I Will Always Find You

      Запах дыма от различных костров, зажженных вокруг военного лагеря за пределами столицы, вытеснял холодную атмосферу в воздухе, которая поглотила королевство в то самое время, когда Хелена иссушила солнце с неба. Бесконечная ночь ясная и холодная, без единой звезды на небе и прохладного воздуха, который предвещал конец осени.       При обычных обстоятельствах Хелена была бы настолько охвачена чувствами вины и стыда, что едва ли смогла бы жить. Она предпочла бы разваливаться именно по этой причине, а не потому что жизнь ее невесты висела на волоске. Афина, упрямая и глупая девушка, которую она обожала, нырнула головой вперед сквозь одно из защитных заклинаний королевы ведьм, чтобы защитить ее и Алена. То ли она не понимала, что ее броня практически испепелит ее заживо, то ли просто решила действовать, чтобы помочь им, не заботясь о собственном благополучии. Хелена могла только догадываться, так как знала, что оба варианта вполне вероятны.       Несмотря на то, что ее кожа почти сразу же покраснела и покрылась волдырями, маг повалила Королеву Ведьм на землю. Ее расплавленная броня обжигала их обеих, прежде чем она моргнула...прежде чем она смогла бы убить ее. Хелена содрогнулась при воспоминании о тяжело раненном теле своей возлюбленной, безвольно лежащем у ее ног. Желчь подступила к горлу, когда еще один гортанный крик вырвался из маленькой палатки, где Рейнер исцелял ее в нескольких футах.       Так много заблуждений окружало понятие героизма. Слишком многие считали героя чемпионом на поле боя, командиром легионов, мастером редкого таланта или способности. Конечно, на протяжении всей истории были герои, которые соответствовали бы этим описаниям. Настоящий герой жертвует собой ради большего блага. Герой всегда остается верен своей совести. Истинный героизм означает поступать правильно, невзирая на последствия. Любой человек мог бы хоть немного подойти под это описание, очень немногие когда-либо действительно соответствовали.       Впрочем, Афина подходила.       Никто больше не прорывался сквозь щит. Никто другой не собирался защищать Алена также, как она сама... Никто кроме ее милой Афины.       Ожоги любого рода было мучительно лечить, это она знала слишком хорошо. Сначала обуглившуюся и омертвевшую кожу для начала соскребали вручную, и только затем можно было использовать исцеляющие заклинания. Но жар магии на сырой коже заставлял чувствовать себя так, будто ты сгораешь изнутри.       — Вы должны позволить мне увидеть ее! — почти кричала она. Слезы текли по ее лицу, руки сильно дрожали, из пор бесконтрольно просачивались струйки электрической синей и черной магии. При обычных обстоятельствах она, возможно, чувствовала бы себя неловко перед слугами, советом и опальным генералом Рихтером, ставшим их пленником после того, как Королева Ведьм покинула его на поле боя... Но она не могла заставить себя переключиться на то, что они подумают о ней. У нее болело горло от продолжительного плача и крика. Когда кто-то рыдает так сильно, почти всегда из-за разочарования, понимая, что ни одна чертова вещь, которую он и может сделать или хотя бы попытаться, не изменит весь ужас ситуации. Когда вы чувствуете, что им нужно плакать, что им просто нужно плакать, чтобы что - то вытащить, чтобы снять хотя бы часть давления, нарастающего внутри — это истинная боль, потому что неважно, как сильно они стараются или хотят, они не могут. Они просто остаются на месте. Тогда, если им повезет, одна слеза может вырваться из этих болезненных глаз, и одна маленькая слеза, одна крошечная, блестящая, соленая капля влаги станет средством их спасения. Хоть это всего лишь одна маленькая слезинка, но она становится самой тяжелой вещью во всем мире, ни черта ничего не исправляющей.       Ей хотелось оцепенеть, абстрагироваться от реальности, как всегда, когда становилось слишком трудно справиться... Но она этого не сделала. Афина учила ее, что позволять себе чувствовать боль вместо того, чтобы убегать от нее — это не слабость, как утверждали Королева Ведьм и ее родители до нее. Ощущение боли было силой, точнее, попытка преодолеть боль была силой... Даже если она не совсем понимала, как разобраться в собственных мыслях без терпеливых слов Афины и ее нежного сердца, которое помогло бы ей найти свой путь, когда она слепо брела сквозь темную бездну, поглотившую ее разум.       — Рейнер должен работать в одиночестве, — сказала Ишара, медленно опускаясь на колени рядом с ней на росистую траву. Эльфийская королева взяла ее руки в свои и нежно, по-матерински положила себе на колени. Какая-то часть ее хотела отшатнуться, отказаться от утешения друга, потому что считала себя виноватой в том, что завела их в ловушку и, следовательно, не заслуживает даже малейшего намека на доброту... Но она подавила желание наказать саму себя.       — Если она умрет, я хочу, чтобы кто-нибудь убил меня, — эти слова были тихими, едва слышными из-за шума жизни, протекавшей в лагере вокруг них. Говорить такие вещи вслух кому-либо, кроме Афины, было трудно. Страх, что она будет наказана за свою дерзость, закипал глубоко в ее животе. Тот факт, что совет и слуги не наказали ее за магическую вспышку, которая истощила из Солнца весь его свет, продолжал тревожить. Наказание было утешением для нее тем, к чему она привыкла, когда совершала ошибки. Может быть, именно поэтому она с самого начала осмелилась быть такой дерзкой. Может быть, она надеялась, что кто-то причинит ей боль снаружи, хоть вполовину такую же сильную, какая у нее сейчас была внутри, и даст голос невидимой боли, разрывающей ее на части.       — Ох, Хелена, — выдохнула Ишара поверх ропота разбитых сердец остальных людей, собравшихся вокруг костра.       — Скажите мне, что она выживет, Ваше Величество.       — Я вижу много вариантов будущего, которые простираются перед нами, дитя мое, слишком много, чтобы претендовать на одно видение как на истину, — королева говорила медленно, стараясь произносить это как можно мягче и в то же время крепко сжимая руки Хелены, — Ты должна утешаться тем, что Рейнер делает для нее все, что в его силах—       — Должна ли?! — огрызнулась она, — Если бы не я, мы вообще никогда не оказались бы на том поле боя! Если бы я не настояла на том, чтобы мы вернулись после нашего пребывания в Чикаго, она была бы сейчас в безопасности и невредима! Я ни в чем не нахожу утешения, так как взяла единственную чистую вещь, оставшуюся в этом мире, и привела ее к потенциальному разрушению.       — Ты не виновата в этом, yathe’kosh, — сказал Саэрис. Его гетерохромные глаза мягко светились в темноте, выражение лица было намного мягче, чем она когда-либо получала от него... Это так ее удивило, что потребовалось несколько секунд, чтобы понять, что он назвал ее другом.       — Тогда кто?       — Я, — пробормотал Ален. Сидя в нескольких футах от нее со связанными перед собой руками, он представлял совершенно жалкое зрелище сломленного человека с обвисшими плечами и светло-серыми глазами, окаймленными усталостью, — Если бы я не попался в ее ловушку или не понял, что от женщины, которую я когда-то любил, ничего не осталось, и не спас бы ее от самой себя, покончив с ее жизнью, мы не оказались бы в таком положении. Афина не оказалась бы в таком положении.       Все старались скрыть свое потрясение, ведь это были первые слова, которые Ален произнес с момента его пленения. Но больше всего Хелену поразило то, что он говорил в точности как она. Врожденная потребность взять вину на себя, несмотря на то, что он не мог контролировать Королеву Ведьм или предсказать, куда приведет ее безумие, поразила острым уколом печали и понимания прямо в сердце. Возможно, именно это чувствовала Афина, когда злилась на себя за то, что не была такой всеведущей, какой ей хотелось бы быть.       Ей хотелось сказать ему, что он ошибается, подумать обо всех мудрых словах, которые Афина скажет ему, чтобы достучаться до него, и произнести их самой... Но у нее не было на это сил. Как она могла даже попытаться заставить кого-то другого чувствовать себя лучше, когда весь ее мир был на грани разрушения? Как она могла забыть о том, что ее сердце разбито, ради утешения другого? Ее любовь, казалось, всегда делала это с легкостью. Несмотря на то, что Афина сказала ей, что она не была каким-то странным образцом, с которым никто не мог сравниться, колдунья верила, что, возможно, это было единственное в чем та ошибалась. Независимо от того, насколько сильно страдал маг из другого мира, независимо от того, что делала или говорила Хелена, она все еще находила в своем сердце место для утешения и понимания... Но Хелена не могла поступить так же. Не тогда, когда стоны боли, доносящиеся из палатки, угрожали заставить ее снова потерять контроль над всем.       — С чем это ты возишься, Хелена? — Спросила Алтея, указывая на ее левую руку. Она знала, что этот вопрос должен был отвлечь от происходящего, но в уголках ее глаз снова появились слезы.       Она осторожно разжала сжатый кулак, чтобы показать деревянное кольцо, над которым работала уже несколько недель подряд. Гладкий полированный круг был крошечным, предназначенным, чтобы обхватывать изящный палец ее любви, а не ее собственный. Пальцы Афины были такими тонкими, что кольцо не дошло даже до половины мизинца Хелены, но она знала, что оно идеально подойдёт магу, потому что уже не раз примеряла его во сне.       — В мире Афины принято дарить невесте кольцо, которое она будет носить на левой руке. И..Я сделала это для нее и собирался подарить ей, как только война будет выиграна.       — Невеста? — ахнул Август.       — Разве я не говорил вам всем, что это всего лишь вопрос времени? — усмехнулся Исеул. Несмотря на свою браваду, он проделал огромную работу, скрывая свой страх, как и все остальные. Все они были влюблены в Афину, и сама Хелена считала, что в нее невозможно не влюбиться. Несмотря на ужасы войны и травму, причиненную перемещением в другой мир не по ее вине, маг удержалась за очаровательную невинность, которую Хелена обрела, когда та вернула ей объятия в темном лесу в тот давний вечер, и она знала, что все стремятся защитить ее, даже если они никогда не говорили это вслух.       — Какой драгоценный подарок, — выдохнула Ишара, и грустная улыбка тронула уголки ее губ, — Афине это понравится, Хелена.       — Если у меня когда-нибудь будет шанс дать ей это, — всхлипнула она. Ее глаза не отрывались от кольца, когда она накручивала его на кончик мизинца, и от одного его размера у нее разрывалось сердце. О чем она только думала, позволив такому маленькому человеку стать воином? В то время как Алтея была меньше, а Королева Ведьм точно такого же роста, Афина была другой. Она была слишком драгоценна и нежна для такой жизни. Она была пугающе способной и находчивой и гораздо храбрее всех, кого Хелена когда-либо встречала... Но ей не место в разгаре войны. Она заслуживала безопасности.       Еще больше магии безвредно просачивалось из ее тела, рассеиваясь в воздухе вместе с дыханием ее спутников, которая превратилась в маленькие облачка, видимые в теплом свете мерцающего огня. Казалось, чем больше она думала о вещах, тем больше бегала по длинной до боли петле кругов без начала и конца. Она просто продолжала идти и идти, до момента, когда уже ничего не понимала. Без единственного человека рядом с ней, который знал, что она пыталась сказать, когда сама не понимала, как это сделать, ее мысли продолжали сеять хаос в голове.       Когда она становилась такой, Афина помогала ей выбрать одну мысль, чтобы сосредоточиться. Она прижимала ее к себе, и они вместе говорили об этом, выясняли, было ли это на самом деле или это ее ум, пытающийся сыграть с ней злую шутку. Затем, как только эта одна часть была улажена, выбирали другую, а потом еще одну, пока каждая мысль в ее голове не была аккуратно разложена по полочкам, и она снова могла нормально функционировать. Хелена изо всех сил старалась выбрать единственную, только одну, но ее разум работал так быстро, что к тому времени, когда она поймала одну, другие стали нападать на нее, заставляя чувствовать себя в опасности.       Единственным ее утешением была тяжесть бархатного плаща, давившего на ноющие мышцы и служившего своеобразным барьером между ней и внешним миром. Она лениво закуталась в него так плотно, как только могла, подтянув колени к груди и крепко обняв их, держа в руках пригоршни звезд, чтобы мантия не соскользнула с плеч.       Со временем вокруг костра больше почти никто не разговаривал, не ел и не пил. Крики из палатки стихли, а это означало, что Афина либо мертва, либо потеряла сознание от боли — казалось ужасным желать, чтобы она не проваливалась в беспамятство, находясь в такой агонии, но это хотя бы означало, что та все ещё жива. Несмотря на кажущуюся удаленность от остальной части лагеря, они все еще слышали вопли других солдат, некоторые из которых были ранены, а остальные оплакивали погибших. Мягкий лязг металла от доспехов и ложек эхом отдавался в ночной тишине. Они гремели в мисках, когда голодные солдаты съедали свою долю пайка у далеких костров, но не было ни дружеского разговора, ни смеха... Атмосфера была настолько плотной, что ее можно было разрезать ножом.       — Что теперь со мной будет? — прошептал ей Ален, нарушая молчание, — Меня казнят за мои преступления?”       — Меня же не казнили, не так ли? — дрожащий вздох слетел с ее губ, когда она собралась с силами, чтобы встретить его тяжелый взгляд. Та же самая печаль, которую была внутри нее самой, отражалась в его глазах. Когда Королева Ведьм ушла, он потерял все, что было ему дорого... Точно так же, как все, что было дорого ей, прямо сейчас балансировало на краю пропасти, — Я полагаю, что ты предстанешь перед судом, как только столица будет завоевана. Однако, если ты присягнешь на верность и отдашь свое оружие нашему делу, то почти наверняка останешься жив.       — Почему они позволили мне просто продолжать жить и дышать после столького зла, вызванного моими грехами? Это делает меня эгоистичным существом, не так ли?       — Нет, не так. Эти люди добры, они знают разницу между истинным злом по своей природе и сломленным человеком, которого зло просто сбило с пути истинного. Если ты ищете искупления, они позволят тебе найти его и поддержат на твоем пути, как было и со мной. Они совсем не похожи на нее.       Ален лишь раз кивнул, но, похоже, вовсе не был убежден в том, что ему говорят правду. Она помнила, что была в таком же состоянии во время суда, оказавшись в ловушке в этой совершенно безнадежной темноте, в мучении, от которого ее любовь помогла ей освободиться. Афина обещала ей, что никогда не позволит ей упасть, что никогда не откажется от нее, как это делали все остальные... Но даже узнав об истинном размахе ее злодеяний, она ни разу не посмотрела на нее как на монстра — она ни капли не испугалась ее.       Долгое время у нее была надежда, что в конце концов Ален окажется на их стороне, но теперь он был здесь, и она не могла преодолеть собственную усталость, чтобы сказать ему все, что так долго хотела. Она знала, что слова—это просто бледные тени забытых имен. Раз имена имеют вес, то и слова обладают силу. Слова могут зажечь огонь в умах мужчин, женщин и детей. Слова могут выжать слезы из самых суровых сердец, если их правильно использовать. Но вместо того, чтобы заговорить, она просто протянула руку и тихо положила ее поверх его ладони, надеясь, что этот легкий жест скажет достаточно на данный момент.       Когда его большой палец коснулся ее, она осознала, что он все понял. Эта одна маленькая милость действует как лучик надежды, что все может быть хорошо, что даже после такой жестокой битвы все может становиться лучше.       Долгое время она бродила по мелководью чувств, так что было легко не слишком разочаровываться, когда несколько хороших вещей, которые у нее были, были раздавлены кем-то. Повзрослев, приобретя так много, ей было уже не так легко забыть о своей боли. Возможно, в этом и состояла вся прелесть счастья и любви... Но боль, к сожалению, шла рука об руку с ней. Точно так же, как жизнь и смерть были переплетены, возможно, гибель была ценой, которую каждый должен был в конечном итоге заплатить за то, что ему была дана привилегия любить кого-то так сильно. Как любовь может быть достойна ее имени, если человек выбирает только красивые вещи и оставляет трудности позади, Елена не знала. Она поняла, что слишком просто наслаждаться хорошими временами и не любить плохие. Любой мог бы это сделать, если бы захотел. Настоящая проблема заключалась в том, чтобы любить хорошее и плохое вместе, не потому, что нужно стойко переносить превратности судьбы, а оттого что надо выйти далеко за пределы таких описаний и принять любовь во всем ее объеме. Поэтому она впустила в себя плохие чувства, отдалась им и сосредоточилась на том, чтобы глубоко дышать, насколько это было возможно. Это знакомое чувство горя и боли дали о себе знать, как никогда раньше. Она знала абсолютную абсурдность судьбы, удачи и природы гораздо лучше, чем любой другой человек. Самое худшее еще не скоро наступит, а потом пройдет, как волна. Правда заключалась в том, что никто не мог подготовить ее к тому, что она почувствует в тот момент, даже Афина, и Хелена даже не могла попытаться передать словами, как глубоко мысль о потере ранила ее. Это было горе, которое нужно испытать, чтобы понять, и то, что она не пожелал бы никому другому.