Серое на черном

В подземельях, где его содержали, воздух был такой затхлый, что, казалось, он вдыхал саму грязь. Когда Уотт только попал сюда, его несколько раз вывернуло наизнанку от стоявшего здесь запаха грязных человеческих тел и испражнений, однако скоро он свыкся и с этой вонью, и с едой, которая по виду больше была похожа на месиво, что хлюпает под ногами, а по вкусу на содержимое ночного горшка. Такую гадость Уотт не ел даже у себя в Блошином Конце, но когда желудок сводит от голода, съесть можно все, что угодно. Со временем жизнь Уотта в заключении наладилась и даже приобрела некое приятное постоянство, он завел себе нескольких друзей из таких же томившихся здесь мелких воришек. В этой темнице кто-то ожидал наказания, кто-то только суда, но обо всех них, пожалуй, и вовсе забыли. Старожилы томились тут по нескольку лет, не надеясь на какую-то справедливость, и некоторые особенно азартные заключенные делали ставки на то, кто выйдет отсюда первым. Денег ни у кого, конечно же, не было, поэтому игра шла исключительно на интерес. – Хорошо бы приехал вербовщик из Ночного Дозора, – затянул свою любимую песню Эрис – певец откуда-то из Речных Земель. Его обвиняли в насилии над благородной дамой, но он клялся, что все было исключительно по любви. Носил он все тот же бархатный дублет, в котором его схватили, только из темно-лилового, он превратился в грязно-серый. – Давно уже дозорные не захаживали сюда, – проворчал беззубый старик Миккен. Никто не помнил, когда он попал в темницу, даже он сам, а его преступление оставалось для всех тайной и поводом для бесконечных сплетен и толков. – Ну а что помешает им сделать это сейчас? – возразил Эрис, который никак не мог выпустить из рук эту спасительную идею. Миккен с присвистом хмыкнул. Отсутствующие передние зубы делали все издаваемые им звуки похожими на свист. – И как по мне, – продолжил он. – Так мне не охота морозить свою задницу на Стене. – Уж всяко лучше, чем торчать здесь, – осклабился Эрис. Миккен уже поднял руку, готовясь ответить что-то Эрису, но за решеткой вдруг послышались чьи-то тяжелые чеканные шаги. Все мгновенно замерли, будто по команде, и затихли в ожидании. Шаги принадлежали двум золотым плащам, которые синхронно протопали по каменной кишке, бегущей между камер с узниками. Они остановились рядом со стражником и о чем-то тихо заговорили с ним. Уотт почувствовал, как по его позвоночнику побежали липкие холодные мурашки. Стражник махнул рукой и открыл решетку. Золотые плащи вошли внутрь: то были два бородача с совершенно отсутствующим выражением на лице. Будто бы мозги из голов им давно вычистили, и теперь ими управлял какой-нибудь маг, Уотт и о таком слыхивал. Солдаты осмотрелись, и один из них стал показывать на некоторых узников пальцем, а второй выводил их прочь из камеры. Выбрали Эриса, одного насильника, просидевшего в этой камере уже с пяток лет, еще одного вора. Последним был выбран Уотт, а старик Миккен только знай, что дул в дырку меж оставшихся зубов. – За мной, – скомандовал один из золотых плащей, и Уотт нехотя поплелся вслед за остальными. Живот у него сейчас скручивало вовсе не от голода. – Я хочу надеть черное, – заголосил Эрис. – Пожалуйста. Один из золотых плащей посмотрел на него, словно на умалишенного и так сильно ударил его под дых, что Эрис захлебнулся собственными словами. Больше он голоса не подавал. Воздух на улицах Королевской Гавани трудно было назвать свежим, а ветер прохладным, но после душной темницы это был что морской бриз, ласкающий кожу. Однако Уотт предпочел бы остаться внизу и вкушать все те же привычные запахи. Здесь сильнее всего пахло опасностью, и Уотт ясно это чуял, а как увидел перед собой башни Красного Замка, то и вовсе уверился в своих подозрениях. Спутники его молчали, но взгляд у них был не менее испуганный, Эрис готов был вот-вот заплакать. За воровство отрубают руку, подумал Уотт. Без руки я уж как-нибудь протяну. Лучше б они, конечно, левую оттяпали. – Куда мы их тащим, а? – вдруг спросил один из конвоиров. – А то ты не знаешь, дубина, – фыркнул другой. – Ясно же. – Так на той неделе же… – начал объяснять «дубина». – Кого ж это волнует? – пожал плечами его напарник. – Тюрьмы все переполнены, дровишек нашему королю еще надолго хватит, – он кивнул в сторону преступников и издал смешок, похожий на поросячье хрюканье. – Но они же… – попробовал возразить «дубина». – Они же еще совсем дети, – он кивнул в сторону Эриса и Уотта. – Давай отпустим их, скажем, мол, сбежали. – Да ты, братец, совсем ума лишился, – шикнул на него второй солдат. – Если они убегут, то королевский костер мы с тобой топить будем, а мне пожить еще ух как охота. Говорят, королю для его любовных дел обязательно кого-нибудь надо спалить, а то член у него по-другому не работает, слыхал? «Дубина» удивленно замотал головой, а Уотт почувствовал, как от страха каменеет его тело. Их ведут на костер, на костер Безумного короля Эйериса. Об этих почти что сакральных для короля сожжениях знала вся Королевская Гавань, да и все Семь Королевств, и сомнений оставаться не могло. За воровство отрубают руку, повторил про себя Уотт, будто бы молясь. До Красного Замка они добрались уж слишком скоро, их провели через ворота, они миновали несколько строений, и оказались во дворе, где посередине были установлены четыре высоких шеста. Уотт дернулся было, но тут же сообразил, что бежать ему некуда, кругом его окружала городская стража. За воровство отрубают руку, все также уверенно произнес Уотт. Не успел он додумать эту мысль, как его схватили и потащили к шесту. Мужчина, который делал это, старался не смотреть Уотту в глаза, он механически примотал мальчишку веревками, словно бы проделывал это каждый день. Уотт весь съежился, зажмурился, но так стало еще страшнее, и он открыл глаза. Чуть поодаль, на помосте, он разглядел четыре фигуры, солнце хорошо освещало их, поэтому наблюдать за ними было легко. Два рыцаря в белых плащах стояли по краям, у одного рука лежала на рукояти меча, будто бы он прямо сейчас был готов вытащить его и вступить в бой, другой же нервно теребил застежку плаща. Посередине Уотт увидел старика с длинными серебряными волосами и бородой, судя по тому, что мог разобрать Уотт, старик весело, по-детски улыбался, словно предвкушал интересную игру. Похоже, этот ребенок был из тех, кто любил в детстве отрывать головы куклам. Не трудно было догадаться, что это был самолично король Эйерис. Рядом с ним стоял низенький, хрупкий мужчина в коричневой накидке и шапочке, он все время что-то нашептывал королю, а Эйерис довольно посмеивался. За воровство отрубают руку, бесцельно повторил Уотт. На соседние шесты так же привязали его товарищей, лица у них сделались затравленными. – Позвольте мне надеть черное, – прокричал Эрис срывающимся голосом, переходящим в хрип. На этот раз его не тронули, никто даже не взглянул на него. Все они уже были все равно, что мертвецы. Уотт задергался, но веревки привязывали его к шесту крепко. Он пожалел, что даже не попытался толком сбежать. Теперь уже было поздно: король, во что бы то ни стало, должен был получить свое представление. Откуда-то из глубины двора вышел юноша, одетый в такую же коричневую накидку и шапочку, что и человек на помосте. Уотт попытался поймать его взгляд, но юноша отвел глаза, как и все остальные. Никто словно бы не хотел замечать того, что творилось кругом, делая вид, что все так и должно быть. Одно мгновение, и вокруг Уотта вспыхнул зеленый огонь. Сквозь его треск было слышно, как Эйерис радостно хлопает в ладоши. Огонь был скор на расправу, и пламя быстро обхватило тело Уотта в свои объятия, облизывая его своими жгучими языками. Боль рвала мальчишку на части, а в нос бил запах собственного горящего мяса. Не сдерживаясь, Уотт закричал изо всех сил и его звонкий, не сломавшийся еще голос, сливался с другими, такими же отчаянными, превращаясь в безумный хор агонии и смерти. За воровство отрубают руку, успел подумать Уотт перед тем, как темнота навсегда поглотила его.