I
Тирания колдовала на новую луну. Полночный ветер шумел в разбитом окне — шуршал пучками полыни и розмарина — ведьмиными травами — гасил свечу мертвецкого жира — и листал старый фолиант. Фамилиар, усевшись на бюст Медузы, зловеще каркнул и взмахнул крыльями. Тирания злилась — всё падало у неё из рук. В окне старой башни мелькал тощий силуэт. Несносный племянник — побери чёрт его душу! — страдал от бессонницы и в отместку музицировал. Фальшивый «Danse macabre»* наводил головную боль. Тирания взвыла — и в башню тотчас ударила молния. Скрипка оскорблённо взвизгнула, и призрак в грязно-кружевной сорочке поспешил удалиться. Котёл закипал — у Тирании билось сердце. Цветы и травы, высушенные средь страниц — сирень, любисток, последняя осенняя роза, ночница* — опаловая серьга, лиловая помада и пустая склянка Её любимых духов — всё в котёл. Свиток жёг пальцы (нет-нет, она не украла! всего лишь позаимствовала — племянничек и не заметит) и вырывался из рук. Зелье вспыхнуло — точь-в-точь адское пламя — и алым туманом обволокло Тиранию. — Моя! — расхохоталась Тирания. — Моя! Ворон встрепенулся: темнота кралась к нему на кошачьих лапах — Мяурицио удалось проскользнуть в тайный покой. Болотными огнями зажглись глаза: «Никогда, проклятая ведьма!» В затхлости подвала из тумана соткались цветы. Они душили Тиранию страстью и горечью — её щёки пылали, и от бешеной истомы хотелось погибнуть. Но она была зла и горда — и алые цветы, ласкаясь, причиняли ей жестокую боль. Тирания в ужасе отступила: нежные цветы казались полными чудовищного яда — «Оставьте меня, я передумала!» — но они не исчезали. Тирания пропала в красном мареве. «Какое странное колдовство, Якоб! — ей-богу, она сошла с ума». Она не сошла с ума: но выбежала в ночной сад и разрыдалась. Боль остыла в сырой траве. «Ведьма, не умеющая колдовать!» — Тирания злобно сорвала белый дурман и вдохнула сладкой отравы. Дурман свежее тех страшных цветов! — но что сделано, то сделано. Быть может, теперь они не тронут её. Луна таяла. Тирания осторожно заглянула в котёл (как в логовище дикого зверя). Алые цветы поблекли и упали на тёмное дно. Слепяще-красное, пряное зелье — на новой луне, на колдовской воде — манило и ужасало. Тирания вздохнула — и зачерпнула его резным сосудом. Будь милосерден, герцог Саллос!* Она заперлась в комнате — в той, где в углу серебрилось подвенечное платье — окровавленное, расшитое детскими зубами, как жемчугом, и где кости бывших мужей украшали туалетный столик. Огонь горел до утра.II
Умытая и бледная, Тирания пила утренний чай. Ночью она не сомкнула глаз. Всего три капли! — но её трясло, как в лихорадке. Обожжённые руки дрожали — и чашка тонкого фарфора жалобно звенела. Алый яд распалял тело. «Что она задумала, что? Якоб, я не понимаю... Всё идёт своим чередом: будто и не было колдовства!» — кот нервничал и фырчал под тахтой, точно видел демонов. С башни, попивая кофе из черепа Корнелиуса Агриппы, спустился Бубоник. Тирания тоскливо покосилась на измазанную землёй и гноем мантию. «Опять по ночам воскрешал мёртвых, придурошный», — подумала она и отвернулась. Бубоник долил в кофе остатки коньяка и ехидно заметил: — Доброго утра, тётушка. Вы похожи на недельный труп. — А ты похож на свою мамашу, — огрызнулась Тирания, — помяни моё слово: закончишь как она! Тирания взглянула на старую гравюру, приколотую к холодильнику: бедная ведьма корчилась в муках, сгорая на костре — и предсмертную её агонию неизвестный гравёр изобразил весьма натурально. Снизу кровью было накарябано: «Мамуля». Бубоник прикусил язык и залез в Железную деву (она служила кухонным шкафом). Увы, кроме дохлой летучей мыши, высушенных голов и бледно-алой склянки там ничего не было. — Тётя, что это? — он потряс странной находкой. Тирания встревоженно вскочила. — Ради всех смертей, не трогай! — прошипела она, безуспешно пытаясь отнять склянку. — Это моя... духовидческая настойка. — И вам для меня настойки жалко? — возмутился Бубоник, подняв руку ещё выше. — Тётушка, будьте достойной ведьмой. — Никогда! — Тирания рассвирепела. — Мерзкий пьяница! — Старая чертовка! Он не успел извергнуть новое проклятие: Тирания щёлкнула пальцами, намертво заклепав племяннику рот — и тотчас поймала бутылёк. «Браво!» — воскликнула кухонная тьма. Железная дева вспыхнула, как дискотечный шар, и из портала вышла миссис Магог. Изящная, свежая — и пусть давно не молодая — миссис Магог держалась с достоинством. Она засмеялась и захлопнула дипломат — Тирания просветлела. — Ловко! — в ответ на свирепое мычание (что значило: «Ma tante, не будем устраивать эль скандаль при посторонних!») сказала миссис Магог. — Я была бы рада, если бы все твои затеи были такие же... складные. — Мистер Магог всё ещё хвор? — осторожно спросила Тирания. — О да, его мучают кровавый кашель и адский жар, но это пустяки. — Несчастный, — процедила Тирания, — как мне жаль его (что значило: «Поскорее бы он отошёл в мир иной»). — Ты так внимательна, — миссис Магог ласково пожала ей руку и села в бархатное кресло. — С вечера гадаю, какое заклинание ты выдумала. «О, оно вам понравится! Один глоток — и вы вспыхнете ярче жертвенного костра». — Ещё не придумала, — вслух ответила Тирания и густо покраснела. — Пусть скажет племянник, — и она вновь щёлкнула пальцами. Обретший дар речи Бубоник уничижительно взглянул на неё и с сатанинской ухмылкой поклонился миссис Магог. — Прошу простить мою тётку: мозги у неё набекрень. Я давно предлагал воскресить мертвецов — тут целых три кладбища! — и натравить на горожан. Это очень забавно. — Червь-победитель! — с презрением фыркнула Тирания. — Одни трупы на уме. Миссис Магог вежливо промолчала — верно, мертвецы не вдохновляли её злой гений — и пристально посмотрела на Тиранию, будто подавая ей знак. — Я могу поговорить с тобой наедине? Под тяжёлым взглядом тётушки Бубоник неохотно удалился, прихватив с собою щербатый череп. Нарочито громко шаркая, он поднялся на один пролёт — но, выждав немного, тихо спустился вниз и приник к замочной скважине. Тирании стало колко и больно (неужели кто-то бессовестно мучил восковую куклу?) — и от холодной, чуть печальной просьбы миссис Магог её сердце забилось, как безумное. — Быть может, чаю? «Дьявол! — сейчас, сейчас!» — Да, пожалуйста, — миссис Магог странно оживилась, но тотчас сконфуженно опустила глаза. Тирания подала ей салфетку с вышитой гладью чертячьей мордочкой. — Чудесная салфетка, — прошептала она. — Я сама вышивала, — вымученно улыбнулась Тирания: раз-два-три — три алые капли упали в чай. — Одну минуту, я положу вам сахар. — Благодарю, — раз-два-три-четыре-пять: пять алых капель упало в опрометчиво позабытую чашку Тирании. Миссис Магог проворно спрятала пузырёк в сумку и с улыбкой взяла чашку из рук Тирании. Бросила лукавый взгляд — и умолкла. Тирания смотрела на неё так, будто умирала. Чай стоял нетронутый. Миссис Магог помедлила и отодвинула чашку — Тирания вздрогнула, как от укола. — Отчего вы не пьёте? Миссис Магог не ответила, но вдруг крепко сжала её руки. — Я не враг тебе, пусть из-за вас Маледиктус и не знает покоя. Тебя что-то гнетёт, но что? Уж не думаешь ли, что сама виновна в ваших провалах? — Ни за что! — Тирания побледнела. — Это всё криворукий племянничек. Проклинаю час, когда связалась с ним. — Ты права. Я подумала, быть может... Тебе стоит колдовать одной? Бубоник за дверью тихо выругался (топнуть ногой не позволял такт). Тирания смутилась и пожала плечами. — Я пыталась, пыталась... Но старый маразматик не отдаёт часть свитка — жду-не дождусь, когда его утащат в пекло. Я уже... — она замялась, — я колдовала одна. — Ты прекрасная ведьма, — миссис Магог погладила её по плечу. — Талантливая и злая, как сто чертей. Нужна лишь малость! — и я направлю тебя, — заговорщицки шепнула она, и Тирания ахнула. Миссис Магог была так вкрадчива и мила, а Тирания так больна и растерзанна, что чёрные мысли сами собою заползли в голову. От радостной злобы (злобы ли?) стало душно. — Согласна! Миссис Магог достала из сумки колоду. — Смотри... — и быстро-быстро разложила карты. — Как прозрачно! Тебе мешают — сильно мешают, — она перевернула новую карту. — Будь самодостаточной и смелой, как была когда-то. Оставь старые страхи... и соперничество исчезнет. Осталась последняя карта. — Что же значит Королева кубков? — спросила Тирания, иронически-нервно кусая губы. — Она означает женщину, которая тебе... благоволит, — миссис Магог спрятала улыбку и стасовала карты. «Благоволит! Как скупо...» Тирания восторженно вздохнула — и выпила чашку до дна. Миссис Магог замерла: и одного глотка хватило бы! Умело сокрыв торжество, она отпила из перламутровой пиалы. Кровь прилила к щекам. Чудно́й чай: отчего в нём столько розы и дурмана?.. Ах! В башне пробили часы — истёк последний час колдовства — и всё встало на свои места. Миг они смотрели друг на друга — смущённо-неловкие, оглушённые алым туманом — пока не поняли всё. «О князь тьмы!» — беззвучно воскликнули обе и взялись за руки. — Увы, но колдовство не удалось, — грустно улыбнулась Тирания. — Я видела маргиналию: «Кто дважды зелье изопьёт, любовь взаимную убьёт». Несчастная ведьма несчастна во всём. Миссис Магог смолчала, лишь взмахнула рукавом — и венок из лесных цветов лёг на голову Тирании. — Скоро Вальпургиева ночь — и если я не буду танцевать с тобой под весенним небом, сбежав от Маледиктуса верхом на метле, то провалиться мне на этом месте! Тирания поцеловала её в щёку, нежно-нежно шепнув: — А я разыщу чёрного козла. Бубоник за дверью скривился, и череп затрясся в его руках: подлая душа пылала жаждой мщения. «Делайте что хотите, чёртовы ведьмы, — думал он, от злости спотыкаясь на ступеньках, — но снова превратить себя в козла я не дам!» Над тёмной башней собрались тучи, и мёртвые заворочались во гробах...