Хочешь?

      Джек всегда вспоминал былые времена подготовки солдатов. Тогда он был развязан в своих действиях и словах, тогда он мог быть рядом с Габриэлем и лицезреть его шикарный пресс на очередной тренировке на выносливость. Тогда он мог словно нечаянно столкнуться с ним, лицом к лицу, и заглянуть в его бездонные глаза цвета оливок. Джек и мечтать не мог о том, чтобы оказаться с ним в одном отряде, а уж в одной команде, которая спасла мир от омнического кризиса, принеся обоим солдатам известность и славу — так вообще никак.       Стать командором в планы Джека не входило, но судьба шутница распорядилась весьма жестоко, затолкнув к нему в подневольные всех тех, кого он меньше всего жаждал там видеть. Габриэль, своенравный и принципиальный, и молодая девушка с божественным именем Ангела, которая словно хранитель всюду следовала за нерадивым Моррисоном, вытаскивая его в иной раз из самого пекла Ада.       Джек осознал свою симпатию к Габриэлю ещё тогда, в те далёкие времена, но даже и представить не мог, что эта симпатия перерастёт в грёбанную любовь в одну сторону. Моррисон никогда не был сильным. Встретившись с Ангелой, он сразу нашёл родственную душу в её лице, поэтому они очень быстро спелись. Джек рассказывал ей о своих мыслях, делился планами, первой давал отчёты о выполненных миссиях. Он знал, что этой девушке можно было доверить всё. Она бережно, словно кошка-мать, зализывала на его душе раны, а на теле умело прижигала йодом или спиртом, аккуратно накладывая идеальные хирургические швы. В его глазах она была отличной подругой, на которую можно всегда положиться, и отличным товарищем на поле боя.       Габриэль был для Джека чем-то недосягаемым. Его непоколебимый вид, холодный взгляд, отточенные до автоматизма движения. Он был человеком номер ноль в списке обожаемых людей Моррисона, с него начинался этот самый лист важных для него товарищей. Габриэль всегда был сам себе на уме, он умело делал вид, что не знает Джека, что никогда ранее его не встречал. Он притворялся настолько умело, что порой сам Моррисон начинал верить в то, что это было правдой. Гейб был холодным и расчётливым стратегом, скупым на слова и какие-либо действия. Джек ни разу не видел его со всеми в общей комнате отдыха, он никогда не видел его расслабленным в непринуждённой обстановке, он ни разу не замечал за ним хоть каких-то дружелюбных действий по отношению к окружающим. Габриэль всегда был сам по себе. Одинокий пёс, который видел свою цель и нещадно преследовал её.       Казалось бы, Моррисон должен быть строгим и дисциплинированным командиром, способным усмирить толпу или же остановить свирепого противника, но как только в кабинет заходил Рейес, Джек сразу же превращался в мальчишку. У него до противности тряслись колени, когда Габриэль с обожанием докладывал, как в очередной раз прострелил бошку бездушной машине, отделяющей его жизнь от смерти. У Джека перехватывало дыхание, когда Рейес обращался к нему «Командор Моррисон». Джек сходил с ума, когда встречался с Гейбом глазами при обсуждении очередной миссии, склонившись над небольшим столом и тыкая пальцами в карту местности. Джек становился тряпкой, когда рядом был Габриэль Рейес. Последний это либо не замечал, либо хорошо скрывал то, что замечает, потому что никаких ответных знаков, даже намёков, не подавал. Он просто игнорировал Моррисона как такового. Джек для него существовал лишь на раздаче заданий или целей, на часах отчётов и всё, ни больше ни меньше. Казалось, что ему было всё равно, что думает или чувствует командор по отношению к нему. Да что там, ему было абсолютно плевать не только на командора, но и на всех остальных в его окружении.       Моррисон так бы и смирился с положением дел, он бы свыкся с тем, что иногда, поздними вечерами, они вдвоём с Ангелой сидят на кухне штаба, пьют горячий кофе без молока и Джек, под грузом своих чувств, рассказывает девушке о том, что сегодня он случайно столкнулся с Рейесом, о том, что он дотронулся до его плаща, когда тот проходил мимо, о том, что Габриэль бросил мимолётный взгляд на Джека, на самом деле выискивая этого ужасно нервирующего мальчишку Маккри.       Чёртов Джесси. Он появился у них нежданно негаданно, во время очередной сольной миссии отряда под руководством Габриэля. Последний, в свою очередь, выслушал план Моррисона с непоколебимым видом, принял его к сведению и опять сделал всё так, как сам считал нужным. На той миссии они подобрали этого оборванца, а после Рейес, по отсутствующей доброте душевной, затащил его сначала в свои ряды, а затем и в свою койку, поэтому мелкий сосунок вечно ходил с довольной рожей попятам за своим начальником.       Джек знал, что Габриэль ничего не чувствовал по отношению к Маккри и это его немного успокаивало. Но он никак не мог понять, почему именно мальчишка, почему не он? Тот, кто так долго находился рядом.       — Джек. — В один прекрасный день позвала Ангела, опустив глаза. Джек, бросив все свои дела, тут же подошёл к ней, пытаясь понять, чем так расстроена девушка. — Джек, Я не могу больше скрывать этого.       Так Моррисон потерял близкого друга. Его мир словно перевернули. Он никогда не задумывался о чувствах других, кроме Рейеса или собственных, он всегда считал Ангелу лучшей подругой, но никогда не думал, какого было ей. Что чувствует она. Девушка ни разу не жаловалась на неразделённую любовь или же о том, как порвала с кем-то или как начала встречаться. Она всегда молча выслушивала Джека, а потом обнимала, словно сестра, говорила, что всё наладится и будет хорошо. Но сама никогда не рассказывала, как ей было плохо. Но вот теперь, зачем теперь она взяла и открылась, оборвав все желания Джека общаться с ней? «Я люблю тебя» — эхом отдавалось где-то в голове, противно врезалось в виски, с жужжанием опускалось куда-то ниже, по гортани, заполняло лёгкие так, что было невозможно дышать.       Моррисон всегда хотел услышать эти слова.       Но не от этого человека.       Так, они и жили: Ангела, любящая Джека. Джек, любящий Габриэля и Габриэль, любящий убивать. Чёртова паутина чувств, которая не желала обрываться ни на одном из её участников.       Это был поздний вечер пятницы. Солдаты, уставшие после очередного задания, разбрелись по своим комнатам, даже этого жутко бесячего сосунка Маккри не было видно шатающимся по коридорам. От него вечно несло табаком, но после каждой совместной ночи с Габриэлем, он ещё и бухал, словно отмечая каждый поцелуй или прикосновение на своём теле. Чистого и порядочного Джека это жутко выводило из себя, поэтому он каждый раз срывался на мальчишке, наказывая его мытьём общественных сортиров на всех этажах. Каждый раз Маккри с мольбой взирал на Габриэля, ища в его лице хоть какую-то поддержку или опору, но Рейесу было открыто чхать и Джесси это понимал. Осознавал, что им просто пользуются, не больше, но на зло этому уёбку Моррисону, что вечно срывается на нём из-за Габриэля, Маккри мог вечно терпеть грубые ласки его командира.       Джек только пришёл в комнату отдыха и включил телевизор, стоя перещёлкивая каналы, как к нему зашёл Габриэль. На нём были лишь одни свободные шёлковые чёрные штаны и такие же по цвету махровые тапки. Он оглядел комнату и, заметив на столе, рядом с чьей-то тарелкой с недоеденным бутербродом с маслом, свои часы, подошёл к дивану. Моррисон, чуть отойдя, завороженно наблюдал за этим полу Богом, который стоял прямо перед ним.       — Долго пялиться будешь. — Взяв часы, Габриэль нацепил их на руку.       Джек, не сразу поняв, проморгался и, отложив пульт на столик, повернулся к сослуживцу. Он не знал, с чего начать, да и нужно ли было вообще начинать, но это был первый раз, когда Моррисон видел Рейеса таким. Настолько домашним в этих пижамных штанах с таким идеальным торсом.       — Ты мне нравишься. — Вылетает, словно залп из пушки. Джек смущается и отводит взгляд, словно юный мальчишка.       — Я знаю. — Отвечает равнодушно Габриэль, переведя взгляд на Джека. Ответ явно приводит Моррисона в тупик, и он поднимает на него глаза, полные вопросов. Гейб всё знал? И ничего не показывал? Даже намёков не делал? Он просто всё это время игнорировал чувства Джека не давая даже шанса?       Габриэль смотрит на солдата ледяным взглядом, словно ожидая команды «вольно, разойтись». А Джек потрясён до самого рассудка.       — Знаешь?.. — Только и может выдавить на полуслове, пытаясь собраться с мыслями.       — Хочешь, трахну?       Моррисон замер и время, казалось, тоже. Габриэль смотрел на него ничего не выражающим взглядом, так, словно Джек был витриной. Так, словно Моррисон был не живым. Этот вопрос настолько легко дался Рейесу, настолько легко выскочил из его рта, что Джеку стало обидно. Он просто стоял и смотрел на сослуживца, не зная, что ему ответить.       — Тогда, спокойной ночи.       Развернувшись, Габриэль пошёл на выход и уже нажал на кнопку, открывающую дверь, как Джек его окликнул. Сам того не ожидая, внезапно для себя. Он просто сказал ему «стой» и Габриэль остановился.       — Хочу.       Развернувшись, Рейес подошёл к Джеку и, заглянув в его глаза с ехидной ухмылкой, разворачивает солдата к себе спиной. Проводит руками по широким плечам, вниз, по позвоночнику. Грубо шлёпает по упругой заднице, отчего Моррисон вздрагивает, упираясь руками в спинку дивана. Он заставляет его выпрямиться и начинает небрежно целовать шею, кусая за кожу, сжимая ягодицы сквозь ткань. Джек морщится, закрывая глаза. Он старается подстроиться под грубые ласки Габриэля, но в своих мечтах, в своём воображении он всё это представлял иначе. Реальность жёстко расходилась с вымыслом и это ужасно дезориентировало. Там, где Джек ждал нежности, следовала грубость. Там, где ему хотелось пожёстче, было слишком мягко. Габриэль, спустив с Джека штаны с трусами, обмазал два пальца в остатках сливочного масла, соскребя его с бутерброда, и ввёл их в Моррисона, отчего тот приглушённо промычал, закрыв глаза.       — Как ощущения, командор?       Спрашивает словно издевается. Продолжает водить пальцами, впившись второй рукой в бедро Джека.       Моррисон терпит, поддаётся навстречу. Он старается представить лицо Гейба, но кроме холодного выражения лица на ум ничего не приходит. Он даже трахает его с таким видом, словно его через силу заставляют. И от этого становится больно. Становится противно от самого себя.       Гейб вытаскивает пальцы, спускает с себя пижамные штаны и Джек чувствует унижение. Всё должно было случиться совсем не так, совсем не тут, совсем не при таких обстоятельствах! Джек всегда считал себя образцом для подражания, примером для всех юных рекрутов. Он всегда был аккуратен и чистоплотен, но сейчас чувствовал себя грязным, оскорблённым и униженным. Словно Габриэль забрался к нему под кожу, нащупал самую уязвимую часть души и выгрыз её, как червь сжирает яблоко. Гейб из полу Бога моментально превратился в дьявола, разрывающего Джека изнутри. Что не толчок, то боль. Что не поцелуй, то укус. Он буквально истязал Моррисона, шепча ему на ухо, какой он отличный командор. Насмехался над ним прямо тут, открыто, имея на общем диване и смазанным чьим-то недожранным бутербродом с маслом. Возможно даже, что этот кусок подобия еды принадлежал сраному Маккри, который сейчас спит в постели Габриэля и ждёт, когда его хозяин вернётся. Рейес оставлял отметины на шее, на плечах, вжимал в диван, заставил Джека стиснуть зубы, чтобы не издавать никаких звуков. Заставил его думать, что это неправильно, что Джек всего лишь какая-то очередная ненужная вещь для Габриэля, как тот же Джесси. Словно Джек не являлся его командором, словно он был просто никем. В добавок, Габриэлю будто бы этого всего было мало, он словно вырывал остатки гордости, остатки трепетной любви, остатки надежд. Вырывал и швырял к чертям собачьим, а потом проходился по всему этому светлому, чистому грязными армейскими сапогами, оставляя противные липкие следы.       Кончив, Габриэль обтёр член об штаны Джека и натянул свои спальные назад. Ухмыльнувшись развалившемуся на диване от стыда командору, он лишь махнул рукой и вышел из комнаты.       На глазах Джека выступили слёзы. Его просто так, ни за что поимели. Использовали. Унизили.       А на утро Рейес вновь пришёл к нему в кабинет с холодным, словно криостазис Мэй, взглядом и, как ни в чём не бывало, рассказал о своих планах, касательно будущей миссии, после чего ушёл на её исполнение.       Джек же просто отсиживался в кабинете, не в силах больше думать о некогда идеальном Габриэле Рейесе.