Камики сдается первой

Камики сдается первой. Приникая к земле, она всем телом жмется к спасительной почве в надежде найти нору, забиться в нее поглубже, и не вылезать больше. Спрятаться в темноте, стать слепой, как кроты, питаться корнями деревьев и пить воду из подземных источников, окруженная мягкой, рыхлой от влаги землей. Но земля сухая. Она снова и снова лихорадочно щупает ее кончиками пальцев, ладонями, ища хоть один влажный участок, но все пусто. Все тщетно. Почва вокруг словно выжжена дотла, досуха, истощена до предела, и Идзумо негде брать силы. Ей нечем подпитывать свою иссушенную жизнь, сгоревшую душу, и она бессильно опускается на родную, мертвую землю. Ей больше некуда идти. Лежа ничком, Камики поднимает глаза к небу. Она не очень любит небо с его ярким, слишком кричащим голубым оттенком, меняющимся на лазурный, розовый, красный. Небо слишком живое, слишком разное для нее, и Идзумо хочет быть от него подальше. Здесь, крепко стоя на земле двумя ногами. Так спокойнее, так привычнее. Но почву выбили у нее из-под ног, и Камики сдается на милость яркому, пылающему жизнью небу. И они лежат друг против друга, лицом к лицу — мертвеющая Камики и возрождающееся небо. Она сливается с землей, находя в ней единственное укрытие, покрывается слоем пыли, чтобы небо ее не заметило. Чтобы никто не заметил. Закрывая глаза, она молится, чтобы ее не нашли уже никогда, оставив здесь, наедине с землей, с теплой сухой землей под голубым спокойным небом. -Помочь? Она не открывает глаза. Небу верить нельзя. Оно обманет, заставит поверить в то, чего уже нет, и сбросит обратно, вниз. Лучше уж сразу никуда не уходить, не поддаваться глупым иллюзиям. И Идзумо молчит, не отвечая на вопрос. -Эй, Идзумо. Точно помощь не нужна? Земля подрагивает. Кто-то опускается рядом, вздымая клочья пыли. Она привычно задерживает дыхание, чтобы частицы ее умершей подруги не проникли в ее душу. Кому пришло в голову спуститься сюда с небес? В это страшное место, где ничего нет. Где только иссохшаяся земля, покрытая сухим колким налетом полумертвых растений, да где пылевые бури носятся под неестественно ярким небом. Здесь ветер редким гостем завывает на все лады, витая вокруг, засыпая глаза горстями песка, который сыпется из старушки-Геи. Уже давно Камики наблюдает, как все здесь умирает, не дождавшись спасительного дождя. Скоро она будет единственным живым существом здесь, и, наверное, тоже умрет, когда первые запоздалые капли упадут с небес. Кто же еще сможет остаться здесь? Рядом устроился человек. Зарылся в пыль, как и она, лежит близко-близко. Стоит только руку протянуть. Камики не тянется никуда. Ей хорошо и так. В горле пересохло, и солнце давно уже не греет, а нещадно палит, выжигая ее внутренности. Плевать. Она привыкла к такому состоянию. Возникший здесь когда-то оазис слишком разросся, и потерпел поражение в схватке с небесным светилом, и вот Идзумо расплачивается вместе с ним. Как говорится, я его породила, я его и убью. А заодно и умру вместе с ним. Камики хорошо и спокойно. Сейчас она еще разок, напоследок, посмотрит немного на усмехающееся над ней небо, и вернется к своей сухой земле, став, наконец, ее полноценной частью. Такой же черствой, высушенной, со сгоревшей душой без стремлений и желаний. Она уже не пытается сражаться, она сдалась своей мертвой подруге, не видя смысла в этой борьбе. Из них двоих, этот бой проиграла Идзумо, в тот момент, когда сдалась первой. Она открыла глаза, глянуть мельком на ненавистное голубое небо. Но вместо неба над ней нависают розовые волосы проникшего сюда человека, и за этими волосами неба совсем не видно. -Уйди, Шима, — бормочет она, пытаясь отодвинуть его в сторону. Какая разница, как он сюда попал? Она хочет просто взглянуть вверх, прежде чем навсегда врасти в почву. Он не дает ей уйти. Он обнимает ее, закрывая от пыли, приподнимает, отрывая от земли. Земля трясется, как в лихорадке, боясь, что ее пленницу заберут ее противники — небеса. Сухие корни пытаются цепляться за тонкие щиколотки, но земля слишком стара, слишком суха, и Идзумо выскальзывает из ее объятий. Ветер свежо обдувает спину, сметая частицы вековой пыли, и Камики неожиданно широко распахивает глаза, мгновенно наполняясь этим свободным ветром. Шима поднимается, держа легкую, почти невесомую девочку на руках. Она смотрит в небо удивленным взглядом, ужаснувшись его режущему глаза оттенку. Ей страшно. Сейчас бы вернуться к матери-земле, прильнуть к ней и заснуть, спрятавшись от всего на свете. Но Шима держит крепко, давая ей прочувствовать жизнь. Пусть ветер заберется к ней душу, принося свежий морской бриз. Пусть со слезами так необходимая ей почва под ногами станет влажной, оживет под лучами солнца. Сломленная, гордая сущность Идзумо изумленно открывает для себя нежную лазурь неба, пьяные порывы ветра. В этом пустом месте снова зарождается жизнь, и пусть был проигран бой, но война не проиграна. Камики больше не сдастся своей внутренней пустоте, не продует самой себе, и будет крепко стоять на твердой земле без чьей-либо помощи. Очнувшись от долгого сна, она уже поднялась с земли, отряхнулась, и теперь может шагать дальше сама. Но это все потом. Пока земля еще сильна, она только-только покрывается молодыми росточками, политыми слезами Камики. По ним осторожно ступают ноги Шимы, который выбирается отсюда вместе с ней, идя к горизонту, где земля беспрестанно воюет с небом. Не оттуда ли Рендзо пришел в этот закуток души девочки? Там, где земля сталкивается с небесами, лежит Камики, покрытая слоем пыли, приросшая к почве. Эта Камики останется здесь навсегда, и Шима так же осторожно переступает через ее сухое, сероватое тело, прижимая к себе настоящую. Ту, что первой не сдается никому и ни за что, которая не боится неба. Живую, реальную Идзумо он заберет с собой, закрыв это место от ее глаз, чтобы она забыла о нем поскорее. Пусть ее душу излечит живительный дождь, пусть она почувствует запах сырой земли. Глядя на ее измученное лицо, Шима молит небеса об этом. Господи, пусть она живет.