Про хрупкие юношеские сердца

«Хуй с ним» — думает Джисон, когда возвращается в общагу и втихушку кидает обиженные взгляды на то, как Минхо безучастно меняет себе постель. «Хуй с ним» — думает, когда приглашает Феликса на последний сезон Игры Престолов и нарочито громко ржет над его туалетными шутками. «Хуй с ним» — когда выкладывает дурачества с Фелом на парах в инсту и с торжеством отмечает среди просмотревших Min_hoLee. «Хуй с ним» еще раз, и вот Джисон уже вновь самодостаточный и бесстрастный. Но в один мартовский день стратегия с треском проваливается. Снежный ком мелких обид и недомолвок давит под своим весом раздутую гордость и напускной похуизм. Это происходит в субботу днём. Йеджи убирает Феликса из черного списка, каким-то чудом соглашается с ним на встречу, на которую зачем-то идёт и Джисон тоже. Он ждет развязки, поудобнее устроившись на лавочке среди голых кустов (такая себе конспирация), мысленно желает Феликсу в этот раз не проебаться. Ждать приходится долго. С набережной дует весенним холодом. В стороне тявкает померанский шпиц, с ним играется какая-то женщина в лимонном пальто. Джисон ёрзает на холодной лавочке, убивает время в cookie cats, почти побеждает собачьего босса. И тут звонок. Минхо. От его селфи с ушками из сноу на заставке спину осыпает мурашками страха. Джисон принимает вызов с нехорошим предчувствием. Не успевает сказать «алло», Минхо беспокойно спрашивает: — Ты где? — Гуляю, — на той стороне слышится долгий выдох через сомкнутые губы. — А что? — Мне ключ нужен срочно. Остальные уже уехали. Ты на вахте не оставлял? — Он у меня, — Джисону очень хочется ответить, мол, сам виноват, но вместо этого продолжает возмущенно-оправдательно, словно Минхо его только-что обвинил: — Я же не знал, что ты так рано вернешься. Так бы оставил. — Слушай, — Минхо говорит спешно, дышит шумно в трубку, потому что быстро куда-то идет. — Если ты недалеко, прибеги ненадолго. Мне очень срочно нужно. — Я далеко и буду нескоро, — с первым утверждением Джисон врет как сивый мерин, а со вторым — ни на грамм. Наверное, поэтому вины не чувствует — правду же сказал, пусть и наполовину. — Хорошо, я тогда подъеду сам, — Минхо будто по-настоящему верит, словно не чувствует, как в трубке фонит нежеланием. — Скажи, где ты. — В караганде, блин, — раз не понимает, думает Джисон, скажу, как есть, чего теперь мелочиться? — И никуда бежать не собираюсь. Твои проблемы. — Ты сейчас серьёзно? — Минхо впервые слышится таким раздраженным, но это не пугает, напротив, только сильнее калит. — Пф! Более чем, — Джисон отвечает гадко, ему нисколько не стыдно. — У тебя же есть к кому пойти, вот и подожди. В чем проблема? — Прекрати ерунду городить. Мне. Нужен. Ключ. — Ничем не могу помочь. И тишина. Вибрирующая, предгрозовая, потому что Минхо дышит слишком глубоко, набираясь терпения. Джисон думает, ну позёр же, самый настоящий позёр, и пренебрежительно цыкает. Минхо в раз срывается. — Я не понимаю, блять, — матерится впервые на памяти Джисона, от этого как ведром холодной воды в осенний холод. Не два, не шесть, а все десять. Поджимается всё, что может поджаться. — Какого черта происходит? Почему ты вечно выделываешься? — Я выделываюсь?! — Джисон сам не знает, какого черта. — Да, ты! Вот прямо сейчас ёрничаешь! Специально мне на нервы действуешь, да? — Это же… ты! Всё ты! — слова пробкой застревают в горле. — Что я? Ну, договаривай, — Минхо еще сильнее вздергивает. — Это ты первый обиделся на меня! Ты всё это начал! — Женщина в лимонном пальто опасливо косится, берёт собачку в охапку и пересаживается подальше от криков. — Так закончи! Возьми и закончи! — Да иди ты! — Джисон вскакивает с лавочки. — В баню! — топает ногой и яростно бьет пальцем по красной кнопке. Если раньше Минхо игнорировал, как по классике жанра, демонстративно, и Джисон пыжился его переплюнуть в этом деле, то теперь вся эта нарочитость рисковала оказаться правдой. Джисон всё чаще замечает, какой Минхо бледный, как мало ест, как часто после пар прячется в одеяло, и уже не может с прежней лёгкостью забить хуй. Что-то похожее на совесть противно скребет напильником по ребрам. Джисон вообще-то табачный дым не любит, и Чан об этом прекрасно знает, но всё равно тащит с собой в курилку. Чан говорит, что смолить начал по-черному, потому что научрук, этот старый хрыч, третий раз подряд перечеркивает спецчасть в дипломе, а менталка уже не резиновая как бы. Вокруг дичайше воняет, и серый воздух настолько плотный, хоть ножом режь. — Не знаю, что там за фигня между вами, — Чан чикает зажигалкой, — но кончайте. — А тебе какая разница, Чани-хён? — Джисон брезгливо осматривает уляпанный пол и исписанные стены. — Кхх… мне никакой, — белое вонючее облако застилает лицо напротив. Джисон отмахивается. — Но посмотри на Минхо. Он еще с зимы хотел на экспериментальные полеты попасть, туда очередь еще с осени набирается. А ты его подставил. — В смысле подставил? — Ключ, — Чан отзывается коротко. И сразу всё настолько понятно, что от следующей порции дыма в лицо уже не хочется отмахиваться. Задохнуться бы. — Хотя признаю, я и Уджин тоже тут виноваты. — Но копия… почему он до сих пор ее не сделал? — Джисон предпринимает последнюю попытку оправдаться, тупую и жалкую. Чану же на его скудоумие с высокой колокольни.  — Потому что это Минхо. Он рассеянный, такой, какой есть. Ты сам поступил нехорошо, в курсе, не? Это «в курсе, не?» в мыслях на репите, каждую ночь теперь снится и мучает-мучает-мучает. Джисон устраивается на работу в ресторан, потому что от Минхо трусливо шарахается, не может ему в глаза смотреть. На баре почти каждый день зависает Хенджин, студент журфака, с ним Джисон чувствует себя тем самым несчастным мужиком из фильма, что жалуется бармену, как затрахала его жизнь, но с той лишь разницей, что Джисону нет нужды трепаться, как ему плохо, боли в его глазах хватит на всех этих киношных героев и еще останется. Время постепенно подползает к первой аэродромной практике. Джисон в автобусе гуглит: «как справиться с апатией». Вокруг толкучка, три группы теснятся друг к другу, переругиваются, потому что сажать в один автобус механиков и авиоников чревато. В самом конце разместились пилоты, прям как истинные пуффендуйцы — им срать. Джисон чудом урвал сидячее место и как на зло сразу после Минхо на одном ряду. Конечно, он предполагал, когда стоял еще при подсчете группы, что в одном из трех автобусов они вполне могут пересечься, и сейчас заметно нервничал. Феликс тыкает его в плечо: «У тебя чирей что ли? Чего ёрзаешь?». За спинкой сидения Минхо с кем-то разговаривает: «На следующей неделе?», «А почему не летит?», «А-а-а, долги…», «Куратор что говорит?», «Ммм…», «Конечно, я рад, черт бы вас побрал!», после чего смеется вместе с одногруппниками. Сайт советует Джисону сходить к врачу. — Значица так! Буду краток! — начальник аэродрома в замызганной маслом робе поправляет шапочку. — На стоянку без головного убора не соваться — это раз. Открытые люки обходить стороной — это два. Инструменты брать под запись и возвращать все — это три. Курим только на лавочках. В моем кабинете стоит бойлер, кому попить надо. Туалет у нас за шлагбаумом, на пять посадочных мест. Женский — за ангаром. Вопросы есть? За неимением оных пускает по рядам инструктаж под подпись. Группа сидит тихо, беспокойно оглядывается в окно, где за подтаявшими сугробами виднеются оранжевый фюзеляж и изогнутые под собственным весом лопасти вертолета. Джисон смотрит на учебные стенды с витиеватыми схемами, как баран, тихо говорит, что обязательно свалится в какой-нибудь люк и переломает себе ноги. Феликс лихо черкает свою подпись, отвечает, что, напротив, хочет каждый люк обнюхать. А потом театрально грустит, когда таковые не появляются, потому что большую часть времени группу водят снаружи. На стоянке продувает даже через куртку, а форменная шапочка хрен пойми для чего нужна, толком уши не закрывает. Девчонки стоят ближе всех к преподу как самые ответственные и утепленные. Джисон откровенно скучает, осматривает брюхо самолета придирчиво, ползёт вдоль него, стараясь не удариться о выпирающие снизу датчики. Видит красный шнурок с флажком, от нечего делать дёргает. — Ой! — и получает ровнехонько по макушке чем-то вроде пенопластовой затычки с отверстием внутри. Феликс сдавленно ржет. Группа гусиными шагами передвигается под крыло. Лекция про топливную систему продолжается. На перерыве Джисон облюбовал переднюю стойку шасси. Шина нагрелась от солнца, а рядом со створками шасси ветер не сильно бесчинствует. Внутри самолета для двадцати с лишним человек чересчур тесно, потому часть разбрелась по салону, а часть по стоянке. Со стороны каменных ограждений, что делят аэродром на секции, нарастает механический рёв. По ту сторону хозяйничает группа Минхо, не видно толком, чем они занимаются. Звук на пике резко затухает, потому что маленький учебный самолет, что появляется в щелях между оградой, разогнался неудачно. Может об этих экспериментальных полетах говорил Чан? Феликс безрадостно вздыхает. Со Чанбин и еще трое механиков со скрипом толкают к их самолету наземный источник питания, большую оранжевую коробку на колесах. Останавливаются впритык к передней стойке. Пока один держит жгут, а другой пихает его в гнездо, Чанбин и Феликс обмениваются безмолвными оскорблениями. «Врубай!» — преподаватель, разместившись на месте второго пилота, кричит через открытое окошко. Чанбин жмет тумблер на жёлтой квадратной бандуре, и рулежная фара на передней стойке вспыхивает. Джисон вскакивает с шины, раскрыв рот. Феликс возбужденно орет остальным: «Сюда! Сюда шагайте, всю движуху счаз пропустите!». Чанбин смотрит на него и улыбается невероятно паскудно. В кабине экипажа горят все табло, все экраны, центральные и потолочные панели. «Так вот она какая, тайная кухня авиатехников». Джисона теснят вперед. Он с трепетом усаживается на место главного пилота, у руки штурвальный джойстик с кнопочками на рукояти, а перед глазами два экрана с отдаленно знакомыми обозначениями. Страшно до трясучки наступить не туда, нажать не туда, что-то задеть — у него ведь, как Минхо и говорил, взаправду руки-крюки (а вот у самого Минхо, очевидно, всё в порядке, он ведь на таких штуках небо бороздит). Возбуждение вперемешку со заячьим страхом ещё сильнее усиливаются, когда препод что-то говорит про «холодную прокрутку», а потом жмет на кнопки на табло сверху. Народ, что пинал хуи в салоне, вздрагивает. Самолет ощутимо вибрирует и гудит как-то по-визгливому тонко. Джисон глупо вскрикивает: «Мы взлетаем?», в предобморочном состоянии высовывается в окно — вдруг это двигатели заработали, и кого-то на стоянке сейчас засосет! — но те холодные, стоят как стояли. Рокот доносится откуда-то из хвоста, там воздух дрожит волнами и вырывается под углом в небо. К концу рабочего дня, когда курсанты усталые и потные облегченно бредут к площадке, откуда их заберут автобусы, чувствуется странное волнение и азарт. Нет, Джисон всё еще не видит себя в роли техника, и ему все еще претит мысль в будущем работать на таких махинах, но на аэродроме он видит воочую то, что изучал в теории всю осень и зиму, это не непонятные схемы в учебнике по электрическим машинам, это, мать его, самый настоящий самолет — заправь топливом и полетит. И пусть это пугает и встопорщивает нервы, но адреналин в крови зашкаливает. Джисон думает, что не будь он таким узколобым с самого начала, возможно, проникся бы раньше. Группа пилотов влетает на площадку в куртках нараспашку, без шапок, краснющие и громкие: «Не, ты видел — ты видел? Штурвал тупо на соплях держится!», «Чуть не выкатился за пределы полосы!», «А руление! Руление!», «Капец, я думал, блевану там», «Девчонки у нас жахнули так жахнули!», «Эй, Минхо! Шихен-щи претендует на твои лавры, слышал, что она сказала?». Джисон видит, как Минхо под холодным ветром совсем снимает куртку («Ой дур-а-а-к, ангину подхватишь!»), затылок всклоченный, уши пылают. На него смотрит черноволосая девушка с сердцевидным лицом, красивая, как китайская принцесса (в сердце снова ноет заноза). Минхо что-то тихо отвечает ей — все смеются. «Так и будешь торчать здесь как грач на заборе, или хоть что-то сделаешь?» — Джисон надкусывает щеку изнутри, достает телефон. 13:28 Вы: Прикинь мне сегодня по голове заглушкой прилетело Препод сказал, типа от ПВД Знаешь что такое ПВД? Потом бьёт себя по лбу — господи, ну не дурень ли? Что за несусветная дичь? Ни привет, ни здрасьте. Кто так извиняется вообще? Минхо отвечает в автобусе. Джисон спецом его выглядел, чтоб сесть в один. Отвечает лаконичным «лол». Становится больно, потому что писать «лол» и смеяться/улыбаться при этом может только Уджин, а этот ответ явно на отъебись. Минхо телефон в карман не убирает, всё смотрит в мессенджер. Джисон расценивает это как еще один шанс. 13:41 Вы: Я навязываюсь? 13:41 Минхо: Ты не навязываешься Просто будь осторожнее Без точек. Ответил без гребанных точек. Неужели зеленый свет? Джисон стирает пот со лба. Не, где-то здесь явно наёбка, ибо железобетонно понятно, что не может быть все так просто. И Минхо не ответил, что такое ПВД, а он точно знает! Джисон решает во что бы то ни стало перед ним извиниться. Весь следующий день подбирает слова, себя настраивает, страшно переживает, даже немного приходит в норму, когда представляет, что это траханье мозгов вот-вот закончится, и все станет как прежде. Но беда приходит, откуда не ждали.