Накрывает жёстче

Попуститься надо было ещё раньше, но вы проебали этот момент, вы всё нахуй проебали, когда после съемок в спб вписались в чью-то засраную хату и Абба блевал после отсоса, сгорбившись у раковины. Ноги подгнившие, пни в струпьях, совсем не держится, качается, от такого прихода кайфа, как от спидов, в доску свой здесь, идёт, что Бог по воде. Круг крошечный, мало места, то в подбородок с локтя уебёт, то завалится в толпу обрадованным тюленем, ласты шаблонно хлопают, Серёжа тянет, глаза мокрые — почти плачет от смеха, говорит: «Держись нахуй, пожалуйста», и Ваню накрывает. Ваню накрывает еще жёстче после дикой попойки, в четвёртом часу утра, когда этот уебан, уже проблевавшись, набрасывает на него плед и ложится рядом, расточая едкий запах зубной пасты. — Охуенно было, да? — Да. Было не охуенно, когда переживали блядские переёбы Краснодара с Питером, когда называл их в твиттере пидарасами, зло смотрел, как этому краснощёкому Петросяну отдают сезон, а Дениске настолько стыдно, что Корифею в глаза не может посмотреть. Их ёбаный баттл с Хайдом — безнаркозная операция на столе, на том самом, где Белогай драл его в рубке big music, белые латексные перчатки, долго в кишках друг у друга копались, и Хайд выиграл, а Чейни — схуя-то? — не сдох, Гнойный зализал ранки. Вот так спиздили филиал, хуём по губам провели, а всем стало похер. От безысходности орал на Хайда, что-то про «пялить Чейни», пока Антон по лицу не зарядил, отрезвил, блять, спасибо, папа. Календарные дни, измазанные в мазуте, бесконечная и тупая война, рычащее одиночество, волка стая бросила, думал, съедет, а потом ивэнт в Москве с этим Дэновским вскормышем, дул без конца, терять, сука, нечего, десятки тупых сообщений и, наконец, «Въебёшь мне на баттле?» после стикера с псом спотти. Хуёво все. Перебои с нервными клетками, Абба лежит, забывшись, клацает в телефоне, прожекторный луч с экрана, убавил дисплей до эконома, сосредоточенное ебло. — Вырубайся давай, хули палишь, пидарас? Тени под веками, кляксы бликов, как же кроет, мать твою, как же, блять. Футболка скручивается на рукаве, водишь пальцами, и он смотрит, улыбается кончиками губ, обкуренным глазам смотреть больно. Давай, блять, недостаточно ещё этот пидрила научился видеть тебя насквозь, игра в дартс и дырки от игл, бей, падла, метко и не промажь. Дурь ядрёная, в голове картинки, Абба поворачивается на бок и лица не видно — блёклое пятно, очки где-то в коридоре. Выключает телефон, разворачивается лицом. — Нормально, Вань? Никакой не волк — приручённый пудель. — Мне жарко. — А нахера я тогда тебя накрывал? — недовольно ворчит Абба. Убирает плед с ног. И это почему-то не помогает.