Солнце из кашемира

Гэвин ненавидел детские дома. Вообще, он ненавидел много чего, но чаще всего он путал ненависть с раздражением или антипатией; вспышки неприятных чувств он быстро гасил и, сжав зубы, шел разбираться. Но детские дома он ненавидел по-настоящему. От светлой рекламы с улыбающимися личиками его воротило, а благотворительные сборы вызывали тошноту. Он жил с родителями, но те относились к отпрыску наплевательски, и маленький Гэв пыльному продавленному дивану предпочитал казённые интерьеры приятелей-детдомовцев, с которыми подружился на улице. В память крепко въелись выкрашенные масляной краской тошнотворного зелёного цвета стены, дешёвые тонкие обои в мелкий цветочек, скрипучие железные кровати. Что же касается друзей, то они были… нормальными. Не вечно радостными с блаженными улыбками, и не иссушенными тоской по родительской любви страдальцами, и из-за этого Рид каждый раз криво ухмылялся, когда благотворительные фонды взывали к его чувствам. Когда капитан объявил, что детектив Рид отправляется в детский дом для опроса свидетелей, и Гэвин ответил: «Нет», Фаулер, мягко говоря, опешил. Рид, несмотря на несговорчивый характер, с начальством не конфликтовал. Больше дел — больше премия, а деньги лишними не бывают. Выяснять причину поведения, а уж тем более уговаривать Фаулер не собирался, поэтому прибег к излюбленной тактике: или делаешь то, что сказали, или значок на стол. Гэвин недобро прищурился, но спорить не стал и молча вышел из кабинета. Рид не умел работать с детьми. С ними сложно. На них нельзя орать, например. Формально можно, вот только небритые заспанные мужики обычно к себе не располагают, а крик подорвет их и без того нежную психику, а от истерящего в страхе ребенка толку нет. Гэвин же не был склонен к сантиментам: крик, угрозы, физическое насилие — универсальные инструменты против воров и наркодельцов. Подъезжая к детскому дому, детектив был спокоен и расслаблен: капитан знал, как Рид добывает показания и должен понимать, что так себя Гэвин с детьми вести не будет, так что если он вернётся ни с чем, никто и вякнуть не посмеет про непрофессионализм. Мягкое осеннее солнце освещало скрытый в золотистой листве викторианский особняк высотой в три этажа. Территорию огораживал высокий забор из металлических черных прутьев, украшенных сверху искусной ковкой. Мужчина залюбовался величественным зданием, но вспомнил, что находится внутри, и живот свело спазмом. Он с силой захлопнул дверь автомобиля, быстро выкурил сигарету, встряхнулся и толкнул калитку. Та плавно поддалась, чуть скрипнув. Гэвин прошел по вымощенной плитами дорожке мимо кустов шиповника и постучал в тяжёлую дубовую дверь. Никто не вышел, тогда Рид толкнул ее и зашёл внутрь. Здание и внутри напоминало о себе: высокие потолки, по центру — широкая лестница, плавно поворачивающая наверх, тяжёлая люстра с висящими стеклянными каплями. Гэвин вспомнил себя пятилетнего, представил, что он здесь живёт, и его передёрнуло. — Мерзнете? Мягкий мужской голос эхом отразился от стен. Рид повернулся на звук и увидел идущего к нему блондина в вязаном свитере. Из-под темно-зеленого кашемира выглядывала белая рубашка, и белые полоски одежды придавали ему трогательньный и беззащитный вид. — У вас тут тепло, как в морге, — заявил Рид. Пусть лучше этот блондин будет считать, что он мерзнет. — Дети ждут вас, и, — блондин понизил голос, — они напуганы. Пожалуйста, будьте ласковы с ними. — А это от них зависит. Блондин круто развернулся и пошел вглубь особняка. Рид, держась на расстоянии, пошел следом, разглядывая висящие на стенах картины и фотографии. — Вас как звать? — Саймон, — ответила кашемировая спина. — А вы детектив Рид? — Ага. Что, уже сообщили? — Капитан Фаулер заверял, что вы лучший в его отделе и выразил надежду, что у нас не возникнет трудностей в ходе общения. — Ну-ну, — со вздохом произнес Рид. Саймон привел его в небольшую комнату, в центре которой стоял стол и три стула — два на одной стороне, один напротив. Комната явно не использовалась: наспех протёртое окно, зависшая в воздухе пыль, следы от ножек стола на деревянном полу — скорее всего, его волокли. На столе стоял диктофон, а в углу Гэвин заметил маленькую белую пластиковую камеру, не вписывавшуюся в старинный интерьер. Комната допроса, приготовленная специально для него. Как, мать его, заботливо. Рид вытянул одиночный стул — тот вылез из-за стола с режущим слух скрипом и посмотрел на Саймона. — Начнем? Саймон вздрогнул, словно очнулся от сна. — Да-да… Послушайте, — горячо сказал он, — вы ведь его найдете? Пропавшего мальчика? — Честно? Не знаю. Блондин обескураженно посмотрел на него. — Смотрите сами. Родителей у пацана нет, значит, никто за него волноваться не будет. По словам свидетелей — а их всего двое — его посадили в машину и увезли. Ни номеров, ни марки у нас пока нет. Так что всё зависит от того, что скажут ваши дети. Кстати, где они? — Сейчас приведу. И знаете что? — с неожиданной для такого оладушка злостью сказал Саймон. — Я буду о нем волноваться. Это был лучший опрос за все время службы Гэвина. Это был идеальный опрос. Ему даже не пришлось ничего делать: все сведения вытянул из детей сидевший рядом с ними Саймон. Аккуратно и внимательно он расплетал спутанные воспоминания, подталкивал в нужном направлении и вычищал лишние детали. Вскоре у Рида стала складываться картинка, простая, как паззл из крупных деталей, и он знал, что делать. Кроме того, это был самый короткий допрос — минут десять-пятнадцать на человека, всего полтора часа. Опросив последнего ребенка, Саймон жестом попросил Гэвина остаться, а сам ушел вместе с девочкой. Вскоре он вернулся и встал в дверях, ожидая, пока детектив соберётся. — Что-то ещё? — спросил Гэвин. — Просто провожу вас до выхода. Саймон улыбнулся. Это должна была быть ядовитая усмешка, но ямочки на щеках свели усилия на нет. — Я в состоянии найти дорогу. — Многие так говорят, но планировка дома специфичная, можно заблудиться. К тому же, мне нетрудно. — Что, хотите убедиться, что я свалил, а не подсматриваю за маленькими девочками? Лицо Саймона побагровело. Он плотно сжал зубы и с вызовом посмотрел на непрошеного копа. — Ладно-ладно, — успокаивающе произнес Гэвин. — Ляпнул, не подумав. Извини. — Покиньте комнату, детектив. В молчании они дошли до выхода. Саймон шел рывками, его ещё потряхивало, а Гэвин чувствовал, как его лицо горит. С ним такое случалось нечасто. Взявшись за латунную ручку, Гэвин замер, оценивая, стоит ли ему продолжать, и решив, что стоит, обернулся. — Слушай, — он почесал шрам на переносице, — ты скорее всего меня пошлёшь, но я должен попытаться. Саймон нахмурился, но говорить ничего не стал. — Я хотел бы извиниться за те слова, — Гэвин неопределенно взмахнул рукой, — и поблагодарить за помощь. Без тебя я бы вообще ни хрена не узнал. Может, по кофе? — Я не пью кофе. Рид пожал плечами и толкнул дверь. После холодного особняка осеннее солнце казалось жарким. — Но есть кофейни, где наливают чай, — продолжил Саймон. — А чай я люблю. — Я заканчиваю в восемь, — Гэвин оперся о дверь. — Я примерно в половину десятого. Чёрт, это довольно долго… — Я подожду. Мне не впервой. — Тогда… — Саймон смущённо улыбнулся, — тогда до вечера, детектив. — До встречи, красавчик! — крикнул Рид, захлопывая дверь. Может, детские дома — это не так уж и отвратительно?..