За просмотром аниме

Бояться не нужно, — вновь говорит себе Меттатон, словно мантру. Не нужно, не нужно, не нужно. Она ведь создательница, учёная… считай, вторая мать. Безумная, чокнутая, но мать. Пусть из-под очков её так и виднеются сияющим алым больные глаза. Слёзы это невыплаканные. Альфис плакать не умеет, зато смеяться обожает. Она много над чем и кем смеётся: над Андайн, над жертвами своими, над Меттатоном… Разница невелика, лишь в том, что Альфис раны Андайн целует. Та злится ещё: грозится уничтожить и без того с трудом держащееся тело. Дескать, ни к чему железяке этой смотреть. Ни на диване сидеть, ни каблуками поломанными стучать… нечего. Меттатон и не против, ему самому кажется, что лишний он здесь. Он везде лишний: что дома был лишним, что на телевидении лишний… ему не привыкать. Но Альфис против. Она одна из немногих, кто осмеливается пойти против слова Андайн и Меттатон тайно ждёт, когда же они вцепятся друг в другу глотки. Они друг друга стоят, с этим спорить нельзя. И Меттатон продолжает приходить из раза в раз, боясь, что в его контейнер может вновь полететь то копьё, то лапки цепкие, которые на этот раз точно-точно душу разорвут в клочья… Страшное место — Лаборатория, Гнездо, Место Рождения. И Мать с Возлюбленной страшна, но он продолжает приходить, едва стоит старому мобильнику зазвонить. Если он не придёт, то его приволокут насильно, схватят за одну из четырёх рук, а то прямо и за волосы и потащат: по воде, по снегу, камням… у Альфис глаза везде и рук у неё гораздо больше, чем у Меттатона. Когда в его руке в очередной раз зазвонит телефон, Меттатон тут же бросит все свои дела и со всех ног помчится в лабораторию, спотыкаясь и падая чуть ли не на каждом шагу. И Альфис с Андайн счастье — Меттатон, считай, устраивает для них внеочередное шоу. Может быть, если они как следует отсмеются, то ему меньше достанется… Но, разумеется, этот нехитрый план никогда не срабатывает: Андайн как всегда чем-то недовольна, а Альфис злорадно потирает руки. Она, возможно, в этот раз его не вскроет: ей этот импровизированный цирк понравился гораздо больше. Альфис не унимает смешки даже под суровым взглядом Андайн и Меттатон по-прежнему не может унять дрожь. — Что ты лыбишься, железка? — вдруг бросит сурово Андайн и только тогда Меттатон с ужасом осознает, что из-под его потрескавшихся пластиковых губ до сих пор виднеются острые зубы. Ни один другой монстр не увидел бы в этом улыбки, но у Андайн свои представления. А в отношении Меттатона они особенно специфичны. Он тут же захлопнет потрескавшиеся губы, на что Андайн зальётся безумным смехом. — Ну у тебя и рожа! — скажет она следом, подойдя и хлопнув по спине. — Аж самой нравится. — Моя работа, — зловеще блеснёт стёклами очков Альфис. Она повернёт голову в сторону плакатов и Андайн мечтательно засмотрится на них вслед. Меттатону в ту сторону лучше не смотреть: там лишь кровавые портреты. Там — люди в самых разнообразных нарядах, при взгляде на которые внутри у Меттатона что-то перекручивается. Но не посмотрит он туда не поэтому. Ещё там висит зеркало — большое такое, отражение в нём увидеть труда не составит. А Меттатон зеркала не любит. Тем более, что Альфис сама, невесть каким датчиком, пошлёт сигнал, из-за чего голова повернётся в сторону автоматически. Сопротивляться бесполезно: иначе либо механизмы сломаются, либо Андайн, желая развлечься, сама повернёт шею могучей рукой. Она вполне может и свернуть её, но она не хочет портить главный труд своей возлюбленной, пусть никогда и не признает этого. Возможно, есть ещё одна причина, но Меттатон не захочет о ней думать. — Красивый, — промурлычет Альфис почти ласково. Но только почти, потому что спустя секунду она тут же царапнет его по руке. — И покладистый. Инстинктивно Меттатон сложит остальные руки по швам, но Андайн схватит его за оставшиеся. В отражении можно увидеть, как в безумном страхе пляшет его маленький зрачок. В глаза Андайн смотреть не хочется. — Хватит, — оближет она его щёку и тот вздрогнет. — Мы здесь не для этого. Альфис нахмурится, но Меттатон почувствует, как позади него сомкнутся руки Альфис и Андайн. От этого знания станет не по себе и он не сможет пошевелиться, чтобы не дай Азгор не разорвать эту хрупкую связь. Потому что иначе последует наказание. Но наконец они отойдут и Меттатон инстинктивно пойдёт за ними. Он по-прежнему будет третьим лишним, но пусть уж лучше его толкнут в потерявшую всякую чувствительность грудь, чем больно потянут за волосы. Меттатон захочет сесть на край дивана, но его затолкнут в центр. По привычке он подумает, что ему достанется самое неудобное место, но неожиданно тут окажется мягко. Альфис включит телевизор, спросит, что нужно поставить, улыбнётся, услышав ответ Андайн, и сядет обратно, взяв Меттатона за руку. Её стоило бы отдёрнуть, но Альфис сожмёт её гораздо, гораздо сильнее, поэтому остаётся лишь смириться. Когда её когти не чувствуются сквозь ткань, её прикосновения кажутся почти родными. По экрану побежит рябь (и останется только молиться, чтобы проигрыватель заработал как надо) и вдруг уже Андайн положит руку на плечо. Вновь хочется вздрогнуть, но Меттатон чудом сдержится. Альфис может повредить душу, Андайн же вполне может уничтожить и тело. Альфис отпустит его кисть и Меттатон вновь почувствует, как руки Андайн и Альфис сомкнутся. Экран вспыхнет: на экране появится персонаж кислотно-алых, похожих на кровавые, цветов. Меттатон будет стараться незаметно прикрывать глаз: раз уж он не сможет закрыть уши, значит, приходится обходиться очень и очень малым. А значит, чтобы перебить отвратительную японскую озвучку, придётся ловить каждый посторонний звук. Скрипнет диван, кто-то раскроет пасть, капелька слюны упадёт на щёку… Меттатон постарается забыть о том, что он, вообще-то, терпеть не может аниме, и полностью погрузится в просмотр. Он не захочет узнать, чья голова упадёт на его железные колени, чья рука коснётся его щеки, чей поцелуй будет не для него. Не захочет. Но третьим лишним он чувствовать себя больше не будет. С экрана раздастся ужасная пошлая шутка и кто-то из них засмеётся, засмеётся так, что на глазах выступят капли. Меттатон постарается рассмеяться следом, ведь это шоу и для него тоже включили. А на то, что смех его заскрипит и в помехи в итоге обратится, никто не обратит внимания. Возможно, это и к лучшему. Когда серия наконец окончится, Меттатон уже не будет знать, отчего ещё здоровый глаз дёргается: либо от созерцания японской анимации, либо от того, что его щёки полностью покрыты поцелуями. Но по душе будет разливаться неправильное, почти болезненное тепло. Оно будет становится всё ощутимее, когда Альфис и Андайн вновь возьмутся за руки, касаясь его контейнера с протрескавшимся сердцем. В руке Меттатона звонит телефон и он вновь понимает, что у него нет выбора. Но от этой мысли почти не больно. Почти.