***
Прощупывая руками почву, парень увлечённо искал вход в их тайное клубное убежище. Он не чувствовал никаких угрызений совести за то, что собирается совершить. Правила созданы для того, чтобы их нарушать, и он не плохо справляется с этим. К тому же, иная возможность ему выпадет не скоро. Наконец, поиски увенчались успехом — земля просела под пальцами с легкостью и он сгрёб её в сторону, расчищая себе путь. Не без усилий, правда, смог поднять деревянное подобие двери и отбросить его в сторону, после отряхивая руки. — Можно заходить, — он жестом пригласил стоящего рядом с ним гостя в их клубный дом. Билл ловко спустился вниз, сбегая по ступенькам и спрыгивая на землю, оценивая взглядом помещение, в котором оказался. Он заранее продумал все детали и узнал, что никто из Неудачников сегодня не будет здесь находится. Нельзя было, чтобы их кто-либо увидел. Не знал, какие последствия повлечёт за собой эта страшная тайна. Отойдя в сторону, он позволил Пеннивайзу спуститься следом. Как только клоун оказался рядом, Билл почувствовал неожиданную волну спокойствия и уверенности. Хоть он и поступал абсолютно неправильно. Пеннивайз подозрительно сощурился и втянул носом воздух, наклоняясь, дабы лучше рассмотреть всё вокруг. — Как-то низковато, — похлопав по «потолку», изрёк свой вердикт клоун. Билл закашлялся от земли, что посыпалась на него из-за этого и недовольно посмотрел на гостя. — Но уютно. И здесь вы торчите большую часть времени? Денбро прошёл дальше, этим намекая следовать за ним, и попутно стал рассказывать о их повседневных посиделках. — По сути да, д-других развлечений у нас не много. Разве что убегать от Бауерса и его к-к-компашки, — перебирая коробку с комиксами, говорил Билл. Он услышал, как дверь громко захлопнулась и обернулся — Пеннивайз деловито изучал плакаты на стенах. — Спасибо. — Наши музыкальные вкусы слишком не совпадают, — переключив внимание теперь на коробку с дисками и старенький проигрыватель, пробормотал клоун. — Я слышу как ты смеешься про себя. Я не виноват, что у вас тут клуб для карликов, — парировал он, с многозначительным взглядом оборачиваясь на Билла в своей, согнутой в три погибели, позе. — Прости, — Билл не смог удержаться, один смешок сорвался с губ, и он поспешил прикрыть рот ладонью. Клоун закатил глаза и отвернулся, ища взглядом куда присесть, дабы не терпеть более эту пытку. — Почему ты п-просто не уменьшишься? — Ещё чего! — в конце концов он заметил гамак и поспешил занять его, осторожно пробираясь сквозь крепления, стараясь не задеть — даже ему не хотелось похоронить их под полтора метрами земли. — Это же так низко для меня! — плюхнувшись в натянутую ткань, отмахнулся клоун. Билл прыснул, откладывая журналы в сторону. Он подумал о том, что должен сделать кое-что ещё, обязательное. — Выбирай, — Пеннивайз с удивлением в глазах покосился на мешок в руках Денбро, из которого торчали разноцветные шапочки для душа. — Билли, милый, я очень ценю твоё внимание, но если тебя настолько смущает место где я живу — можно было обойтись и без таких прямых намёков. — Да нет же, — Билл вытянул одну из них и надел на себя, в качестве примера. — Это от пауков. Ч-чтобы они не застревали в в-волосах. Билл почувствовал, что начинает нервничать, пока Пеннивайз рассматривает его немигающим взглядом и молчит. В душу прокрался какой-то нелогичный страх, что он сделал что-то глупое, но… Пеннивайз внезапно звонко расхохотался, откидываясь назад в гамаке, и невидимые руки паники отпустили парня. — Ох, ладно, давай сюда, — он лихо выхватил одну из них, в разноцветный горошек, и с самым деловым видом нацепил на волосы. Несмотря на то, что диаметр его головы был значительно больше обычной человеческой, шапочка идеально обхватила волосы, да и по цвету подошла к огненно-рыжей шевелюре. — Мне идёт? — словно придирчивая барышня, спросил Пеннивайз. Теперь настала очередь Билла закатывать глаза, но этот жест был скорее шутливым, нежели скрывал за собой какой-то неприятный подтекст. В итоге, Денбро отложил шапочки и только хотел отойти за кое-чем ещё, как его бедра, якобы ненавязчиво, коснулась большая тёплая ладонь. — Иди ко мне, Билли. Места хватит. Противиться он не мог, потому что не хотел. В конце концов, ради этого они здесь и очутились — проводить время вместе. А уже каким образом, это дело спонтанное. Перехватывая ладони в гладких перчатках, попутно разбуваясь, он забрался к Пеннивайзу или, точнее, плюхнулся прямо на него, не удержав равновесие. — Т-ты же говорил, что м-места хватит? — сердце беспокойно билось за грудной клеткой, будто в ожидании чего-то. — Я соврал, — вкрадчиво произнёс Пеннивайз, поглаживая большим пальцем его щёку. Этот момент показался Биллу таким интимным, запретным и волнительным. То, как они смотрят друг на друга… Глаза Пеннивайза голубые, такие спокойные и совсем неопасные. Он улыбается уголком губ, но едва заметно, и медленно моргает. Билл чувствует, как вторая ладонь скользит по его шее кончиками пальцев, едва касаясь, посылая мурашки по всему телу. Это щекочет и отвлекает. Но главный посыл он понял. Билл упирается в гамак руками вокруг Пеннивайза и медленно наклоняется, закрывая глаза. Когда их губы соприкасаются, робко, неспешно, Биллу кажется, что мир замирает. Пеннивайз не отвечает сразу, предоставляя парню возможность самому начать поцелуй. Или же оборвать его, если вдруг сегодня он не захочет ничего более. Денбро неторопливо сминает его мягкие губы, прижимаясь плотнее, позволяя себе лечь на тёплое тело. Он чувствует бьющееся за тканью костюма большое сердце, хочет быть ближе к нему, ощутить весь спектр чувств. Чужая ладонь скользит по его предплечью, ниже, задирает футболку, лаская нежную юношескую кожу. По телу пробегают приятные искры и он не может думать ни о чём другом, кроме этого мгновения. Они рискуют быть замеченными каждый день, каждое мгновение, когда вместе. Мысли о неизбежном раскрытии преследуют Билла, заставляют переживать, сомневаться в своих действиях и желаниях. Заставляют чувствовать себя неправильным. Будто он ошибка системы, предатель. Лидер, который недостоин им быть. Но когда он был с Пеннивайзом, все негативные мысли отходили на второй план, испарялись на продолжительное время. Их вытесняли чувства, приятные, другие, не такие, какими он их себе представлял изначально. Он ощущал тепло, странное чувство уюта, даже когда инстинкты кричали о том, что он играет с самым опасным пламенем этого мира. И эти чувства были намного сильнее, чем когда он думал о том же с участием Беверли. Наконец и Оно решается, отвечая на поцелуй Билла с большей страстью и желанием. Клоун даже позволяет себе слегка прикусить нижнюю губу мальчишки, даже не до крови, что удивительно, словно поддразнивая, и тут же меняет страсть на нежность, словно хочет извиниться за свой поспешный поступок. Отстраняются они неохотно, как-то лениво, замирают на расстоянии сантиметра между друг другом. Билл не спешит открывать глаза — наслаждается отголосками ещё не покинувших его тело чувств. Он хочет запомнить их, сохранить в своей памяти как самое сокровенное воспоминание. — Билли... — тихий голос вырывает его из состояния блаженства и он неспеша распахивает глаза, встречаясь взглядом с задумчивым лицом Пеннивайза. — Лишь от тебя зависит сохранишь ты это в памяти или нет. Я приму любой вариант. Только не задавай вопросов! — Пеннивайз поспешил приложить палец к губам Денбро, когда увидел, что из его уст вот-вот вырвется очевидный вопрос. — Я бы хотел, чтобы ты запомнил. Привстань немного. Они плавно перетекают в сидячее положение, оказываясь друг напротив друга. — Это будет наш с тобой особый секрет, который будем понимать только мы, — Пеннивайз коснулся его ладони и на ней вспыхнуло крохотное пламя, завертелось вихрем и превратилось в маленькую веточку с голубыми цветами. Она замерла над ладонью Билла, контролируемая силой Оно. Парень разглядывал маленькое чудо с нескрываемым восхищением. — Это незабудки, — клоун улыбнулся. — Но это не глупая игра слов. А моё тебе послание. Этот цветок — твои воспоминания, — его ладонь коснулась груди Билла, ощущая часто бьющееся сердце. — И, — он, с не присущей ему нежностью, направил свободную руку Билла к своей груди. Прижал маленькую ладонь своей. — Моя… Внезапно сверху раздались шаги, отчётливые и торопливые. Сердце Билла испуганно сжалось, до боли в груди. Пальцы непроизвольно сжали ткань костюма — он вцепился в руку Оно. Денбро посмотрел на Пеннивайза — в его глаза, которые были такого же цвета, как и эти цветы — это было настолько короткое мгновение, что он не успел толком ничего осознать. Оно испарилось в один миг, словно никого рядом с ним и не было никогда. Вспомнив о цветке, который он так же совершенно неосознанно сжал в ладони, Билл ощутил себя виноватым. Он подсознательно понимал, что только что разрушилось нечто важное. Ведь Пеннивайз так и не успел договорить. И Билл знал, что он, возможно, уже никогда не узнает конец этого своеобразного послания. Деревянная дверца распахнулась и по ступенькам осторожно, оглядываясь по сторонам, спустилась растрёпанная и дрожащая Беверли. И Билл молился всем известным богам, чтобы ей в глаза не бросился его слишком очевидный жест — он в панике стирал чужую помаду со своих губ.***
Она смотрела на него со злобой, в бессильной ярости. Она всё знала и не могла повернуть время вспять, изменить свою судьбу. Билл видел это слишком хорошо, видел какие эмоции она испытывает на самом деле, прикрываясь пеленой агрессии. Почему-то эта агрессия показалась ему красивой. Никто более не мог увидеть этого. Только его глаза были одарены такой способностью. И он ненавидел себя за это. Почему она продолжает мучить его?! Неужели недостаточно того, что он пошёл на этот жуткий шаг, решился совершить то, чего не хотел? Она всегда так ненасытна, когда дело касается его чувств. Биллу просто нужно выждать удачный момент и поговорить. Хотя бы немного. Ему хватит и пары слов. Лишь бы произнести их. Её новая форма кажется ему чужой, но в тоже время и слишком родной и узнаваемой. Будто он всегда знал о ней, просто разум блокировал это воспоминание, как ненужное. Он не думал об отвращении или о том, что хочет забыть этот облик, как страшный сон. Ему совершенно не хотелось отводить взгляд. И это приводило её в негодование. Паучиха металась из стороны в сторону, будто не знала, не понимала на кого нужно напасть первым. И стоит ли вообще нападать. Денбро думал о совершенно безумных вещах. Например о том, что было бы неплохо, если бы Пеннивайз сейчас раскидал их всех, как котят, в разные стороны, дезориентировал, всех, кроме него, тем самым давая им мизерный шанс на разговор. Но разве Оно станет прислушиваться к его глупым и совершенно абсурдным желаниям в данный момент? А спустя мгновение убедился — будет. Все его друзья поочередно отправились в объятия своих самых сокровенных страхов — не мгновенно, видимо Оно не сильно то и хотело прислушиваться к мыслям лидера клуба. Но и долго Пеннивайз раздумывать не стал. Когда одна из его паучьих лап замахнулась в его направлении, Билл выпустил из-под контроля свой страх. И если бы вовремя не собрался, отправился бы следом за Ричи. Он так сильно зажмурился и напрягся всем телом, что едва ли мог дышать. Она не торопилась приближаться к Биллу, слишком озадаченная его поведением и своей неожиданной и нежеланной покорностью. С глухим треском опустившись на передние конечности, она позволила себе наклониться к Биллу. И когда мужчина осмелился приоткрыть веки, отпустить душившее его напряжение, и встретиться взглядом с Оно, все слова, которые он собирался сказать, вылетели из головы. Она была так близко к нему… Их разделяло жалких пол метра расстояния. Взгляд паучихи не растерял своей злобы, глаза искрились нездоровым возбуждением, вперемешку с голодом, вечным голодом. Пеннивайз глухо зарычал, шумно и часто дыша, затряс головой, отчего завенели колокольчики на его костюме, будто противился чему-то. Билл не мог знать, и угадывать не хотел. Не до этого сейчас. Он непрерывно смотрел в глаза Оно, вглядывался в саму суть, но видимо она этого не хотела. Посему решила прибегнуть к более решительным мерам. Почему-то наблюдая, как перед тобой раскрывается жуткая огромная пасть, с миллионами зубов внутри, Билл не чувствовал страха. Напротив, будто смирился с тем, что его непременно ожидает, не пытаясь как-либо повлиять на ситуацию. Он сумел разглядеть, как из глубины пасти пробивается свечение мёртвых огоньков. Слишком притягательное, светлое, с первых секунд не внушающее опасность. И прежде чем его разум мог вступить в контакт с губительной сущностью, Билл одними только губами смог прошептать: — Ты прекрасна. Оглушительный рёв донёсся до его ушей, заставив мгновенно закрыть глаза, прикрыться руками в защитном жесте. Он и вправду готовился к тому, что Оно мгновенно прокусит ему шею, оторвёт голову, сожрёт, в конце концов! Но ничего из этого не произошло. Паучиха заскулила, её будто отшвырнула подальше от него невидимая сила. Она сжалась в один большой комочек, подтянув к себе все конечности, и отвернулась от него. Всё вместе выглядело так, будто он только что нанёс ей самый болезненный урон, на какой только был способен. «Не подходи ко мне, глупец!» Её странный, внеземной голос звучал во всех уголках сознания Билла, заставляя подчиняться. «Как ты посмел только подумать обо мне так?! Ты совершаешь эту ошибку дважды! Убери эти глупые мысли из своей головы!" Билл так явно ощутил, что начинает дрожать, а болезненное чувство в груди наполняет его душу свинцовой тяжестью вины. Слишком ощутимой. Он пересилил себя, превозмогая навязчивое желание прислушаться к её настойчивым просьбам, и двинулся навстречу. «Идиот! Не смей прикасаться ко мне!» Почему-то именно это заставило Билла замереть на пол пути. Её голос дрожал, срывался, менял тональности. «Прекрати издеваться надо мной! Мне не нужны твои поганые чувства!» Билл опустил взгляд. «Это твоя вина!» Каждое его слово ранило её, делало неопасной, потерянной. Билл впервые почувствовал себя до отвращения ужасно. Он ещё никогда не чувствовал настолько сильной ненависти к себе. Но через мгновение казалось, будто она немного успокоилась, смогла совладать с собой, своим разумом и телом, которые отказались слушаться свою хозяйку. Дыхание Оно выровнялось, а движения вновь стали рваными и уверенными. — Скажи мне, Билл… Сердце замерло в смертельном испуге. Денбро почувствовал, как немеют конечности. Теперь он узнал низкий, внушающий ужас голос Пеннивайза. — Какой прок от любви, если она скрыта?***
Возвращаться в это место было так же тяжело, как и услышать звонок Майка ранее. Его душа, возможно, всегда оставалась с этим городом единым целым, даже когда тело было далеко, за тысячи километров от Дерри. Однако многие вещи никогда не менялись. Как и их клубный дом. Время успело хорошо поработать с ним, но только не с воспоминаниями. Они всегда жили в закоулках памяти, хоть и не проявлялись за время его отсутствия. Словно выжидали нужного момента, точно зная когда нужно вновь дать о себе знать. Даже слишком вовремя. Он должен был отправиться сюда с друзьями, возможно, так было бы правильнее. Но в этом убежище обитали слишком личные секреты, которые как и прежде, были постыдными. И не имели права быть раскрытыми. Вход он нашёл далеко не сразу. Пришлось перекопать кучу трухи, листьев и земли, прежде чем пальцы ощутимо прошлись по деревянному покрытию. Билл успешно вогнал парочку мелких заноз в ладонь, это он ощутил мгновенно, отдёргивая руку, недовольно шипя. Но энтузиазм никуда не пропал, и Денбро поспешил вытащить из кожи самые неприятные по ощущениям обломки, а после уверенно схватился за выпирающий край и резко дёрнул. Дверца поддалась, с неприятным скрипом, поднимая за собой кучу паутины, пыли и земли. Он спустился далеко не сразу. Стоял у подножия своего прошлого и никак не мог решиться сделать один единственный шаг и позволить себе погрузиться в то, что лучше бы стало забытым. Но это была часть его жизни, в одном случае весёлая, отчасти беззаботная, а в другом тайная и постыдная, но не менее прекрасная. Собравшись с духом, он неспешно опустил ногу на первую ступеньку. А когда спустился полностью, оглядываясь по сторонам, отмахиваясь от паутины, только тогда замер, окидывая взглядом такие знакомые ему места. В сердце забралась и свернулась маленьким клубочком грусть вперемешку с тоской по давно прошедшим временам. Билл усмехнулся уголком губ, втягивая носом тяжёлый воздух. Он скучал. Касаясь пальцами трухлявых стволов деревьев, что уберегали это место от погребения столько лет, он вспоминал о их былых посиделках, искреннем смехе, плохих, но таких забавных тогда шутках Ричи; он вспоминал о свободе, что царила здесь и подчиняла своей воле всех семерых ребят. Он вспоминал о Стэне, о глупых шапочках для душа, которые они использовали совсем не по назначению, и постоянных возмущениях Эдди. О Бэне, его любимой музыкальной группе и потрясающем умении строить из палок и грязи самое настоящее (для их детского восприятия) произведение искусства. О Майке, который всегда был и всегда будет самым собранным и спокойным из их кампании. А так же о Беверли, чьи волосы, цвета меди, и слишком взрослые для юной девочки черты лица, часто приходили ему во снах. Но всё это было так давно, что он уже почти позабыл, как это здорово быть ребёнком. Скользя взглядом по валяющимся тут и там вещам, он наткнулся на гамак. И неожиданно поймал себя на мысли, что рад видеть его таким же целым, разве что чуть тронутым обветшалостью. Эта незначительная вещь спровоцировала новый поток воспоминаний. И внезапно душа наполнилась разочарованием, а разум охватила обречённость. Именно здесь в этом гамаке он позволил себе быть другим. Тем, кого Неудачники никогда не знали. Предателем. Эгоистом. Любовником. Таким он был только для одно существа. Только для того, с кем он чувствовал себя по настоящему живым и свободным. Будто постоянно норовил сорваться с края обрыва, но ему всегда удавалось удержаться в самый последний момент, и после чудесного спасения сделать жадный глоток воздуха, вдохнуть в себя само желание жить, чтобы потом вновь легкомысленно рисковать этим хрупким даром. Это было ни с чем несравнимое чувство. Он был готов поклясться, что ещё никому из живущих не удалось бы испытать такое. Он вспомнил их разговор. Воспоминание возникло перед ним словно вспышка света, неожиданная, режущая глаза. В тот день он увидел простую, как дважды два, человеческую жестокость. Она отпечаталась на шее, запястьях, спине Беверли синяками, налилась кровью на скулах, потекла горькими слезами из глаз. А ещё он вспомнил о недосказанности. Пеннивайз исчез именно из-за страха Билла быть обнаруженными. И не успел договорить нечто важное. Прошло двадцать семь лет, и он давно потерял надежду на то, что сможет узнать. Цветок он хранил и ни разу не порывался избавиться от странного растения, которое дышало жизнью спустя столько времени. Даже когда его память спасовала, он берёг эту аномалию и вот, наконец, через много лет он привёз её с собой в нагрудном кармане. — Долго ли можно протянуть среди воспоминаний? Какая-то часть в сознании Билла ожидала этого голоса с трепетным волнением, посему он даже не смог удивиться. Сердце не сделало кульбит, как полагается в таких случаях. Лишь на губах появилась лёгкая тоскливая улыбка, и тут же исчезла. — Они не лучшие собеседники. Рано или поздно хочется либо создать новые, либо повеситься. Билл не поворачивался, но даже так мог чувствовать растущее в её сущности напряжение. Она обладала особой, подвластной только ей, разрушительной силой. И эта сила восторгала и восхищала его в равной пропорции. — Ты же знаешь, что люди любят ворошить прошлое. Иногда они и вправду увлекаются слишком сильно. И я имею полное право быть одним из таких глупцов. — Мой милый страдающий агнец… Или же тебе больше нравится «Билли-бой»? Вести диалог с Оно всегда было сложно и Денбро лишний раз в этом убеждался. Но так даже интереснее. — Называй как хочешь. Пеннивайз удовлетворённо вздохнул — Билл услышал это слишком отчётливо — и решился наконец приблизиться к Биллу. Нарочито медленно. — Знаешь, прозвучит до жути странно, но слушать твою речь без дефекта — не так привычно, как раньше. Ты вернулся сюда лишь по зову воспоминаний? Нет, знаю, ищешь ответы на множество вопросов. — Тогда почему не ответишь? — мужчина потянулся к нагрудному карману на рубашке, но рука замерла в миллиметрах от цели. — Потому что ты ушёл, а я осталась. Я — одно из твоих воспоминаний, которые иногда жутко болят в груди, когда внезапно вспоминаешь о них. Но глупая ирония, болело вовсе не у тебя, мой милый Билли. Оно оказалось совсем близко, запредельно для его понимания. Слова Пеннивайза уже постепенно рушили его привычный мир, разбирая по кирпичикам. Но Билл совершенно ничего не мог с этим поделать. Всё же оставаться наблюдателем было бы куда лучше и не так больно. Она усмехается, тянется к его плечу тонкими пальцами, но так же замирает и не касается. — Иногда люди не задумываются о том, насколько сильно могут, причём совершенно случайно, ударить другого. Представь себе, даже не словами. Одно лишь молчание, один ничтожный жест способен разбить, уничтожить целый мир. — Слышать твои философские рассуждения тоже странно. — Туше, милый, — Пеннивайз касается первым, гладкими пальцами огибает его шею, пробегается по складкам воротника, замирает. — И ты, мой дорогой, даже не знал куда бить, но попал в яблочко. Билл сглатывает вязкую слюну, закрывает глаза и глубоко вздыхает. Ему не нравилось чрезмерное спокойствие Пеннивайза, настораживали слова, пугала неизвестность, что последует за этими словами. — Мне было плохо. Но знаешь, наверное не так, как вы привыкли себя ощущать. Болело по другому. Как-то странно, будто мне вырвали сердце, оставив пустоту, а потом через время вернули. Но сердце это было совсем другим, атрофированным, и моё тело, моё существо отвергло само его существование. Словно я теперь всегда могу обойтись без него. Пустяки. Она рассмеялась, пугающе искренне и неуместно для своих слов. — Я убеждала себя, что привязанность это глупость. Что я свободна и ты свободен. У меня не получилось. Голос её стал тихим и едва доносился до его ушей. — Надеюсь, что ты не забыл кое-что особенно важное. Билл пропустил момент, когда его ладонь крепко перехватили, буквально на мгновение, и тут же отпустили, оставляя нечто мягкое в его ладони. — Вы вернулись не просто так. Я знаю это. Делайте, что считаете нужным. Я лишь хотела напомнить тебе, что ты ничего не сможешь изменить. Билл разжал свои трясущиеся пальцы и заставил себя посмотреть. — Возможно, мне не стоило говорить тебе о своих чувствах. На ладони лежал чуть помятый, бардовый, словно кровь, анемон*. — Нет. Пожалуйста, не делай этого. Ты слышишь меня? — Билл обернулся так резко, что у него на долю секунды потемнело в глазах. — Прошу тебя! Но Пеннивайз не слушал, по крайней мере, так казалось со стороны. Он спокойно и ровно шёл по направлению к выходу, не оборачиваясь, не обращая внимания. — Я умоляю! — не выдержал Билл, истошно завопив и бросившись к ней. В момент, когда ему казалось, что пальцы вот-вот ощутят ткань костюма, сожмуться на локтях Оно, в попытке остановить, он совершил ошибку. Руки прошли сквозь тело Пеннивайза и ухватили лишь его рассеивающуюся дымку, но и она тут же испарилась, истаяла, словно крошечные снежинки от тепла человеческого тела. Билл, так и не ощутивший опоры, упал на землю, неосознанно разрывая её руками, пачкая одежду, кашляя от поднявшейся пыли. — Дьявол! — в бессилии закричал он, с размаху ударив кулаком по земле. Он больше не мог сдерживать горячие слёзы, и они полились из глаз, обжигая щеки, капая на тот самый цветок на ладони, которую он разжал, испугавшись, что случайно уничтожит и это — последнее, что осталось ему от неё.***
Теперь он понимал значение её слов. Слишком хорошо и отчётливо понимал. Ему было больно, чудовищно, невыносимо больно. Осознание собственной беспомощности перед её смертью душило его. Когда она посмотрела на него своим уставшим, напуганным, полным беззащитности взглядом, Билл едва удержался от невыносимого желания закричать на весь мир о своей потере. Они раздавили её сердце, легко, словно яичную скорлупу. Но Билл чувствовал вместе с ней. Ему казалось, что его измученное сердце так же лишили возможности биться. Ощутив его страдания, словно пытаясь как-то утешить, вселить спокойствие перед своим исчезновением, Пеннивайз улыбнулся. Вымученно, из последних сил, что со стремительной скоростью покидали его существо. Но искренне. За секунду до того, как её глаза стали стеклянными, мёртвыми, затянулись глубокой чёрной пеленой, до того, как последний выдох покинул её тело, Билл услышал в своей голове последнее, что она успела произнести. Он получил ответ на свой вопрос. Его ноги подкосились, он потерял равновесие, ныряя прямо в разливающееся в нём океаном отчаяние. «Незабудки означали истинную любовь».