Что с тобой?

Они ведь действительно терпеть друг друга не могут и просто вынуждены работать вместе, и это правда грустно, ведь конфликты становятся не только словами, но и действиями, и по сути это должно что-то значить, что-то большее, чем просто показательная ненависть, — но не значит ничего, и только Рид испытывает что-то, в чем не хочет признаваться даже самому себе. Но когда он все же это осознает, он будет пытаться понять ситуацию, вникнуть в неё, связав с реальностью, поверить в эти чувства — и совершенно не знать, что делать дальше, чувствуя себя предавшим себя самого и свои же принципы и убеждения, не зная, как поступать теперь и как общаться с Ричардом теперь, осознавая это; Ведь Ричард — просто машина и не может ничего чувствовать, уверен Рид; он будет просто знать и игнорировать, ему будет плевать, и это ведь унизительно… И это ведь действительно так. Ведь Ричард, увидев состояние и смятение Рида, будет игнорировать это первую пару дней, а потом остановит того, положив руку на плечо, спросит, что с ним творится, а Рид на это резко ответит что-то про надоедливую консервную банку и уйдет в смешанных чувствах; и Ричард не пойдёт за ним, ведь ему будет не важно. Наверное. После этого Ричард будет еще какое-то время игнорировать это, потому что подобное поведение Рида — его личное дело, никак иначе,  но потом, когда это начнет мешать работе, он всё-таки попросит того остаться с ним один на один, чтобы поговорить, и Рид согласится, пусть и будет об этом жалеть потом. И Ричард не будет орать, ругаться или пытаться помочь и утешить, он просто попросит Рида не давать личной жизни отвлекать его от работы, причём сделает это нарочито резко и равнодушно, так, чтобы не возникло вопросов или желания жаловаться ему и делиться тем, что на душе — Ричарду не было до этого дела. В конце-концов, он ведь лишь машина. Но не Гэвин Рид. Он будет чувствовать себя разбитым, ведь он хотел, он хотел бы быть бесстрастным и исполнительным на работе, но просто не мог, ведь когда этот чертов андроид так смотрел и существовал вообще — он просто не выходил из головы Рида, и даже алкоголь не помогал забыться, так что Гэвин просто промолчит, кивнет и уйдет, сказав, что действительно не в состоянии работать, и начнет брать отгулы. Один, два, три... В итоге Рид проведет несколько вечеров в баре, пытаясь разобраться в мыслях и чувствах, избавиться от них, но не сможет, просто не сможет - и ведь будет понимать это с кристальной ясностью, так же, как и то, что обречен, и все же не прекратит пить в горькой и ироничной надежде на забытье, на то, что в этот раз это точно сработает, что теперь он вновь увидит галлюцинацией тот образ, что преследует его во снах — тот, что так близко в мыслях и так невозможно далеко в реальности. А Ричард? О, с ним легко. Он будет просто делать вид, будто ему нет дела — и ведь действительно, его не будет это волновать; андроида беспокоит лишь выполнение программы, а не этот детектив... Да и лишние привязанности к людям могли доставить проблем андроиду, а в проблемах подобного рода Ричард, идеальная машина, не нуждался — кто угодно, но не он. И всё-таки, через три недели тишины, он-таки заявится к Гэвину, что так и не покидал дома, злой, насколько андроид вообще может быть злым, и раздраженный, потому что дело не идет без помощи Рида; свидетелей опрашивать сложнее, ведь Ричард — не человек, а многие люди испытывают сильную неприязнь к андроидам, так что без Рида их было просто не разговорить, а нового напарника Ричард брать не хотел, даже будучи андроидом. И когда Ричард придет к Гэвину и позвонит в дверь, ему ответом станет лишь тишина, полная и угнетающая, и пусть будет и ясно, что детектив внутри, будет не менее ясно, что общаться тот не настроен. Ведь он, детектив, все это время будет думать о том, чтобы прекратить все это, потому что не будет знать, как с этим жить, да и казалось бы — все нужное для того, чтобы закончить это — пистолет, — у детектива имеется, а большего и не надо. Но все-таки что-то заставит его каждый раз одуматься и отложить оружие. И тот сам не поймет, что это — чувство долга, эта проклятая любовь или что это вообще за херня, страх или инстинкт самосохранения — но он не сможет умереть, пусть и будет хотеть исчезнуть, что-то помешает, и он попытается много раз за день, но будет неизменно проигрывать в этой борьбе с самим собой, будучи неспособным прекратить это жалкое существование, как бы этого ни хотелось. И так продлится какое-то время: Ричард ежедневно будет приезжать к Риду, каждый раз ожидая, что тот откроет дверь, в это раз — точно, и каждый раз просто простоит перед закрытой калиткой, нажимая на звонок и будучи проигнорированным; а Рид не выпустит из рук пистолет и не отпустит злость на себя — на то, что так жалок, на то, что влюблен, и он перестанет даже пить.. Хотя бы ради отсутствия пьяных видений с, будь он проклят, Ричардом. Как ни странно, Гэвина не уволят, но такая опасность все же будет, что и заставит Ричарда чуть ли не ежедневно стоять перед дверью детектива, чувствуя то, как он, андроид, чуть ли не закипает изнутри, недовольный подобным бойкотом от Рида. И теперь он, Ричард, диагностировавший себя ранее ежедневно, теперь будет делать это раз в три-четыре часа, серьезно опасаясь девиации, связанной с постоянным волнением — если это можно было назвать волнением, — раздражением и злостью, направленными на Рида; эти мысли чуть ли не становились навязчивы, едва ли не отвлекая от расследования дела, которое Ричарду приходилось вести в одиночку, не давая сосредоточиться и вызывая гнев и прочие _эмоции_ — легко, скорее, лишь их отголоски, одна сотая от человеческих чувств, но все же вызывая, что заставляло андроида всерьез беспокоиться — насколько это было можно определить как беспокойство, — о своей программе и верном ее исполнении. А Рид все так же будет сидеть дома, питаясь, какая ирония, консервами из запаса на случай восстания машин и прочих бедствий, проклиная себя за то, что даже еда напоминает ему об этом чёртовом андроиде, забравшим его душу и разум, и отвратительно чувствуя себя, понимая, что глупо вешать вину за свои чувства на машину; на машину, которая не осознает происходящего, которая не виновата в том, что просто существует и исполняет свою программу и которая будет и дальше делать вид, что все в порядке; и для нее все было действительно в порядке, и это есть и будет только грузом самого Рида и никак иначе. Риду и Ричарду не быть вместе, был уверен детектив, человеку и андроиду, слепо следующему своей программе, не видать любви, да и, будем честны, само понятие «любовь» было чуждо и не нужно одному из них, и это позорно убивало, съедая Рида изнутри. И как бы Гэвин ни старался переступить через это, как ни старался забыть об этих чувствах, игнорировать их, делать вид, будто этого нет, он просто не мог — и бесконечно ненавидел себя такого, слабого и беззащитного перед этими чертовым роботом — Рид сам не ожидал, что может чувствовать себя таким, и это вызывало отвращение у него самого — гордого и самоуверенного прежде детектива, что ныне был готов на все, лишь бы больше не видеть, не слышать, не чувствовать этого равнодушия, не смотреть на холодного Ричарда, которому не важны чувства Рида, _чертова консервная банка_, и Рид находил это отвратительным. Так что, в какой-то момент решив, что хуже уже точно не станет, и ненавидя себя за это, открыл Ричарду, который, как и всегда, в это время стоял перед дверью и звонил — это стало уже своего рода традицией, и оба привыкли к тому, что это так, — и посмотрел на того с вызовом — весь болезненный, бледный, с красными от недосыпа глазами и слабый, такой, что, казалось, дунет ветер — и он упадет, но все же неизменно злой и колючий; словно маленький беззащитный щенок, которого взяли и забрали из дома, оставив на улице в одиночестве — несколько испуганный того, что будет дальше, но прячущий это за агрессией, готовый защищаться до последней капли крови. И это зрелище не испугало, но удивило Ричарда, что за это время уже привык испытывать легкие отголоски эмоций; он ожидал увидеть что угодно, но не такого беззащитного Рида; это было даже как-то _интимно_, ведь Ричард был уверен, больше никто не видел детектива в подобном состоянии. — Что с тобой? — спросил Ричард, смотря на Рида сверху вниз и стараясь сделать так, чтобы его голос звучал мягче, чтобы не оттолкнуть Рида, чтобы тот не закрыл дверь прямо перед его носом, устроив новый полный бойкот и уйдя в тень; — - Ничего, — тихо и слабо, но все так же уперто, с привычными уху интонациями, сам удивившись своему голосу — он казался таким чужим… Но это и не удивительно; Рид давно ни с кем не говорил, прекратив даже диалоги с самим собой, и отвык от звука собственного голоса — и потому чуть заметно, но все же вздрогнул, услышав себя и себя же не узнав; И это не ускользнуло от внимания Ричарда, что поднял бровь и, оперевшись плечом о дверной косяк, чтобы детектив не имел и шанса вновь закрыть дверь, сказал: — Рид, если бы не случилось ничего, неужели ты запирался бы в доме, не выходя из него неделями, неужели игнорировал бы все и вся, ставя под угрозу карьеру, которой так дорожишь, забыв о делах и обязанностях? Я знаю тебя, Гэвин, ты не поступил бы так без веской на то причины. А вот Рид не спешил отвечать; он рассматривал андроида, жадно впитывая глазами каждую неровность, каждый миллиметр его искусственной кожи, или что там у этих ебаных банок вместо нее, одежды, волос, всего — всего, стараясь запомнить. "Как же он прекрасен", вяло отметил про себя Рид с горькой усмешкой, чувствуя себя жалким, как никогда раньше, "и ведь он этого даже не знает." Рид хмыкнул и поднял взгляд, посмотрев в глаза того: — Ты уверен, что хочешь знать, что со мной, Ричард? А андроид скрестил руки на груди, делая вид, что не замечает этот взгляд, и смотрит на него так, что было очевидно — да, хочет, и еще как. — Ну что же — с горьким смешком сказал Рид и резко, в меру своих скромных сил, коих осталось так мало после этого месяца, шагнул вперед, обнял Ричарда за шею, так, чтобы тот нагнулся — возможно из-за неожиданности, возможно потому, что сам был не против поддаться, на что в тайне даже для самого себя надеялся Рид, — и когда их лица оказались близко и напротив друг друга Рид продолжил злобно и шипяще, зная, что нечего терять, чуть касаясь губами губ андроида: — Ты, ебаная консервная банка — причина. Ты не даешь мне спать уже гребаный месяц и я не могу, я не знаю, что со мной, но я не способен противиться этому чертовому влечению. И тот поцеловал андроида, что стоял, не двигаясь; вымещал всю злость и гнев, терзая губы того, забыв о дыхании и желая показать, что чувствует, даже зная — андроид никогда не разделит эти чувства. Он целовал его, как в последний раз — а ведь это и действительно могло бы быть последним разом, — так, словно от этого зависит его жизнь, зная — второго шанса не будет. А потом, когда оторвался, тихо выдохнул, прямо и смело смотря в глаза андроиду, что не шелохнулся за все это время: — Теперь ты все знаешь. Доволен? А Ричард, что все это время пусть и понимал, что происходит, но понимать не желал, не ответил. Он лишь с невероятной скоростью диагностировал себя, молча стараясь понять, что произошло, что творится с ним. Ведь он чувствовал. Он чувствовал. В том и проблема. Он чувствовал, а это уже бесконечно странно, неверно для андроида. Он хотел вновь приложиться к губам Рида, хотел, чтобы тот вновь целовал того как секунду назад, хотел почувствовать его тепло на себе. И это было неправильно. Он точно знал — этого в программе нет и быть не должно, но раз уж оно есть… — Поздравляю, — как мог холодно, но все-таки с нескрываемым удивлением хмыкнул Ричард Риду, что, как бы ни старался не подавать виду, уже нервничал, — Герой, ты меня сломал. А Рид не ответил, ведь он уже не понимал, что происходит. Не понимал, почему Ричард сделал шаг к нему и не понимал, почему медленно и аккуратно, но обнял за талию. Не понимал этой усмешки, не понимал этого странного движения и того, что андроид уже смелей и уверенней подхватил того на руки, жестко прижав к стене, запустив руку под его футболку и страстно целуя, не жалея губ и не давая Риду дышать, заставляя отвечать и растворяться в нем. Он этого не понимал, определенно нет. Но, кажется, всё-таки был счастлив и знал, что все будет не так плохо, как казалось. Определенно нет. Ох уж эта консервная банка…