I always loved the wolf

      Кайла к нему со спины кошкой ластится, целует вдоль шеи, обхватывает зубами мочку уха, закидывает ногу ему на талию и томно стонет, вплетая пальчики в его светлые волосы, вынуждая Ника широко улыбаться спросонья. Он запрокидывает чуть голову, подставляет губы под её кусачие — игривые — поцелуи и обводит пальцами чернильные линии, что складываются в волка, у неё на бедре. Кожа на ощупь теплая, гладкая и такая нежная-нежная, что хочется провести по ней губами, вдохнуть её аромат и прикрыть в наслаждении глаза. Потому что пахнет она самим искушением, от которого отказаться невозможно. Проще лезвием ножа глотку себе перерезать.       Девчонка так уверенно взбирается на него сверху, стоит только ему лечь на спину и окончательно открыть глаза, чуть щурясь от яркого солнечного света. Ник не может сдержать довольную — хищную — ухмылку. Каштановые волосы взлохмачены, мягкие губы припухли от его поцелуев, а на ключице едва виднеется розоватый след от его зубов. Знала бы она, сколько усилий ему пришлось приложить вчера, чтобы не впиться в нежную кожу укусом сильнее, чтобы не сжать хрупкие бедра своими руками до хруста костей, чтобы не обхватить тонкую шейку ладонью… так, чтобы ощутить бешеный пульс и проконтролировать каждый вздох.       Хочется иссушить её поцелуями, сдавить так сильно в своих объятиях, чтоб не посмела больше никогда от него уйти… отвлекается ведь на всех подряд, убегает вечно по утру, провоцирует окончательно своим общением с туповатым одноклассником, будто ей это позволено. Бесит. Настолько, что Ник представляет раз за разом, как нож входит в его плоть, вспарывая внутренности и позволяя тёплой крови согреть ладони. Ему даже чудится на миг, что кровь и впрямь реальна, оседает на языке металлическим привкусом и щекочет приятно ноздри, наполняя тело силой для ещё парочки ударов… а может дюжины. Так, чтобы выбить из мальчишки жизнь. До последней чертовой крупицы.       — О чём ты думаешь? — заинтересованно смотрит ему прямо в глаза Кайла, всё пытаясь устроиться поудобнее, низом живота чувствуя отклик его тела на все свои примитивные манипуляции, — Скажи, что обо мне, — она склоняется ближе, трется носиком об кончик его носа, не отводя взгляд, и лукаво улыбается, дразняще изгибая бровь.       — Я представляю, что ты принадлежишь только мне, — Ник тянется к ней, касаясь её губ своими с обманчивой нежностью, прежде чем, обхватив ладонями её лицо, углубить поцелуй, рывком меняя их местами и вдавливая нежное тело в матрас. — И в этом мире остались только ты и я.       Кайла в ответ лишь улыбается довольно сквозь поцелуй, дразнится невесомыми касаниями ладоней, очерчивает едва ощутимо широкие плечи, лопатки, пересчитывает позвонки и смотрит, как двигаются их губы, как мышцы его лица искажаются в блаженстве и отчаянной жажде. Ник же комкает простынь над её головой и с силой впивается в ткань пальцами, на её месте представляя кожу Кайлы, которую бы заклеймить укусами, привязать к себе крепко-накрепко, чтоб ничто и никто не сумело больше разлучить. Тело напрягается в одном-единственном порыве — раскроить эту её чертову напускную беззаботность, вытравить всю засевшую глубоко-глубоко скорбь и сшить заново, оставив внутри лишь чувства к нему. Только к нему.       — Как романтично, — выдыхает она, и грудь её тяжело вздымается от сбившегося в конец дыхания — последние остатки кислорода едва этот поцелуй не отнял, но она вовсе не спешит жаловаться, как и замечать нечто опасное блеснувшее в его затуманенном взгляде, — А ещё дразнил меня за слабость к слащавым хэппи эндам.       Ник коротко смеется, смотрит-высматривает-гипнотизирует, впитывая каждую частичку зелено-голубой радужки её глаз в сознание, а затем впивается нетерпеливо зубами в кожу её шеи, языком прослеживает вену и вдыхает шумно запах её разгоряченной кожи. Так, чтобы лёгкие ароматом этим окончательно заполнить. В мозгу его и так засело одно лишь женское имя, голос её и образ яркий, следующий за ним по пятам на каждом шагу. И ничего более прекрасного, Салливан убежден, в этом мире не существует.