С ароматом мокрой шерсти

Ванька скомкано заканчивает стрим часам к четырем ночи, толком и не попрощавшись с самыми стойкими, потому что слышит, как в дверь тихонько стучат. Совсем на грани слышимости, как будто кому-то с той стороны и руку поднять сложно. Да и кому, Роме, конечно, как будто не его ждет Рудбой, коротая время за компом. Концерт и полнолуние в одну ночь — вечер у Локи непростой. И как только до Вани дополз, а не заночевал где-то в парке в животной личине. Только открыв дверь, Рудбой сразу понимает, почему ночевать на улице для Ромы не вариант. Локи уже в человеческом образе стоит, прислонившись к стене, и выглядит совсем плохо. В растрепанных волосах торчат какие-то прошлогодние листья, по щеке идут четыре тонкие уродливые царапины с выступившей свежей кровью, да и само лицо как будто потускневшее, выцветшее. Глаза смотрят сквозь Ваню. Но еще страшнее то, что и сам Ромка весь в крови: и руки, и любимое его зеленое пальто, порванное в нескольких местах и запачканное еще и землей. Ваня на кровь реагирует, как и любой абсолютно нормальный человек: паникой. Даром, что якшается с одним очень драчливым оборотнем. Страх сковывает сознание и язык, поэтому Ваня, не найдя, что сказать, тащит Рому за руку в квартиру и захлопывает дверь, все еще глядя на него во все глаза и пытаясь сквозь ткань рассмотреть, действительно ли тот сильно ранен. Никаких серьезных увечий не видно, но и Рудбой не знаток. Он впивается руками в плечи Ромы, который безразлично подпирает стену прихожей и явно сдерживается, чтобы не сползти на пол. Глядя в мутные темные глаза, Рудбой медленно спрашивает: — Кровь твоя? — Хуй знает..? — немного удивленно отвечает Рома и смотрит на себя так, будто замечает кровь на себе впервые. Задумчиво кивает. — Да. Ну ты не парься. Как на собаке заживет... Ну, шаришь, да? Истерический смешок Локи от собственного глупого каламбура заставляет Ваню отпустить его плечи и яростно стукнуть ногой по тумбе. Выходит больно, но хоть немного успокаивает сознание и дает мыслить трезво. Помыть, обработать раны, обложить матами. План прост. В ванной Рома послушно усаживается на узкий бортик и поворачивает окровавленное ебало прямо к Ваньке, очаровательно сумасшедше улыбаясь нездоровым возбуждением, которое нападает на него только на концертах или с приближением полнолуния. Евстигнеев, чтобы не наговорить идиоту все, что о нем думает, молча идет на кухню за почему-то хранившейся там аптечкой, мусорным пакетом и табуреткой, усевшись на которую, он оказывается на одном уровне с Ромой. В пакет он педантично складывает грязные прелые листья, которые достает с Роминых волос и одежды. Пытается и порванное пальто туда кинуть, но Локи смотрит на него грустно, как побитый пес, что, в общем-то, недалеко от реальности, поэтому шмотка отправляется на стиралку. Раздев послушное тело, Ваня с облегчением понимает, что все не так страшно. Кровь явно Ромина, но большинство ран уже затянулось. Кажется, что-то Ваньке он рассказывал про усиленную в полнолуние регенерацию. Только четыре царапины на щеке, переходившие на плечо, все еще выглядят свежими и воспаленными. Рудбой и думать боится, какой глубины они были изначально, если выглядят так уже немного зажившими. Такие мысли он отгоняет, промывая все раны перекисью. Ромка совсем по-детски шипит, но продолжает крипово улыбаться, а потом отталкивает Ванину руку от лица и тянется за поцелуем. Сразу глубоким, вязким, со вкусом крови, мокрой шерсти и сигарет (и когда только успел). С трудом отстранившись, Ваня внимательно смотрит на изможденное лицо. Бледное, подертое, с запавшими щеками, кругами под глазами и прорезающими лоб морщинами. Рудбою приходится удерживать Рому за плечо, потому что иначе тот так и норовит завалиться назад, но взгляд у него теперь очень живой, дикий. И этот взгляд просит, чтобы Ваня ответил на Ромин поцелуй как следует. — Дай хоть заклею ебало твое несчастное, — сдавшись, идет на компромисс Евстигнеев, но Локи качает головой. — Само заживет, нахуй, — отвечает Рома и тянется еще раз. На этот раз Ваня отвечает и дает тому вести в поцелуе, потому что не хочет, чтобы на борьбу Локи потратил последние силы. Впрочем, тот совсем не возражает, когда Ваня отстраняется от жадного рта и касается губами царапин, прослеживая движение когтей Роминого противника от щеки до груди, почти до правого соска. Локи морщится, но не дает отстраниться, держит, вцепившись в короткие, едва отросшие Ванькины волосы. Широко лизнув сосок несколько раз, Рудбой все-таки отстраняется и, переведя дыхание, говорит: — Если мы будем ебаться прямо тут, ты точно ебнешься и разобьешь свою дурную голову. Локи гавкающе смеется, но качает головой. — Я же нахуй грязный, да и в душ не полезу, — Ванька закатывает глаза. Как будто бы он пустит этого побитого в душ сейчас одного. — Можешь постелить мне на коврике под дверью. — Завали ебало, — почти ласково тянет Рудбой и помогает Ромке подняться. Тот даже стоит на удивление ровно и за Ваней в душную темную спальню идет послушно. Там Рудбой толкает его на собственные не особо чистые простыни и аккуратно усаживается на чужие бедра, стараясь не задеть больные места. Наклоняется к груди, горячо дышит во впадину между ключицами и вдруг шепотом спрашивает: — Ну как концерт? — Рома от неожиданности издает хриплый смешок и мотает головой. — Пиздато, — отвечает коротко и явно ждет продолжения. Хитро смотря вверх, наблюдая за Роминым лицом, Ваня ведет языком вниз до самого пупка, собирая и грязь, и кровь, и пот, кайфуя от этого. Как будто животное настроение Локи передалась и ему вместе с желанием грязного быстрого перепихона. Ваня долго вылизывает его, потного и грязного. Закрыв глаза, ведет языком длинные полосы по шее и животу, все-таки обходя царапины, дразнит соски зубами, оставляет засосы и тянет за короткие волоски на груди. Ромка не двигается почти, лежит, откинув голову и прикрыв глаза, и если бы не прикушенные губы и тихие стоны, Ваня бы подумал, что он вообще заснул. Когда Рудбой отрывается от Роминой груди и лезет к тому в штаны, там уже крепко стоит, и Ваня уверенно сжимает горячий член сквозь неудобную плотную ткань, провоцируя долгий стон. Впрочем, сам Рома явно ничего делать или говорить не собирается, поэтому Ваня, смирившись, что сегодня в сексе ведет он, поднимается с горячего тела, чтобы раздеться самому и стащить джинсы с Локи. Тот действительно даже не шевелится, только смотрит на быстро и вовсе не изящно раздевающегося Ваньку с хитрой улыбкой. Когда они оба оказываются голыми, Рудбой кидает на кровать рядом с Ромой тюбик смазки и презервативы и залазит обратно. Он больше не пытается играть с Ромкой, ерзать на нем жопой или мучать, а просто вручает ему смазку. Но тот усмехается и качает головой: — Давай сам. Ваня удивленно приподнимает брови. Возможно, Рома и умеет отдавать ведущую роль, но подготовку всегда контролирует сам, растягивая долго и упорно, почти мучительно. Рудбой пожимает плечами и, выдавив смазку на пальцы, заводит правую руку себе за спину, не лаская себя долгими поглаживаниями, как любит делать Локи, а толкаясь сразу двумя, хотя и ни черта они не влазят в него вот так. Рома, кажется, выглядит чуть разочарованным из-за того, что не наблюдает за процессом вблизи, но это не мешает ему лениво насухую подрачивать себе, рассматривая искривленное Ванино лицо. Толкаясь уже третьим пальцем, Рудбой начинает шипеть сквозь зубы, чувствуя, как от дискомфорта слабеет собственный стояк. Рома, заметив это, ведет свободной рукой сначала по внутренней стороне бедра, цепляя светлые волоски и чуть царапая свою любимую у Евстигнеева татуху, а потом почти невесомо касается члена, от чего Ванька вдруг резко вздрагивает. Реакция Ромке нравится, поэтому он широко облизывает ладонь и возвращает руку на член. Дальше дело идет бодрее, Ванька наконец-то расслабляется, и пальцы входят лучше, но каждый раз, когда он тянется за гандоном, Ромка шипит, что рано, и Рудбоя это только бесит. В конце концов он, игнорируя возражения Локи, раскатывает по его крепкому члену латекс и сам привстает и подается вперед, чтобы слишком резко насадиться, не полностью, но достаточно, чтобы они оба поморщились. Рома пальцами впивается в его бедра, не давая двигаться дальше. Теперь оба двигаются медленно, точнее, двигается только Евстигнеев, а Ромка контролирует, оставляя синяки на внутренней стороне Ванькиных бедер. В конце концов выходит все как-то скомкано, потому что Рудбой, приспособившись к Ромкиному члену, начинает двигаться резко, помогая себе рукой, чувствуя, что устают ноги, и почти позорно быстро кончает. Слабо и совсем не феерично, он молча вдруг перестает двигаться, излившись короткой струйкой и закатив глаза, и отмирает, только когда Ромка с нажимом царапает его за бедро. У Локи все еще крепко стоит, и Ваня пытается продолжить двигаться на нем, но после оргазма это оказывается уже совсем не так приятно. Он со стоном выпускает из себя чужой член и почти ложится на Рому, целует его и пытается додрочить, сняв презерватив и добавив смазки на и так липкие руки. Локи хмурится, стонет, и стоит у него крепко, но оргазм никак не приходит, и стоны становятся почти жалобными. Может, из-за усталости, может, из-за ебучего полнолуния, но теперь Рома никак не может кончить. Он поджимает губы, а потом просит: — Возьми в рот, а? Ванина рука на члене замирает, а потом и вовсе исчезает. Рудбой смотрит сомнительно сначала на член, потом Ромке в глаза, и предательски качает головой. — Неа. Нахуй. Ты весь грязный, как псина твоя, а у меня гандонов нихуя нет больше, секс-машина ты ебучая, — он снова тянется рукой к чужому члену, но Локи отталкивает сначала руку, а потом и самого Рудбоя с себя толкает. — Бляяядь, — тянет Рома и тупо пялится в потолок. Ваня смотрит на него жалостливо, снова тянется к его члену, но Ромка отталкивает его уже почти грубо. — Отъебись. Сам, сука, упадет. Рудбой закатывает глаза. Локи бывает таким фаталистом даже, бля, в ебле. Ваня залазит на него снова, не обращая внимания на вялые сопротивления, и целует так, как любит Рома: пошло, глубоко, стукаясь зубами и вылизывая, покусывая губы. Он снова крепко сжимает чужой член, двигает рукой резко, дерганно, сухо. Широко проводит языком по расцарапанной щеке, не обращая внимания на то, как колется чужая щетина, спускается ниже и оставляет большой засос прямо под челюстью. Ваня не любит такие немного слишком резкие ласки, но Ромке явно нравится, он тянется к нему всем телом, начинает толкаться в крепкий кулак. Локи наконец-то кончает, когда Ванька двигает уже немеющей рукой совсем резко и прикусывает место соединения шеи и плеча изо всех сил. Сам бы он за такое уебал, но Рома кайфует откровенно, закатывая глаза и почти болезненно кончая. Ванька окончательно скатывается с него и ложится рядом, даже не касаясь, вытирает о простынь забрызганную спермой руку. Теперь, когда с обоих сошло это какое-то дикое, немного нездоровое возбуждение, обниматься с грязным, перепачканным во всем, в чем только можно Ромкой особо не хочется. Тот хмыкает и пытается подняться, но сил не хватает, и он падает обратно. — Покурить бы, — тянет Локи. Ванька кивает и тянется к кинутым джинсам, ища там пачку. Они по очереди молча закуривают, смахивая пепел в широкую крышечку от смазки. — Ты с кем подрался? — через несколько сиг спрашивает Ваня. — Да с хером каким-то, — пожимает плечами Рома, насколько это возможно, когда ты абсолютно не хочешь двигаться. — На концерте его почувствовал. Альфа чужой, а схуяли он к моей стае приперся и агрессирует вокруг? Рудбой даже не возражает, потому что в Ромкиных песьих делах он нихуя не шарит. Он просто хочет с ним ебаться и плевать хотел на его привычку раз в месяц бегать в шкуре. Поэтому Ванька только кивает и наблюдает, как в тонкой полоске рассветного солнца, пробивающейся сквозь тяжелые шторы, кружатся пылинки. Ленивая мысль о том, что пора поубирать, исчезает так же быстро, как и появляется, потому что очень скоро они так и засыпают, лежа поперек грязной разворошенной кровати.