Тот, кто борется с монстрами, не сможет уберечь себя, чтобы самому не стать монстром.
Фридрих Вильгельм Ницше
Ветер пробирался сквозь щели в створках окон, грозясь каждый раз вырвать их. Стены дрожали под его силой, с лихвой выдавая свою слабость и не надёжность. Январский мороз пробирал до костей, перебивая даже тепло полыхающего огня. Того самого, в котором он спалил ту глупую, красную тряпку. Ненавидя её за те слёзы, что катились из серых глаз, мужчина без остановки бил девичье тело, оставляя на и без того изуродованной коже всё больше синяков. Не желая видеть её боль и терзания. Она может любить только его. Усмехнувшись собственным эгоистичным мыслям, Аккерман подбросил дров в камин, продолжая ждать свою пропажу. Тот случай стал моментом его слабости, за которую он долго вымаливал прощение, целуя тонкие пальцы. А она простила. Как убийство брата, так и избиение. Но вовсе не из-за любви. Израненное годами сердце не позволяло ей таить обиду. Толкало её к нему, боясь одиночества. Леви бросил службу после этого. Не было смысла оставаться там, на прежнем месте, постоянно чувствуя на себе злые взгляды. Возможно, они и понимали всю необходимость его действия, но никто не упустил возможность найти виновного. Словно это он влил в глотку Йегера вино со спинномозговой жидкостью Звероподобного. Никто не желал признавать свою собственную глупость и не способность остановить жаждущего алкоголя кадета. Ведь убил его Аккерман. Разделал, словно обычного титана, что тот даже не успел воспользоваться затвердеванием. На глазах у остатка сто четвёртого кадетского корпуса был повержен Эрен Йегер, надежда человечества, тот, кто желал свободы больше собственного счастья, унеся с собой и уважение к великому герою. Склонившись над деревянной бочкой, Леви вглядывался в поверхность воды, что отражала его устрашающий облик. Половина лица истерзана огнём битвы и нещадными лезвиями в той битве, превращая его в чудовище. Долго не имея сил смотреть на собственное уродство, он опрокидывал любые ёмкости с жидкостью, разбивал зеркала и не позволял себе начищать до блеска предметы. Только её глаза, словно бездонный омут, затягивали его настолько глубоко, вынуждая смотреть на новый облик себя и тихо бороться с желанием задушить рядом сидящую. За её чёртову поддержку и понимание. За ту силу воли, которая заставляла втоптать в землю собственную гордость и вновь возвращаться в его дом, так же прекрасно зная, что он вероятнее всего прогонит её, но и то, что целый день умирает от ожидания и сметает всё на своём пути, если разведчица не появляется. Словно одержимый, он всматривается в дверь, ловит каждый звук, а после пренебрежительно бросает язвительные фразы, в попытке задеть девичью гордость. Ржавые петли издают противный скрип, когда хрупкая с виду ладонь толкает хлипкую дверь. Леви собирает волю в кулак, не позволяя себе даже скосить взгляд в сторону гости, заранее зная кто это. Ведь никто, кроме неё, не решится войти сюда. Даже воры, не смотря на его раненую ногу. Бумажные пакеты, наполненные продуктами, падают на дубовый стол. Совсем скоро слышится шкварчание масла на сковороде. Ведь он не умеет готовить. Брюнетка не произносит и слова, выполняя всё необходимое в тишине, не смея даже слишком громко ударить ножом по доске. Иногда у него складывалось впечатление, что её кто-то нанял и оплачивает эту работу. Другого объяснения нет. Ведь, если верить слухам, что доносились с улицы, азиатка давно замужем. Но спросить прямо мужчина не решался. Пожалуй, от страха услышать подтверждение. Звон тарелки оповестил его о готовности ужина. Изголодавшийся, не евший ничего в течение трёх дней, во время которых девушка, дослужившаяся до звания капитана, отсутствовала, мужчина неспешно направлялся к столу, хромая на правую ногу, но упорно отказываясь от услуг трости. Старый стул прогнулся под его весом, грозясь сломаться от любого движения, но Леви не замечал этого, вдыхая запах свежеприготовленного мяса. Микаса покинула кухню, давая возможность ему поесть в одиночестве, как он любит. Прогнившие половые доски долго не желали поддаваться усердному трению. Ей приходилось это делать, ведь он сам перестал испытывать потребность в чистоте. С того самого момента, как низкорослого мужчину нарекли званием чудовища. Аккерман просто наблюдал со стороны за её стараниями, удивляясь упорству. Она ведь делает это только для него. Почувствовав на себе взгляд серых глаз, девушка откинула в сторону швабру и устремилась в сторону смотрящего. Он только выпрямил спину, позволяя ей сесть на его колени. Никто и не вспомнит когда это всё началось. Преследовало ощущение, словно так должно быть всегда. Словно эта связь заложена в них изначально. Горячими губами она невесомо очерчивает виднеющиеся при плохом освещении белые полосы, иногда прижимаясь к болезненно бледной коже. От одного этого движение сердце ускорило удары, вынуждая его ответить той же нежностью, но он способен только разорвать её штаны и, прижимая к старой простыне, вдалбливаться в податливое тело. Она, словно ненасытная, требовала всё больше, прижимая его таз ногами, но он всегда подозревал, что это только игра для его самолюбия, а после подолгу лежала с ним. Это стало их подобием ритуала. Микаса припадала губами к вздымающиеся груди, где находился след от огромных зубов, аккуратно проведя кончиком языка по нему. От подобного по коже пробежали мурашки, а девушка продолжила, наизусть зная место нахождения каждой раны. Он ненавидел её за это, но не мог устоять перед таким желанным теплом. Сам когда-то потянул её на себя, покорил безудержную, что за последний год потеряла свою силу перед ним. Ставшая в его глазах подобием куклы, которая обязана быть с ним. Леви давно решил это для себя. Чёртова девчонка, с её лаской, трепечущим сердцем, душой воина и израненным телом принадлежит только ему. Разум отказывал мужчине в этом, вынуждая вновь прогнать её, осознав, что именно с ней он оказывается по-настоящему никчёмным. Но Аккерман больше не собирается его слушать. Будучи, словно больной от препаратов человек, зависимым от одного её присутствия, Леви, наконец, принял этот факт. Целуя чёрные пряди, он лишь повыше натянул одеяло, понимая, что девушка заметит этот жест. Она, знающая цену каждого его подвига и громкого звания, прочувствовавшая всю боль от принятого им решения, продолжала доверчиво прижиматься к обладателю побитой души, не боясь его сущности. Леви не сможет её больше защитить. Являясь калекой, многого не сделаешь. Но вдолбить в её «глупую» голову это не удавалось, как и запретить приходить. Однажды Аккерман уже пытался, выставив её в одной рубашке, перед этим закидав всем, что под руку попалось, но через минуту, услышав тихие всхлипы в коридоре, он плюнул на все свои убеждения, поклявшись любой ценой защитить свою женщину. Они никогда не были и не станут подобием обычной пары. Об этом не шло и речи. У них не было даже первого свидания, она просто ворвалась в его дом вся мокрая из-за дождя и с пакетом продуктов, грозясь приготовить настоящий шедевр, а ему оставалось лишь молча глотать это, сдерживая рвотные рефлексы и замечая счастливый огонёк в глазах Микасы. Но девушка, со всеми своими недостатками, неумением качественно убираться в доме, стирать вещи или поливать растения, земля им пухом, оказалась свидетелем его слабости и не покинула в страхе, как сделал бы это любой другой. – Выйдешь за меня? Вопрос сорвался с уст и растворился, смешавшись с её приглушённым стоном, без действия мозга в этом процессе. Словно он спросил о состоянии торчащей нитки в одеяле. Но Микаса, в одно мгновение застыла, глядя сверху вниз на завораживающие радужки. Понадобилось несколько минут, во время которых она медленно вобрала воздух, восстановив дыхание, и нежно прижалась своей щекой к его. Уже решив, что это действие можно принять за ответ, он собирался прижаться к алым губам, если бы не игривый шёпот у уха. – Я подумаю.