***
Сбор средств подразумевает официальность. Уилл не знает, что с этим делать. Он целый день беспокоится об этом — обо всем этом безумии, — прежде чем позвонить Ганнибалу и попросить у него совета. Он говорит Уиллу, что уже не время заказывать новый костюм — эта идея заставила Уилла резко рассмеяться, из-за чего он разбудил Бастера, спящего на его коленях, — но что у его портного есть отличные готовые варианты, которые она сможет подогнать под него. — Это все еще кажется слишком внезапным, — неуверенно говорит Уилл, покусывая губу. Он встает, чтобы войти внутрь, свистя собакам и указывая им на грязное полотенце у двери, чтобы оно приняло на себя удар грязи и снега. Внутри дома холодно, и Уилл быстро передвигается, чтобы включить обогреватели. — И я определенно не клиент мечты. — Ты прав. Позволь мне сопровождать тебя. Мэрианн больше склонна помогать тем, кого хорошо знает. Уилл морщит нос при этой мысли, сразу же заподозрив неладное. Он потирает руки и дышит на них, пока собаки собираются вокруг ближайшего обогревателя. — Ты точно не хочешь просто прийти и выбрать мне костюм? — Я думал, ты оценишь мой вклад. — Ты правильно подумал. — Позволь мне позвонить ей и договориться о встрече. Я пришлю тебе детали. Он делает это примерно через двадцать минут, через сообщение. Завтра вечером, в 7 часов. Может быть, поужинаем потом? Эбигейл тоже будет присутствовать. Уилл смотрит на свой телефон в течение нескольких долгих минут и пытается вспомнить, когда еще в своей жизни он чувствовал себя так же глупо и поверхностно удовлетворенно. Ужин звучит неплохо.***
На самом деле, примерка — это тот самый ад в представлении Уилла. Магазин ателье — неловко дорогое заведение, ценники нигде не указаны, и все, что он примеряет, обтягивает его. Ганнибал предлагает ему примерить несколько костюмов, но затем находит причину отвергнуть каждый из них. За рамками того, что он находит изменения в их отношениях немного дезориентирующими, Уилл изо всех сил старается не выдать угрюмость перед лицом своего дискомфорта. — Этот неплох, правда? — спрашивает он Ганнибала, расправляя плечи, обтянутые очередным пиджаком, и хмуро глядя на себя в зеркало. — Синий был лучше, — перебивает Мэрианн. — Синий цвет делал меня похожим на банковского служащего, — возражает Уилл. Он смотрит на Ганнибала, прося его оценить. — Черный вполне подойдет. Элегантный и вневременной. — Но? — Синий подходит лучше и несколько выделяет тебя. — Я не хочу выделяться, — жалуется Уилл. — И если я собираюсь потратить на эту вещь небольшое состояние, я хочу иметь возможность носить ее не только на благотворительные мероприятия. Если Ганнибал и находит упоминание о деньгах грубым, то никак этого не показывает. — Я полагаю, ты сможешь использовать его в том случае, если станешь банковским служащим. — Ты напрасно работаешь психиатром, честное слово. На лице Ганнибала появляется улыбка, он встает, возвращается к стойке и просматривает — на взгляд Уилла — в основном одинаковые костюмы. — В любом случае, их покрой не подходит для большинства мероприятий, для которых они могут тебе понадобиться. Я советую тебе пренебречь понятием повторного использования и вместо этого найти что-то, что ты сможешь сохранить в качестве сувенира. — Память о ночи, которую я провел, притворяясь… — Что тебе нравятся люди, да, Уилл, — перебивает его Ганнибал. — Но побалуй меня в этот раз. Если это слишком отталкивающе, я обещаю не заставлять тебя переживать это снова, дорогой. Незамутненная теплота в его голосе — не говоря уже о ласковом обращении — заставляет Уилла замолчать; он думает о потрескивающем камине в офисе и летящих искрах. С опозданием он смотрит на Мэрианн и понимает, что она, вероятно, будет обслуживать большинство посетителей для пятничного мероприятия. Лучше не упоминать, что у них с Ганнибалом фальшивое свидание. — Отлично, — говорит он и берет костюм, который протягивает ему Ганнибал. В раздевалке он изучает свое отражение и находит костюм менее отталкивающим, чем большинство из тех, что он пробовал. Его ткань более тонкая, чем у других, шелк оттенка лесной зелени, такой темный, что в тени кажется черным. Он открывает дверь, чтобы показать Ганнибалу, и замечает довольный изгиб его губ, легкий блеск его темных глаз. — Согласен? — спрашивает Ганнибал. — Нормально, — он очень хочет уехать — вернуться в относительный комфорт дома Ганнибала, за его стол, с Эбигейл. Они должны забрать ее. Уилл отмахивается от мысленного сравнения разведенного отца, собирающегося познакомить свою дочь со своим новым партнером. — Просто скажи, что мне больше не нужно ничего примерять. — Нет, но Мэрианн нужно будет снять мерки. Достаточно причин, чтобы закончить на сегодня. Уилл вздыхает и кивает. — Окей. Вот этот.***
Вечер пятницы наступает быстрее, чем должен, и Уилл торопится к тому времени, когда ложная сигнализация безопасности задерживает его отъезд из Куантико. Ему приходится превысить скорость, чтобы добраться до магазина ателье и забрать свой костюм, прежде чем броситься обратно в машину. Его телефон звонит, автоматически подключаясь к громкой связи. Уилл нажимает кнопку «Принять», прежде чем заводит машину, слегка стуча зубами от холода сиденья. — Грэм. — Здравствуй, Уилл, — у Ганнибала снова тот же голос, что и на примерке, пронизанный нежностью. — Как ты? — Я пытаюсь втиснуть двухчасовую поездку в одну. Я задержался на работе. — Ты забрал свой костюм? — Да. — Приезжай и приготовься здесь. — У тебя дома? — Да. — Мне нужно принять душ, я не побрился, у меня нет… — Одеколона? Наверное, это благословение. Ты можешь воспользоваться моим душем, и я осмелюсь предложить тебе бритву. Что с собаками? — Их покормит мой сосед. — Тем больше причин для этого. Уилл ищет другую причину для протеста и не может ее найти. Он делает поворот, чтобы изменить свой маршрут. — Ладно. Я приеду через двадцать минут. — Я приготовлю тебе выпить, дорогой, — он опять шутит, думает Уилл, и от этого напряжение в груди немного спадает. — Ты знаешь, как обращаться с парнем. В доме Ганнибал действительно приветствует его выпивкой, обменивая ее на пальто Уилла и провожая его по коридору к лестнице. Дом встречает Уилла теплом. — В хозяйской ванной тебя ждут белье и бритва. — Спасибо тебе большое. — Не за что, Уилл, — Ганнибал снова улыбается ему, и Уилл чувствует, как его губы растягивает улыбка, когда он поднимается наверх, чтобы принять душ. Когда он готов — или готов настолько, насколько это возможно, чувствуя себя на взводе из-за ракетного топлива, которое Ганнибал называет вином, он спускается вниз, перекинув пиджак через руку и стараясь не слишком теребить манжеты. Ганнибал ждет в амниотическом сумраке кабинета, потягивая свой напиток и читая, его волосы блестят на свету. В камине горит огонь, яростный блеск которого отражается на начищенных ботинках, танцуя в его глазах. Уилл не может решить, что в нем изменилось, пока не замечает, что Ганнибал одет в черное: бархатный смокинг и темную рубашку, контраст с которой обычно делал его несколько пугающим и похожим на норку. Он смотрит на Уилла и изучает его в ответ. Уилл не уверен, что именно он видит, но его рука все сильнее сжимает бокал. — Довольно приятная структура костей под всей этой щетиной, — вот и все, что он говорит. Уилл ловит себя на том, что улыбается. — Весьма приятно. Это один из тех комплиментов, которые я, вероятно, закину в заднюю кучу. Ганнибал поднимается, гладкий, как парусник, и подходит к нему. Он забирает у Уилла пиджак и щелчком расправляет его, держа так, чтобы Уилл мог в него скользнуть. Уилл чувствует, как его пальцы суетятся на лацканах, расправляя и разглаживая их, когда он поворачивается обратно. Уиллу требуется мгновение, чтобы понять, что он затаил дыхание. — В чем дело, Уилл? — Просто… сегодня вечером… люди подумают, что у тебя ужасный вкус на мужчин. По мимолетной растерянности на лице Ганнибала он понял, что тот ожидал другого, и что попытка пошутить проверяет его драматические рефлексы. Он игнорирует короткий укол тревоги от осознания того, что Ганнибал имеет все основания предполагать, что Уилл скорее будет категорически пессимистичен, чем пошутит. — Я не согласен. Ты можешь быть невероятно очаровательным компаньоном, когда у тебя подходящее настроение. — Еще один для кучи. Не думай, что я не веду счет. Ганнибал еще мгновение держит его за руку, их глаза встречаются. Морщинки в уголках его глаз неумолимо теплые: — Если ты хочешь, чтобы я рассказал тебе, как ты соблазнителен, Уилл, тебе нужно только спросить. Уши Уилла внезапно розовеют. Он не уверен, что возражает против метода Ганнибала, на самом деле он уверен, что это не так, но иногда ему трудно разобраться. — Нет, спасибо, я точно знаю, какой я соблазнительный, — фыркает он, затем качает головой. — Ты… твой галстук подходит к моему костюму? — Так и есть. Я подумал, что это хорошая деталь. Машина скоро будет здесь, ты готов? Он, очевидно, не хочет углубляться в этот факт дальше, а жаль, потому что Уилл хочет. — Вроде. Я не пользуюсь одеколоном, это проблема? — Не для меня. — Стоило догадаться. Ганнибал смотрит, как он допивает свое вино, и затем относит их бокалы на кухню. Даже из глубины дома Уилл слышит, как снаружи подъезжает машина.***
Сбор средств проходит в Балтиморском Музее Искусств, и Уилл никогда в своей жизни не чувствовал себя менее вписывающимся — это почти комическая книга, яркая по сравнению с тусклым хромом и белым стенами криминалистической лаборатории, яркий контраст жизни и смерти, который вызывает беспокойство. Пока Ганнибал пожимает руки и целует щеки, Уилл наблюдает, как люди мелькают между картинами и скульптурами, одетые в изысканные вечерние костюмы и румянец высшего общества. Шум поднимается до сводчатых потолков, обволакивая колонны, как дым. Уилл сжимает свой стакан, как будто это сможет удержать его в вертикальном положении в потоке шума и чувств. Его глаза без подсказки скользят по комнате, изучая крошечные способы, которыми люди лгут друг другу. Вокруг более желанных покровителей собрались заметные клубы дыма, демонстрирующие богатство и экстравагантность, и в то же время старательно игнорирующие подносы вокруг них. Струнная секция играет на эстраде, звук высокий и сладко резкий. Один из инструментов звучит так, будто ему нужна настройка — или новый игрок. Возможно, несправедливо, но Уилл разочаровывается в Ганнибале. Все это кажется поверхностным и надуманным — не то, чем он когда-либо считал его, при всем его эстетизме. Если Ганнибал и замечает это, то не комментирует, но осторожно обхватывает рукой запястье Уилла, а другую кладет ему на спину. Это эффективно вырывает его из мыслей, и на одну секунду Уилл думает, что он собирается пригласить его на танец. Но он просто наклоняется и шепчет ему на ухо. — Мой пациент здесь. Маленький, дородный, немного похож на амфибию. Отвлекшись на свое облегчение, Уилл некоторое время расшифровывает эту информацию, а затем видит человека, о котором говорит Ганнибал. — Темные волосы. Липкий взгляд. Ганнибал заметно подавляет улыбку. — Очень проницательно. Позволь мне познакомить тебя с несколькими людьми. Уилл выпрямляется, собираясь с духом. В общем, лица ничем не примечательны, и он позволяет Ганнибалу назвать и контекстуализировать их, прежде чем кивнуть в знак приветствия. Достаточно легко потерять себя в этой роли и позволить Ганнибалу управлять им как физически, так и в разговоре. Уилл потягивает свой напиток, улыбается и смеется над странной ужасной шуткой. В общем-то, к этому достаточно легко привыкнуть. Кажется, все только и ожидают, что он будет свисать с руки Ганнибала и сиять. Это довольно приятное отвлечение, действительно легкое. Последняя женщина, которую ему представляют, знакома ему только внешне: он видел её с Ганнибалом на фотографиях, сделанных на подобных мероприятиях раньше. — Уилл, это Елена Комеда, близкий друг и вдохновенный писатель. Елена, это Уилл Грэм. Своей высокой грудью и изящными тонкими руками она сильно напоминает Уиллу ощипанную птицу в платье, протягивающую ему руку в перчатке, чтобы он склонил нос, как это делал Ганнибал. — А, так это тот самый молодой человек, о котором я столько слышала. Приятно познакомиться, Уилл. — Мне тоже, — Уилл прикусывает губу, но уже слишком поздно, чтобы не спросить. — Ганнибал упоминал меня? — Упоминал Вас? О, по крайней мере дважды. Конечно, в его понимании это несколько сродни найму самолёта для воздушной рекламы. Хм. Уилл решает не мучить Ганнибала ожиданием подтверждения. — Он сказал, что Вы хозяйка благотворительного вечера. Здесь красиво, — говорит он вместо этого. — Искусство вдохновляет на великодушие, — по секрету говорит миссис Комеда. Затем она возвращается с вопросами к Ганнибалу: — Должна сказать, Ганнибал, мне было немного обидно, что ты избегал меня ради лучшей компании, но теперь я не могу сказать, что виню тебя, — ее глаза-бусинки скользят по Уиллу, тон достаточно нежный, чтобы Уиллу не захотелось ее ударить. — Я бы никогда не стал избегать тебя, Елена, но я признаю себя виновным в отвлечении внимания. — И я уверена, что это он — то самое отвлечение. Какой Вы поразительный молодой человек, — говорит она Уиллу. — Опять же, мы знали, что вы должны быть чем-то особенным, чтобы зацепить его. — Он всегда находит способ лишить меня дара речи, — соглашается Ганнибал, снова кладя руку Уиллу на талию. Он бросает на Уилла косой взгляд, явно застигнутый врасплох. Не зная, что сделать, чтобы подавить смущенный смех, подступающий к горлу, Уилл улыбается и осушает свой бокал, надеясь, что его освободят от разговора через диспозицию. У госпожи Комеды другие планы. — Ганнибал, мне кажется, я никогда не видела тебя таким, — восторженно говорит она, нежно касаясь его руки своей тонкой рукой. — Как вы вообще познакомились? Как давно вы вместе? Расскажи мне все. Ганнибал даёт Уиллу возможность ответить, слегка изогнув брови. — Э-э… наш общий друг познакомил нас несколько месяцев назад, — говорит Уилл. По выражению ее лица он понял, что этой информации недостаточно. — Это была профессиональная обстановка, и поначалу Уилл находил мои методы несколько неортодоксальными, — вставляет Ганнибал заговорщицким голосом. — С тех пор он заставляет меня очень усердно добиваться его одобрения. — Так и должно быть. В твоей жизни давно не было изменений, Ганнибал. Самое время, чтобы кто-то слегка подтолкнул тебя. — Что он и делает. Уилл не знает, что означает взгляд Ганнибала, пока не чувствует, как тот снова прижимается к нему. Он слегка поворачивается к нему, позволяя себе насладиться новизной и не желая отпрянуть от прикосновения ни на минуту. — Здесь не тот случай, когда старого пса нельзя научить новым трюкам, — говорит он миссис Комеде, легко входя в ее ритм. Рядом с собой он чувствует, как Ганнибал издает один-единственный вздох смеха, а затем прижимается губами к его щеке. Несмотря на шок, веки Уилла затрепетали и закрылись от прикосновения, сердце болезненно застучало от едва заметного прикосновения носа Ганнибала к его уху. А потом его голос возвращает его к реальности. — Он держит меня в смирении. — Если бы когда-нибудь такое могло быть правдой, я бы тут же поверила, — улыбается госпожа Комеда. — Нам нужно как-нибудь поужинать, дорогие. Мой муж с удовольствием встретится с тобой, Ганнибал, и ты должен привести своего молодого человека. Ганнибал смотрит на Уилла, который вздергивает подбородок и поднимает брови. Все, что захочешь, дорогой для внешней аудитории. На самом же деле: еще одно фальшивое свидание, да? Выражение лица чуть ли не умоляющее, Ганнибал с улыбкой поворачивается к Елене: — Нам бы очень этого хотелось. Уилл показывает Ганнибалу свои зубы, когда она наконец отвлекается на другую пару, начинающую обсуждение внешней политики. Временно освобожденный, Уилл ожидает, что хватка Ганнибала ослабнет, но он не отступает. Краем глаза он видит причину: пациент Ганнибала притаился поблизости, энергично разговаривая с другим покровителем, но никогда не упускал случая отметить взглядом движения Ганнибала. Это довольно тревожно, учитывая все обстоятельства. Уилл просовывает свою руку в руку Ганнибала, протягивая свой пустой бокал проходящему мимо официанту и принимая новый. Когда он опустошает его наполовину, то обнаруживает, что внимание Ганнибала сосредоточено на нем, и пользуется этим. — Она слышала обо мне, да? — Я мимоходом упомянул о тебе. — Не похоже, чтобы это было мимоходом. Ему кажется, что он видит, как из-под аккуратного воротничка на шее Ганнибала начинает проступать легкий румянец. Он бросает на Уилла единственный злобный взгляд. — Моя работа в Бюро является источником многих интриг среди многих моих коллег. — Оставь это, ты ведь обо мне сплетничал, не так ли? — Уилл стремится к обвинительному тону, но вместо этого каким-то образом выходит застенчиво. — Миссис Комеда, похоже, ничуть не удивилась, обнаружив меня здесь. — Я, конечно, предупредил ее, что ты будешь моим плюс один, из вежливости. Ей было любопытно. Ты очаровываешь многих помимо меня, Уилл. Он отворачивается от этих слов, как от пощечины. — Да, меня не очень интересует, насколько увлекательным меня находят другие, — он уже проходил через это. Любовники и друзья, «очарованные» более болезненными аспектами его личности, позже разочаровались, обнаружив, что одной любовью их не облегчить. — И насколько увлекательным я нахожу тебя в таком случае? Уилл оглядывается и видит, что Ганнибал снова пристально смотрит на него, его взгляд тёплый и довольный. Он думает о том, как осторожно Ганнибал вел себя всю ночь; о том, как он помог ему надеть пиджак и расправил его по плечам легким, как перышко, движением пальцев — пальцы по-прежнему уютно переплетались с его собственными. Уилл оглядывается через плечо. — Знаешь, твой пациент все еще наблюдает за тобой. — Я в курсе. — Он, должно быть, очень смущен тем, что видит сейчас. — Ты позволишь мне прояснить для него ситуацию? Он колеблется лишь мгновение, прежде чем пожать плечами и кивнуть: раз уж начал, то доводи до конца. — Спасибо, Уилл, — говорит Ганнибал таким деловым тоном, что Уилл слегка ощетинивается. Он не слишком задумывался об этом вечере в таком контексте — хотя было бы откровенной ложью сказать, что это не приходило ему в голову, — но он ожидал, по крайней мере, обсуждения. Вместо этого Ганнибал нежно обхватывает лицо теплыми ладонями и наклоняется к нему без дальнейших предисловий. Прикосновение его губ поначалу легкое, испытывающее, и он прижимает их сильнее, когда Уилл не отшатывается. Одно лёгкое прикосновение, а затем еще одно с большим намерением. Уилла никогда так не целовали. Это что-то среднее между публично приемлемым и совершенно интимным в своей нежности, его голова сразу наполнилась ароматом осеннего одеколона Ганнибала и теплом его тела. Без его разрешения собственная рука Уилла вцепляется в лацкан смокинга Ганнибала, жар поднимается в его теле от этого лёгкого скольжения губ. Как и все, за что предпринимается Ганнибал, это без усилий прекрасно: твёрдо, контролируемо и сладко. Когда Ганнибал отстраняется, он продолжает держать Уилла за подбородок, опустив светлые ресницы, пока собирается с мыслями. Уилл почти видит, каких усилий это требует — надеть маску, которая совсем не подходит. Он явно покраснел, не в силах оторвать глаз от Ганнибала или заставить себя отстраниться от его рук — рук, которые питали его теплом всю ночь — или, возможно, с тех пор, как они встретились, — как будто Ганнибал разжигал в нем костёр. — Неплохо, — шутит он, задыхаясь. — Для старого пса? — Ганнибал украдкой улыбается ему. — Я не думал, что это надолго сойдет мне с рук. — Если ты можешь доверять мне, Уилл, всегда знай, что я буду считать тебя ответственным за свои поступки. — Я могу в это поверить, — Уилл улыбается тому, как Ганнибалу удается говорить так, чтобы его предупреждения звучали искренне. Они настолько близки, что внезапное, непреодолимое желание прижаться к губам невозможно обуздать. Уилл слишком поздно паникует из-за этой поспешности, но Ганнибал не дает ему упасть, вздыхая в поцелуе и нежно поглаживая большим пальцем порез на щеке Уилла. Что-то вспыхивает в Уилле. Они снова отрываются друг от друга, но на этот раз Ганнибал утыкается носом в челюсть Уилла и остается так, вдыхая. — Еще одно действие, за которое я должен привлечь тебя к ответственности, Уилл. — Я сэкономлю тебе время и сейчас же подам прошение. Ганнибал издает смешок. — Мудрый выбор, когда пойман на месте преступления, хотя защита от безумия не исключена. Уилл смотрит на него краем глаза. — Я думаю, что присяжные решат, что я compos mentis (лат.: вменяемый), по крайней мере в данном случае. — Это обнадеживает, — и это еще мягко сказано. Он выглядит удивительно довольным. Уилл позволяет вечеру рушиться в его голове, как будто его подбрасывает волна, сбивающая ил с глубины его сознания. Фрагмент света преломляется сквозь воду, вырезая узор. Когда Уилл снова смотрит, на лице Ганнибала отражается тот же свет, отраженный от люстры на потолке. — У меня сложилось впечатление, что ты немного преувеличил для своих друзей… — медленно начинает Уилл. — Но ты ведь ничего не преувеличивал, правда? Это самое простое решение, к которому он когда-либо приходил, но почему-то его труднее всего принять. Наклонив голову, с выражением строгости на лице, Ганнибал улыбается. — Я очень редко это делаю, но я нашел, что украшения к этому сценарию особенно не нужны. Снова вспышка удовольствия при слове «особенно». Уилл не знает, по этой ли причине он говорит: — Значит, когда миссис Комеда сказала, что ты упомянул меня… — Да, она имела в виду мое искреннее отношение к тебе как к объекту моей привязанности. У Уилла перехватывает дыхание. Прежде чем он успевает ответить, Ганнибал переключает внимание. Маленький человечек, чьи глаза следили за ними весь вечер, наконец-то дает о себе знать. — Доктор Лектер, — здоровается он дрожащим от волнения голосом. — Так приятно снова Вас видеть. — Взаимно, Франклин, — любезно отвечает Ганнибал, слегка сжимая руку Уилла. — Вам нравится вечер? Пустота, никакого интереса в его глазах, когда он слушает взволнованный ответ Франклина. Уилл не может оторвать от него взгляд, запоминая движения и слова. Ему требуется мгновение, чтобы поправить себя: Ганнибал не считает Франклина ничтожеством, он испытывает к нему отвращение, глядя на него, как на искалеченного дождевого червя на тротуаре, все еще барахтающегося под дождем. Он не отворачивается от него, но близок к этому. Наконец, щель в броне прорывается, когда Франклин поворачивается к Уиллу, нетерпеливо протягивая, несомненно, липкую руку. — Простите меня за грубость, я Франклин, один из пациентов доктора Лектера. Уилл заставляет себя принять рукопожатие и тут же жалеет об этом. Рука Ганнибала остается открытой для его возвращающихся пальцев. — Здравствуйте, Франклин, — он и Ганнибал позволили молчанию стать неловким, пока брови Франклина не поднялись, несмотря на его улыбку. — Откуда вы двое знаете друг друга? — спрашивает он. Уилл чувствует укол жалости, но если Франклин просит о жертвоприношении, он уверен, что Ганнибал будет только рад помочь. — Уилл мой партнер, — мягко вставляет Ганнибал, с чуть большей снисходительностью, чем он обычно себе позволяет. — В конце концов, он согласился встретиться с некоторыми из моих друзей, хотя я должен признаться, что наслаждался возможностью держать его при себе некоторое время. — Скоро я снова буду в твоем распоряжении, — бормочет Уилл, подыгрывая. Он впивается в Ганнибала взглядом, который гарантированно заставит Франклина чувствовать себя так же неловко, как и его. Стоит посмотреть, как в вежливой улыбке Ганнибала вырастают зубы. — Франклин, пожалуйста, извините нас, — говорит он ему. — Уилл недавно согласился переехать ко мне, и мы еще не вполне овладели искусством сдерживаться. — Вы же знаете, как это бывает, — вмешивается Уилл. У него есть недобрая мысль, что Франклин, вероятно, не знает. Явно взволнованный, Франклин может только кивнуть: — Это… да, конечно. Поздравляю, это замечательная новость. — Спасибо, — Ганнибал снова одаривает его той же улыбкой, которая заставляет Уилла вспомнить, как Ганнибал улыбался ему в своем кабинете; как это на мгновение разрушило его барьеры. Он хотел бы увидеть ее снова, до наступления ночи. — А теперь, если Вы нас извините, Франклин — Уилл пережил более чем справедливую долю рукопожатий. Я должен отвезти его домой. Они освобождаются от неловких прощаний и начинают выбираться из толпы, все еще держась за руки.***
Дорога домой тихая, но не неудобная. Уилл думал, что будет не так — то ли новизна пройдет, то ли нахлынет раздражение. До сих пор, однако, ничто не указывает на то, что Ганнибал менее чем безмятежно доволен собой. Когда они возвращаются в его дом, Ганнибал открывает дверь и позволяет Уиллу войти первым, забирая его пальто и пиджак и улыбаясь ему, сбрасывая ботинки. — Ты сказал Франклину, что я согласился переехать к тебе, — наполовину обвиняюще звучит Уилл, хотя сейчас это звучит глупо и неосуществимо для него после нескольких глотков выпитого и сбитого с толку вниманием Ганнибала. — Я проверяю одну теорию. Некоторые преданные покровители практической магии считают, что вселенная подчиняется требованиям посредством силы языка, — объясняет Ганнибал. — Насколько я могу судить, это было удивительно эффективно. Уиллу требуется несколько запоздалых мыслей, чтобы понять, что он не только шутит, но и относится к Уиллу со знакомой, дерзкой теплотой. Ганнибал флиртует с ним. — Звучит как интересная теория, доктор. Стоит изучить. Какие еще полуправды Вы постулировали в надежде, что они принесут плоды? — Я сказал Джеку, что ты проведешь ночь со мной, — шепчет Ганнибал, осторожно прижимая Уилла к стене, стараясь не потревожить край рамы рядом с ними. — И чтобы он не звонил тебе. Уилл почти — почти — отвлечен мыслью о том, что Ганнибал инструктирует Джека в чем-нибудь, чтобы осознать вторую половину предложения. — Я останусь на ночь, да? — Останешься? — Боже, это так… смешно, — Уилл сдерживает себя, чтобы не выругаться, вздрагивая, когда чужая рука проводит по его груди. — Да, я остаюсь. Поцелуй меня. Ганнибал творит свою собственную магию так глубоко и основательно, как не позволял себе в музее. Длинные, ищущие движения их губ становятся нежными покусываниями и выдохами, и Уилл открывается языку Ганнибала, мягкий стон вырывается, когда он пробует его верхнюю губу и дразнит ее нежным посасыванием. — Отведи меня наверх, — говорит Уилл, не в силах требовать и вместо этого позволяя мольбе проскользнуть в голосе. Ганнибал задерживает на нем взгляд на несколько секунд, а затем делает, как ему велят. Уилл никогда не видел спальню Ганнибала. Ему требуется несколько долгих секунд пристального взгляда, прежде чем он возвращает свое внимание к действиям Ганнибала — осторожные руки снимают пиджак с его плеч, двигаясь к галстуку. — Здесь больше произведений искусства, чем в галерее. — Для меня важно, чтобы мой дом был наполнен вещами, которые соблазняют ум и управляют чувствами. — Это красное зеркало над твоей кроватью похоже на глаз? — Если это твоя интерпретация, возможно, мы сможем обсудить ее на терапии на следующей неделе. — Давай не будем, — Уилл мог бы обойтись и без того, чтобы Ганнибал в ближайшие минуты составил каталог его ассоциаций. Эта мысль заставляет его задуматься, но он быстро отметает ее, когда Ганнибал расстегивает рубашку и просовывает свои теплые руки под нее, чтобы накрыть его ребра. Уилл отвечает тем же, а затем продолжает раздевать Ганнибала, пока они оба не оказываются в одних трусах, и ему приходится снова целовать его, чтобы изгнать часть нервной энергии, поднимающейся изнутри; заглушить ее сенсорным шумом прикосновений Ганнибала, его запахом и необычным присутствием в сознании Уилла. Кровать выложена темно-синим и невероятно хрустящим кремовым. Лежа на спине, Уилл завороженно наблюдает за Ганнибалом, снимающим с него нижнее белье и позволяющим его дисциплинированным хирургическим рукам скользить по обнаженным бедрам, как будто он мысленно вырезает мышцу из кости. Уилл может только толкаться в тепло его ладоней, вздыхая от того, как они подходят к его бедрам, словно были изготовлены исключительно для этой цели. — Хорошо, — бормочет он. Ганнибал долго не отвечает, явно изучая тело Уилла взглядом, испещренным алыми крапинками. Он чувствовал бы себя неуютно под пристальным взглядом, если бы это не было так невыразимо — немигающая, ничем не сдерживаемая интрига. Такая, какую Ганнибал всегда ему показывал, даже с того момента, когда Уилл сел рядом и злобно пожелал, чтобы он убрался. Уилл поднимает взгляд и чувствует головокружение от ощущения другого глаза над ними, тоже малинового, как будто это продолжение Ганнибала. — Как давно ты этого хочешь? — спрашивает он, потому что ничего не может с собой поделать — не может быть приличным даже на одну минуту своей жалкой жизни. — С тех пор, как я тебя увидел, — бормочет Ганнибал. — Черт возьми, Ганнибал, я рассказывал тебе такие вещи, от которых любому другому снились бы кошмары. — У меня есть необузданная способность к принятию. Меня не беспокоят твои кошмары, потому что я знаю о твоих качествах из первых рук. — Которых у меня два. — Это неправда и несправедливо. Ты необыкновенное создание, Уилл, ты должен знать, что мое восхищение тобой почти исключительно подогревается блеском твоего ума. — Почти? — он не собирался скулить, но руки Ганнибала снова путешествуют по телу, длинные пальцы обхватывают его затвердевший член, другая рука скользит по его дрожащему животу. — Ты, конечно же, не напрашиваешься на комплименты. — Я… нет, я просто… — Я прежде всего поклонник красоты. Ты не испытываешь недостатка в ней ни в какой мере, — он легонько сжимает Уилла, поглаживая его от основания до головки, заставляя вздрогнуть еще раз. — А как же ты? До сегодняшнего вечера я не замечал ничего, что указывало бы на твои романтические наклонности. — Пожалуйста, — задыхается Уилл. — Я так много тебе потакал, я б не позволил никому другому увидеть… ты… ворвался в мой дом с завтраком, я был в нижнем белье… — Ты выглядел восхитительно. Что еще ты сделал? — Господи, я же сказал «Да», не так ли? И я позволяю тебе прикасаться ко мне — ты часто прикасаешься ко мне... — И вправду, не так ли? — О боже, продолжай в том же духе. Ганнибал подчиняется, большим пальцем одной руки рисуя маленькие круги на кончике члена Уилла, дразня крайнюю плоть. Другой он нежно обводит основание, прикосновение колеблется между поглаживанием и массажем. Если Уилл вытянет шею, то увидит твердые очертания собственной эрекции Ганнибала, напряжённой в аккуратной линии его боксеров, темное пятно, расцветающее на угольном хлопке. Приятно видеть, что он утратил свою привычную сдержанность, глаза спрятаны тенями, волосы растрепаны, мягкая складка живота выставлена напоказ. Он тоже восхитительный, думает Уилл, вспоминая эти самые руки, направляющие ножи, карандаши, скальпели. — Когда у тебя впервые встал? — спрашивает Ганнибал, вяло отрывая его от витания в облаках еще одним движением запястья. — О-о… я… черт, я не знаю. — Ты держишь свои мысли в таком же порядке, как и я. Скажи мне. — Когда мы… когда мы пошли к Эбигейл, когда она проснулась. Ты был так нежен с ней. Я был так благодарен и, — его голос срывается в ничто после еще нескольких дразнящих движений, но Ганнибал заставляет его продолжать одним взглядом. — Это заставило меня увидеть в тебе что-то другое. Когда ты сказал, что испытываешь к ней отцовские чувства… дело не только в этом, но и в том, что я чувствовал… притяжение к тебе. Видя, как Ганнибал так быстро, но осторожно сопровождал Эбигейл через ее травмирующие первые дни, он подумал, что, возможно, только возможно, он мог бы сделать то же самое и для него, как сегодня вечером, когда он водил его по залу на сборе средств, не позволяя ему сознательно потерять контроль. Впервые в своей взрослой жизни он захотел положиться на кого-то еще, кто смог бы собрать его воедино. На самом деле, он разбирает его на части. Ганнибал все еще осторожно работает руками, нахмурив брови в сосредоточенности — или озабоченности. — В чем дело? — задыхаясь и раскачиваясь, спрашивает Уилл. — Неважно… — Просто скажи мне. — Это было наблюдение, и я не уверен, что оно тебе понравится. Это может подождать до… — Я не собираюсь обсуждать нашу связь на следующем сеансе терапии. Скажи мне. — У тебя сложные чувства по отношению к собственному отцу, — отвечает Ганнибал, стараясь говорить как можно спокойнее. — Понятно, что ты находишь меня привлекательным, когда я демонстрирую то, что ты считаешь желательным отцовским поведением. Тело Уилла реагирует на слова даже раньше, чем он сам. Ганнибал не вздрагивает, когда он отшатывается. — Я должен был позволить тебе подождать до сеанса, — бормочет Уилл. — Возможно. Я пытался предупредить тебя. — У меня нет… проблем с отцом, Ганнибал. — Не нужно звучать так встревоженно. Психосексуальные ассоциации многих людей рождаются в результате их первого физического… — Не заканчивай это предложение. — Прошу прощения. — Просто. Ты хоть представляешь, как грубо и упрощенно говорить мне, что ты мне нравишься, потому что я… что, потому что я вижу, что ты заботишься об Эбигейл? Потому что, как следствие, я чувствовал, что мне не хватало заботы в детстве, и я увидел замену этому в тебе? Ты ничего не знаешь о моем детстве. Ганнибал склонился над ним, успокаивая его, проводя ладонями по животу и ребрам, прежде чем нежно обхватить его подбородок. — Неужели ты так испугался, потому что у тебя самого были подобные мысли? Уилл не смотрит ему в глаза, но его лицо горит. Ганнибал прижимает один сладкий поцелуй к его нижней губе. — Мы все ищем понимания в наших потенциальных возлюбленных, Уилл. Это то, чего мы жаждем как люди. Но это может быть неудобно, а также невыносимо — быть понятым. — Ну, черт возьми, ты только что заставил меня почувствовать себя неловко. Я не уверен насчёт облегчения. — Может быть, ты позволишь мне в следующий раз попытаться снять с тебя бремя. Глаза Ганнибала снова изучают его лицо. Раздражение слегка спадает, Уилл позволяет их глазам встретиться. — Ты можешь попробовать. — Ты можешь быть самим собой со мной, не нужно притворяться, — бормочет Ганнибал. — Ты должен знать, что все, что ты мне скажешь, что бы ты ни почувствовал — я никогда не откажу тебе в понимании, Уилл. Несмотря на жар, разливающийся по его лицу, Уилл чувствует тяжесть искренности слов Ганнибала. Он понимал его с самого начала. Сначала Уилл этого не хотел. Он не совсем уверен, что был готов к тому, что его так же хорошо поймут сегодня вечером, но знание того, как внимательно Ганнибал, должно быть, наблюдал за ним и слушал его, вызывает тайное, отвратительное удовольствие. — В следующий раз, когда я попрошу тебя поделиться со мной своими мыслями в постели, ты сделаешь мне одолжение и скажешь, что думаешь о чем-то нормальном? — Сказать тебе, что я представлял, какой ты на вкус? Это тоже правда. — Да, это… это было бы более уместно. — Заметано, — Ганнибал нежно целует его, поглаживая большим пальцем подбородок. — Если позволишь, я хотел бы сравнить свои предположения с результатами практических исследований. — Это твой способ сказать, что ты хочешь отсосать у меня? — Ты возражаешь? — Если это остановит тебя, когда ты начнёшь кричать о моих проблемах, то непременно, — теперь он чувствует себя не таким колючим, и выражение чистой дьявольщины на лице Ганнибала вызывает вспышку возвращающегося тепла. Наблюдение за аппетитным изгибом его тела над телом Уилла возбуждает. Он заглатывает Уилла, не останавливаясь, и горячее прикосновение обволакивает его. — О Боже, — бормочет он в потолок, прерывисто дыша. Пальцы Ганнибала все еще лениво играют у основания его члена, но томные поглаживания его языка по каждому изгибу головки привлекают внимание Уилла, заставляя мышцы его бедер дрожать, а пальцы ног прижиматься к простыням. Он поддается порыву вплести пальцы в волосы Ганнибала, костяшки пальцев напрягаются, а дыхание прерывается от рефлекторного вздоха. Удовольствие слишком сконцентрировано, такой внезапный уход от недель неопределенности вызывает у Уилла головокружение. Звуки, исходящие из него, достаточно громкие, чтобы подавить их — длинные, грубые вздохи, которые превращаются в ругательства, — но дыхание Ганнибала освещено резким жидким запахом, и Уилл может только наслаждаться тем, как они следуют друг за другом, словно ударные инструменты. Ганнибал похож на искусство; как во всех грязных снах Уилла, только лучше — губы блестят и раскраснелись, ресницы опущены. Влажный, непристойный изгиб его рта вокруг Уилла не сочетается с его обычно сдержанным спокойствием. Возможность видеть его таким — потребность, поглощающая Уилла целиком, делающая его жадным к любым ощущениям и визуальным стимулам, которые он может извлечь из этого момента. Всегда джентльмен, Ганнибал дает ему это, настойчиво всасывая его плоть, он смотрит на Уилла через серебряный водопад его челки. Когда голос Уилла срывается с резким рывком его бёдер, а ощущение подступающего оргазма яркое и угрожающее, Ганнибал отстраняется. — Черт, — говорит Уилл, потому что не может придумать ничего более членораздельного. — Очень ободряет, — голос Ганнибала, низкий и грубый, бьет по животу Уилла сильнее, чем любое прикосновение языка. — Давай, сними их и дай мне прикоснуться к тебе. Ганнибал делает ему одолжение, стягивая боксёры вниз с таким изяществом, какого от него и ожидал Уилл, прежде чем он встает на колени над его талией. Член тяжело свисает, красный и истекающий смазкой. Уилл не может сдержать стон, обхватывая его рукой и позволяя головке скользить между пальцами, пока он гладит крепко и медленно. Он толстый и такой твердый, и пульсирует с едва сдерживаемой энергией. Уиллу больно от одного вида. — Это… Господи, Ганнибал. Мне нужно, чтобы ты был внутри меня, — говорит он с большей убежденностью, чем считал себя способным. Пульсация члена Ганнибала — достаточный ответ, но он кивает, выгибаясь в колыбели пальцев Уилла. — Ты уже делал это раньше. — Конечно, делал. — Припасы возле кровати, — бормочет Ганнибал. Уилл позволяет ему наклониться, чтобы поднять их, целуя гладкую кожу его бока и вздыхая, когда пальцы запутываются в его волосах. Ганнибал садится на корточки, чтобы поцеловать его, соблазнительно обнаженного, мускулы его бедер и икр резко выделяются в свете лампы. Склонившись над ним вот так, он на секунду напоминает Уиллу видение из сна или кошмара наяву. — Дай я буду сверху. Они легко перемещаются, сминая простыни и сбивая подушки. Уилл устраивается у него на коленях и тянется назад, чтобы погладить Ганнибала, полностью наслаждаясь видом острых маленьких зубов, впивающихся в нижнюю губу, когда он открывает крышку смазки; он щедро покрывает ею пальцы и скользит между бёдер Уилла, ища и нажимая. С нетерпеливым поощрением Уилла, Ганнибал проталкивает сразу два пальца, растягивая его слишком быстро. Он добавляет больше смазки и проводит некоторое время, чередуя глубокое скольжение и повороты запястья. Это безумный, мучительный процесс. Уилл наклоняется и кружит бедрами, пока не получает правильный угол, чтобы облегчить боль, брови взлетают вверх, а бедра напрягаются. — Там? — Ганнибал осторожно скользит внутрь. Уилл видит его улыбку сквозь прищур, задыхаясь и дергаясь от чрезмерной чувствительности. — Там. Он конвульсивно вздрагивает, когда Ганнибал безжалостно использует прием, вводя в него третий палец между ритмичными прикосновениями к простате. Уилл мог бы остаться здесь навсегда, большой палец Ганнибала прижимался к его промежности, пока он раскрывал его все шире и шире, безотрывно наблюдая за Уиллом, и темные глаза сияли обожанием. Рука Уилла все еще лежит на Ганнибале, пальцы дергаются на его коже в такт движениям внутри него. Несмотря на свою твердость, Ганнибал нежен, успокаивая его поцелуями и шепотом. Этого достаточно, и он шипит от нужды: — Ганнибал, пожалуйста, можно нам… Не потрудившись ответить, Ганнибал целует Уилла в грудь и позволяет ему снова опуститься на колени, пока раскатывает презерватив по члену. Уилл слишком возбужден, чтобы выразить словами, как приятно наблюдать за ним, но глаза Ганнибала встречаются с его взглядом, и он знает, что этого и не нужно. Несмотря на то, как хорошо растянут Уилл, Ганнибал все еще ощущается невероятно большим. Это приятное чувство наполнения, и Уилл бессвязно думает, что скучал по этому. Он двигает бедрами, заставляя себя расслабиться еще больше, и улыбается, когда Ганнибал вздрагивает. — Уилл… — Я в порядке, — он откидывает голову назад, наслаждаясь теплом дыхания Ганнибала у своего горла, они так близко; его бедра изгибаются под ним. Ганнибал ждёт, когда Уилл раскроется, прежде чем толкнуться бедрами вверх. — О черт… Ганнибал… — Все в порядке? — Так хорошо, — выдыхает Уилл, двигая бедрами вниз и вперед, принимая его глубже, пока не чувствует, как бедра Ганнибала упираются в его бедра. Акт принятия его в свое тело, принятия его стонов и вздохов своей плотью, почти священен здесь, в святилище кровати Ганнибала; остальная часть комнаты поглощена темнотой. Несмотря ни на что, на все подстрекательства и предположения Ганнибала, остаётся отчетливое ощущение, что это Уилл трахает его — обмен силой, которая приливает и отливает вместе с колебаниями их тел. Сначала это происходит медленно, воздух между ними влажный от лихорадочного дыхания и нарастающего жара кожи. Ганнибал приподнимается и прикусывает губу, проводя языком по раскрытому рту Уилла, чтобы успокоить его, когда они крепче прижимаются друг к другу. Уилл чувствует себя полностью удерживаемым, пальцы Ганнибала вдавливают белые отметины в плоть его спины, зубы оставляют жалящие линии на его горле, когда он тянет Уилла вниз снова и снова. Это рай — быть полностью оккупированным им, телом и разумом. Они двигаются вместе снова и снова, их плоть издает короткие, резкие шлепки. Время от времени между их ртами прорывается рваный вздох, пронзительно резкий. Рука Ганнибала обхватывает его член, и Уилл вскрикивает и толкается бедрами вниз так сильно, что он чувствует, как течет. Ганнибал большим пальцем снимает каплю с нижней стороны его члена и засасывает её со своей кожи, внимательно наблюдая за Уиллом. — Твой гребаный рот, — выдыхает Уилл, сфокусировав на нем взгляд и сжав бедра, — выглядел так хорошо вокруг моего члена. — В свете этого комплимента я прощу тебе твои ужасные слова. — Я серьезно, я никогда… не думаю, что когда-нибудь перестану думать об этом. — Если ты подождёшь, то потом получишь его снова, — его голос звучит совершенно буднично, как будто он не вызвал еще одного дрожащего маленького наводнения. Уилл видит, как пот собирается на ключицах Ганнибала, и в то же время слышит вызов в его словах. Приподнявшись на коленях, он поднимает подбородок вверх, протягивая руки. Ганнибал переплетает их пальцы, не отводя взгляда, когда Уилл начинает всерьез объезжать его. Он сжимается, когда Ганнибал приподнимается ему навстречу. Дыхание Уилла срывается, когда он видит, как взгляд Ганнибала становится расфокусированным и ошеломленным, как он сильнее откидывается назад в изголовье кровати из черного дерева, чтобы освободить импульс его бедер. Он чувствует себя так близко к нему, ближе, чем когда-либо, разделяя дыхание и ощущения по бесконечной петле обратной связи. Они обливаются потом и дрожат вместе, когда Уилл чувствует, что Ганнибал начинает колебаться, мышцы его живота постепенно напрягаются и расслабляются. Он практически чувствует запах его близости, соленый и острый. Схватив его и прижав к себе, Уилл ударяет их руки о спинку кровати, отталкивая Ганнибала своим телом и наслаждаясь чистой силой. Ганнибал смотрит в его глаза и задыхается, пульсируя внутри него, челюсть отвисает, даже когда остальная его часть сжимается. — Да, покажи мне, — настаивает Уилл. Ганнибал великолепен вот так, раскрасневшийся, с блестящими глазами и блестящий от пота. Он зарывается лицом в грудь Уилла, вдыхая последние остатки того, что он чувствует. Освободив одну руку, чтобы погладить волосы Ганнибала, Уилл продолжает раскачиваться на нем, разминая узел нежности внутри себя его членом. Когда этого становится слишком много, Ганнибал хватает его за бедра и отпускает. — Достаточно, иди сюда, — он тянет Уилла вверх по груди за бедра и, не теряя времени, заглатывает его в рот. На грубый стон Уилла он без церемоний толкает два пальца обратно в него и вздыхает, когда Уилл выгибается назад для большего. — Блять… Ганнибал… Под таким углом он не может удержаться от раскачивания между двумя точками ощущений, охваченный собственным желанием. Его руки падают с изголовья кровати, он впивается в волосы Ганнибала с такой силой, что костяшки пальцев белеют. Глядя на него такого, давящегося его членом и явно наслаждающегося этим, Уилл напрягается в считанные секунды. — Ганнибал, — выдыхает он снова, челюсть отвисает от давления. Ганнибал плотнее обхватывает его плоть и сглатывает, жар обволакивает, и Уилл низко стонет. — Я… Ганнибал… Ответный гул вибрирует вокруг него, хотя во взгляде Ганнибала достаточно ободрения. Уилл позволяет себе толкаться быстро и небрежно, наблюдая, как его член исчезает во влажной печати губ Ганнибала. Ритм пальцев соответствует его темпу, и когда Уилл кончает, он сжимается вокруг них, наблюдая, как нос Ганнибала прижимается к коже его паха, как лихорадочный жар льётся из уголков его рта. Скоро ему будет стыдно за себя, но пока, задыхаясь и выплескивая волны облегчения, Уилл испытывает только удовольствие. Ганнибал позволяет себе откинуться на спинку кровати и вытереть рот, губы его краснеют, когда изгибаются в улыбке. — Извини, — бормочет Уилл. — Не стоит. Ты прекрасен, когда берешь то, что хочешь. — Боже, у тебя это звучит, как сцена в подземелье. В тоне Ганнибала слабое, нежное неодобрение: — Ничего подобного. Ложись. Уилл так и делает, погружаясь в простыни, он чувствует себя так, будто сделан из свинца. — Да, да. Сначала проблемы с отцом, потом БДСМ. — Держи себя в руках, — говорит Ганнибал, ненадолго соскальзывая с кровати, чтобы избавиться от презерватива, оставив Уилла копить тепло, оставленное его кожей. Краем глаза он наблюдает, как Ганнибал возвращается из ванной, и улыбается, когда тот останавливается перед камином и начинает раскладывать бумагу и дрова, чтобы разжечь огонь. Они не разговаривают, и Уилл не спрашивает его, зачем он это делает: он достаточно давно знает Ганнибала, чтобы понять, когда у него возникает ассоциативная неприязнь к холоду. В конце концов, когда огонь оживает всерьез, пожирая все, чем Ганнибал может его накормить, он ставит щит перед решеткой и возвращается в постель, выключая свет. Уилл чувствует запах дыма на его пальцах, когда Ганнибал касается его щеки. Он наклоняется, чтобы поцеловать его, прежде чем снова лечь на простыни. Его глаза задерживаются на камине на некоторое время, наблюдая, как искры вылетают из влажных частей дерева. Тело уже начинает ныть, но это не боль, а свидетельство тяжелой физической нагрузки. Это хорошо, особенно когда Ганнибал перемещается рядом с ним, их тела соприкасаются почти в каждой возможной точке. Несмотря на то, что он трахался и был трахнут с точностью до дюйма своей жизни, Ганнибал все еще выглядит безмятежно собранным, растрепанные волосы придают ему мальчишеский вид. — Никогда не думал, что увижу тебя таким, — бормочет Уилл, проводя пальцами по седеющим волосам на груди. — Я мог себе это представить, но все было не так, как оказалось на самом деле. — Ты представлял? — Да, несколько раз. А ты? Ганнибал задумчиво замолкает. — Да, хотя я несколько мысленно оцепил тебя. — Оу. Почему? — Я полагал, что ты не заинтересуешься мной, — говорит Ганнибал, слегка пожимая плечами. — Я видел, как ты смотришь на Алану и как она смотрит на тебя, и чувствовал, что было бы неразумно травмировать себя нереальными представлениями о фантазии. Это не тот ответ, которого ожидал Уилл. Он думает о том, как ужасно он благодарен Ганнибалу. Он не говорит об Алане — это одновременно слишком сложно для обсуждения и безвкусно. — Значит, когда ты попросил меня прийти на это свидание — то если бы я действительно просто подыгрывал, ты бы не возражал? — Ну конечно, Уилл. Прежде всего, ты мой друг и коллега, и я забочусь только о твоем комфорте и наилучших интересах, — он прикусывает губу, взгляд скользит вниз к груди Уилла, где его пальцы кружатся над грудиной. — Хотя, признаюсь, я предпочитаю такой исход. — Я тоже, — говорит Уилл. Он потирает глаза, мысли вяло текут. Это больше похоже на сюжет случайного любовного романа, а не криминального триллера, который Уилл проживал последний год. Он думает о примерке костюма, об ужине и вдруг ловит на себе взгляд Эбигейл, брошенный на него поверх стола. — Эбигейл… она знает, как ты… о том, что я «объект твоих чувств»? — Она девочка-подросток, и я думаю, что она знает очень много о тайнах и сердечных делах. Во всяком случае, больше, чем я. — Это значит «да», доктор? — Уилл получал прямые ответы от настоящих убийц с меньшими попытками увиливания. — У меня такое впечатление, что она уже давно ждет, когда я что-нибудь скажу тебе. Она призналась мне, что подумала, будто мы могли быть больше, чем коллеги, когда только встретились. — Боже, — Уилл потирает лицо руками. — Узнаю ли я когда-нибудь о своих чувствах раньше других людей? — Я сделаю все, что в моих силах, чтобы предупредить тебя, если что-нибудь случится. — Благодарю, — он не может сдержать улыбку. Ганнибал выглядит одновременно моложе и более уставшим в рассеянном свете, и Уилл наклоняется, чтобы коснуться его щеки. — И спасибо за это. Я… я нечасто могу расслабиться достаточно для такого рода вещей. На этот раз Ганнибал ничего не говорит, он просто наклоняется и целует его, поглаживая грудь успокаивающими эллиптическими движениями. — Я думаю, у нас с тобой больше общего, чем ты думаешь. — Да, может быть, — Уилл подавляет зевок и краснеет, когда улыбка Ганнибала превращается в выражение обожания. — Прости. Я в последнее время спал не очень, — это вызывает еще один приступ неуверенности: одной мысли о том, что он будет потеть на чистых простынях Ганнибала, достаточно, чтобы его охватил холодный ужас. Он должен уйти, но уже слишком поздно для этого, он сказал… — Уилл. Ты волнуешься. — Я буду беспокоить тебя ночью, хочешь, я уйду в комнату для гостей? — Конечно, нет, — Ганнибал аккуратно перемещает их так, чтобы прижаться к спине Уилла, источая жар. — Если проснешься, можешь перебраться в комнату для гостей, если тебе так больше нравится. Его рука скользит по животу Уилла, а губы нежно прижимаются к шее. — Я просто… у меня бывают кошмары, я потею… — Ты хочешь, чтобы я разрешил тебе уйти сейчас, или чтобы я убедил тебя, что ты можешь остаться? Уилл смотрит в бесконечную темноту, глаза все еще не могут различить детали комнаты Ганнибала, привыкая к переменам. — Я хочу остаться, — говорит он. Сказать правду оказалось труднее, чем он думал. Он не знает, от кого скрывает свои желания — от Ганнибала или от самого себя. — Так оставайся. Разбуди меня, если почувствуешь себя плохо. С некоторыми вещами легче справляться, когда ты не одинок. Уилл думает о том, как Ганнибал заставляет звучать это: легко. Может быть, так и есть, с ним. — Ладно, — бормочет он. Он истощен физически и морально, и полностью удовлетворен. Розовый румянец огня маячит на краю зрения, из-за чего его веки тяжелеют. Перед тем как заснуть, он чувствует, как Ганнибал снова целует его в плечо, и представляет, как от прикосновения его губ сыплются искры.