Елизаров Константин Львович Декабря 8 число 1878 года
Часть 1
8 сентября 2019 г. в 22:53
Милая Лариса Дмитриевна!
Ваша вчерашняя просьба оставила в моей душе неизгладимый отпечаток, который, как и память о Вашей матушке, не сотрётся со временем. Всегда был с Вами краток, а Вы прежде не просили меня не о чём, но в последние месяцы всё слишком изменилось, чтобы подчинять правилам, и Вы уже дважды просили меня за своего жениха, которого мне не удалось познать толком.
Но поверьте — от этого не изменяются те мои слова: я всегда буду защищать Вас и оберегать, если Вы попросите меня об этом, как просили вчера, но можете и не просить, и я буду делать это для Вас сам. Только об одном прошу я Вас — не прогоняйте, позвольте войти в Вашу жизнь, пусть не как ваш отец, а верный Вам друг, товарищ, помощник и соратник.
Я готов принять любой Ваш выбор — хотите, будьте его женой, любите его. Мне хочется искренне верить, что ваша история не будет преисполнена печалью. Вы — необыкновенный человек, готовый нести на своих плечах крест любви с гордостью и собранностью, и от того достойны счастья. Вы достойны всего наилучшего, всех небесных благ. Не может моя голова и мой разум, моё сердце понять лишь одного: за чьи же грехи, за чьи же, расплачиваетесь Вы и ваш жених? Не за мою ли безответственность, не за моё ли безучастие в Вашей судьбе? Если так, то небеса несправедливы, лишая Вас счастья за наши с Настей грехи.
Да, мы с ней грешили и прелюбодействовали, лгали, но, поверьте, питали сильные чувства, и забыть Вашу маму за годы, минувшие с её смерти, я не в силах. Не были мы с ней просто хорошими знакомыми или приятелями. Мы и вправду любили друг друга без оглядки, без понятий и чести и о бесчестии, о морали, и Вы стали плодом искренности. Однажды, увидев Вас, я не смог уйти, стереть вас из памяти.
Вы очень сильно похожи на неё, как Вашим лицом, так и чистотой Вашей души. Но Вы не можете, не должны и не обязаны отвечать за наши с ней ошибки, наш с ней эгоизм — мы думали в ту пору лишь о себе, не заботясь о душах наших близких людей. Мы были слепы ко всему.
Я не буду таить от Вас, что был обескуражен, был сильнейше напуган, узнав, что Настя носит под сердцем ребёнка — Вас. Я не мог дозволить того, чтобы моя любимая, моя милая и добрая, моя тихая, но вместе с тем и сильная Настя и наш с ней ребёнок жили в ласке другого мужчины. Мне хотелось того, и я был готовым после Вашего рождения забрать её и Вас и сбежать от сплетен города, его суета куда угодно, лишь бы быть с вашей матушкой и с Вами.
Но я оказался слаб для этого, слаб.
Её смерть морально уничтожила меня, сломила мой дух, заставила меня опустить руки и пуститься во все тяжкие, уйти в долгий и глубокий запой, где я прятался ото всех, где не видел мира, а мир не видел меня. На смену ему пришло глубочайшее отчаяние. Я чувствовал, что все против меня. Не жил я — лишь существовал.
В чувства меня привели Вы. Вас должны были крестить, и только тогда я стал осознавать, что сам, своими собственными руками разрушил свою жизнь, что лишился не только Насти, таково светлого и невинного человека, бывшего выше порога смерти, но и Вас… я видел, как Вас передали на руки вашей восприемницы, и тогда, в ту минуту, в то мгновения, я окончательно понял, что пришёл конец той прежней жизни — теперь я один, и всё вокруг меня иное.
И лишь встретив Вас, я понял, что что бы не случилось, надо жить и бороться, не важно, что говорят об этом все вокруг. Вы — молодая женщина, оставленная в день венчания, столько взвалившая на свои плечи — оказались сильнее меня, в сотни раз сильнее. Вы обе оказались сильнее меня, а я — лишь слабаком, неспособным быть в ответе даже за родную дочь. И вместе с тем я понял — по собственной глупости, а не по каким-то обстоятельствам, которыми оправдывал себя эти долгие годы, я опустил своё настоящее счастье — Вас.
Я мог растить Вас сам, мог видеть, как Вы взрослеете, как учитесь, как влюбляетесь, но… я не смог. Не смог перебороть своего страха и забрать Вас. А что есть у меня теперь? Высокий чин в жандармерии, общественное уважение, обеспеченность, но дают ли мне такое счастье, какое могли бы дать Вы, зная с самого начала, кто я такой на самом деле и кто для меня Вы, кто я был для Вашей матушки в действительности, а не в сухости тех слов, которыми меня называла Ваша тётушка?
После нашей с Вами первой встречи во снах мне стали видеться Вы. Там Вы совсем маленькой играли с Настей в догонялки и, весело смеясь, падали в траву. После таких ночей я просыпался с чуждым мне прежде ощущением, что жизнь, кружащая меня, вовсе не моя — чужая. Я понял, что уже упустил достаточно лет Вашей жизни и что теперь, спустя столько лет, я не вынужден, а обязан защищать Вас и Вашу девочку, чтобы не случилось. И мой отказ сказать Вам, в чём его обвиняют, был лишь попыткой защитить Вас, закрыть Вас от всего происходящего, а не сделать Вас несчастной и одинокой, но мне давно было пора понять, что Вы не из тех, кто сдаётся.
И только тогда, когда я услышал Вашу просьбу, ко мне пришло это осознание. Вы доказали мне — давно забывшему, что значит любовь, старику, — что она есть и живёт среди нас, как жила и много лет назад.
Я исполню Вашу просьбу, даже если от этого будет зависеть моё должностное положение, свобода. Во всём этом не станет толка, если я не сделаю того, что должен — если не сделаю вас счастливой и улыбчивой, какой я Вас почти не успел повидать.