сам. я неплохо знаю своего друга, он такой. скромняга. даже прикинь, не пользовался какао-током, пока кое-кто особый не попросил. — я тебя выгоню из дома. — конечно, — хосок баррикадируется подушкой, продолжая говорить с потолком, и помахивая руками себе в такт. — и вот знаешь. думаю, что со всей этой информацией делать. — ничего. ты закончил? — ага, спасибо что пришли на мой тед ток, — хосок резко садится, хватая юнги за руку. — не назначайте свадьбу на весну, у меня аллергия на цветы. юнги пытается в ответ пихнуть его ногой, и, промахиваясь, теряет равновесие — в последний момент выцепляя подушку у хосока и с размаху отвешивая ему оплеуху. — ай! — твой труп как раз к весне и найдут. — ха-ха, не хочешь, чтобы я выдал твои секретики… юнги бьёт его ещё раз. внутри такое месиво — никакими словами не выразить. он бы не смог этого озвучить, даже если бы хосок попросил; но тот и не просит ничего, не спрашивает, только отшучивается — и бьёт его подушкой в ответ. юнги некуда выплеснуть энергию, и в бое он побеждает — это оказывается проще, чем навернуть партию в теккене. он уже заранее знает, что хосок скажет — потом, несколькими часами позднее, уткнувшись лицом в подушку и засыпая, от чего его слова звучат тихо и глухо. он готов услышать — — тебе нужно с ним поговорить, юнги. и свой ответ — — в этом нет смысла, — он тоже отрепетировал. чонгук не хочет его больше видеть. что бы ни происходило между ними, юнги злоупотребил его помощью и их близостью; и теперь чонгук его избегает. он даже видео выпустил, не сказав юнги ничего. чонгук знает. он знает; и со всем его золотым сердцем он пытался быть с юнги аккуратным, зная, как беззащитно его нутро и видя, насколько юнги ему открылся — — он знает, — едва слышно говорит юнги, и хосок поднимает на него взгляд. он смотрит на него очень внимательно, и юнги не отводит глаз. словно, если он не отвернётся, хосок сам всё считает — телепатически и эмпатически. так оно обычно и бывает. — ты будешь удивлён, как мало знают люди, когда ты думаешь о них обратное. юнги не отвечает ничего. ещё долго он не сможет заснуть, ворочаясь с боку на бок рядом с мерно посапывающим хосоком и прокручивая в голове его слова. на какой-то момент ему кажется, что он прав. что ему нужно найти смелость и поговорить с чонгуком так, как он этого заслуживал — честно и открыто. удерживая эту мысль поближе к сердцу, он заставляет себя не удалять ка-ток — как собирался ещё вчера, из какой-то злой обиды на самого себя. оставляет — чтобы написать чонгуку. вот сразу, как очнётся, договориться о встрече, ещё раз извиниться — чтобы в итоге, как только он проснётся утром, едва живой от похмельной головной боли, этого не сделать.

⏷⏷⏷⏷⏷

несуществующий отпуск юнги заканчивается, как только он понимает, что дома, в отрыве от работы — единственного, что его всегда радовало — он чувствует себя ещё хуже. обходить чонгука стороной оказывается проще, чем он думал — в конце концов, они как-то не сталкивались полгода, работая в одном здании, и вполне могут не пересекаться ещё как минимум столько же. иногда юнги кажется, что он видит краем зрения знакомую лохматую голову, но это всегда оказывается миражом. в своей луже отрицания юнги становится более-менее спокойно, пока внезапно — после стольких дней тишины — он не получает сообщение от чонгука. ᴊᴋ// ты не занят? ᴍʏɢ// нет, а что? ᴊᴋ// сейчас зайду чонгук, осторожно входящий в студию десятью минутами позже, кажется ещё более лохматым, чем неделю назад — юнги смотрит на него с мучительной смесью обожания и сожаления, стирая своё лицо в безразличное, едва ловит на себе чужой взгляд. — я ненадолго. можно тебя кое о чём попросить? — о чём угодно, — после секундной заминки отвечает юнги. может, чонгук попросит сделать вид, что они незнакомы. попросит удалить свой номер. вернуть ноутбук. стереть его самого из памяти. удалить вообще всё, что напоминало бы, что когда-то они были друзьями — юнги прикусывает губы до боли. — есть кое-что, что могу доверить только тебе, — чонгук шумно вдыхает, избегая прямого контакта взглядами. — я… ты говорил, мне стоит попробовать записать пару песен? я не претендую на синтейп, я не вокалист, не композитор. но. может, это стоит чего-то, — на развёрнутой открытой ладони чонгук протягивает юнги жёлтую флешку-пикачу. — пара каверов, кое-что из своего. инструментал максимально простой, буквально черновые намётки, чтобы было с чем работать. просто хотел бы мнения от профессионала, но при этом не кого-то левого со стороны. кого-то, кому я доверяю. — конечно я послушаю, — юнги ошарашенно забирает флешку, крепко сжимая её в кулак, переваривая только что услышанное. «кого-то, кому я доверяю». значит ли это что чонгук не собирается ненавидеть его до конца его дней? возможно — отчаянная решимость толкает его вперёд. — чонгук, мы можем общаться как раньше? — то есть? — я знаю, что всё не очень гладко, но… мне тебя не хватает, — юнги тихо выдыхает из себя правду. — я бы хотел, чтобы всё было по-прежнему. чонгук неуловимо меняется в лице — юнги знает его достаточно долго, чтобы это засечь. в нём милисекундой мелькает странный отблеск, будто он давит в себе порыв забрать флешку, которую юнги неосознанно прижимает к груди. он думает, что чонгук скажет сейчас что-то резкое, но вместо этого слышит только равнодушное, совершенно бесцветное — — конечно, хён. и смотрит вслед закрывающейся за чонгуком двери. весь вечер его не покинет ощущение, что он сказал что-то совершенно ужасное, что вызверило чонгука ещё больше прежнего, но что именно не так — он наугад понять не может, и потому оставляет эту мысль на полке неразгаданных тайн. там и так скопилось достаточно. дома он садится слушать записи с флешки и в процессе очень старается быть тем профессионалом, которого в нём видит чонгук — но получается едва ли. чтобы не терять голову, юнги буквально сидит с блокнотом, делая пометки по каждому треку, где надо подправить, или поменять куски инструментала, или поработать над аранжировкой — но чем дальше, тем тяжелее. он заслушивается и теряет остатки концентрации. в конце концов юнги ложится на диван, продолжая слушать голос чонгука в наушниках, уже даже не пытаясь делать вид, что работает. треки сырые, самопальные, хоть и явно со студийного микрофона. юнги слышит, где чонгук берёт вдох. слышит, как смеётся после записи, не выключив вовремя запись. один репит по кругу нагоняет второй, и юнги плавно дрейфует в полудрёме, не поднимая голову, когда с дивана с глухим шлепком на пол скатывается его блокнот. из коматоза его выдёргивает звук дверного звонка — судя по его агрессивному, нахлёстывающемуся темпу, он услышал его явно не с первого раза. к моменту, когда он заставляет себя встать и дойти до двери, к звонку добавляются глухие удары по дверному косяку — как будто так юнги услышит лучше. — не шуми, соседи услышат, — юнги распахивает дверь, прекрасно зная, что там чонгук, и совершенно не понимая, зачем он здесь, особенно когда видит его искажённое яростью красивое лицо. — знаешь, теперь я зол, — чонгук выплёвывает из себя слова, абсолютно игнорируя сказанное юнги. — по-прежнему? как раньше? серьёзно? ты думаешь, что можешь просто так сделать вид, что ничего не произошло? — пожалуйста, я буду признателен если ты продолжить орать на меня не на лестничной клетке. впустив чонгука в квартиру, юнги не подумал, что теперь он с ним в тесной прихожей наедине — и ему кажется, что чужой злостью его снесёт, как штормовой волной. только чонгук молчит, и так ещё хуже. юнги было бы легче, если бы он продолжил на него орать — может, тогда бы он не так сильно себя ненавидел. — извини. я… — юнги первым подаёт голос, не поднимая головы. — мне жаль, что случилось тогда ночью, мне правда жаль. это ничего не значит, чонгук. я не хотел, чтобы ты чувствовал себя — — кем? одноразовой музой? — чонгук моментально вспыхивает. — нет, нет! что ты такое говоришь, нет! — я говорю то, что знаю. и то, что вижу. я хотел молча это прожевать, но меня заебало, как ко мне относятся окружающие, — он шумно вдыхает, словно ему не хватает воздуха, и болезненным жестом трёт лицо. — самое ужасное — меньше всего я ожидал этого от тебя. — чонгук, мне очень жаль, — юнги чувствует себя немного потерянным. как будто он включил сериал на третьей серии и тщетно пытается нагнать, не зная имени ни одного из персонажей в кадре. — я обещаю, этого не повторится. — конечно же нет, потому что другого шанса у тебя не будет. ах. всё-таки не будет. юнги в непонятной невесомости всё ещё пытается угадать сюжет этого дурацкого сериала, пока эпизоды скипаются мимо него с ужасающей скоростью. он не понимает, как чонгук вообще мог о нём так думать. почему он не кричит на него о том, что юнги — отвратительный и мерзкий со всей его любовью? к этому разговору он хотя бы был подготовлен. юнги не знает, что ответить на это, кроме «как скажешь», а потому вовсе молчит, обходя чонгука взглядом. если он на него посмотрит — наверное, уродливо разрыдается прямо при нём, а так нельзя. нельзя. чонгук говорит первым, вздрагивая всем телом, словно буквально разламываясь на части — его голос дрожит на вдохе. — блядь. я не могу поверить, что вообще говорю об этом с тобой. юнги игнорирует и это. — извини, — чонгук уже не звучит так остро — словно всю ярость он выплеснул на юнги одной огромной волной, и теперь внутри него так же пусто, как пусто внутри юнги. — мне не стоило приходить. — наверное, да, — единственное, что находит сказать юнги в ответ. тот переспелый плесневелый фрукт, что служил последние недели ему вместо сердца, раздавливает от слов чонгука в гнилую мякоть. он весь — не больше, чем месиво того, что когда-то имело какую-то ценность. — мне жаль, чонгук, — юнги говорит очень тихо. — мне очень жаль. но, даже если ты зол — и я могу понять, правда, почему — я не думаю, что заслуживаю, чтобы ты на меня так кричал, — он наконец поднимает голову. чонгук напротив него стоит совершенно чужой. он не узнаёт его. всё, что было внутри пустого, заполняется теперь той злостью, что передал ему чонгук, застилая собой всё кроваво-красным. — если тебе так не нравится, что я люблю тебя, не общайся вообще со мной больше никогда. у тебя это прекрасно получается. юнги не ждёт ответа. он в мгновение ока сдвигается с места, в пару шагов преодолевая расстояние до ноутбука, всё ещё открытого на чонгуковом микстейпе, с силой его захлопывает, выдёргивая флешку, и так же быстро возвращается. у чонгука на лице что-то вроде болевого шока — он не сдвигается на сантиметр, когда юнги всовывает ему в руки ноутбук вместе с флешкой. — забирай. на здоровье. если я такой мерзкий, просто не общайся со мной, — юнги неизбежно разгоняется — и его начинает заносить по спирали вверх. он уже не может остановиться. — удали видео. зачем оно вообще было? я не просил тебя. уходи. — хён, нет. что ты сказал? юнги, — чонгук трогает его за рукав, и юнги срывает последние тормоза. всё, что он держал в себе столько времени, всё, что саднило незаживающим и не давало покоя ночами упорной работы над микстейпом, всё это кровавое месиво взрывается в слоумо, и юнги видит только красный, чувствует только красный, он сам — соткан из багрянца своей злости и горечи. — уходи. проваливай, — юнги тянется за спину чонгука, открывая дверь и толкая её с такой силой, что она, распахнутая, бьётся ручкой о стену. из подъезда бьёт слабый свет от окон, и силуэт чонгука контрастирует с ним ещё сильнее. — юнги, нет. что? — что именно «что», чонгук? тот стоит, недвижим, словно застыл во времени и пространстве, обнимая врученные ему ноут и флешку, и не говорит ни слова. смотрит на юнги блестящими огромными глазами и не говорит ничего. его выражение лица совсем иное, чем было когда он выплёвывал в юнги свою злость, сменившись из агрессивного в непонимающее, растерянное, делающего его похожим на застигнутого в свете фар зверя. он, едва приоткрыв губы, почти не дышит. юнги ловит себя на том, что снова смотрит на него с тем восхищением, что цвело в нём долгие месяцы, и тут же давит в себе это чувство, едва его осознав. — так и понял, что ничего. дверь открыта, — юнги пожимает плечами, грустно ухмыляясь, и, не дожидаясь ответа, круто разворачивается и уходит к себе в комнату, без сил опускаясь на диван и закрывая лицо руками. это всё просто такой пиздец. он не может даже его осмыслить. дверь в коридоре тихо щёлкает замком. чонгук ушёл. отлично. просто замечательно. лучший вечер в его жизни. ему хочется что-то пошутить про «чем выше возвысился, тем ниже упал», но это всё шутки для последующего разговора с хосоком. себя самого ему не наебать. хочется искупаться в ванне соджу, промыв себе мозги спиртом, но он не может даже сдвинуться — его зажало в тугой кокон стресса и разочарования, а потому он сидит очень статично, словно от малейшего движения всё его тело пронзит боль. абсолютно пустая голова и ещё более пустое сердце. картонка вместо человека. отпечаток на фотобумаге. как один из тех, что лежат в ящике его стола, залитые цветом придуманного чонгуком света. он теперь тоже в каком-то роде такой, как они. красный, без полутонов, без теней, только цвет. юнги не знает, сколько он так сидит. может, десять минут. может, полчаса. может, час. может, сутки. время перестало существовать как концепт, пока он не слышит отчётливый шорох из коридора, звук от столкновения с углом и приглушенную ругань. юнги пытается вспомнить, куда положил свою биту, когда в проёме двери появляется знакомый силуэт. чонгук. — ты же ушёл, — голос юнги хрипит неожиданно для него самого, растеряв всю остроту, что была в нём раньше. теперь он просто звучит, как расстроенная старая гитара, жалко и дёшево. — я просто закрыл за собой дверь, — чонгук осторожно заходит, и садится рядом с юнги. — можно мы поговорим? — о чём? — мне кажется, произошло огромное недопонимание. или что-то вроде него, — руки чонгука неосознанно тянутся, чтобы взять юнги за запястье, но он останавливается на полпути, и юнги не пытается его подбодрить. на самом деле, он очень, очень устал. он хочет, чтобы это просто всё закончилось. — м-м-м, — тянет он вместо ответа, смотря в точку за спиной чонгука. — просто... то есть ты не сдружился со мной специально, чтобы получить помощь, преференции и прочее, и не избавился от меня сразу же, когда понял, что я не буду с тобой спать на первом свидании? — что? — от шока юнги отвечает так резко, что хрипит на гласной. — ответь пожалуйста, хён. — нет. конечно же, нет! не знаю, как ты вообще мог такое подумать, — своё «я что похож на человека, который клеит мальчиков на работе? стыд» юнги не добавляет. у него просто нет сил открыть рот и произнести это. — извини. что сорвался. юнги пожимает плечами. всё норм или около того на языке его жестов. к чему этот разговор, он вообще не понимает. зачем чонгук не ушёл. зачем он сидит здесь. зачем юнги не выгоняет его. зачем это всё. зачем. кокон, сковывающий его, затягивается туже. кажется, он не может вдохнуть. смотреть, как чонгук на него кричит — уже довольно унизительно. но сидеть рядом с ним, зная, что с языка сорвалось то, что он берёг в себе так долго — просто вершина позора. худшее социальное взаимодействие в его жизни. пальцы на его запястье. юнги поднимает голову — чонгук нежно и невесомо касается его руки, не смея посмотреть прямо. — то, что ты мне сказал в коридоре — это правда? взгляд у чонгука туманный, как будто он витает где-то вне своего тела. юнги мешкает на секунду и неожиданно легко для себя говорит: — да, — простое «да», один звук на выдохе. нет смысла больше скрывать. выражение лица у чонгука меняется из туманного в светлое, улыбающееся зубасто, искренне — как будто он выиграл приз в лотерее, и юнги хочет спросить, что же такого он услышал, что его так обрадовало, но не успевает. потому что слышит: — я люблю тебя, — чонгук смотрит прямо на него. сияя. он так отвык от этой эмоции на его лице, что невольно хочется улыбнуться в ответ. уголки губ едва дрогнули от подкрадывающейся улыбки, как вдруг до него доходит смысл сказанного. — что? — тупо переспрашивает он. — юнги. я люблю тебя. хён, я влюблён в тебя с той самой ночи когда я заработал себе тахикардию от литра выпитого кофе. абсолютно того стоило, если что. — оу, — юнги выдыхает из приоткрытых губ. и вдыхает с силой — он не знал, что всё ещё способен. — то есть. подожди, почему ты был зол на меня? — когда ты ничего не сказал про мувик, который я снимал без твоего ведома, я решил, что ты ничего не говоришь, потому что тебе неинтересно. посмотрел и забыл. и что очевидно, как убого я в тебя втрескался. и это я ещё срезал хронометраж! я думал, что ты использовал меня. я не должен был так думать, потому что всегда знал, что ты не сделаешь со мной этого, но моя паранойя — она меня переиграла, — чонгук едва заметно придвигается ближе, перемещая пальцы с запястий, чтобы крепко обхватить ладони юнги. как будто он может убежать. — так уже было, и я, наверное, заработал себе такие проблемы с доверием, что до сих пор не могу оправиться. в любом случае, это меня не оправдывает. я не должен был… — не извиняйся, ради бога. — извини. оу, чёрт — — чонгук! — всё, всё. — я думал, ты злишься по другой причине, — юнги облизывает пересохшие губы, не замечая, как чонгук наблюдает за движением его языка. — я думал, что ты — что ты понял. что ты знаешь. что ты старался держать от меня дистанцию, а я как бесполезный гнусный гей поцеловал тебя, и ты понял, что я всё это время по тебе вздыхал, и — юнги осекается, — ты уловил идею. — но! я целовал тебя в ответ, в твоей теории это не учитывается! — ты был пьян, — мягко улыбается юнги. — пьян и безрассуден. а как только осознал, что делаешь, понял, что я сделал с тобой что-то омерзительное, пока ты не был... ответственен за свои поступки, и — — юнги, ради бога. самое омерзительное, что ты со мной делал — заставлял пить чистый американо. — он вкусный. — даже не пытайся. повисает пауза, и она разительно отличается от той, что была минутами раньше. теплее. она как то молчание, которое часто повисало между ними, когда оба заняты работой, или никто не был в настроении разговаривать, но обоим было по-прежнему комфортно в обществе друг друга. как всегда. — я… испугался, — голос чонгука приглушенный и спокойный. его пальцы очерчивают линию челюсти юнги. ему щекотно и приятно одновременно, — вроде того. я хотел, чтобы этого не произошло, пока мы пьяные. я хотел, чтобы всё было. особенно, — чонгук разрезает фразы на паузы, выдыхая каждую за раз. пальцы двигаются от челюсти к шее, так что ладонь чонгука обхватывает лицо юнги, в крошечных кругах поглаживая скулу. никто не смотрел на юнги с такой нежностью. — ты — особенный, юнги. его сердце — алое, измождённое, измученное — взрывается, как хлопушка с конфетти. он сам превращается в тепло, острое и пряное, какое бывает, когда войдёшь в дом из морозной метели, или когда выпьешь коньяка, тревожно колющего изнутри горячей волной. чонгук — самый крепкий алкоголь, что он когда-либо пробовал. — поцелуй меня, чонгукки, — он выдыхает из себя почти не слышно, и чонгук тут же приближается к нему в одно дыхание, второй рукой придерживая за плечо, как будто правда юнги может убежать. но он — не убежит. никогда больше — не тогда, когда его губы накрывает осторожный, нежный поцелуй, не украденный, не взятый взаймы — целиком его. и юнги только берёт то, что ему теперь принадлежит — когда свой тихий стон выдыхает в чужие губы.

⏷⏷⏷⏷⏷

≫ ᴏᴜᴛʀᴏ ᴀᴅᴅᴇᴅ ᴛᴏ ǫᴜᴇᴜᴇ ≫ ᴘʟᴀʏ ʜsᴋ// никакой свадьбы весной!!! подождите лета!!! ᴍʏɢ// что. откуда ты знаешь. ʜsᴋ// Я ВСЁ ЗНАЮ. ТЕБЕ НЕ СКРЫТЬСЯ. ладно. ладно. я так счастлив за тебя <з ᴍʏɢ// я за себя тоже с: — что-то случилось? — нет, это хосок. сказал, никакой свадьбы весной, — юнги кривит лицо. — у него, видите ли, аллергия на цветы. — нет, весной не пойдёт. я хочу осенью, — чонгук притворно задумчиво морщится. — ты будешь играть на рояле, и я тебя буду сверху посыпать сухими листьями. — ты в курсе, кто по ним ходил до того как ты их собрал? — фу, портишь момент! да я шучу. или не шучу, а-а-а-а-а, — юнги щекочет его под шеей, и чонгук дёргается всем телом. для записи трека с синтейпа чонгука они забронировали студию достаточно большую, чтобы можно было внутрь втащить пианино. чонгук нарочно хотел, чтобы звук в треке был сырым, лайвовым, с минимум пост-обработки, словно это запись с какого-то квартирника, и он просто импровизирует под звуки фортепиано. юнги садится за клавиши, смотрит на чонгука — и широко ему улыбается. никто не счастлив за него так, как счастлив он сам — от бурлящей в крови эйфории буквально паря над землёй. по сигналу звуковика юнги касается клавиш, и спустя десять секунд весь мир смывает в безликое: существует только он, его фортепиано и голос чонгука, не отрывающего от юнги взгляда, когда он поёт. раньше юнги казалось, что, находясь рядом с чонгуком, он словно сидит на диком берегу моря, изредка позволяющего ему коснуться своих солёных волн. сейчас — что всё это море принадлежит ему, и оно дрожит волнами в унисон его сердцебиения. ему казалось, что невозможно удержать силу такой мощи в его слабых руках. на самом деле — всё возможно, если быть тем, для кого оно поёт серебристым бризом.

— и может, устав бродить, встретят искомое его любовь и моя незавершенность —