Шантаж

      — Похвально, Иван, — приговаривал Фёдор, обходя пленника со всех сторон, — Может быть, ты вообще перестанешь что-либо чувствовать.       — Спасибо, хозяин. — Гончаров поклонился до пола, из-за чего его волосы соприкоснулись с красной плиткой.       — А теперь уйди.       — Да, хозяин.       Дверь за слугой закрылась.       — Гоголь! — позвал второго своего слугу Достоевский.       Из межпространства появился белокурый клоун в чёрно-бело-красных одеяниях, сопоставимыми с его натурой.       Он, как и его коллега, поклонился в ноги господина.       Глава Крыс подошёл к Николаю и что-то шепнул ему на ухо. Клоун улыбнулся шире и достал нож.       Пленник со спокойствием сел на пол, где лежал ранее, и мило заулыбался.       — Привет, Фёдор! Что я здесь делаю?       — Сейчас Гоголь сделает то, чего ты так желаешь, Дазай. — у Феди же получилась лыба маньяка. — Только это будет очень больно~       — Тогда советую тебе убить меня побыстрее, а то мало ли что…       Николай махнул плащом, засунул руку в него и вытащил руку в бинтах до запястья.       Осаму закрыл глаза, ожидая лёгкую щекотку по руке, точнее, глубокий порез ножом.       Гоголь со смешком проткнул кисть руки.       Вытекло море крови, даже кости подробились. Клоун все вертел оружие в плоти, доставляя ещё большие мучения пленнику.       Но шатен не кричал, не начинал плакать, не просил прекратить. Он все так же сидел и улыбался.       Фёдор, естественно, заметил, что Дазай чувствовал нестерпимую боль.       — Гоголь, режь сильнее.       Слуга подчинился.       Теперь Осаму уже лежал на полу, пытаясь улыбаться, но ничего не получалось.       — Хватит, — приказал Достоевский.— Уйди.       Клоун, взмахнув ножом и краем плаща, растворился в пространстве.       Достоевский сел перед мучеником.       — Тебе понравилось? — снова улыбка маньяка-террориста.       — Что за глупый вопрос… Конечно нет.       — Тогда продолжим. — брюнет засунул пальцы в рану.       Дазай опять не кричал.       — У тебя очень приятная кость~       Федя раздвигал плоть, оголяя красноватую и покореженную кость. Он слизал с неё кровь, проводил тонкими пальцами, доставляя такие мучения, от которых бы нормальный человек давно умер или потерял сознание.       — Ты отдашь мне книгу, Осаму! Отдашь! — на бледном лице с лиловыми глазами больше не было никакой улыбки. Только злость и чувства наслаждения чьей-то болью.

Дымится на столе шантаж. Тут тлеет на столе шантаж. И всё, что захотим — отдашь. Мы всё, что захотим — отдашь.

      — …иначе я сожгу тебя и твой любимый город так, что даже пепла не останется!       Дазай не выдержал. Он заорал так, что даже у Крысы начали болеть уши.       — Я отдам! Только не убивай никого!       — Отлично.