***
Время залечивает раны телесные и душевные. После дуэли, где юный маркиз получил шрам через половину лица, отец решил, что сыну нечего делать при «снулом рыбе», точнее, при коменданте. А граф Килеан сам был рад избавиться от непоседливого оруженосца. Герцог Колиньяр пристроил сына к графу Манрику. Леонард давно знал друга своего племянника, и был рад взять его порученцем. В это время началась Саграннская кампания, и Леонард был вынужден покинуть столицу, отправившись в Тронко. Вместе с ним поехал и Эстебан. Старую рану безжалостно растравляли. Эстебан старался не покидать своей комнаты. Он, обожавший любые поездки и передвижения и ненавидевший сидеть на одном месте, теперь даже ездил по Тронко с неохотой. Манрику он говорил, что на него влияет несносная жара. Он лгал – и Леонард знал это. Что такое жара для мальчишки, выросшего на юге? Дело явно не в палящем солнце. Лео пытался поговорить со своим порученцем, но тот замкнулся, как улитка в раковине. Отвечал односложно, старался не показываться на глаза, да лишь поглядывал сумрачно и настороженно. И по ночам отчаянно болел шрам на щеке. А больше – болела душа. Один раз все же удалось пересечься с Проэмперадором. Алва окинул порученца равнодушным взглядом, принимая из его рук бумаги. И велел ждать в приемной, где уже маялись шестеро юнцов, доставивших корреспонденцию и ждущих ответа. Мимо прошел Ричард. Увидев бывшего однокорытника, он замер, обернулся, будто что-то хотел сказать. И даже улыбнулся чуть виновато. Но через мгновение отвернулся и ускорил шаг, словно вспомнив о каком-то важном деле. Эстебан проводил его равнодушным взглядом. И никто не узнал, какие ызарги в тот момент вгрызались в его душу. "Почему – Окделл? За какие заслуги? Это месть Людям Чести, Дораку, или же издевательство над Повелителем Скал? Тогда почему Алва спасает его всякий раз, когда свиненок садится в лужу? " Маркиз Сабве машинально тронул шрам на щеке. Это вошло в привычку всего за месяц. Армия покинула жаркий Тронко, отправившись в еще более жаркую степь. А маркиз остался – с Леонардом Манриком и своими мыслями, что порой не давали уснуть ночами. К осени стало известно о победе Талига. Первый маршал, как обычно выиграл войну. Он всегда выигрывал – войны, дуэли, карточные поединки. Армия возвращалась в Олларию с победой. - Завтра нам предстоит тяжелый день, - сказал граф Манрик, - во Фрамбуа встречать победителей, и готовиться к церемонии награждения. Эстебан, вы слушаете меня? - А, что? - заморгал тот, - Простите я… задумался. Если б рядом был Людвиг, он бы прочел нотацию о том, как вредно задумываться и пропускать слова мимо ушей. Но Лео лишь положил ладонь на плечо. И отчего-то стало спокойнее. Он выдержит. И плевать, что будет дальше.***
Фрамбуа был тихим и сонным. Листья облетали с деревьев, ложились под копыта коней. Манрик и его люди расположились в одной из гостиниц, а порученцу велено было отправиться туда, где остановился герцог Алва. И привезти очередное письмо. Эсти разглядывал вывески гостиниц и харчевен, которых тут было множество, гадая, где мог расположиться Проэмперадор и остальные. Возле вывески «Талигойская звезда» он увидел давнего недруга. - А, герцог, - равнодушно произнес он, - я ищу господина Алву. Ричард вздрогнул, затем принял надменный вид. - Он в зале, внутри. Если нужно, я позову его. - Сделайте милость. Идти внутрь отчего-то не хотелось. Вскоре он увидел и самого Алву. Сердце снова стукнуло невпопад. «Герцог, если бы вы знали»… Тень, мелькнувшая за забором, вспышка. Эстебан рванул вправо, толкнул плечом Ворона, и уже в полете, падая на пыльную дорогу, подумал, что если ему показалось, то он выставит себя посмешищем на весь Фрамбуа. Не показалось. И боль, что обожгла плечо, была тому подтверждением. Убийца прятался за заброшенным домом, где-то в глубине старого двора. Эстебан вдруг увидел синие глаза маршала – очень-очень близко. И сердце снова забилось неровно, а губы искривила болезненная ухмылка. Хотелось сказать что-то едкое, в духе самого Ворона. А может, просто спросить «Вы не ранены?». Хотя нет, ерунда. Если кто и ранен, так это он сам. Надо отдать письмо и возвращаться, генерал Манрик не любит долго ждать. Вокруг началась суета, маркизу перевязывали плечо и расспрашивали о том, что произошло. Больше всех интересовался генерал Савиньяк. Он так хитро задавал вопросы, что Эстебан, не выдержав, спросил в ответ: - Генерал, вы подозреваете меня? - Оставь его, Ли, - сказал Алва, появившийся откуда-то из-за спины маркиза.***
Как получилось, что Эстебан, будто бы заснул, но в то же время все прекрасно слышал и осознавал. Реальность расплывалась, темнота то обволакивала теплым одеялом, то отступала. Сначала все ходили, шумели, задавали тысячи вопросов, а затем – ушли. Даже Ричард, который встревоженно заглядывал на своего обожаемого монсеньора. Ушли почти все. Рокэ был рядом. - Почему? – спросил Эстебан, приподнявшись на локте. Оказывается, он лежал на кровати в полутемной комнате. И когда наступил вечер? Ведь еще полчаса назад солнце светило вовсю. - Что – почему? Почему в меня стреляли? Кому-то не дает покоя то, что я еще жив. Они, - он нервно хохотнул, - так надеялись на то, что я не вернусь с войны. И даже ради этого назначили меня Проэмперадором. - Нет, - Эстебан помотал головой, и от этого замутило, как в плохой карете на тряской дороге, - я не о том. Почему – он? Древний род? Обещание отцу, которого вы убили на линии? Или просто пожалели? - Ах, вот вы о чем, - слегка разочарованно, как показалось маркизу, произнес Ворон. - Значит, все эти нападки на моего оруженосца – не более, чем зависть. Я так и думал. Вы мечтали походить на меня всем – видом, манерами, умением владеть оружием. - Да, - кивнул Эстебан, - хотел. Я восхищался вами всю жизнь. Алва ничего не ответил. Наполнил бокал чем-то темным. Вино? Тинктура? - Пейте, - он помог Эстебану сесть в кровати и выпить темную жидкость. Это оказалась касера, настоянная на каких-то травах. Во рту осталась горечь, словно от полыни. - Зря вы так, - покачал он головой. Сейчас Рокэ походил на старую мудрую птицу. Да так сильно, что раненый маркиз прошептал одними губами: - Ворон. Алва услышал. Хмыкнул, но ничего не ответил. - Вы мечтали стать моим оруженосцем. И решили, что юный Окделл незаслуженно занимает место возле меня. А затем – попытались убрать его с помощью своих друзей. - Мы не стали бы убивать его, - ответил Эстебан, - унизить, посмеяться – да. Но не убивать. - Вот как? Брови маршала поднялись вверх: - И почему, позвольте узнать? - Кэртиана не переживет без Повелителей. Да и вообще… Не он же виноват, что вы выбрали не меня. Ни разу ни с кем Эстебан не говорил так. Даже с лучшим другом. Впрочем, Северин Заль после семерной дуэли уехал из Олларии. - Значит, я не ошибся, оставив вам жизнь. Рокэ протянул руку и дотронулся до шрама на щеке юноши. - Мой вам совет, - сказал он после некоторого молчания, - не пытайтесь прожить чужую жизнь. Это скучно и утомительно. Лучше попытайтесь найти себя. Вторым Вороном вы все равно не станете. А вот первым Колиньяром – легко. - Первый уже был. - Да, я помню. Подкидыш из монастыря. Докажите себе, что достойны своего предка. Алва зажег свечи. В их свете было видно морщины на лбу Первого маршала. И усталый, очень усталый взгляд. - Вы достаточно умный и в меру амбициозный, чтобы стать неплохим военным. И достичь того, о чем вы мечтаете – даже без моей протекции. - Да, я понял. Отчего-то в горле стоял комок. - Вот и отлично. А сейчас вам следует уснуть. - Но… - Генерал Манрик уже обо всем знает. Он навещал вас, когда вы спали. Узкая прохладная ладонь легла на лоб. Отчего у Ворона такие холодные руки? Или это у него, Эстебана, жар? Эстебану тоже дали награду – правда, получил он ее не на церемонии, а позже. Неделю он пролежал в комнатке гостиницы «Талигойская роза» в жару и бреду. Впрочем, время залечило и эту рану. Но в память навсегда врезались слова Алвы: «Не пытайтесь стать вторым Вороном. Лучше – первым Колиньяром».