В одну секунду изменился мир (и мы одни в этом городе)

Артём такой большой, такой тёплый, такой шумный, такой Артём, и его чертовски, просто катастрофически много. Он постоянно рядом, не отходит ни на шаг, касается, будто примагниченный: то плеча, то спины, то ладони, то волос, то вдруг целует, куда придётся, и снова осыпает мимолётными прикосновениями, будто запоминает на ощупь, чтобы потом нарисовать карту. А ещё Артём говорит — его и раньше-то было не заткнуть, а теперь будто последнюю резьбу сорвало, говорит обо всём на свете: что тут было без него, кто что учудил, как Богданыча довели аж до мата, как аммуницию раздобыл ко дню рождения, как его Миранчуки с собой в отпуск потащили и тряслись над ним; еще больше — о том, что будет: как залечат колено, как все в команде будут рады, конечно, Лига Чемпионов уже мимо, но они же и на следующий год там будут, и Саша ведь может просто поехать, без заявки, чтобы поддержать, ну, а уж тут точно по весне всем отгрузит. Даже во сне что-то бормочет, беспокойно вскидываясь и прижимая Сашу к себе ещё ближе, боясь ослабить контроль и потерять снова. Саша так по нему скучал, сидя взаперти, что был уверен: выйдет на волю — с Тёмы вообще не слезет. Артём — вот он, даже руку протягивать не надо, но Саша тонет в его прикосновениях и словах, тонет и никак не может выбраться на поверхность. С переводом в колонию стало легче, потому что можно было видеться с мелким и Пашком, но одиночество всё равно было почти что осязаемым, а теперь, когда оно закончилось, всего этого слишком много, и Саша просто не справляется. Совершенно не помогает, что Саша безнадёжно влюблён в Артёма уже года три так точно, а тот понял свои чувства, лишь когда Саша загремел в изолятор. В любой другой ситуации, он затащил бы Тёму в спальню и не выпускал с неделю, чтобы наверстать все упущенное, да и вообще не отпускал бы в принципе, но теперь лишь совершенно иррационально хочется остаться в одиночестве, хотя бы на пару дней. Личного пространства не хватало просто отчаянно. После редких свиданий раз в месяц — и это если повезёт — обрушившийся ураган грозил обернуться катастрофой. Спасает его, как ни странно, Федя. Феденька, родной настолько, что их отношения уже крепче любовных, и как хорошо, что они вовремя смогли это понять и разойтись, не мучая друг друга постоянными разрывами и перемириями. Федя, который так повзрослел и возмужал за этот год, который наконец-то нашел себя и нашёл, кому отдать своё сердце — да так чтобы точно в надёжные пары рук. Федя, который дождался выезда Зенита и тут же примчался, рискуя огрести от Палыча. Федя, который, конечно же, сразу понимает, что что-то не так, замолкая посреди рассказа о том, как они с Антоном висели у Артема на руках, чтобы тот не сбежал в аэропорт прямо перед игрой с шотландцами. Саша не может ему врать и что-то скрывать, да и не хочет, если честно — кажется, что сломается, если не выговорится. Так что он рассказывает всё: и про ураган, и про нехватку воздуха, и про слишком удушающую заботу, и что любит до невозможности, но все равно умирает. — И почему ты просто не попросишь оставить тебя одного ненадолго? — И как ты себе это представляешь? Он меня ждал год из-за моей же глупости, а теперь я его еще и прогоняю, так? — А лучше быть в отношениях, где тебе самому некомфортно? Вопросы должны решаться словами через рот, уж прости за банальщину, или тогда вообще не стоит затеваться ни с чем серьезным. — Ты сам-то давно таким умным стал? Федя улыбается слишком тепло и слишком глупо — как и положено счастливо влюбленному человеку, так что Саша качает головой, безмолвно забирая свой вопрос. Конечно, он прав, вот только от этого всё равно не легче. Федя все-таки рассказывает до конца, как они распределили дежурства за Артемом, чтобы тот доехал до Кёнига, а не сбежал при перелёте, Саша смеётся до слёз и крепко обнимает на прощание, обещая скоро приехать уже самому. Закрыв дверь, Саша снова остаётся один и просто ложится на пол прямо посреди коридора. Находясь взаперти, зная, сколько шагов от окна до двери и какой периметр у загона для прогулок, Саша был уверен, что когда выйдет — будет дома разве что ночевать, а все свободное от врачей и тренировок время ходить, куда глядят глаза, не считая шагов и минут, не оглядываясь на охрану. А теперь он лежит и слушает город: сигналы машин с проспекта, детские крики с площадки под окнами, ругань соседки снизу, заливающихся на дереве птиц — и дышит полной грудью. Саша всё ещё помнит, как все накинулись на него, стоило только сделать первый шаг на волю, а он радостно подавался прикосновениям, смеялся и сам тянулся к чужим плечам и ладоням, не догадываясь, как быстро его накроет отдачей. Он так и засыпает прямо на полу, так и не включив игру Зенита, так и не взяв в руки телефон, ещё с утра поставленный на беззвучный. Просыпается от того, что кто-то за дверью попадает ключами в замок лишь с пятого раза. Конечно, это Артём, весь взъерошенный и перепуганный, который выдыхает, завидев Сашу, и обессиленно падает рядом. Саша берёт его за руку, тянет ближе и, не давая себе передумать, говорит всё, что чувствует, всё, что копилось в нём последние дни. Ждёт обиды, разочарования, презрения — да чего угодно. Артём улыбается. — Сашка, Сашенька, я ж дурной, ты же знаешь, меня же тормозить надо, я ведь сам разве смогу. Ты только говори, ладно, я ведь всё сделаю, лишь бы тебе хорошо было. Нужен покой — значит, покой. Я только писать тебе буду, ты не отвечай, если сил нет, я не обижусь, просто мне так много надо тебе сказать, и я… Давай стоп-слово придумаем, а? Говоришь ты такой, например, «бестолочь», и всё, стоп-слово, я всё понял, отвалил, жду команды вернуться. — Хочешь лишить меня возможности называть тебя бестолочью? — Саша улыбается и чувствует дурацкие слёзы в глазах, потому что наконец-то начало отпускать и зажатая внутри пружина потихоньку расслабляется. — Вот чёрт, раскусил всё же. Ладно, у меня есть ещё варианты, я уверен, мы что-нибудь подберём. Можем сделать несколько стоп-слов. Ну, знаешь, типа одно — совсем уйти, другое — просто из комнаты выйти, третье — замолчать, а ещё… Саша целует его, потому что это единственное третье стоп-слово, которое работает безотказно. Артём действительно много говорит и его всё ещё слишком много, но в эту минуту он больше похож на глоток спасительного воздуха, который Саша жадно вдыхает, вынырнув на поверхность.