«Ты — произведение искусства…»
***
Я стояла перед своим старым мольбертом, в очередной раз выводя выученные наизусть штрихи. Эти прекрасные карие глаза, в которых хотелось утонуть, неповторимы. О, а чёрные волосы, лежавшие в идеальном беспорядке? Я могла часами говорить о нём, таком гипнотизирующем. Моя подруга не раз и не два говорила мне, что стоило бы прекратить рисовать лишь его портреты. Но как можно было устоять перед соблазном провести кистью по холсту, вырисовывая такие привлекательные черты? Я пьянела от одного взгляда на него, от единой мысли о том, что могу назвать его моим хотя бы через портрет. Тишину разрушил грохочущий звук открывшейся двери. Я никогда не закрывала её, потому что в мастерской воришкам брать нечего. Послышался стук невысоких каблуков и странно высокий женский голос, произносящий моё имя. Я не отвлеклась от своего занятия, лишь чуть сильнее сжав пальцами кисть. То был человек, никогда моей влюблённости всерьёз не воспринимавший — моя мать. Сколько бы я не говорила о нём, от неё я получала только хитрые ухмылки и кивки. Как же меня это раздражало, раздражало до желания свернуть шею, услышать хрипящий крик и хруст шейных позвонков. Она спросила меня, что я здесь делала в такое позднее время, но получила лишь молчание. Я просто ненавидела, когда меня отвлекали, и чуть не испортила портрет объекта моей любви. Голос сам собой стал ниже и грубее, чем обычно, пусть я и не хотела особо пугать или грубить матери. Вскоре, я опять осталась один на один с почти готовой работой. Не было пока только одного маленького штриха, присущего всем портретам с ним. Конечно же и этот не остался обделённым. Острое лезвие ножа приятно охладило кожу. Уже привычно надавив на примерное месторасположение вены, я задышала чаще и закусила губу. Было больно, место раны жгло и саднило. Раскладной нож вернулся в задний карман джинс, а в моей руке его место заняла всё та же кисть. Об этом небольшом ритуале не знал никто. Длинные рукава кофты скрывали шрамы, кровь на холсте смешивалась с краской, а застать меня за таким… пока не случалось. Вот алая кровь сливалась с краской цвета крепкого кофе, создавая неповторимый оттенок — как раз такой, на который я могу смотреть вечно. Через боль от раны на правой руке, я улыбалась. Осталась последняя мелкая деталь — аккуратная подпись тонкой кистью в нижнем углу. Моё, только моё…***
«Как картина на миллион долларов…»
***
Я увидела его снова. В парке, где произошла наша первая встреча глазами, а после ещё и ещё. И если я упивалась им, то он просто изредка поглядывал в мою сторону. Но мне было достаточно даже просто видеть его. Он часто сидел под деревом с гитарой в руках, покуривая сигарету. Признаться, я тоже пыталась начать курить и играть на этом струнном инструменте, но дым неприятно оседал в моих лёгких, а струны от моих касаний издавали лишь подобие той музыки, что мог делать он. Моё сердце забилось в два раза чаще, когда мы вновь встретились взглядами. Я почувствовала, что за пару мгновений успела безвозвратно провалиться в бездну этих тёмных глаз. Эта недолгая идиллия была разрушена какой-то мимо проходящей девушкой привлекательной внешности. Моя любовь не проигнорировала вычурную девицу, проводив её взглядом около пяти метров. Ревность вкупе с ненавистью ударили мне по вискам, заставив сжать кулаки. Как же у меня чесались руки раскроить её накрашенное личико на лоскутки кожи, вдавить в глазницы её глазные яблоки и выдрать с корнями волосы. Я не считала всё это жестоким наказанием за привлечение его внимания. Мне давно стало заметно, что в подобные моменты я была сама не своя. С чем это связано? Наверное, не важно. Со мной был небольшой блокнот и простой карандаш. Я любила делать эскизы природы, но они так и оставались зарисовками для убивания времени. Сейчас же у меня родилось дикое желание нарисовать ту девушку при смерти, со всей жестокостью, на которую была способна моя фантазия, воспалённая ревностью. Грифель забегал по белой пустоте, очерчивая неестественное расположение тела. Так странно было рисовать искажённое адской болью лицо и переломанные пальцы рук. На секунду я испугалась и уже начала вырывать лист, как поняла, что не могу оставить этот рисунок незаконченным…***
«Каждый дюйм тебя в десятку…»
***
Уже находясь дома, я всё ещё старательно дорисовывала то, что начала. Ощущение неправильности сменилось маньяческим наслаждением, а несмелые линии заменились чёткими и ровными. Это был первый раз, когда я рисовала кого-то кроме него. Наконец, я могла отложить карандаш и выйти из состояния транса. То, что предстало перед моим отрезвевшим разумом, было просто ужасно. Чёрно-белый рисунок выглядел слишком реалистично, чтобы быть правдой. Свёрнутая шея, переломанные кости, закатившиеся глаза… я словно увидела кадр из ужастика с хорошими спецэффектами. Однако же я сама нарисовала это, и холод пробежался по моей спине. Я быстро вырвала страницу блокнота и, скомкав, бросила её как можно дальше — в противоположный угол комнаты. Мои руки сильно тряслись, и мне даже казалось, что задёргался левый глаз. Мне нужно было как можно скорее успокоиться. Почему так получилось? Я была уверена в своей вменяемости, но иначе объяснить случившееся не могла. К тому же меня до сих пор не отпускало то необычайно приятное чувство. Его можно было сравнить лишь с удовольствием от завершения очередного портрета. Мне было сложно понять, откуда я узнала все пропорции полумёртвого тела и прочие детали, имевшие немалое значение на том рисунке. У меня никогда не было опыта в рисовании чего-либо подобного. Когда раздался звонок мобильного телефона, я не ответила. Я вряд ли смогла бы выдавить из себя связные предложения. Из моих рук и так всё валилось, еле-еле сделала себе чай. Такое состояние не бывало у меня даже после истерик. Моё запястье обжёг кипяток, случайно пролитый мимо чашки, но мне было почти всё равно. Пару секунд я даже ничего не осознавала, да и потом особой боли не было. Мысли были слишком далеко. В надежде отвлечься от произошедшего, я всё же взяла в руку мобильник, но не для того, чтобы перезвонить. На этом устройстве хранилась куча фотографий моего возлюбленного. Ещё долго меня было не оторвать от экрана…***
«Все хотят чуть-чуть тебя…»
***
Я чувствовала этот резкий запах крови. Она была везде: на полу, на стенах и окнах, на моих руках и ногах, на моих волосах. Удивительно даже, что человек может вместить в себя столько алой жидкости. Мне не было противно. Ни капли. Я наслаждалась этой картиной, ведь на ней был он. Такой прекрасный, пусть и немного побледневший, с чуть остекленевшими глазами. Он как золото — никогда не сможет потерять изначальной красоты. Влюблённо смотря на застывшее лицо, я стала рисовать на стене его новый портрет. На этот раз я чувствовала себя на седьмом небе от счастья, ведь он смотрел за моими действиями. Я должна выложиться на полную. Под рукой не было краски, поэтому пришлось использовать то, что имелось в большом количестве. Алый и бордовый, словно чёрный и серый, были мне вместо всего спектра цветов. Впервые я рисовала с натуры, и это чувство невозможно передать словами. Честно, внутри меня как-будто горело пламя, перераставшее в пожар. В глазах стало двоиться от переизбытка эмоций и запаха железа. Я почти закончила эту картину. То был особый случай, а значит и закончить всё нужно по-особому. Я взяла в руку нож, слизав с него капли его крови. Сладкая…по-другому и быть не может. Где-то на задворках сознания слышались отчаянные мольбы, которые я не могла разобрать. Плевать, я должна это завершить. Это было в разы больнее порезов на запястьях. Меня словно ударило током, или что-то внутри взорвалось. Я не знаю, на что это похоже. Слёзы сами скопились в уголках глаз, а некоторые побежали холодными каплями по моим щекам. К глотке подступила какая-то гадкая жидкость. Я закашлялась, не в силах сглотнуть это. Изо рта полилась кровь, гадкая кровь, смешавшаяся с чем-то невыносимо горьким. Меня словно выворачивало наизнанку. Ослабевшей рукой я всё же сделала пару недостающих мазков, завершавших картину. В глазах темнело, кисточка почти упала на пол. Кривым почерком я вывела заветные слова, которые не решалась произнести…***
«Я люблю тебя, моё произведение искусства…»