***
— Перестань меня целовать, Рич, — отвернувшись от назойливых губ, сквозь зубы шипит юноша, рукой поправляя разметенные по диванной подушке волосы. Тело живёт своей жизнью и, несмотря на все сопротивления разума, расслабляется в этих непослушных тощих руках, спина прогибается дугой под беспощадными ласками. Эдди чувствует, как прилипает его влажная от пота майка к кожаной обивке, и от этого еще более неприятно. Однако, вопреки всему, собственная ладонь, что абсолютно своевольно оказалась в кудрях Тозиера, волнует куда больше. Шёлковые локоны — бесценная роскошь парня над ним, которую тот абсолютно не ценит. Хочется пропустить между пальцев, насладиться их мягкостью, вдохнуть ненавязчивый аромат обычного кускового мыла, осевшего в смоляных прядях, нежно пригладить за покрасневшее ушко. Но вопреки зудящему желанию, Каспбрак грубо сжимает волосы в кулаке и оттягивает, слыша болезненный стон-полукрик исходящий откуда-то снизу. Он не может видеть, ведь закрыл глаза и, к сожалению, наслаждается. Его голова кружится от множества противоречащих мыслей и обкусанных сухих губ на своей шее, что царапают кожу, хоть и нежно проводят по пульсирующей вене, собирая все чувственные вздохи изо рта… Кого? Парня? Друга? Одноклассника? Напарника по сексу? Как это назвать? Видимо, такого слова не существует ни в одном толковом словаре какого-либо языка. А если и существует, то начинается с «недо». — Почему? Тебе ведь нравится, — Ричи поднимает глаза, самодовольно улыбаясь и встречается с затуманенным взглядом Каспбрака, помогая тому наконец-то протрезветь. К большому счастью, младший овладевает собой и незамедлительно убирает руки от брюнета, всё еще не находя в себе достаточно сил, чтобы оттолкнуть. Становится до безобразного обидно, когда он обнаруживает, что Ричи смотрит на него с некой долей несерьёзности в глазах. — Это было до того, как ты меня унизил перед всей школой. А теперь отпусти меня и… — глубокий вдох — мелькнувшее сожаление на веснушчатом лице и крепкие объятия длинных рук. — Иди домой, Тозиер. — оттолкнул. Каспбрак его оттолкнул. Вообще-то впервые. Да, эта проблема для них не так уж и нова, скорее наоборот, но обычно Эдди таял под напором нежностей Ричи и спускал тому всё с рук. Что ж, очевидно, сегодня старший действительно перегнул палку. — Нет, — с тоном, не терпящим возражения, восклицает юноша, упорно продолжая цепляться руками за покатые плечи. Попытки притянуть младшего к себе вновь всячески пресекаются, пока тот, злобно сверкнув глазами, не откидывает от себя назойливые руки, принимая вертикальное положение, увеличив тем самым расстояние между ними. — Ричи, твою мать, иди отсюда! — терпение Каспбрака лопается, и сегодня один из немногих разов, когда он повышает голос в попытках спасти себя от нежелательных слёз позже. — Ты думаешь, что можешь строить из себя крутого мачо в школе, который унижает «ипохондрика Эддичку» с его толстой мамашей, а ночью утыкаться носом мне в шею и канючить поцелуи? Это, блять, так не работает! — недолгую паузу прерывает лишь его гневное дыхание, а по бегающим глазам Ричи может сказать, что младший сейчас раздумывает над каким-то очевидно опрометчивым решением. Однако не успевает его остановить, как словно приговор раздается: — Выбирай уже, Тозиер, кто ты. Ты крутой парень, который стебёт меня и мою семью на потеху остальным, строя из себя бог знает кого, или ты тот, кто остаётся со мной, но без социального одобрения?***
Всё началось как-то странно, скомкано и абсолютно безнадежно. Никто из них не верил, что что-то выйдет, если они попробуют. Ну, а если бы и вышло, то в скором времени бы закончилось. Ведь это Ричи Тозиер и Эдди Каспбрак. Мальчики. Оба. Да даже у Балабола и Леопардыша было больше шансов, но, увы или к счастью, у этих двоих не сложилось. Зато в один до боли примитивный вечер, когда парни сидели в доме Каспбраков (просто матери сегодня не было дома) и делали уроки (только Эдди), Ричи решил спросить очень простой и естественный, по его мнению, вопрос: — Где лежит твоя порнушка, Спагетти? Ну, на которую ты дрочишь по ночам. Где эти миленькие буклетики из аптеки? Там по-любому новые модели ингаляторов, да, Эдс? Сказать, что Каспбрак впал в ступор из-за бесцеремонности своего друга и по-простому охренел — ничего не сказать, но почему-то решил ответить честно. Ну, а что тянуть эту надоевшую всем резину, когда из-за поведения и слухов их даже учителя сводят. Конечно, во многом этому поспособствовала проклятая Дэвис, но всё же, как не верти, основания у неё были. Юноши, несмотря на то, что постоянно цапались друг с другом, и правда удивительным образом магнитились. Да, раньше трудно было представить команду сплоченнее, чем их старый добрый Клуб Неудачников, но после переезда Стэнли и Беверли всё кануло в лету. И то, что даже сейчас между ними, Ричи и Эдди, была, как минимум, привязанность, несмотря на все годы игнорирования существования друг друга — означало многое. Спасибо очереди в душной и провонявшей насквозь столовой — они вновь заговорили. Стоило только начать, и их уже было невозможно оттянуть за уши. Всем, кто хоть раз внимательно наблюдал за этой парочкой, становилось понятно: тут что-то нечисто. Если закрыть глаза на все колючие подколы и послания в далекое пешее путешествие, можно было заметить то, как дрожали руки Ричи, когда он поправлял оправу старых отцовских очков, пока его рот извергал неимоверных размеров пошлость и грязь, неминуемо связанные с обладателем новомодного ингалятора. Или же когда губы Балабола ползли наперекор законам анатомии, прямо к ушам, стоило Каспбраку сесть к нему, безусловно, вынужденно и по несчастной случайности. Поэтому, недолго пораскинув мозгами, окружающие обозвали этих двоих педиками и были таковы. Очень редкий случай, когда Эдди рискует, поэтому Ричи обязан этот день отметить красным в календаре и праздновать на ежегодной основе. Атмосфера во время томительного ожидания ответа на столь невежественный вопрос, который так был характерен долговязому юноше, с каждой истраченной впустую секундой изменялась, накаляя нервы обоих подростков. Каспбрак встаёт со старого и скрипучего, повидавшего лучшую жизнь кресла и тут же садится прямиком на колени замершего старшего, который от неожиданности забыл пошутить. Клоунскую маску приходиться снять, дабы встретить неуверенные губы на полпути. В тишине комнаты слышится лишь их сбитое дыхание и звон разбитой недосказанности между ними. — Вот она. Моя п-порнушка. — Господи, Эдс, это лучший комплимент, который я слышал. Даже твоя мамка такого мне не говорила, — усмешка не касается черных глаз, что словно загипнотизированные не могут оторвать свой взор от влажных губ. — Заткнись, Тозиер, — шепчет Каспбрак, сталкивая их носы. И никого в этот момент не волнует контрольная по биологии, что ждет их завтра на первом уроке, что они два мальчика, какие-либо оправдания или душещипательные признания. В эти секунды они целуют друг друга так голодно, будто дорвались до лучшего в мире лакомства. Удивительно, как в комнату не явилась Соня Каспбрак, чей увесистый топот по дому стал с недавних пор слышен. Неважно. Кого сейчас волнует? Конечно, «большая мамочка», как её называет Тозиер, вскоре точно проведает своего ненаглядного сыночка, но точно не сейчас. Все выяснения обстоятельств, оскорбительные речи и отвратительные шутки. Всё потом. А пока Ричи, очаровательно заливаясь румянцем, тихо скулит Эдди в губы, ощущая неуверенные движения потной ладони у себя в штанах. В те мягкие сладкие губы, которые заботливо ловят каждый звук, помогая им обоим не спалиться. И это прекрасно. Может, попытаться и стоит.***
— Эдс, я… — дрожь в голосе с потрохами выдает весь тот страх, что овладевает телом и разумом юноши, стоит ему лишь задуматься над поставленным условием. — Я всё сказал, — Эдди непреклонен. Он уже так устал от этой вечной неопределённости. И да, возможно, после будет мучиться из-за сожаления, но точно не сейчас. Хочется хоть раз отыграться за все свои слёзы, боль и страдания. Дать понять, что всему есть предел. В том числе и его терпению. Каспбрак отворачивается от сконфуженного парня, ясно давая понять, что больше не намерен ни о чём разговаривать и в ближайшее время в телефонной трубке тот будет слышать лишь: «Вы позвонили Эдварду Каспбраку, оставьте сообщение или перезвоните позже». И конечно, Ричи это понимает! Он прекрасно знает характер Эдди, поэтому и не хочет уходить. — Блять, пусти меня! Тозиер! — объятья выходят не очень, скорее это выглядит как попытка удержать младшего, но тут уже нет разницы, главное, что прямо сейчас грёбаный Каспбрак наконец смотрит ему в глаза. Закусив губу, Ричи кладёт свои руки на талию парня и утыкается лбом тому в плечо. Учитывая разницу в росте, ему удаётся это слегка болезненно. Дыхание учащается, но его не отталкивают. Но и не обнимают в ответ. Эдди даёт, видимо, последний шанс на чистосердечное признание, после которого решит, оправдывать мудацкое поведение парня или нет. Слышно из открытого окна, как на улице орут подростки, как проезжает скорая помощь с сигналкой, как матерится сосед, пытаясь починить свою тарахтелку, но в комнате Каспбрака царит гнетущая тишина, лишь тиканье часов и работа вентилятора разбавляют её. Младший кладёт холодную, но влажную из-за волнения ладошку на впалую щеку, проводит большим пальцем по россыпи веснушек, очерчивая линию скул. Где-то сломалось и так разбитое в тысячный раз сердце Эдди. Он чувствует, как трясется старший и мокнет собственное плечо, не прикрытое лямкой майки, и тут же замечает горячие капли на своих пальцах. Он не помнит ни один раз, когда его Балабол бы плакал. У Каспбрака у самого глаза наливаются слезами, но вырваться им наружу он сейчас не позволит. От этого никому не будет пользы. Пальцы, вопреки всем обидам, пробегаются по лицу Тозиера вновь, спускаясь вниз, оглаживая тонкую шею, сталкиваясь с трепещущим кадыком, тут же вырывая удивленный тихий стон. Касаются острых ключиц, спрятанных за тканью черной футболки, направляясь прямиком к кисти, которая безвольно висит, моментами подрагивая. Эдди смотрит вниз, на то, как ледяная рука оглаживает его сжатые бледные пальцы. Ричи затихает, переставая плакать. Он тоже смотрит на их ладони, что тут же сплетаются в единое целое. Как и всегда это случалось. Устало выдыхая, выпрямляется и вновь заглядывает в карие омуты. Недолго торгуясь с собой, наклоняется и сухими губами касается всегда влажных, пахнущих облепиховым бальзамом. Не углубляет, лишь единожды мажет, тихонько оттягивая мягкую нижнюю. Выпустив дрожащий воздух, отодвигается, в последний раз взглянув на застывшее лицо, и неохотно откидывается на диван, понимая, что столь нежеланного разговора не избежать. — Мне так страшно, Эдс… — спустя долгое время говорит старший. Из-за слёз и эмоций горло сдавило, выходит слегка хрипло и очень тихо. Ричи обессиленно закрывает глаза. — Я так устал. И я знаю, что ты тоже. Я знаю, что веду себя как конченный идиот, знаю, что их мнение не должно меня волновать. Правда. Но волнует. Эдди шумно выдыхает, безмолвно соглашаясь со словами друга. Он решает пока ничего не говорить, давая наконец возможность другому выговориться. Тозиер правда редко проявляет свои чувства, тем более рассказывает о страхах. Ему проще носить маску клоуна, отшучиваясь всегда, когда это имеет место быть и нет. Так проще, так не надо признавать свою слабость и принимать близко к сердцу. Каспбрак знал об этом. Вообще-то ровно столько же, сколько они и дружили. Чуть ли не с младенчества. Потому что очень редко, в моменты особой уязвлённости, Ричи позволял себе молчать. Учитывая, что его грязный рот был равен щиту — безмолвие приравнивалось к слабости. — Мы… Мы даже не пара, Эдди, — смаргивая непрошенные слёзы, он нервно облизывает губы, взглядом упираясь в свои костлявые коленки. — Я знаю, Ричи, — грустно улыбаясь, шепчет младший. Не выдерживая этой тупой боли в чужих глазах, он нежно сжимает длинные пальцы, что очерчивают узоры на диванной подушке. Тозиер горько усмехается. — Это не значит, что я не хочу. Сухие губы уже не кажутся такими колючими, когда любяще целуют каждую мурашку на прозрачной коже кисти ладони. — Я хочу быть твоим парнем. Хочу по-дурацки держаться с тобой за ручки в школе, а не шугаться каждой тени. Чтобы ты всегда сидел со мной, а не с дебилом Эндрю. Думаешь, я не хочу испробовать задние ряды в кинотеатре, м, Эдс? — в голосе слышна игривость, и на этот раз Каспбрак совсем не против этих пошлых ноток в чужом тоне. Он просто заботливо оглаживает большим пальцем костяшки, всем видом давая понять, что внимает каждому слову. — Но… я не могу сейчас. И я не уверен в том, что сможешь ты. Скажи, если это неправда. Я… М-мне страшно, — шепчет старший, вновь опуская голову. Вереница безрадостных мыслей, сопровождаемая тревогой, кружится в голове, однако, несмотря на накатывающую панику, он решает продолжить. Это трудно с непривычки, но Эдди рядом такой теплый, терпеливо ждёт, пока Ричи поборет собственные страхи, и это щемящее чувство внутри толкает его наверх, вон из этой тревожной ямы. Они должны попытаться. Он должен. — Эй, дыши, ладно? Не думай, что я настолько эгоистичный идиот, который насильно заставит тебя совершить камин-аут, — Эдди притягивает друга в свои объятия, и тот с облегчением выдыхает, найдя острым носом чувствительное местечко за ухом младшего. — Но это не значит, что я готов снова подыгрывать в твоем спектакле, Ричи. — Справедливо. — А то, — громкая усмешка колышет растрепанные кудри. Каспбрак удобнее устраивает свой подбородок на лохматой макушке. — И второе условие. — Всё, что угодно, — Тозиер в мгновенье напрягается и со всей серьезностью готовится внимать сказанному. — Будешь моим парнем? Несмотря на всю напускную лёгкость, с которой Каспбрак произносит это предложение, Ричи слышит, насколько лихорадочно бьётся его сердце. Сонечка Каспбрак вызывала бы уже скорую. У её малыша одной ногой тахикардия. — Прости, детка, я не могу, — остановка сердца. Эдди клянется: в груди что-то ухает вниз, а на спине холодеет пот. Прекрасно ощущая все метаморфозы, что произошли внутри младшего за считанные секунды, Ричи перестает обводить носом родинки на чужой шее, составляя известные ему созвездия. И наконец встречается с налившимися слезами глазами, чтобы с абсолютной глупой улыбкой сказать свой железный аргумент: — Обещал уже твоей мамашке надеть кольцо на пальчик. — Я забираю свои слова назад, — вытирая слёзы платком из нагрудного карманчика, шепчет с напускным спокойствием Каспбрак. Четырежды складывает хлопчатобумажную ткань, возвращая её на прежнее место. Ричи, будучи отвлеченным наблюдением за этими действиями, оказывается совершенно не готов встретиться с разрушающей силой удара пяткой. Отцовские очки вместе с долговязой тушкой оказываются на хорошо пропылесосенном ворсистом коврике, что только что тщательно пропахал носом Тозиер. — Пошел к черту, Балабол!